Фальшивка

Госпожа нотариус Эсен Карагёз проживала в доходном доме неподалеку от центра — отсюда было рукой подать и до ратуши, и до одного из каменных парков. Чтобы попасть в её квартиру, нужно было улыбнуться консьержу у арки с резными деревянными воротами, пройти в трапецевидный двор-колодец, миновать кирпичные чаши с декоративными яблонями и по внешней лестнице подняться в галерею третьего этажа. Здесь у каждой двери был звонок — некоторые шнурки украшались бантиками и металлическими грузиками, однако были и незаурядные варианты: например, сплетенный в тугую косичку конский хвост. Ирада и Сана побоялись трогать его, чтобы случайно не позвонить, но между собой решили, что он настоящий.

Только этим утром Генже, Фанис и Карим перепутали их раз двести, так что к нарядам было решено подойти со всей ответственностью. Сана купила себе зелёную широкополую шляпу от солнца и одолжила из гардероба Ирады зелёную в красных ягодках рубашку под корсет. Уже по дороге они таки нашли магазин косметики, в котором были редкие цвета помады — в том числе жёлтый и зелёный. Теперь хотя бы на публику можно будет появляться недвусмысленным образом, а для дома они потом что-нибудь придумают.

Открыв дверь, Эсен, вздрогнула и сделала полшага назад, но за секунду вновь овладела собой, улыбнулась и протянула руку.

— Добрый вечер. Мои любезные, был ли на вашей родине обычай за руку "перетаскивать" гостя через порог, чтобы убедить его в желанности? Так было принято в Гюзбаре, откуда родом мои родители. Позвольте я отдам дань этому обычаю.

В квартире было необычайно тихо — шум доносился только с улицы: цокали копыта и скрипели колеса экипажей; достойные люди разъезжались — кто на совет, кто по домам. Догадка оказалась верной: здесь не было никого, кроме них троих. Никаких слуг. Эсен, по-видимому, ни капельки не боясь за свой расписной синий сарафан, сама обслуживала гостей.

— Этот самовар фарфоровый и изнутри тоже?

— Нет, внутри металл. Однажды в детстве я была в гостях и увидела, как человек обварил себе ногу, стукнув фарфоровым самоваром об угол стола. Простите за натурализм, но из этой песни слов не выкинешь, — Эсен подставила чашку под носик. — Э-эх. Итак, я сдаюсь: не могу понять, кто из вас кто. Даже уловка с рукопожатием не помогла, никто из вас не застеснялся.

— Я Ирада.

— Я Сана.

— Сана, будем с тобой знакомы. Я — Эсен Карагёз, частный нотариус и, как, наверно, уже поведала Ирада, я также — первый человек, который официально завизировал её присутствие в Сазлыке. Ирада, ты решила застать меня врасплох, сказав в письме "сестра", но не сказав "близнец". Это было бодряще, мне понравилось. Я хотела начать разговор с вопроса о том, насколько ты готова делиться с сестрой секретами, но теперь я понимаю, что это бессмысленно, потому что я не смогу вас различать, а значит никогда не буду знать, с кем говорю. Вы создаёте очень опасную юридическую ситуацию, вы это осознаёте? — говоря всё это, она продолжала улыбаться, так что вопрос явно был шуточным.

— Ответственность за создание этой ситуации должны понести наши родители.

— Я направлю им письмо с претензиями позже. Сана, ты не против, если мы с твоей сестрой какое-то время поговорим о деле? Понимаю, ты это всё уже слышала, поэтому приношу извинения. Ирада, будь добра, расскажи о вашей экспедиции. Мне говорили, она была успешной.

Эсен не перебила её ни разу, а когда рассказ подошёл к концу, перестала ходить взад-вперед по комнате и села на диван возле книжного шкафа.

— И о столкновении с неизвестными вы, конечно же, всем сообщили?

— Разумеется.

— Чудесно, — Эсен достала из нагрудного кармана крохотный блокнотик и пролистала его, отчего вдруг резко изменилась в лице. — А как поживает Самур? Сана, по глазам вижу, ты с ним тоже знакома. Тем лучше.

Пока Ирада собиралась с мыслями, Эсен глядела на сестёр с таким торжеством, что её хотелось ударить.

— Он поживает хорошо, насколько мне известно. А... а много людей его знает?

— Знает немало, а вот помнят единицы. Хотя и тут всё не так просто. Со временем это беспамятное знание всё же накапливается и превращается в бессмысленное чудище. Блуждающий огонёк, болотный призрак...

— Так это о нём говорят?

— В том числе. Этот старый крот появляется то тут, то там. Но согласитесь, он интересный человек? Если, конечно, вы помните своё общение с ним.

— Помним, но...

— Но сколько таких людей в Сазлыке? — вмешалась Сана.

— Не думаю, что найдутся такие же. Но ладно, раз уж у нас вечер раскрытия карт, то скажу вот что. Когда-то давно я так заинтересовалась им, что подняла бумаги из очень старых архивов. Человек, имя которого он носит, действительно существовал, и у него действительно была та самая семья и та самая должность в департаменте внутренней торговли. Невысокая должность. Но это неважно. Всё это не важно, на самом деле. Понимаешь, мы могли бы условно допустить, что где-то рядом живет не один человек, стирающий память, а десять. Как бы мы смогли отличить одного от десяти? Или сотню от десяти? Очередной из них в любой момент может бы подойти к вам или ко мне, назваться Самуром и воспользоваться нашим беспамятством, чтобы продолжить никогда не начатый разговор. С учётом того, что мы не способны запомнить его внешность, как бы мы могли узнать, является ли "Самур" именем индивида или коллективным псевдонимом? Мне кажется, никак. Так что думать об этом смысла нет.

— Но что именно произошло с нами на болотах? И раз ты знаешь, что Самур там был, то, я так понимаю, он говорил с тобой после? Он объяснял, что всё это значило? Кто эти преследователи? Что им было от нас нужно?

— Он говорил со мной незадолго до и примерно предположил, что может произойти. Ровно это и произошло. А вот как произошедшее понимать, он пока не знает. Если в двух словах, то те люди везли товары ограниченного оборота. Скорее всего, планировали сбросить в воду или как-то ещё спрятать в условленном месте, чтобы потом покупатель мог найти. Это случается время от времени. Контрабанда, как известно, тень любой торговли. Настоящий вопрос в том, кто дал им наводку двигаться за вами. Но тебе, Ирада, не стоит об этом волноваться, это выяснят те, кто взял на себя соответствующие обязательства.

— Когда я спросила про Самура, я имела в виду не совсем то. Не "сколько у вас тут людей, которых невозможно помнить", а, скорее, сколько тут у вас... как ты хорошо выразилась, "интересных людей". Ты ведь знаешь, откуда он получил свой дар?

— Он утверждает, что от У.

— Ты сомневаешься?

— Я этого не говорила. Ни ты, ни я не можем знать, откуда он такой взялся. Но мы можем ему поверить. Справедливости ради, он никогда мне не лгал. Насколько я помню, — Эсен усмехнулась.

— И-и... как часто вы общаетесь?

— Хороший вопрос! Давай я посмотрю, — она пролистала блокнотик. — Нечасто. Не чаще раза в месяц.

— А ты можешь как-то... связаться с ним? Сама?

— Как ты понимаешь, это большая проблема. Он ведь может сидеть в этой комнате, и мы не заметим его, если он не захочет. Но если верить моему блокноту, то существует некий почтовый адрес... да, некий адрес, на который ты могла бы написать письмо. Кстати, я могу попросить тебя о небольшой услуге?

Как и в прошлый раз, искренность Эсен подкупала. Если у неё есть то, что тебе нужно, то она просто называет цену. Насколько проще была бы жизнь, поступай все так же!

— Разумеется.

— Моя просьба может прозвучать странно, но я думаю, что с учётом твоих навыков это будет более чем подъёмное дело. Если я правильно понимаю, чьих ты родом, семья должна была обучить тебя всему необходимому. Скажи, ты согласишься приобрести одно предприятие? Очень скромное. Я понимаю, это может потребовать... обсуждения с семьёй, поэтому не требую, чтобы ты давала окончательный ответ прямо сейчас. Но скажи: интересно ли тебе это вообще?

— Прости, я пока не понимаю, о чем речь.

— Есть предприятие. Очень маленькое. Оно недавно осталось без владельца, так что городской аукцион выставит его на торги. Мне очень хотелось бы, чтобы его владельцем стал порядочный человек. Это очень хорошая мастерская, занимается газовыми приборами. Эти приборы сейчас нужны только университету, поэтому мало кто хочет заниматься подобным. Малорентабельное дело. На нём нельзя подняться. Плюс заключается в том, что тебе практически ничего не нужно будет делать: там работают три человека, и они вполне сами собой управляют.

— Почему же они сами не выкупят дело?

— Потому что оборудование дорогое, а они бедные. Если тебе интересно, то я пришлю опись имущества и остальные документы. Можешь снять копии и отправить семье. Я понимаю, что это займет какое-то время, так что сейчас просто скажи, как ты относишься к вопросу в целом.

— Положительно.

— Вот и чудесно!

— Подожди, я... Эсен, прошу, не могла бы ты объяснить мне, что происходит? Не здесь и сейчас, а в целом. Я понимаю, что у тебя и твоего круга могут быть какие угодно тайны, и я не прошу мне их выдавать. Я прошу объяснить, против кого мы дружим. Против тех людей с болота? Против тех, кто стоит за ними?

"Нарушаем ли мы закон?" — хотела добавить Ирада, но решила, что это уже совсем невежливо.

— Справедливо. Ирада, Сана, дорогие. Вы должны понять: я не рассказываю вам всего не потому, что не доверяю, а потому, что это бессмысленно. Вы же учились геометрии? Представьте, что вы попросили кого-то помочь вам с уроком, а человек начинает рассказывать учебник с конца, с тех теорем, к которым нужно идти много лет. Это было бы глупо и бесполезно, не правда ли? Я могу обещать, что постепенно всё встанет на свои места. И я обещаю приложить к этому руку. Но вопрос "что происходит?" — один из самых сложных. Прологом к нему является вопрос "что существует?" Если вы позволите мне начать с начала, то обещаю, что в скором времени понимание придёт. Но не сегодня и не завтра, предупреждаю сразу.

Переглянувшись, Ирада и Сана увидели уныние, но вместе с тем и решимость. Это всё-таки куда лучше, чем ничего. Подумать страшно, что сказала бы мать, узнай она, что один из её наследников решил стать зицпредседателем в обмен на информацию о каком-то волшебном человеке из леса!

— Не знаю, говорил вам кто-то или нет... или, быть может, вы сами заметили? В Сазлыке не принято желать удачи.

— Потому что когда-то давно был... какой-то бунт против неё?

— Не совсем "был". Он начался давно — при основании Сазлыка. А продолжается до сих пор. На самом деле, всё ещё сложнее, но что-то мне придётся опустить. Дело было в разгар эпидемии оспы, которая обрушилась на нас вслед за другими бедствиями. Вы ведь знаете, что вся эта лесная долина была некогда гигантским озером? Семьдесят лет назад на месте этого города, — Эсен указала рукой на окно, — была вода. На семь-восемь метров.

— Конечно. Этому нас учили.

— Если отправиться отсюда на восток и попытаться достичь конца болот, то через несколько сот километров ты обнаружишь... шедевр своего рода. Там есть две скалы, они стоят в трёх километрах друг от друга, образуя русло реки. Их соединяет чернокаменная плотина-крепость высотой в десятки метров. Твердыня древних царей. Ученые говорят, что её водяные мельницы могли вращаться с силой тысяч быков. И в этой плотине можно увидеть всю суть деспотов прошлого: лучшие умы своей эпохи, самые передовые технологии, ресурсы, время, труд многих поколений — и всё ради чего? Ради того, чтобы стать властелинами удачи. Они ограничили естественный ход воды. Долина к западу от плотины затопилась, долина к востоку — иссохла. Губительный избыток по левую руку, опустошение и нищета по правую, и лишь посередине — маленькая черная полоса жизни, хозяева которой смотрели по сторонам и говорили: разве не живём мы в лучшем из миров? Когда семьдесят лет назад пустынный тайфун перешёл через барьерные горы, он пробил брешь в плотине, и так мы заполучили эту долину. Но знаете, что больше всего потрясает меня в этой истории? К тому моменту народ, построивший плотину, уже триста лет как исчез. И исчез он полностью, не оставив, как говорится, ни песен, ни легенд. После него осталась только плотина, полная человеческих костей со следами лезвий. Ирада, Сана, как у вас на родине говорят про удачу? Как она движется?

— А разве не все говорят про неё одинаково? Удача снисходит свыше на самых удачливых. Самые удачливые делятся ею с родными и близкими. Те — со слугами и прочими. И дальше по цепочке. В конце концов капли удачи достигают даже самых неудачливых. Но чем их меньше, тем больше удачи задерживается наверху. У вас считают как-то по-другому?

— Нет, почему же, в этом, кажется, все согласны. Вот и древние деспоты были согласны. Они решили овладеть удачей в прямом и в переносном смысле. Вода ведь может быть не менее ценной. И вода тоже нисходит с небес. Вот только вода распределяется иначе, несколько ровнее. Поэтому они решили сделать то же самое, что принято делать с удачей. Когда человек удачлив, его лелеют и оберегают, чтобы он был словно сосуд, которым черпается небесное благословение. Древние цари востока решили создать такой же сосуд для воды, а себя назначить его хранителями. Они обратили в сосуд целую горную долину и сделали воду валютой. У нас она ничего не стоит — она повсюду, только не забывай фильтровать. У них было так же, но им это не нравилось. Древние цари решили упорядочить жизнь своего народа. Определить, что вот тут у нас будет колоссальный сосуд с водой, и из него мы будем распределять эту драгоценность согласно справедливости. Благодаря этому они — одним небесам известно, как долго — могли жить на бесплодном, пустом куске камня, который отделял водохранилище от низины. Вода в этих местах не была драгоценностью, но стала таковой, когда они построили плотину. Чего только ни сделаешь, если тебе могут в любой момент перекрыть воду, задушить твой скот и посевы. Представляешь, какую власть над своими подданными цари обрели благодаря этой твердыне? Нам остаётся только радоваться, что у них не было возможности создать резервуар с воздухом!

— Раньше по всей земле были деспотии. Эта была хуже других?

— Она была откровеннее других. Искреннее, в каком-то извращенном смысле. Прости, что захожу издалека, но я не настолько хорошая рассказчица, чтобы объяснять с середины. Короче говоря, эта плотина-крепость на востоке — изумительный пример того, какое зло творят люди, которые пытаются стать властелинами удачи. И здесь встаёт вопрос: как стать хозяином самому себе? Быть рабом удачи не хочется, но при этом быть её властелином — невозможно, хотя многие люди и пытаются. Быть ей равным, само собой, тем более смехотворная мысль. Но если кто-то не хочет быть удаче ни господином, ни рабом, ни товарищем, то что ему остаётся?

— С твоих слов получается, что почти все люди — дураки, которые живут в рабстве у удачи, и мы — в их числе.

— Нет, не дураки. Дело тут не в количестве ума. Дело в том, что это проще всего — быть её рабом. Хотя бы потому, что все мы рождаемся у неё в рабстве.

— Потому что удача решает, в какой семье мы родимся.

— Именно. А ещё она решает, не удушит ли нас пуповина, не заберут ли детские болезни в первые год или два. Человек тут почти не властен над своей жизнью. К счастью, детство кончается. И чем ближе его конец, тем больше человек берёт жизнь под контроль. С должным упорством и мудростью он может даже обессмыслить то, что делает удача. Удача устраивает пожар, а человек тушит. Удача распространяет болезнь, а человек варит лекарство. Удача насылает тайфун, а человек пересобирает рассыпавшиеся кирпичи обратно в дом. Всё это — маленькие жесты неповиновения. Они есть у всех. Любое достаточно взрослое общество со временем учится говорить удаче "нет". Основатели Сазлыка ничего не изобрели. Они, возможно, просто первыми дали название тому, чем всё человечество занимается уже давно. Мы бунтуем против удачи. Потому что это единственное, что остается, если ты не хочешь быть ни рабом, ни господином, ни равным. Но удача — объективная сила природы, нельзя отменить её саму. Поэтому если хочешь против неё восстать, то приходится отменять не её действия, но последствия этих действий. Или даже заранее страховать себя от их наступления. Поэтому насколько бы ни был неудачлив человек, мы никогда не изгоняем его. Будь он хоть погорелец, хоть заразный больной, хоть проигравшийся картежник.

— Я даже не могу представить, насколько дорого вам обходится это ваше "фи" в лицо удаче. Ведь в этих неудачников удача проваливается, как в бездонные колодцы, они притягивают к себе огромное количество зла, которое распространяется на всех вокруг! За что вы обрекаете удачливых людей на эти страдания? Почему вы заставляете их жить рядом с теми, кто притягивает несчастья? За что вы так караете всех остальных? И ради чего?

— Я рекомендую посетить наш исторический музей. Он небольшой и совсем не такой роскошный, потому что ещё молодой. Но там хранятся увлекательнейшие вещи, которые отвечают на твой вопрос. Там — помимо всего-всего прочего — есть фрагменты бедренных костей из тех самых пустынь, которые в своё время пересекли предки всех наших народов. На этих костях видны сросшиеся переломы. Если животное ломает себе кости в этих местах, то оно умирает, потому что не может не то что добывать еду, но даже двигаться. А этих людей — беспомощных и бесполезных — выходили и позволили им прожить ещё сколько-то. Зачем их родные и близкие подвергали себя этим карам? Ради чего они лишали себя еды и воды в пользу убогих? Я скажу честно: не знаю. Наверно, потому что только так можно было пересечь пустыню, которую мы со всеми нашими технологиями не можем пересечь до сих пор. Зачем её пересекать? Тоже не знаю. Но я бы хотела узнать. И что-то подсказывает мне, что единственный способ узнать это и понять наших предков — это следовать их традициям, потому что традиции — единственная ниточка, которая нас с ними связывает. Они были первыми, кто плюнул в лицо смерти и удаче. Мы считаем себя их верными наследниками.

— Вы определяете членов совета жребием!

— И неужели ты думаешь, что мы допустили бы подобное, будь удача над нами властна? Но здесь её власти нет. Только лишь поэтому жребию и можно доверять. Пока властвует удача, жребий — её раб и посланник её воли, а значит — наш враг. Когда удача свергнута, жребий — покорный инструмент, как молоток или перо.

Благодаря объяснениям Эсен Ирада и Сана были окончательно сбиты с толку. Эсен не выглядела дурой. Не выглядела она и веселым балагуром, способным три часа или три дня продолжать один и тот же розыгрыш. Значит, она верила в то, что говорит, и значит какой-то смысл в этом все же был, даже если она в конечном итоге и ошибалась. Хотя, в сущности, почему бы не принять сказанное?

Посмотрим на это так. Существование удачи она не отвергает и даже на её течение от человека к человеку смотрит так же, как все нормальные люди. С чем именно она — ну то есть, все эти местные — спорит? С тем, что нужно изгонять неудачников. И с тем, что бессмысленно делиться с ними удачей. Значит что? Давать кров погорельцам? Брать на работу нищих? Общаться с теми, кто менее удачлив, чем ты? Дружить с неудачниками вопреки тому, что каждую минуту ты рискуешь разделить с ними какое-нибудь несчастье? Да, конечно, это всё весьма страшно и непривычно, но если они все тут живы, несмотря ни на что, значит так можно жить. К тому же, никто и не заставляет меня делать что-то конкретное. В сущности, можно жить, почти как раньше. И пусть они поступают, как хотят. Пожалуй, с этим можно временно примириться. Но этот разговор необходимо заканчивать — голова пухнет. Судя по глазам сестры, она согласна. Раз Эсен так любит об этом рассказывать, то не откажется продолжить тему как-нибудь в другой раз. Эсен, вне всяких сомнений, человек образованный, и у каждого есть право хвастаться богатством знаний, но от блеска чужого ума порой рябит в глазах не хуже, чем от блеска чужих алмазов, а потому тут тоже надо знать меру.

Они поблагодарили хозяйку за то, сколь щедро она делится мудростью, и попросили дать им время на обдумывание уже сказанного. Эсен как ни в чем не бывало сменила тему, и минуту спустя они уже обсуждали мебель для гостиной и строили догадки о том, почему кованые металлические столы внезапно вошли в моду сразу в нескольких городах. Примерно через час Сана спросила у Эсен, какая из дверей во внутреннем дворе ведёт в отхожее место, но оно оказалось прямо в квартире, причем здесь было всё: и сливной бак, и гидравлический затвор, о котором так мечтал Мири и о котором безуспешно просил деда много лет. Увы, их усадьба так и не познала этих чудес цивилизации до самой своей смерти в огне. Сана была не в силах скрыть стеснение, но все же призналась, что видела такие устройства только на рисунках в журналах. Пока Эсен объясняла, как закрывать крышку, где находится педаль и когда нажимать на рычаг, Ирада шепнула Сане, что пойдет сразу после неё.

Отец на эту тему говаривал, что керамика даже в теплую погоду так остывает, что на ней сидеть невозможно. Нельзя сказать, что он был совсем-совсем неправ, однако если такова цена, то Сана согласна платить. Возможность не покидать дом явно того стоила, не говоря уже о том, что в этой комнатке не пахло ничем, кроме мыла. Сидя здесь, Сана твёрдо решила, что однажды у неё будет квартира в доме с канализацией. А прислуга вся будет приходящая. А Генже и Фанису она назначит пенсию, и пусть живут спокойно — и так уже сколько лет служили верой и правдой! Подумать только, в насколько возвышенное и великодушное настроение может привести человека техническое устройство из керамики и чугуна! Это, пожалуй, объясняет многое в манерах Эсен — с высоты такого-то трона мир выглядит совершенно иначе.

Остаток вечера прошёл прекрасно: чай с пирожными был хорош, Эсен пересказывала интересные судебные дела, к которым привлекалась свидетелем в последнее время, а попутно знакомила гостей с другими достопримечательностями квартиры. Самая любопытная вещь находилась в её кабинете, в остальном вполне обычном: то была коллекция металлических стилусов разной ширины и формы — подарок от постоянного клиента. И так уж вышло, что этот клиент был никто иной, как один из театральных режиссёров. Ирада решила воспользоваться возможностью и поинтересовалась, не посоветует ли Эсен постановку, на которую захотела бы составить им компанию. Обещание было получено.

Миновав арку, они оказались в неосвещенном переулке и лишь на выходе из него столкнулись с лицом, ответственным за это безобразие: им навстречу, явно никуда не торопясь, шёл престарелый фонарщик в запятнанном фартуке с приставной лестницей на плече, а за ним, прихрамывая, тащился босоногий мальчишка с ящиком инструментов в грязных руках. Когда мерзкое зрелище скрылось за поворотом, Сана позволила себе убрать раздражение с лица и обратилась к сестре:

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— Взаимно.

— Как жаль, что сердце Эсен уже занято.

— Молчи.

— Тебе легко говорить, у тебя есть на примете вариант.

— Можешь спросить Нулефер, не поделится ли она с тобой.

Сана ударила Ираду в плечо, а Ираде это внезапно так понравилось, что она тут же продолжила:

— Её ведь неспроста сегодня до самого вечера дома не было: это она давала тебе шанс, а ты... ай!

— Следующий будет в голову.

— На следующий я начну отвечать, и ты знаешь, что победителя в этой битве не будет. Но совместные тренировки — это, вообще, хорошая идея. Самый честный спарринг в истории. Купим деревяшки? Будем биться на дорожке от дома к калитке, кто упал в воду, тот проиграл. Не надо так на меня смотреть, я просто пытаюсь избавиться от похотливых мыслей, а для этого мне нужно думать о чем-то другом, а не о том, как Эсен целый час косу заплетала.

— Это, если уж пытаться говорить серьёзно, проблема. Я имею в виду, у нас с тобой и так слабая переговорная позиция, а мы ещё и слюни пускаем. Как мы ей скажем нет, когда придёт время говорить нет?

— Привыкнем к ней через пару месяцев. У нас такое каждый раз. Помнишь, как было с учителем математики?

— А то!

— Главное — перетерпеть первое время. Но лучше всего, конечно, просто завести себе кого-нибудь. Я помогу тебе. Кто понравится мне, тот и тебе подойдет. Если встречу кого-то, то познакомлю вас.

— Моя тебе признательность авансом. Так. Давай выдохнем и уйдём уже с этой темы. Контора. Будешь брать?

— Если денег с белобумажника хватит, то да. Если нет, то все равно да, просто займу — не думаю, что Ниджат откажет.

— Даже так?

— Ты же понимаешь, что это способ закрепиться здесь? Если это предприятие не убыточное, то меня устраивает. Узнаем еще, зачем им нужен свой человек на этом месте.

— И кто такие "они". Друзья Эсен? Партия?

— Я до сих пор не понимаю, почему она просто не назвала имя. Просто имя. Вот такой-то и такая-то — враги, с ними не дружить, даров от них не брать. Всё. Почему ни одного имени не прозвучало? Так делают, когда хотят совсем лишить самостоятельности. Чтобы пешка не могла ходить сама. Чтобы вообще не знала, куда идти.

— Я все же не могу не заметить, что...

— Что всё это — в любом случае большая удача, да. Ну, собственно, удивляться тут нечему. Это лишь доказывает, что вся удача нашей семьи не сосредотачивалась ни только лишь в дедушке, ни только лишь в наших родителях. В смысле... ну да, в наших родителях, пусть будет так. Короче, они тут могут бунтовать сколько угодно, но когда мне удача идёт в руки, я от неё отказываться не буду.