Ромео и Джульетта или мать-сын

— Но почему вы наступили мне на руку?! — Алексей не выдержал и, массируя правую кисть, выразил глубокое возмущение.

— Понимаешь… — ответила фигура. — Чтобы узнать боль, её надо почувствовать. Ты сам заметил, Алексей: люди не трогают тех, кто не отбирает у них хлеб. Но именно в этом и кроется их ошибка. ЛГБТ… как я говорил ранее, это не вид любви, а мина, спрятанная в конфете. Люди смотрят лишь на внешнее, ограничивая глубину своей души.

— У меня есть вопрос, — сказал Алексей.

— Я слушаю, — отрезала фигура.

— Как у вас получается говорить на нашем языке, да ещё и пользоваться научными выражениями? — Этот вопрос давно крутился у Алексея в голове, но прежде он был слишком увлечён беседой, чтобы задать его.

— В прошлой жизни я был советско-украинским профессором философии — Михайленко Константином Яковлевичем. Я изучал многие аспекты жизни и думал, что готов ко многому. Когда мне было тридцать, я встретил женщину. Мне казалось, что любовь, ЗАГС, кольца, совместный быт — всё это сделает меня счастливым. Но оказалось, что это ничем не отличается от иллюзии ЛГБТ, только с противоположным полом.

— Выходит, — Алексей сделал паузу, — такое явление может случиться не только в ЛГБТ, но и в традиционных парах? Даже в браках, которые общество считает идеальными?

— Совершенно верно, мой мальчик, — похвально произнёс Константин Яковлевич. — Отношения двух однополых должны быть исключительно дружбой и психологической поддержкой. Разнополые же могут быть и друзьями, и супругами. Но важно помнить: настоящий брак на восемьдесят процентов состоит из дружбы и природной миссии. Первое без второго — просто дружба. Второе без первого — брак по расчёту. И главное: любовь нужно выбирать не только сердцем, но и головой. Если опираться лишь на сердце — легко потерять дружбу и прыгать с места на место. Если только на разум — счастья не будет. Одной половины пирога мало, чтобы получился целый торт, нужны обе.

Он говорил всё более твёрдо:

— Мужчина и мужчина не могут быть парой, как и женщина и женщина. Мужчина даёт женщине свой мир, женщина мужчине — свой. Но даже если они встретятся, это не значит, что наступил тот самый «хэппи-энд». Если выбирать партнёра лишь по общественному мнению — результат будет таким же, каким оказался у меня.

Константин Яковлевич снял капюшон. Перед Алексеем предстал пожилой человек с морщинистым лицом и короткими седыми волосами. Он выглядел как уставший старик, которого изрядно потрепала жизнь.

— Сынок… — тихо сказал он. — Мир поражает болезнь по имени ЛГБТ и похожие искажения даже среди разнополых. Я пытался остановить её, когда она была ещё «тише воды, ниже травы». Но однажды я покончил с собой, спрыгнув с пятого этажа… Узнал, что моя жена изменила мне с другом.

Он тяжело вздохнул и продолжил:

— Знаешь, Алексей, люди привыкли считать секс началом и сутью брака. Мы разрываем отношения, если узнаём, что партнёр был с другим. Но мало кто понимает: сам по себе секс ничего не значит. Настоящая ценность — в дружбе, в духе, в заботе и чистой любви. Плач души должен исходить не тогда, когда кто-то переспал с другим, а тогда, когда тебе говорят: «Ты для меня больше ничего не значишь». Вот это и есть настоящая измена. Секс нужен для продолжения рода, для здоровья и для того, чтобы укреплять любовь.

— Подождите… — Алексей был сбит с толку. В голове роились десятки вопросов, но он выбрал главный. — Если секс не определяет любовь, то почему вы включаете его в её основу?

— Хороший вопрос, — Константин Яковлевич слегка улыбнулся и сделал акцент на словах. — Секс не является самой любовью. Но благодаря ему женщина может чувствовать мужскую природу, а мужчина — женскую. К примеру… — он посмотрел Алексею в глаза. — Ты ведь не станешь щупать женщину за грудь только ради того, чтобы понять её природу?

Алексей отрицательно покачал головой.

— Что и требовалось доказать, — сказал Константин Яковлевич. — Ну что ж… Тебе пора возвращаться домой, Алексей.

— А как же вы?

— Обо мне не беспокойся, — на его лице появилась лёгкая грусть. — С того дня, как я упал с пятого этажа, Бог дал мне важное поручение. Выполнив его, я обрету покой.

— Но я думал, что Бог оставляет самоубийц между небом и землёй, — заметил Алексей, недоверчиво покачав головой.

— Так и есть. Но тогда это был не я… Это было помутнение рассудка. Я не понимал, что делаю. Бог объяснил мне моё предназначение через других людей — так же, как я сейчас объясняю тебе. — Константин Яковлевич глубоко вдохнул. — А теперь ступай, сынок.

Он толкнул Алексея в грудь, и в тот же миг вся локация погрузилась во тьму. Через секунду Алексей очнулся в холодном поту, охваченный панической атакой.

— Тише, тише! — Виктория, заметив состояние сына, тут же бросилась к нему. Именно поэтому он спал рядом с матерью или с тем, кто мог дать ему психологическую опору. — Смотри на меня, смотри на меня!

Алексей плакал, словно забыв человеческую речь и даже простейшие выражения лица.

— Я рядом, сыночек… Всё хорошо, не бойся, — Виктория осторожно прижала его к груди, гладя по голове и покрывая нежными поцелуями. — Ты не один. У тебя есть я. Можешь спорить со мной, можешь даже понимать меня неправильно, но мать для сына всегда первая и лучшая женщина. Я не имею в виду мужчину и женщину как любовников или супругов. Я говорю о том, что мать остаётся защитой для сына даже тогда, когда он взрослый.

Она посмотрела ему в глаза, её зрачки расширились необычно сильно:

— Роль каждой женщины — будь она матерью, женой, сестрой, дочерью или подругой — воспитывать своего мужчину. Люди привыкли понимать слова «мой мужчина» только как «вторая половина». Но это ошибка. Это всё равно что считать мандарин и апельсин одним и тем же фруктом. Ты для меня не только сын, Лёша… Ты мой друг, моя опора. Представь, как тяжело матери, если её сын болен или растёт не так, как нужно. Я стараюсь воспитать тебя так, чтобы ты умел заботиться не только о себе, но и о маме.

— Мам… — сквозь слёзы заговорил Алексей. — Этот мир переворачивается с ног на голову. Я сомневаюсь, что смогу найти девушку, которая подарит мне ребёнка и воспитает меня так, как ты.

— А тебе и не нужно искать кого-то, — Виктория взяла его руки в свои ладони и торжественно улыбнулась. — У тебя есть мама и сестра. Я дам тебе всю любовь, которую мать может подарить сыну. А вместе мы вырастим нашу малышку — твою сестру. Но есть одно «но»…

Она снова улыбнулась, её голос зазвучал сладко, почти медово.

— Что именно, мам? — Алексей спросил с тревогой.

— Вряд ли ты согласишься сделать то, о чём я попрошу.

— Мам… ради тебя… ради тебя, мам… я готов на всё, — в его голосе звучал страх и преданность.

— Ты уверен?

— Да, мам.

Виктория ненадолго вышла, а вернулась с полулитровой бутылкой бледно-белого молока. Протянув её сыну, сказала:

— Это моё молоко. Грудное. Выпей его. Всё. До последней капли.

Не сказав ни слова, Алексей подчинился. Вкус был похож на обычное молоко, но с кислинкой и ноткой лимона. Он с трудом осилил содержимое, едва не вырвав обратно.

— Молодец, малыш. Ты послушный мальчик. А мама любит послушных мальчиков, — сказала Виктория.

Через мгновение зрачки Алексея расширились, кожа стала бледнее.

— Мам… — произнёс он мёртвым голосом, будто это звучало естественно. — Давай создадим наш идеал.

— С удовольствием, сыночек, — ответила она.

Медленно их губы потянулись друг к другу. И когда оставалось лишь полфута, вдруг…

Алёна проснулась в холодном поту.

— Аль, чё с тобой? — обеспокоенно спросил Сергей.

— Мне приснился сон… Будто бы… — Алёна пересказала мужу всё, что происходило с Алексеем и Викторией.

— Голову ерундой не забивай, — отмахнулся Сергей, хотя и без насмешки. — Мне вот недавно приснилось, что в Караганде начался зомби-апокалипсис. И что теперь — с ружьём по улице ходить?

— Хотя… может, ты и прав, — нехотя согласилась Алёна.

— Ладно, давай пора. Мне завтра рано вставать.

На утро следующего дня Алёна, занимавшаяся уборкой по дому и приготовлением еды, всё время перебирала в голове одну за другой мысли о своём сне. Может быть, это действительно был всего лишь сон… Возможно, её просто потревожили тревожные фантазии, а всё, что произошло с Алексеем и Викторией, оказалось лишь антологией случайных совпадений.

Но даже так, Алёна не могла просто так взять и обвинить Викторию в совращении Алексея.

Вдруг в дверь постучали. Алёна на секунду окаменела, после чего направилась к двери. В подъезде её встретила всё такая же жизнерадостная Александра и неизвестная женщина — старше средних лет, с лицом, на котором отпечатались и морщины, и тяготы прожитых лет. Это была Томара.

Одетая просто и женственно, худощавая, с наполовину седыми, наполовину чёрными волосами, она казалась человеком, которого жизнь вымотала до основания, лиса по природной нации.

— Мам, ты только не подумай ничего плохого, — начала оправдываться Александра. — Мы с Фатей гуляли по ЦУМу и встретили эту бабушку. Её, кстати, зовут Томара. Она сказала, что была твоей учительницей по хореографии. Это правда?

— Ну да... — ответила Алёна, изображая жизнерадостность. — Я и сама смотрю: лицо знакомое, а где именно видела, не могу вспомнить.

— Все мы со временем меняемся, дочка. Редко кто выглядит моложе своих лет, — с теплом заметила Томара.

— Кстати, Томара Васильевна, чего это вы на пороге стоите? Проходите на кухню, — Алёна пригласила гостью. — Саш, сходи, пожалуйста, в «Реал». У нас молока нет.

— Хорошо, — Александра поняла намёк матери, хотя на лице держала полную естественность.

Когда дверь за дочерью закрылась, Алёна резко сменила тон. Доброй тёти больше не было.

— Не получилось напрямую? Решила через мою дочь?… Мама? — ядовито бросила она.

               Три дня назад

Рабочий день Алёны прошёл лучше, чем она могла ожидать. Ученики справились с занятиями, даже Татьяна — бывшая девушка Алексея, считавшаяся самой слабой в группе, показала результат выше обычного.

Ничто не предвещало беды, пока на пути Алёне не встретилась Томара.

— Доченька... Прости меня, прости, глупую старую женщину... — Томара бросилась к ней и разрыдалась прямо у неё на груди.

— Женщина… с вами всё хорошо? Может, скорую вызвать? — поражённо произнесла Алёна.

— Прости меня... Я виновата... — повторяла всё ещё плачущая Томара.

— Всё, вызываю скорую, — решительно сказала Алёна, доставая телефон.

— Не надо скорую... Они не вылечат мою совесть, — тихо сказала женщина, постепенно успокаиваясь.

— Да вы себя слышите?! — Алёна повысила голос. — В таком состоянии вам только и надо, что скорую…

— Я твоя мать! — выкрикнула Томара.

Алёна замерла. Томара начала рассказывать о её детстве, о своём уходе к любовнице. Окаменевшая Алёна с трудом смогла поверить в услышанное.

— Отойди в сторону, — холодно сказала она.

— Алён, давай поговорим... — умоляла Томара.

— Поговори со своей подстилкой. Ещё раз увижу — ментам сдам, — зло бросила Алёна и пошла прочь.

                Настоящее

— Алёна... Я знаю, я виновата перед тобой, — тихо начала Томара. — Наши отношения с Надей казались раем без боли. Я тогда думала, что женщина с женщиной может построить семью... Но со временем поняла: это как конфета. Сначала сладко, а потом зубы болят, и не хватает других «витаминов». Чем больше вкладываешь душу в такую «любовь», тем сильнее она тебя засасывает. Не каждому удаётся выбраться оттуда в здравом уме. Я поздно поняла, что такое настоящее счастье... Но я обещаю: такого больше не повторится.

— А ты знаешь, мама?! — с оскалом и почти шёпотом ответила Алёна. — Я воспитывалась у олигархов, которые не считали меня семьёй. Всё моё детство прошло на Петровке, с ребятами и «Денди». Потом появился Данияр — тот урод, что предложил оплатить мою учёбу. Богатые ублюдки ни копейки не давали: «руки-ноги есть, иди работай». А я, посудомойка в ресторане, учившаяся на хореографа, — куда могла пойти?

Когда я училась, у нас был преподаватель философии — Константин Яковлевич. Он был мне как отец. Приезжал из Украины, потому что тут ему хорошо платили. Он обещал забрать меня к себе, но вскоре брат прислал письмо: Константин не успел принять таблетки и выпрыгнул из окна. Тогда я оказалась под рукой у Данияра. И жизнь пошла по наклонной. Я работала проституткой, меня чаще видели в ментовке, чем дома.

В клубе я познакомилась со своим первым мужем, родила ребёнка, а он сбежал как крыса. Меня забрал его брат, мой второй муж. Но я уже так боялась мужчин, что сбежала в проституцию. Данияр ломал нас, превращая в «сучек для клиентов». Меня называли Мокрая Киска. Я переспала с Аселью, которая хотела отомстить мужчинам через женщину. Но поняла — это не выход.

Потом меня приютила подруга. Я любила её, но не так, как сейчас. Сейчас я люблю её как сестру и её сына — тоже. А тогда думала, что любовь — это бартер: «ты мне, я тебе». Я была монстром... Но благодаря мне она не стала такой, как я.

Лесбиянки и геи создают семьи не ради счастья. Они лишь прикрывают боль. Секс в таких отношениях — это не любовь, а попытка заменить то, чего им страшно признать: что они ищут не женщину или мужчину, а идеал, искажённый образом пола.

Томара Васильевна положила руку на плечо Алёны, но та резко сбросила её с обидой.

— Если честно, — начала Томара откровенным голосом, — я не сразу поняла суть настоящего счастья, пока однажды мне не попалась книга. Я никогда особенно не любила фантастику, но история про четырёх сестёр меня заинтересовала.

Она слегка прокашлялась и продолжила:

— Не буду вдаваться в подробности, но там говорилось о том, что на первой планете правили две женщины. И природа, и государство этой планеты процветали. В каждом государстве управляли по две женщины с разными характерами и направлениями, но каждая помогала другой, не нарушая её природы и границ. Им в помощь приходили и мужчины — государственные деятели.

Томара сделала паузу, сделав несколько глубоких вдохов.

— На второй планете было почти так же, но некоторые женщины пытались делать то, что противоречило их природе. Тогда они, пусть и с трудом, понимали суть своего существования и обращались к мужчинам за помощью. Те помогали строить им великие государства — так же, как на первой планете.

Она вздохнула с грустью:

— На третьей планете всё было хуже. Тамошние аборигены не поделили что-то с мужчинами и вместо совместного развития решили опереться только на себя, оставив мужское общество в стороне…

Томара немного прослезилась, но всё же продолжила:

— А на четвёртой планете не было никакого развития. Лишь имитация: восстановление разрушенных зданий, лечение болезней, но без настоящего прогресса. Всё — своими силами, без мужской помощи. В финале я увидела эти четыре планеты в виде четырёх сестёр-близняшек. Первые две улыбались искренне. Вторые — наполовину, скрывая за улыбкой грусть.

Алёна, опершись тазом на стол и скрестив руки, холодно спросила:

— И зачем ты мне это рассказываешь?

— Понимаешь, дочка, — сказала Томара. — С того дня, как я прочла эту книгу, я решила поговорить с Надей. Спросила, не хочет ли она быть моей подругой без… постели. Но она пригрозила: ещё раз заговорю об этом — и чемодан в руки. Со временем секс перестал приносить мне радость, и я попросила её остановиться. Но вместо этого она выставила меня вон.

Томара разрыдалась крупными слезами. Алёна впервые за долгое время почувствовала к матери жалость и почти дочернюю заботу. Она обняла её и прошептала мягко:

— Мам... Всё нормально. У тебя есть я. Всё хорошо, всё...

Алёна гладила мать по спине. Томара чувствовала тепло дочери, которую столько лет не видела.

— Мы с ней познакомились в кафе, — продолжала Томара, всхлипывая. — Эта гадюка красиво говорила: когда я упомянула твоего отца, мол, зачем тебе мужики, они все козлы, со мной будет лучше. Запомни, доченька: люди всегда кидаются на красивое и вкусное. Но красивое не всегда вкусное, а вкусное не всегда полезное. Лесбиянки, геи и прочие — даже если строят семью по обычным схемам — вначале поют красивые серенады, обещают сказку. А в итоге используют тебя, как одноразовый презерватив.

Она смахнула слёзы.

— В сказках всё просто: Золушка любит принца, принц любит её, и хэппи-энд. В жизни иначе. Брак и серьёзные отношения должны строиться на дружбе и уважении границ. А когда говорят о таких людях: мол, у них любовь... Какая это любовь? Я тоже по молодости думала, что это любовь, а оказалось — пустота. Чаще всего они используют друг друга: одни — ради мести противоположному полу, другие — чтобы зализать свои раны. Делают всё красиво, так настраивают против мужчин или женщин, что человек сам перестаёт быть собой. А потом находят себе единомышленника, чтобы всё повторить снова.

Томара посмотрела дочери прямо в глаза:

— И главное, Алёна: чтобы никто не увидел их боли, они начинают выставлять напоказ свою «голубую Санта-Барбару», будто у них всё хорошо и счастье полное. Но это самообман. Конечно, бывают и те, кто искренне любит друг друга как друзей. Но настоящая дружба не требует превращать её в замену семьи.

Алёна слушала молча. Потом тихо сказала:

— Значит, когда я была той стервой, что жила у Вики, я спасла её от золотой клетки?

— Всё верно, — кивнула Томара. — Зло не ломает нас. Оно делает сильнее — если мы сами не склоняем перед ним голову.

— Надеюсь, с Викой и Лёшкой всё в порядке... — задумчиво проговорила Алёна.

Налаживание семейных отношений — одна из важнейших целей в жизни. Но куда страшнее, когда мать начинает видеть в сыне не того, кем он должен быть.

Алексей лежал на кровати, наслаждаясь фильмом восьмидесятых — культовым «Чужим». Его этот фильм пугал даже сильнее, чем когда-то в юности пугал его маму. Но именно через этот страх он вспоминал планету Экскилос — место, где боль расцветала во всей красе и существовала в гармонии с миром.

Этого Алексей боялся больше всего: что Экскилос настигнет его и дорогих ему людей. Из-за этого страха он так и не смог найти себе девушку. Но слова Виктории, пообещавшей сыну женскую дружбу и любовь, вернули его к жизни. Постепенно Алексей перестал ощущать её просто матерью: их связь стала куда крепче и закрепилась совершенно иначе, чем у обычных друзей.

Зрачки покрывали его глаза. Их занятия с Викторией, далекие от дружбы, становились для него столь же естественными, как для любого человека — приём пищи. Увлечённый фильмом, он даже не заметил, как мать вышла из комнаты. Но едва он ощутил отсутствие её тепла, Виктория вернулась с подносом завтрака и мягко сказала несколько духовно-романтических слов.

— А вот и мама...

— Я уж думал, тебя Чужой похитил, — с улыбкой бросил Алексей.

Виктория оценила его юмор и легко толкнула сына в плечо. Толчок был не резким, а тёплым, материнским.

— Кушай давай, ксеноморф ты мой, — поддразнила она в ответ.

Яичница с беконом, кофе с молоком и свежий хлеб — этот завтрак стал для Алексея не просто началом дня, а воплощением материнской заботы и любви. Он опустошил красный пластмассовый поднос быстрее, чем закончился фильм. Его взгляд светился радостью и чем-то большим, чем простая благодарность.

— Мам... Я так счастлив, что у меня есть ты. Ты у меня лучшая женщина — и мозги не трясёшь, и деньги не считаешь... — Алексей говорил искренне. Но в его словах звучал не столько он сам, сколько оболочка, израненная страхом одиночества.

Виктория лишь убрала поднос и произнесла:

— А теперь... десерт.

Через некоторое время Алексей ощутил прилив странного чувства — смесь удовлетворения и неловкости.

Позже, закончив домашние дела, Виктория и Алексей отправились на прогулку по сельской местности. Они держались за руки — не как друзья, а скорее как пара с серьёзными отношениями. Время от времени им приходилось слышать на свой счёт шёпот и насмешки.

— Тьфу ты, б#ть! Ёб#ная Европа, уже и к нам добралась! — пробурчала старуха, бросив косой взгляд.

— Слышь, Ерболыч... —
— А? —
— А Вика-то совсем шизанулась без мужика. Теперь вот с сыном, трах-тибидохти...

— Та это ещё что! Мне зять с города рассказывал: она, говорят, по молодости вообще с бабой жила.

— Думаешь, они там... ну... этим самым? — Мужчина пошевелил пальцами, изображая неприличный жест.

— Да кто их разберёт, Михалыч. Баб, как говорится, не понять.

Сплетни множились, но Виктория вовремя остановила сына, который уже готов был ответить обидчикам.

— Они специально дразнят тебя. Не обращай внимания.

Их путь завершился в парке. Виктория с Алексеем наслаждались свежим воздухом и тишиной деревни. Она положила голову на его плечо, когда вдруг раздался голос мужчины их лет.

Он выглядел как деревенский дурачок — кривлялся, хотя в действительности это было его естественное выражение лица.

— Ну чё, Викусик?! На молоденьких потянуло? — хрипло протянул он.

— Алексей, сиди. Я сама разберусь, — строго сказала Виктория, заметив, как сын сжал кулаки.

— Ты чё, малой? Подраться захотел? — ухмыльнулся мужик, глядя на Алексея.

Виктория резко шагнула вперёд, отведя его в сторону.

— Слушай сюда внимательно, — её голос зазвенел сталью. — Я двадцать три года растила сына одна. Без мужика, без помощи родителей. За все эти годы я воспитала нормального мужчину, который сможет позаботиться обо мне и о моей будущей дочке. И за такого, как он, я кому угодно глотку перегрызу. Мне плевать, кто ты.

Мужчина окаменел — слова Виктории так сильно его поразили, что он не мог даже моргнуть.

Уже под вечер Алексей и Виктория вернулись домой. Они уселись вместе перед телевизором и погрузились в просмотр старых детских мультфильмов. Для обоих, а особенно для Виктории, это было что-то вроде тёплой ностальгии по детству.

— Помню, — заговорила она, улыбаясь, — когда мы корову продали, твой дед поехал в город и подарил мне на день рождения видеомагнитофон. Я тогда из школьных обедов деньги откладывала, потихоньку, и как только набиралась нужная сумма — сразу с твоим дядькой Мишкой ехали в город покупать кассеты.
А однажды, когда родителей дома не было, мы с Мишкой достали из шкафа их кассету… и смотрели, как там мужчина с женщиной «свои трахтибидохти». — Виктория засмеялась и чмокнула Алексея в губы. — Правда, потом батя узнал. А мы-то откуда знали, что он специально эту кассету по центру ставил, проверял? После ремня и угла мы даже думать о ней боялись…

Она вздохнула и продолжила, с мягкой улыбкой:

— Потом уж и DVD появилось, а у Мишки компьютер. Он сутками в стрелялки да стратегии играл. Мамка его тогда пропесочивала: мол, скотину не кормит, коров не доит… Эх… — Виктория вздохнула с радостью и мечтательностью. — А может, и мы так же сделаем? Сдадим нашу квартиру в городе хорошей семье, а здесь заведём коров, дочку нашу вырастим.

— Дочку?! — изумлённо перебил её Алексей. — Ты же говорила: это твоя дочь и моя сестра.

— Так мы можем стать больше, чем просто мать и сын…

— Мам… — голос Алексея дрогнул от испуга. — Мы не можем быть мужем и женой. Люди неправильно нас поймут.

— Хорошо, — Виктория отвернулась, изобразив обиду, хотя в душе это был лишь блеф. — Тогда иди и ищи себе, как ты говоришь, «нормальную», на которой не стыдно жениться и показаться людям. Только потом не прибегай к мамке в жилетку рыдать крокодильими слезами, мол, всё у вас плохо!

Алексей немного помолчал, потом решительно сказал:

— Мам… — он положил руку ей на плечо. — Знаешь, я тут подумал… А пошли они все к чёрту. Это моя жизнь — и мне решать. Лучше жить с мамой, которая любит, чем с какой-нибудь девкой, которая выносит мозги.

Виктория повернулась к нему и произнесла с гордостью:

— Вот это я понимаю, мой сын… А скоро ты будешь моим мужем.

— Мам, — Алексей нахмурился. — Но кто нас распишет? Эти дураки ведь не поймут нашей любви.

— Не беспокойся, — спокойно ответила Виктория. — Чтобы любить, нам не нужны бумажки и прочая чушь. Всем буду говорить, что отец ребёнка погиб в ДТП, а настоящий его отец здесь, рядом со мной. Мы заведём коров, будем сдавать молоко, расширим наш бизнес. Но сначала… мне нужно накопить денег, чтобы купить у людей пятьсот литров крови и заключить сделку с господином Мучазосом. Тогда ничто не помешает нашему счастью. Деньги с хозяйства брать не могу — они идут на развитие.

— Мам… — Алексей внимательно выслушал её и твёрдо сказал:
— Тебе не нужно брать или занимать. Я сниму со своего депозита, и мы вместе соберём эти пятьсот литров.

Виктория поцеловала его в лоб.

— Моё ты золотце, — нежно сказала она.

Тем временем, в другой квартире.

— Аль, ну откуда я мог знать, что они просроченные! — оправдывался Сергей, пока Алёна, бледная, сидела над унитазом.

После получения премии он закупился едой быстрого приготовления, среди которой оказались роллы и суши. Не рассчитав срок годности, он принёс домой продукты, и теперь желудок Алёны спешил избавиться от «подарка».

— А я тебе говорила… — простонала она, тяжело дыша. — Давай я лучше борща быстренько наварю, полезней и вкусней. Нет, дай роллы, давай роллы! Доволен теперь?!

— Аль, ну правда… Та если б я знал, я в жизнь бы их не взял! — Сергей выглядел виноватым и растерянным.

— Серёж, — с усилием выдохнула Алёна, — вместо того чтобы пизд#ть, лучше бы сходил за минералкой!

— Ага, — коротко бросил Сергей и тут же покинул комнату.

Алёна, придерживая рукой лоб, направилась в другую комнату. Там её взгляд упал на Александру, которая сидела за видеоигровой консолью Sega Mega Drive 2.

— Сань, сделай, пожалуйста, потише. Я хочу подремать, голова раскалывается, — попросила Алёна.

— Хорошо, мам, — послушно ответила Александра, убавив звук. — Кстати, мам…

— У? — отозвалась Алёна.

— А где бабушка?

— Какая бабушка? — голос Алёны дрогнул. Она прекрасно понимала, о ком идёт речь, но страх перед возможными последствиями мешал рассказать правду. — Если ты про Томару Васильевну, то она уехала домой.

— Мам, скажи честно… Тебе не стыдно врать? — Александра смотрела матери прямо в глаза, почти не моргая.

— Стыдно, доча… Стыдно, — коротко ответила Алёна.

Собравшись с силами, она рассказала Александре правду о своих отношениях с матерью и о том, как Томара Васильевна когда-то бросила её на произвол судьбы вместе с отцом-алкоголиком. Услышав эту историю в слегка изменённой версии, Александра возненавидела бабушку почти так же сильно, как и сама Алёна при их первой встрече после долгих лет разлуки.

— И где эта старая… — Александра запнулась, но, с отвращением к собственной бабушке, всё же выдохнула: — …падла теперь?

— Саша! — Алёна резко повысила голос. — Что за слова?..

— Что за шум, а драки нет? — в этот момент в дом вошёл Сергей.

— Не говори отцу про бабушку, — тихо попросила Алёна.

Александра кивнула.

— Ну как ты, мать? — заботливо спросил Сергей, протягивая Алёне бутылку минералки.

— Нормально, Серёж, только бы подремать чуть-чуть, — устало ответила она.

— Так иди отдыхай, — мягко сказал Сергей. — А мы с Саней в «Сегу» зарубимся. Вспомню молодость, как мы с пацанами в бане засиживались и часами там наяри… ну, играли.

— Сергей, — строго одёрнула его Алёна.

— Ну играли, играли, — отмахнулся он. — Ладно. Мы тебе мешать не будем. Если что, можем и к Петьке с пятого подъезда зайти.

— Нет, Серёж, играйте здесь. Только, пожалуйста, не шумите. Телевизор потише сделайте и сами громко не разговаривайте, хорошо?

— Хорошо, Аль, — сказал Сергей и поцеловал её в щёку.

Александра тоже поцеловала мать, и все разошлись по своим делам.
Алёна, оставшись в спальне, долго ворочалась, сон давался ей тяжелее, чем переваривание всей недавней информации о матери.
А Сергей и Александра тем временем предавались играм на приставке — как настоящие отец и дочь.

Александра чувствовала духовную близость к отцу: её женское чутьё уловило в нём то самое мужское тепло, которое нельзя заменить никакой беседой с ровесниками.
Для неё отец был человеком, который раскрывал её женственность, а сам Сергей ощущал себя мужчиной в окружении двух женщин.
Алёна воспитывала мужа не как мать, а как настоящая женщина и сестра, помогая ему оставаться добрым и мягким, обходя стороной жестокость и тиранию. Иногда эту заботу брала на себя и дочь.

С того самого момента, как Сергей проявил заботу о жене, Алёна начала относиться к нему с ещё большим теплом.
Её отношение становилось не просто материнским, а женским, почти сестринским — как у подруги, которая поддерживает мужчину в трудную минуту.

— Пап, а где ты «фаталити» научился делать? — спросила Александра во время короткой передышки.

— У меня тетрадка была, — с лёгкой улыбкой ответил Сергей. — Я на кнопки жму, смотрю, какие комбинации работают. Всё записывал в чистовик. У меня там пачки этих приёмов были. Мы с твоим дядькой из Екатеринбурга ночами напролёт в «Сегу» рубились.

— Классная у тебя молодость была, пап, — восхищённо сказала Александра.

— Да-а… — протянул Сергей с ностальгией. — Было время. А сейчас… Уткнутся в телефоны — и всё. Раньше-то, помню, мультики по телевизору ждали. «Спокойной ночи, малыши» — я тогда уже взрослел, но всё равно приятно было, романтика. А теперь? Достал телефон, потыкал в экран, и на тебе — смотри, сколько хочешь.

— Ну да, — согласилась Александра.

Пока она с Сергеем увлечённо проводила «семейную игротеку», Алёна ломала голову: правильно ли поступила, когда приютила мать у своей коллеги? Но больше всего её мучили мысли о второй семье — о Виктории и её сыне Алексее. Она понимала, что оба они сильные люди, однако где-то глубоко внутри чувствовала: за их жизнью стоит какой-то невообразимый ужас.

В это время, в небольшой родине Виктории — в селе Свердлова, которое ныне называют Кокпекты, — мать и сын развешивали постиранное бельё. Их лёгкие поцелуи в щёку, а иногда и в губы, были выражением близости и поддержки. Но такие проявления нежности не остались незамеченными: сосед — упитанный антропоморфный кабан средних лет — наблюдал за ними с откровенным раздражением.

— Вам самим-то не противно?! Мамка с сыном! Пацан, вместо того чтобы с матерью в «Ромео и Джульетту» играть, бабу бы себе нашёл! — грубо выкрикнул сосед.

— Мы и без вас разберёмся, как нам жить, — спокойно ответил Алексей.

— Ты что, щенок, страх потерял?! — рявкнул кабан.

Алексей уже сжал кулаки и шагнул к нему, но тёплая ладонь Виктории на плече вовремя остановила сына.

— Алексей, — строго сказала она. — Быстро в дом. Потом поговорим.

Юноша послушно кивнул и ушёл. Лишь убедившись, что сын скрылся, Виктория взяла в руки топор и подошла к соседу.

— Слушай меня внимательно, — её голос зазвенел холодной сталью. — За своего сына я кому угодно глотку перегрызу. Ещё раз услышу или увижу, что ты хамишь, угрожаешь или цепляешь его, — я этим топором отрублю тебе голову и повешу её на забор. А тело спрячу так, что даже собаки не найдут.

Каждое её слово будто вбивалось в землю гвоздями. Сосед побледнел и замер, лишённый дара речи.

Вернувшись домой, Виктория застала Алексея, сидящего за столом в унынии. Сердце её болезненно сжалось. Она подошла, присела рядом и, поглаживая его по спине, сказала:

— Лёш, ты что, расстроился из-за этого придурка? Ну хочешь, я ему сегодня же яйца ножницами чик-чик?

Алексей невольно засмеялся.

— Спасибо, мам. Но я не из-за него расстроился. Просто… не понимаю. Я сын, который любит свою мать, а люди за спиной шепчутся, сплетничают. И ещё что-то про глаза говорят… — выдавил он, едва сдерживая слёзы.

Виктория нежно поцеловала его в лоб.

— Не бери в голову, малыш, — мягко сказала она. — Посплетничают и забудут. Знаешь, как в этом… в Утубе.

— В Ютубе, — поправил Алексей.

— Вот именно. Сегодня все хохочут над каким-то роликом, а завтра забудут, потому что появится новый. Так и здесь. Сначала поболтают про нас, как базарные бабы, а потом найдут другую тему. Это же деревня… — Виктория взяла лицо сына в ладони, заглянула ему прямо в глаза. — А ты запомни главное. Тебе сейчас нельзя волноваться. Ты — мой муж и отец нашей будущей дочери. На днях мы распишемся в ЗАГСе у моей знакомой. Для государства это ничего не значит, зато для нас будет доказательством нашей любви. Кольца наденем на другие пальцы, чтобы не вызывать подозрений. Дочка поначалу будет звать тебя по имени, но когда подрастёт — мы скажем ей правду: её отец — это ты.

— Мам… — тихо прошептал Алексей.

— Да, сыночка?

— Я люблю тебя.

Они обменялись поцелуями любви. Виктория ощущала, что впервые за долгое время счастлива: наконец она нашла мужчину своей мечты. В её глазах Алексей перестал быть сыном — теперь он был второй половиной, ради которой она готова бороться до конца.
Алексей же, находясь на грани сознания и сомнений, продолжал верить, что всё, что делает мать, — это проявление её материнской дружбы и поддержки.

Вскоре страсть взяла верх. Они жадно прижались друг к другу, обменялись поцелуями. Виктория повалила Алексея на кровать, и даже в этот момент, когда скрип пружин и её стремительные движения никак не располагали к разговорам, она продолжала говорить:

— Не переживай, сыночка. Пусть все идут к чёрту. Мы взрослые люди и сами решим, как нам жить.

— Угу, — согласился Алексей. — Тем более, ты ведь жила с тем придурком… Он так исковеркал тебе жизнь, что ты чуть не стала лесбиянкой.

— Если честно, я и не собиралась ею становиться, — ответила Виктория. — Это было… скорее желание побыть в обществе женщин, чтобы прийти в себя.

— Тогда почему говоришь, что чуть не стала? — Алексей будто зашёл в замкнутый круг.

— Лёш, — мягко сказала она, — пытаться доказать людям, что я просто хотела женского общения, как у подруг, всё равно что пытаться выпить весь океан.

— Понял… — кивнул Алексей. — Кстати, а что это за густая жидкость?

— Это моя любовь, — с улыбкой прошептала Виктория. — Ладно, давай подремаем. Сегодня нам ещё к тёте Любе в гости идти, так что отдыхай.

Она поцеловала сына и ласково ладонью прикрыла его глаза.