Фальшивка

— Хозяйка, н-ну... ну давай я хоть карабин-то твой по...
— Не надо! — Ирада поправила ремень так, чтобы оружие оказалась у неё за спиной и не мешало вести раненого Фаниса под руку. Оно всё-таки мешало, но весь путь от экипажа до зелёной двери кирпичного дома девушка старательно делала вид, что ремень не врезается под мышку, а цевьё не стучит по затылку.

Доктор Йюце, казалось, был всего на год-полтора старше Ирады. Он смог принять нежданных пациентов так, будто они вовсе и не будили его. Правду выдавала всего одна деталь — шаровары наизнанку; благо, для операции это было неважно. Не в силах отвернуться, Генже сквозь слёзы смотрела, как Йюце вытаскивал окровавленные щепки и обрывки ткани из спины её мужа. Они соврали доктору, якобы на них напали разбойники. Ещё на полпути они договорились, что никому не расскажут ни про кровную вражду, ни, тем более, про гибель семьи. 

Узнав от Йюце, где в городе есть дома на продажу, Ирада дождалась восхода второго солнца, освободила из упряжи Шелеста и верхом отправилась по главной улице к заболоченным кварталам. Сазлык оказался совсем совсем не таким, каким она его представляла. Это был уже не деревянный одноэтажный городок из рассказов деда: хорошие вымостки, кирпичные дома тут и там, масляные фонари на мощёных улицах, оживлённое движение пеших и конных даже ранним утром — на первый взгляд от её родного Кайталъяра Сазлык отличался только рельефом и покроем костюмов горожан. Что ж, быть может, жизнь здесь окажется хотя бы сносной.

Вопреки надежде она всё-таки разбудила владельца двухэтажного свайного дома: гуси подняли крик, едва Ирада спешилась у калитки. Калитка, как и весь дощатый заборчик, были столь низкими, что гуси запросто могли бы перепрыгнуть, так что Ирада мигом вернулась на спину жеребца. Когда хозяин — седой господин лет двадцати пяти — показался на крыльце, птицы сочли свой долг исполненным: умолкли и уплыли прочь.

Карим сперва проводил гостью вглубь затопленного двора; между досками дорожки и мутной водой вряд ли уместилась бы ладонь, так что Ирада велела себе не забыть поинтересоваться, как тут обстоят дела в дождливый сезон. Пока же Карим объяснял, что дом он продаёт "не потому что там что текёт или косится", а "по семейным делам". Как выяснилось, Карим возвёл дом в расчёте на то, что вскоре сюда переедет жить его двоюродный брат с большой семьёй, но этого так и не случилось. Тем более удивительным Ираде показалось то, как большая семья планировала уместиться всего в четырёх спальнях. С одной стороны, думала она, можно представить, что кто-то согласился бы жить вдвоём в одной комнате. С другой стороны, это значило бы, что семья должна быть очень дружной. Но разве может быть дружной семья, которая сперва обещает съехаться, а потом плюёт на то, что Карим построил для них целый дом?

Так или иначе, особо разбираться не было времени, а дом изнутри был всё-таки неплох и в целом, пожалуй, напоминал одну из сторожек, в которых они с братьями останавливались во время долгих охотничьих походов. Да и вид из окна тоже навевал какие-то воспоминания из отрочества: тёмный заболоченный лес, бобовые лианы в синем цвету, а в мутной воде то и дело плещется что-то живое — не то рыбка, не то лягушка.

В итоге Ирада спросила только, может ли она вселиться сегодня и возьмёт ли Карим оплату пряностями. На первый вопрос он тут же ответил положительно, а над вторым задумался. Пока они сидели за кухонным столом, Карим то и дело поглядывал на вышивку, украшавшую перчатки и рукава Ирады, причём настолько бесцеремонно, что в конечном итоге она положила руки на колени, чтобы он не мог их видеть. Конечно, смысла в этом уже не было: если не дурак, то давно догадался, что с такой покупательницы можно бы спросить и подороже. Сослался бы на то, что потеряет много на мене, или на местный избыток: мол, на кой нам ваша корица, когда у нас своего аира полно болото. Но в итоге за полчаса сторговались, причём, как казалось Ираде, удачно: она не лишилась даже половины имущества, хотя была готова отдать всё. Её не смутили слова Карима о том, что сам он переезжает в свайную хижину напротив, рядом со свинарником. Ирада не сразу осознала, что для доступа к городской улице у них будет общая калитка и что гуси тоже останутся здесь, а когда осознала, решила, что все эти проблемы она решит как-нибудь потом.

Ближе к вечеру переезд завершился. Весь путь до заболоченных кварталов Фанис и Генже наперебой расхваливали доктора. Ирада не то чтобы их слушала, но всё равно каждый раз вздрагивала, когда они начинали фразу с "такой молодой, а уже!.." Ирада хорошо запомнила, как ярко алел шрам совершеннолетия на лбу Йюце — ярче он был разве что у неё самой. Что же тогда они думают о ней? Ведь рано или поздно ей придётся сознаться, что в действительности никаких инструкций от отца и матери у неё нет и не было. Что весь план бегства она изобрела буквально на ходу. Что отразила атаку не потому, что знала о ней заранее, а благодаря одной лишь удаче. Что, наконец, у неё нет ни малейшего представления о том, как они будут жить здесь, за счёт чего. Чтобы сменить тему, Ирада в десятый раз напомнила им не называть ни её настоящего имени, ни фамилии, ни откуда они прибыли.

— Даже дома?
— Да. Особенно дома. Так быстрее привыкнешь.
— Хозяйка, а ты думаешь, что к настоящему имени уже не вернёшься?

Вот чего ей точно сейчас не хотелось, так это думать об этом.

— Вернёмся — переучимся обратно.

Фанис хотел было по привычке развести руками, но тут же, замычав от боли, прижал локти к животу, а ладони — к шее; Генже осторожно приобняла его и поцеловала. От перетаскивания вещей Фанис был освобождён, так что сперва он просто сидел на крыльце и высказывал мнение по поводу всего, что видел вокруг, потом с помощью пригоршни сушёного гороха попытался подружиться с двумя особо любопытными гусями, а потом заговорил с Каримом по поводу хозяйства. Ирада слышала обрывки их разговора каждый раз, когда с очередным сундуком в руках проделывала путь от экипажа до дома.

— Так что, — любопытствовал Фанис, — поместятся наши лошадки в хлеву-то?
— Ну разве я б предложил, если б не помещались?
— А что, неужели порося у тебя прямо вот тут и пасутся?
— Там вон, — указывал Карим куда-то в сторону заболоченного леса.
— Лягушек, что ли, жрут?
— И их жрут. Всё жрут. Они бы и рыбу жрали, но это уж гуси раньше них стараются.
— А неужели болотный душок к мясу не пристаёт?
— Пристаёт. Но на то и приправы.
— А из леса никакой крокодил на них не зарится?
— Раньше бывало, больше нет.

Ирада решила немедля расспросить Карима об этом подробнее и грохнула сундук на пол, однако сундук в ответ на это жалобно пискнул. Внутри обнаружился один из котов Мубариза — едва живой и совершенно одуревший от страха. Он разломал поплавки, изжевал пару квадратных метров рыболовной сети и изгадил всё остальное — на его счастье в сундуке не было ничего острого. Генже очень обрадовалась этой находке и тут же принялась искать "что-нибудь котику покушать, он же, смотри, чуть дышит!", так что заканчивать работу Ираде пришлось в одиночку.

Между белым и жёлтым закатами прибыла госпожа нотариус по имени Эсен Карагёз. Договор купли-продажи Ирада подписывала на кухонном столе, при свете масляной лампы, да к тому же чужим именем — мало когда она бывала в более унизительном положении. Госпожа Эсен же всеми силами давала понять, что делает огромное одолжение Ираде, не замечая неприбранных с дороги вещей и складок на её неглаженной рубашке. С другой стороны, это означало, что Эсен всё-таки признаёт её равной: иначе она не выдвигала бы требований к внешнему виду самой Ирады и её жилища, пусть и делала она это только лишь взглядом и позой. Наконец, дело было сделано и Эсен позволила Ираде проводить себя до коляски. Уже ступив на подножку, Эсен обернулась и сказала:

— В десятницу у нас заседание Совета. Мы ведь можем рассчитывать, что ты зайдёшь представиться?

Если бы мать услышала, с какой радостью Ирада в тот момент сказала да, то точно ударила бы её. Не говоря о том, что если бы матери самой выдали такое приглашение — не приглашение, а плевок через плечо — то та мало того, что не пришла бы, так ещё потом и отомстила. Конечно, если верить особо суеверным старикам, то с каким-то шансом дух матери не остался на месте её гибели, а последовал за дочерью и теперь наблюдает её позор. Ирада предпочитала думать, что это не так.