комната кривых зеркал

Комната кривых зеркал

Часть 15. Маска друга

Чем ближе цифры банковского счёта к неземным значениям, тем могущественнее ощущает себя всякий хозяин подобного счёта. Властным, всесильным, безупречным. Такие люди жаждут власти над всем миром, но несовершенный мир им ни к чему. Изо дня в день они отчаянно воздвигают картонные замки и пустые блестящие колонны, пытаясь исправить неидеальный мир, изначально созданный для неидеальных людей.

Вся их жизнь покрыта липкой пленкой фальши, что сверкает ярче звёзд и затмевает позорные несовершенства. Богатые фасады душным куполом скрывают домашние тайны и слабые места, являя миру лишь безукоризненную обложку, которая вызывает клокочущую зависть друзей и соперников. И никто не знает, что скрывается за пышными фасадами и дорогими нарядами. Ведь Бог дал глаза, чтобы видеть, и мозг — чтобы видеть лишь то, что хочешь видеть.

Простые люди, наивные в своей неидеальности, могли ошибочно воздвигать Габриэля Агреста в ряды бескорыстных художников. Его отшельнический образ жизни, скрытая под тысячей замков личная жизнь и всегда хмурый, загадочный взгляд лишь сильнее притягивали внимание к человеку, избегающему публичности. Люди принимали его за талантливого мастера, живущего своим ремеслом и не ищущего ни всеобщего признания, ни неслыханных богатств. Заточенный в своей укромной крепости, он творил искусство, изливая в нарядах тоску по жене и заботу о единственном сыне. Ему были ни к чему бесконечные интервью, шумные показы и светские вечера — он позволял миру прикоснуться к его одежде, как к результату его упорного труда, но не позволял прикоснуться к себе.

Габриэль Агрест — одаренный модельер, благородный затворник, нелюдимый джентельмен, верный муж и внимательный отец. Такова была его идеальная маска. Образ, лишенный изъянов. Умело нарисованная картина, которой с упоением любовались тысячи людей по всему миру.

И никто никогда не подходил к Габриэлю Агресту достаточно близко, чтобы сквозь прорези маски разглядеть в помутневших глазах пятна фальши. Он не стремился к вершинам, не требовал лидирующих позиций лишь потому, что власть всегда была его по праву. Он принимал ее, как должное, и не беспокоил себя необходимостью оправдывать перед другими свой статус. Превосходство текло у него по венам, все преимущества были даны ему с рождения. Его особняк не был укромной крепостью — он был недостижимым замком императора, окружённым рвами и тернистыми лианами. Мужчина не выходил в свет лишь потому, что свет был недостоин принимать его, был недостоин его времени и внимания.

Габриэль Агрест воплощал в себе непересекаемые грани. Он был идолом, объектом поклонения и восхищения; он был ужасом, не знающим преград, проникающим в любые щели. Он был центральным звеном моды, человеком, диктующим правила; он был главным антигероем, людским страхом, стальной хваткой сжимающим горло. В его руках была абсолютная власть, и он упивался этой властью во всех своих ипостасях. Люди зависели от него, как от Габриэля Агреста, и люди не могли скрыться от него, как от Бражника. И сила, которой он обладал, не требовала гласности. Она требовала маски нелюдимого семьянина с очертаниями фиолетовой бабочки.

Каждая деталь его безупречно сложенного образа имела смысл и, несомненно, приносила выгоду. Тонкие полоски его галстука, толщина оправы очков, изгибы логотипа его бренда — казалось, все, что окружало этого человека, хранило в себе тайну, которую никому не суждено было постичь. Каждый, кто считал, что знает Габриэля Агреста достаточно хорошо, на самом деле обладал лишь жалкой долей информации, которую сам модельер вручал, как милостыню нуждающимся, позволяя тем расслабиться, купаясь в его лжи.

Двери особняка Агрестов распахнулись впервые за долгое время. Через рвы накинули хлипкие деревянные мосты, а шипы опасных растений предусмотрительно накрыли мягкой тканью. Заветное приглашение на званый вечер стало благословением в руках знаменитых семей, и те, шипя и извиваясь, ринулись в очаг сплетен и сенсаций, не забыв нацепить свои лучшие маски.

Черно-белые плиты, украшающие стены залов, уносились вдаль, делая и без того высокие потолки визуально бесконечными. Яркий контраст цветов, что оставался бессмертной классикой, эталоном минимализма, привлекал к себе внимание гостей, несмотря на свою простоту. И пока люди восхищались утончённым вкусом хозяина, никто и не замечал очевидного философского обращения — существует лишь чёрное и белое. Любой другой оттенок — не более, чем фальшь, гадкое лицемерие, желание скрыть истинное нутро, смешивая свой цвет с чужими красками. И лишь душа категорична. Какого цвета не была бы маска, душа не имеет другого выбора, кроме как ослеплять своим светом или же выпускать в мир тьму.

Габриэль Агрест, облачённый в строгий чёрный костюм, сдержанно приветствовал гостей и коротким взмахом руки провожал в главный зал. Мужчина выгодно терялся на фоне чёрных плит, сливаясь с ними, словно скрывался в родном убежище, которое неизбежно покидал, стоило дойти до белых плит.

Феликс, сведённый с ума шумом подготовки и утренней суматохой, всей душой ненавидел этот нелепый интерьер, который теперь, благодаря влиянию дизайнера, совершенно точно станет хитом сезона, и не одного. Палитра врезалась в глаза, заставляя белые пятна плясать под веками и раздражённо отводить взгляд. Феликс не мог отвязаться от мысли, что подобный выбор украшения зала был вдохновлён дешёвой отделкой ванной комнаты в небольшой квартире на краю света. Но он также понимал, что у хозяина бала на этот счёт имелись свои мысли — ведь для него этот вечер был не более, чем партия в шахматы, где пешки не знали, что падут жертвой короля.

Каждый раз, когда Габриэль Агрест терялся в тени чёрного, Феликс хмурился и сильнее хватался за ножку бокала, который ему по навязанному этикету не стоило держать в силу возраста. Шумная толпа заполняла комнаты, звон фужеров и громкие разговоры лились со всех сторон, заполняя пространство, а безликие слуги сновали туда-сюда и безропотно выполняли приказы важных гостей, несмотря на то, что мероприятие едва началось. Габриэль Агрест организовал благотворительный вечер идеально: особняк поражал своей светской элегантностью и грацией, обслуживание высшего уровня вызывало одобрительные кивки окружающих, музыка была достаточно лёгкой, чтобы потеряться на фоне мыслей, но не слишком скучной, чтобы склонить в сон, и гости ликовали лишь от одной возможности прикоснуться к далекому и непостижимому мирку самого месье Агреста, не жалея денег на пожертвования.

Но Феликсу было все равно, у него было своё видение идеального вечера. Кучка снобов действовала ему на нервы, показная благотворительность интересовала его в последнюю очередь: заготовленный Габриэлем Агрестом сценарий был обречён на провал. Но слишком многое в плане Феликса зависело от прихотей Фортуны, нескончаемые «если» ставили под угрозу желаемый результат, но если что-то Феликс и мог проконтролировать, то он собирался сделать это наилучшим образом. И если для этого необходимо было стать призрачной тенью Габриэля Агреста, то так тому и быть. Феликс прожигал взглядом его лопатки, бесшумно преследовал на каждом углу, не упускал из виду даже ничтожную каплю пота, стекающую по седому виску. Он не отрывал глаз от главы семейства, скрывался за колоннами, запоминал каждый сделанный мужчиной шаг. И пусть Феликс был тих, как дыхание покойника, он не сомневался, что Габриэль чувствовал его присутствие — и это то, к чему он стремился. Ведь Габриэль Агрест не ставил под сомнение своё превосходство, и сейчас он так же должен думать, что стоит на шаг впереди всей планеты, в то время как под его ногами уже давно копают тайный подземный проход.

Стоило секундной стрелке отстучать семь часов вечера, как Габриэль Агрест окончательно вышел из холла, лишая опаздывающих гостей возможности быть встреченным им лично. Широкий безликий
мужчина, который все время стоял за спиной Агреста, ловко перехватил у хозяина планшет и без лишних слов подошёл к входной двери, позволяя дизайнеру занять своё место в главном зале. Гости всполошились, громкие разговоры сменились тихими перешёптываниями, которые шлейфом разметались за спиной Габриэля. Он медленно вышагивал вдоль громадных плит, вступал в короткие бестолковые диалоги с некоторыми из знакомых, других же одаривал хмурым взглядом прежде, чем те решались с ним заговорить.

И сейчас его внимание сумел завоевать невысокий коренастый мужчина с острыми выразительными чертами лица и непропорционально широкими ладонями. Он с серьезным лицом обращался к отрешенному модельеру, сдерживаясь, чтобы не начать тараторить, видя, как угасает его и без того шаткая заинтересованность. Феликса эти неумелые попытки добиться ответа лишь позабавили. Фердинанд Жерме, директор известного ювелирного салона, должно быть, мечтал сегодня вечером обменять кругленькую сумму пожертвования на возможность сотрудничества с брендом Агрест во время будущего летнего сезона. Возможно, позднее он поблагодарит Феликса за своевременное вмешательство, ведь ещё никому союз с Габриэлем не принёс пользы.

— Месье Жерме, добрый вечер! — начал Феликс, подходя к разговаривающим мужчинам, — Феликс Грэм де Ванили. Очень приятно наконец-то встретиться с вами лично.

— Грэм де Ванили? — спросил мужчина и, пожимая мальчишке руку, недоуменно перевёл взгляд на Габриэля, но Феликс ответил прежде, чем тот успел выразить своё недовольство поведением племянника.

— Мы с моей матерью очень рады, что вы смогли найти время и посетить благотворительный вечер моей дорогой тети. Она несомненно оценила бы ваше присутствие, будь она сейчас с нами. У тети Эмили всегда было золотое сердце, и этот вечер очень важен для нас всех, — не останавливая речь, Феликс проворно подхватил мужчину за руку и повёл в сторону, — Вам уже довелось пообщаться с моей матерью, мадам Грэм де Ванили? Для меня станет честью представить ее вам. Она разговаривает с мадам Декруа у веранды. Я пока принесу вам напитки, если вы не возражаете.

Жерме кинул последний взгляд на модельера, ища в его выражении лица правильный выход из ситуации, но тот уже и забыл про своего недавнего собеседника. И тогда Фердинанд хмуро кивнул и двинулся в сторону веранды, где, по словам Феликса, стояла мадам Грэм де Ванили.

Феликсу оставалось сделать три шага, и цепная реакция случайных событий, ведущих к заключительному краху, запустится. Первый шаг — довольный Феликс по-хозяйски остановил одного из слуг и забрал с подноса два хрустальных бокала с шампанским. Сладостный аромат дорогого алкоголя сразу ударил в нос, вызывая легкую улыбку. Второй шаг — он ловко обогнул проходящих мимо людей и направился к веранде. Третий шаг — нога в дорогом замшевом ботинке с неприятным скрипом вывернулась, заставляя юношу неловко крутануться на месте. И тогда тонкая ножка бокала выскользнула из рук растерявшегося Феликса, рискуя испортить чьё-то изысканное платье. А точнее, эксклюзивный костюм самого хозяина вечера, Габриэля Агреста, которому не посчастливилось оказаться рядом с неуклюжим юношей. Казалось, даже музыка затихла, и разговоры прекратились, каждый следил за дальнейшим развитием событий: кто-то с явным сожалением, кто-то с предвкушением неминуемого позора. И лишь непоколебимый Габриэль Агрест, выглядя совершенно неудивленным, сделал спокойный шаг назад и, даже не смотря в ту сторону, в воздухе поймал хрупкий бокал, предотвращая шум погрома. Стряхивая с пиджака несуществующие пылинки, мужчина повернулся к одному из проходящих мимо официантов и отдал ему бокал, взглядом указывая на расплывающуюся под ногами лужу.

— Что, по-твоему, ты собирался сделать, Феликс? — раскалённым металлом прозвучал голос мужчины.

— Угостить даму шампанским? — как ни в чем не бывало парировал Феликс, — По правде говоря, мне кажется, что чёрный и белый - не лучший выбор для декора. Немного глаз режет, вы так не считаете? Лично у меня даже голова закружилась.

— Ты не испортишь этот вечер, можешь не стараться. Я не желаю тебя здесь видеть, отправляйся в комнату Адриана и оставайся там до конца мероприятия вместе с его друзьями, — ответил Габриэль Агрест, и его снисходительный тон был высшим проявлением его хорошего расположения духа.

Он хотел уже уйти, позабыв о племяннике, но Феликс подошёл к нему ближе и, поравнявшись с ним, продолжил разговор.

— Возможно, Адриана и устраивает его роль куклы, приветствующей гостей с натянутой до ушей улыбкой, но я здесь не для этого. Сейчас я официальное лицо компании моего отца и сопровождающий мадам Грэм де Ванили. Если у вас есть желание обсудить рабочие вопросы, я с радостью вас выслушаю, месье Агрест, но в противном случае - меня ждут.

Тишину между ними разрезал хриплый смех. Феликс нахмурился и перевёл взгляд на дядю: тот смеялся так искренне, что на секунду Феликс растерялся. Казалось, будто перед ним сейчас стоял совершенно незнакомый человек. Улыбка Габриэля впервые не казалась ему фальшивой или насмехающейся, его морщины - вечный спутник любого настроения - разгладились, придавая лицу свежий вид. Но смех быстро прекратился, как мираж, как мимолетное видение, подсунутое воображением Феликса в качестве злой шутки. Металлическая маска вновь сомкнулась на затылке мужчины.

— Кем ты себя возомнил? Ты никто, Феликс. Я уже было решил, что ты усвоил свой урок. Но я тебя переоценил. Тебе стоило уже понять, что ничего из того, что ты себе надумал, никогда не станет правдой, — Габриэль бросил очень быстрый, но слишком показательный взгляд на руку Феликса, где на безымянном пальце сверкало то самое, но не то кольцо.

Мягкий, непривычный тон Габриэля звучал как требовательный совет строгого отца. Словно он сейчас подойдёт к Феликсу и похлопает его по плечу, пытаясь скрыть разочарование на своём лице. Очередная маска, защищающая его гнилое нутро. Тошнота подступала к горлу Феликса, вылетающие изо рта мужчины оскорбления стягивали морским узлом его горло, вбивались копьями в его гордость. Но он терпел, стиснув зубы, ведь высокое самомнение дизайнера пока работало ему на руку. Во всех смыслах.

Феликс снял кольцо и задумчиво обвёл его пальцами. Дешевая сталь, выданная за белое золото, холодила кожу и остужала закипающий гнев.

— Вы думаете, ваша махинация с кольцом стала концом нашей истории, но это не так. Держитесь за него, пока можете, месье Агрест. Но в конце концов, оно все равно окажется у меня. В крайнем случае, никто не помешает мне снять это кольцо с обескровленного пальца на ваших похоронах. Я не побрезгую, а Адриану будет все равно, даже не сомневайтесь. Как там говорится? Кто жизнь познал, тот не торопится.

Феликс протянул фальшивое кольцо Габриэлю, и оно висело в воздухе между ними, как красная тряпка, норовящая столкнуть лбами двух хищников. Однако Габриэля пламенная речь его племянника не впечатлила. Он проигнорировал сверкающее от яркого света ламп кольцо и, развернувшись на пятках, медленно отправился на сцену, которая уже давно ждала речь от главной персоны вечера.

Феликс смотрел ему вслед, не в силах сдержать улыбки. Мужчина ушёл, устав от пустых угроз племянника, но в этот раз именно Габриэль Агрест оказался схваченным на крючок.

***

Если бы Адриану платили по пять евро каждый раз, когда жизнь бросала его в змеиное логово, чтобы он развлекал всех отрепетированной улыбкой и безупречными манерами, то он давно купил бы себе частный остров, где несомненно запретил бы любые рекламы бренда Агрест. Однако этот раз был особенный: Адриан все ещё был на своей территории. Такое количество людей уже давно не переступало порог особняка, и Адриана разрывали противоречивые чувства: была ли это жизнь, что затеплилась в доме спустя долгое время, или же все эти люди лишь сильнее тянули его ко дну.

Вечер только начался, а Адриан уже устал от пустой болтовни. В его сегодняшние обязанности входило вежливое приветствие каждого гостя и непринужденный диалог с каждым, кто бы к нему не обратился. Роль надрессированной танцующей обезьянки была ему как никогда знакома: лестные слова вырывались легко и естественно, и каждый его жест сопровождался восхищенным вздохом.

Его тесный черно-белый смокинг, выбранный отцом, сдавливал грудь, не позволяя вдохнуть глубже положенного, а тугой галстук, с которым он был больше похож на работника похоронного бюро, чем подростка-школьника, казался ему грубее удавки. Однако он все ещё был на своей территории. В нескольких шагах от него находилась его комната — безопасная территория, пропахшая сыром и закрытая от чужих глаз. И уже скоро он сможет скрыться за дверьми второго этажа от десятка любопытных глаз, впустив в своё убежище школьных друзей (если те, конечно, выразят подобное желание, ведь Феликс, вероятно, наслаждался мероприятием). Стоило лишь покончить с затянувшимся цирком, не позволяя кому-то вновь втянуть его в разговор, полный лицемерия, лести и желания стать ближе к его отцу. Ведь первый открытый вечер не выходящего в люди Габриэля Агреста взбудоражил всю Европу, и каждый хотел выжать из этой возможности все соки.

Вежливо попрощавшись со статной пожилой женщиной, которая не прекращала расхваливать прекрасные ушные раковины юноши, Адриан поспешил скрыться за одной из огромных белых плит, где мог бы спокойно взять передышку. Он быстро пробежался взглядом по залу: известные лица, сошедшие с обложек модных журналов, корреспонденты и фотографы, море слуг и обслуживающего персонала. Кагами покорно стояла возле своей матери и со скучающим видом кланялась каждому ее собеседнику, Хлоя скакала по комнате, выпрашивая селфи со знаменитостями, а Феликс, вновь сцепившись с отцом, пытался облить его шампанским.

Адриан устало выдохнул, и собирался уже незаметно улизнуть в свою комнату, как неожиданно ему в глаза бросилось небольшое фиолетовое пятно напротив единственного в комнате не завешенного плитами участка — их семейного портрета. Адриан присмотрелся и не смог сдержать удивления. Маринетт всё-таки пришла. А Адриан уже дразнил себя опасениями, что она будет избегать его до конца жизни.

Она стояла к нему спиной, ее темные завитые волосы были аккуратно уложены на одну сторону, открывая взору острые лопатки и часть тонкой лебединой шеи. По хрупким плечам струилась легкая фиолетовая ткань, прозрачный корсет подчеркивал осиную талию, светлый тюль водопадом спускался к лодыжкам, едва касаясь пола. Ее платье, несомненно, было прекрасно, особенно для Адриана, который знал, что Маринетт сшила его сама, но на фоне остальных гостей ее образ казался по-детски простым и незатейливым. И пока другие наряжались, как на приём английской королевы, Маринетт выглядела, как принцесса, сбежавшая со сказочного бала. Она, вероятно, чувствовала себя некомфортно в подобном окружении, и Адриану было искренне жаль, что он уговорил ее прийти, но частичка его души, которую Адриан уже окрестил эгоистичной, ликовала от увиденного. Маринетт выделялась среди толпы лишь потому, что это было неизбежно: ее скромность, искренность и непосредственность сложным узором сплетались с силой, страстью и достоинством, и это делало ее абсолютно уникальной. Совершенно непохожей на зазнавшихся корыстных снобов. Она была как глоток свежего воздуха в душном помещении, где каждый, кроме нее, жадно глотал кислород, чтобы он не достался другим.

Чем дольше Адриан смотрел ей в спину, тем больше убеждался, что принял правильное решение. Долгие ночи с их последней встречи он не находил себе места, корил себя за слабость и осуждал себя за трусость, перескакивал с одного варианта развития событий на другой, пока, обессилев, не остановился на том варианте, который удовлетворял его разум и жёг его сердце. Он собирался рискнуть. И если жестокая Судьба, которая ребёнком лишила его матери и в юношестве даровала могущественный камень чудес, в тот день таким отчаянным способом подтолкнула его к Маринетт, то он готов сделать следующий шаг самостоятельно, чтобы стать счастливым и сделать счастливой Маринетт. Но тревога не отпускала, тяжелым камнем оседая в желудке. Адриан не боялся обжечься, нет. В конце концов, его грубые рубцы на коже уже не чувствовали боли. Он боялся ошибиться и обжечь Маринетт. Оставить на ее теле незаживающие шрамы потому, что оказался слишком глуп и безрассуден, чтобы сначала разобраться в своих чувствах.

Адриан выбрался из своего укрытия и с глупой улыбкой пересёк зал, машинально отмахиваясь от чужих слов. Он многого ещё не знал, это была правда. Он не знал, кто для него ЛедиБаг, он не знал, кем ему приходилась Маринетт, в конце концов, он себя-то едва понимал. Но одно он уже не мог и не хотел отрицать — то, как он реагировал на Маринетт, было далеко не по-дружески. Раньше он ни за что не понял бы, что этот вечер вдруг стал менее раздражающим, а костюм и музыка – вполне сносными только благодаря Маринетт. Он не заметил бы, как расслабилось его лицо, как сползла его искусственная улыбка, как только он заметил ее силуэт. Но сегодня, после нескольких дней глубоких раздумий и нескончаемых подначиваний Плагга, Адриан четко почувствовал разницу — Маринетт поднимала ему настроение, когда бы он ее не встретил. И поэтому он ее тогда поцеловал. Не потому, что был расстроен или хотел забыться. А потому, что чувствовал себя счастливым.

— Ты не представляешь, как я рад, что ты всё-таки пришла, — тихо произнёс Адриан, подходя к девушке со спины. Короткий порыв приобнять ее за плечи был быстро подавлен. Он боялся прикасаться к ней, пока не объяснится за своё поведение.

Маринетт вздрогнула от неожиданности. Она резко обернулась, но, заметив за спиной Адриана, успокоилась.

— Алья забрала мой паспорт. Сказала, что вернёт только после того, как получит от меня полный фото-отчёт, — с нервной улыбкой ответила девушка, поправляя волосы.

— Напомни мне поблагодарить ее за это, — видя, как нервничает Маринетт, Адриан и сам начал нервничать, — Ты замечательно выглядишь. Это платье на тебе выглядит в сотни раз эффектнее, чем на манекене. И уж точно лучше, чем могло бы выглядеть на мне.

Маринетт усмехнулась и повернулась к Адриану боком, указывая куда-то в сторону.

— Там стоит Одри Буржуа, и на ней комбинезон из последней коллекции бренда Агрест. Он закрывал весенний показ, и был признан самым элегантным нарядом сезона. Слева от неё Клара Найтингейл, Габриэль Агрест одевал её с пелёнок, однако сегодня она пришла в маленьком чёрном платье от Шанель, и об этом точно будут очень долго говорить. А за нами стоит Кейт Майсон, американский критик, она довела до слез уже третью вашу гостью, и, по правде говоря, я до жути ее боюсь. Я была в секунде от того, чтобы сбежать отсюда, пока ты не пришёл.

— Я уверен, когда мы покажем всем твоё платье, они будут без ума от него так же, как и я, — спокойной ответил Адриан, стараясь сдержать смешок. Маринетт была такая милая, когда начинала тараторить.

— Что? НЕТ! — вскрикнула Маринетт, чем заслужила пару-тройку осуждающих взглядов со стороны. Уже тише она добавила, — Нет, Адриан, я не хочу ни с кем знакомиться. Не в этом платье, не с этой причёской и не в этой жизни, желательно.

— Все в порядке, Маринетт. Твоё платье изумительно, но я не стану просить тебя делать то, что тебе не по душе, — Адриан невесомым касанием пальцев провёл по девичьему плечу, и когда та посмотрела ему в глаза, он почувствовал, как электрический импульс пробежал по позвоночнику. Он все делал правильно, — Может, в таком случае, ты не откажешься со мной потанцевать? Один танец, и я спрячу тебя и твоё платье подальше от злых критиков, обещаю.

Маринетт смотрела на его губы и не могла прекратить думать о том, какие они мягкие. Не могла не думать о том, как его широкая ладонь, которая сейчас едва касалась кожи ее плеча, могла бы зарыться в ее волосы. Маринетт была близка к тому, чтобы снова начать заикаться и краснеть перед ним, ведь теперь, когда она оказалась к нему так близко, она не знала, как может держаться так далеко. Ее решение вести себя, словно ничего не произошло, если Адриан поступит так же, далось Маринетт легко, и настроена она была решительно. Но это было до того, как он начал рассыпаться в комплиментах и уговаривать ее потанцевать, при этом смотря на неё таким взглядом.

— Алья не вернёт тебе паспорт, пока ты со мной не потанцуешь, — пошутил Адриан, замечая странное смятение на ее лице.

— Адриан Агрест, вы что, меня шантажируете? — более бодро ответила девушка, наконец-то отрываясь от его губ. Ведь когда Маринетт не справляется, всегда появляется ЛедиБаг. А ЛедиБаг не заикается.

— Вам не повезло, Принцесса, сегодня у меня настроение злоупотребить своим положением, — и не дожидаясь очередного отказа, Адриан настойчиво приобнял Маринетт за талию, завлекая в неспешный танец.

Их движения с трудом можно было назвать танцем. Они топтались на месте, делая микроскопические шажки друг к другу и держась в тени высоких ваз с искусственными цветами. В этом безопасном уголке они были достаточно скрыты от любопытных глаз, чтобы спокойно провести время, не отвлекаясь на шепотки, но все равно недостаточно, чтобы завтра их фотографии не появились в средствах массовой информации. И такой вариант вполне устраивал Адриана, ведь он обещал представить свету Маринетт, и если она не хотела делать это напрямую, возможно такой способ покажется ей менее смущающим.

Маринетт в руках Адриана была на удивление спокойной, хотя сердце билось со скоростью света, азбукой Морзе выстукивая все известные ему слова о любви, а ладони крепко держались за мужские плечи в страхе, что Адриан исчезнет, и все снова станет, как прежде, как только она его отпустит. И если их первый танец на вечеринке Феликса был вспышкой эйфории, приступом блаженства, от которого подкашивались колени и меркло сознание, то этот танец стал яркой, обволакивающей теплом надеждой, которую Маринетт читала в изумрудных глазах Адриана.

— Знаешь, я правда очень рад, что ты пришла, — прошептал Адриан, продолжая укачивать девушку, — Я боялся, что ты станешь меня избегать.

— З-зачем мне избегать тебя?— Маринетт не могла сдержать дрожи. Она боялась этого разговора, но безумно жаждала определенности. Ведь следующие слова Адриана поставят окончательную точку в их отношениях.

— Клянусь, меньше всего на свете я хотел обидеть тебя. Я совру, если скажу, что до конца понимаю, что произошло в тот день, но … Но одно я могу сказать точно. Я всегда восхищался тобой. Я всегда считал и до сих пор считаю тебя одной их самых удивительных и достойных девушек. Маринетт, прошу тебя, прости меня. Мне так жаль, если я вдруг доставил тебе какие-то неудобства. Я ценю твою личное пространство, правда, я не хотел, чтобы все так вышло.

Маринетт держалась из последних сил. Когда Маринетт не справлялась, всегда появлялась ЛедиБаг. Но сердце ЛедиБаг не защищал волшебный костюм. С каждым словом Адриана в ушах звенело все сильнее, ноги тяжелели, от чего всякое движение приносило неимоверный дискомфорт, а сердце азбукой морзе теперь выстукивало горькое «Не любит». То, к чему все закономерно шло с того злополучного дождливого дня в начале учебного года. Правда, которую она хотела и которую не могла вынести.

Маринетт заговорила прежде, чем из глаз потекли предательские слёзы.

— Все в порядке, Адриан. То, что произошло в моей комнате …

— Нет, подожди. Пожалуйста, дай мне договорить. Я не должен был тебя целовать, и я пойму, если ты захочешь меня ударить или перестанешь со мной общаться. Но я могу заверить тебя, что я не из тех парней, кто от скуки лезет к девушкам целоваться. Я часто совершаю глупые поступки, о которых потом жалею, но этот … Я не жалею, Маринетт. Я поступил неправильно, но если бы не этот день, возможно, я бы никогда не раскрыл глаза. Ты мне нравишься, Маринетт. Больше, чем просто подруга. И если ты позволишь, если дашь мне шанс загладить свою вину, я сделаю все правильно.

Маринетт, наступив парню на ногу, неожиданно остановилась. Ее мозг усиленно обрабатывал прозвучавшие слова, в одно мгновение ее бросало то в жар, то в холод, даже собственная кожа казалась ей сейчас слишком тесной и горячей. Он сказал, что ни о чем не жалеет. И он просил шанс, даже не подозревая, что имел все шансы мира с того самого дня, как переступил порог коллежа Франсуа Дюпон.

— Так ты хочешь встречаться? — на одном дыхании выпалила девушка. Кровь прилила к ее лицу, но она умоляла себя смотреть ему в глаза.

— Мы могли бы к этому прийти? Вместе? — неуверенно произнёс Адриан, то ли утверждая, то ли спрашивая. Его модельная маска не могла скрыть излишнее волнение, — Мы могли бы проводить больше времени вместе. Я хотел бы узнать тебя поближе, и тогда ты бы узнала поближе меня. Нам же некуда торопиться, верно? Я имею в виду, если ты не возражаешь. Черт, я же совсем забыл спросить. Послушай, если я тебе не нравлюсь, все в порядке, мы все ещё можем …

— Ты мне тоже нравишься, Адриан. Больше, чем просто друг, — ответила Маринетт, пока ее дрожащие ладони продолжали отчаянно цепляться за сильные плечи. «Больше, чем друг, парень, муж. Больше, чем что бы то ни было. Но нам и правда некуда торопиться», — подумала Маринетт, наслаждаясь расцветающей на лице парня лучезарной улыбкой и даже не замечая, как сводит ее щеки от собственного счастья. Она наконец-то избавилась от оков, что связывали ее язык каждый раз, когда она мечтала о признании. Тяжёлый груз недосказанности, который Маринетт привыкла все время тащить за собой, легкой пушинкой слетел с ее тела.

И когда музыка, под которую Адриан и Маринетт уже давно не танцевали, остановилась, юноша медленно наклонился и оставил на раскрасневшейся девичьей скуле легкий поцелуй. Он все делал правильно.

***

Терпение — удел мудрых. Умение ждать и держать в узде свои эмоции всегда ценилось в обществе наряду с храбростью, честью и благородством. Феликс привык считать, что он достаточно терпелив. С детства он покорным щенком сидел на коврике у порога и ждал своей участи, пока со временем не прорезались его острые клыки, скрашивающие ожидание.

И сейчас Феликс продолжал ждать, держа клыки наготове. И нога, что неустанно выстукивала никому неизвестный ритм, и рука, что постоянно тянулась к телефону, совершенно не умаляли его терпеливости. Дело было сделано, и Феликс был готов пожинать плоды. Его план был прост в теории, но практически невозможен на практике. Если ты не можешь погнаться за двумя зайцами — столкни их лбами.

Шампанское приятно освежало. Напиток, который он все ещё не должен был пить, по крайней мере так открыто, помогал держать в себя руках. Габриэль Агрест давно пропал из виду, но Феликса больше и не интересовала слежка за ним. На данном этапе он искал в зале другое, не менее важное лицо. И случайно наткнулся на два.

В дальнем углу комнаты, ненадежно скрывшись от любопытных носов, мило шушукались Адриан и Маринетт. Их странные движения больше напоминали нелепую попытку обойти друг друга, чем полноценный танец. И эти приторные взгляды, что они украдкой кидали, заставляли Феликса смеяться. Он не знал наверняка, но читал по губам: Адриан объяснялся в своих чувствах. И это казалось Феликсу раздражающим и любопытным одновременно. Настолько, что внутри загоралось желание ворваться в их разговор, чтобы не упустить ни крупинки информации. Но он оставался на месте, непрошеным зрителем, чей истинный спектакль ещё не наступил. Феликс лишь слабо надеялся, что Маринетт не разочарует его и окажется такой же умной и гордой, как он себе её и представлял, и отклонит предложение богатого красивого мальчика с синдромом постоянной растерянности, естественным инфантилизмом и багажом непроработанных психологических травм.

— Кажется, я начинаю понимать, почему ты меня сюда позвал, — прозвучал над ухом елейный женский голос. Феликс не подал виду, что девушка застала его врасплох, а он непозволительно отвлёкся. Он должен был следить за ней, а, как оказалось, это она выследила его.

— Я тебя никуда не звал, — не оборачиваясь, ответил Феликс.

— Правда? — фальшиво удивилась Лила, — То есть это не ты пригласил меня на бал перед всем классом? В частности, перед одной определенной дамой, которую сейчас прожигаешь взглядом.

Феликс резко развернулся, нависая над Лилой. Девушка даже на каблуках едва доходила ему до подбородка, высокомерно вздёрнутый нос блестел от макияжа, а прикрытый прозрачной тканью глубокий вырез декольте дешевил вечерний образ.

— Не скажу, что я одобряю твой выбор. Простушка Дюпэн-Чен и тебя своим лицемерием очаровала. Но так даже лучше. По правде говоря, мне так грустно видеть, как раз за разом Адриан отрицает ее явные намеки. И раз уж ты настаиваешь, я готова тебе помочь ее завоевать.

— Во-первых, как я уже сказал, я тебя никуда не звал. Габриэль настаивал на твоём присутствии, как одной из ведущих моделей бренда Агрест, — равнодушно ответил Феликс, направляя все силы на то, чтобы скрыть прорывающуюся сквозь речь нарастающую ярость. В такой серьезный момент, когда ситуация требовала от него максимальной концентрации, Лила заводила свои назойливые разговоры о всяких девчачьих глупостях. Нескончаемые намеки на его особое отношение к Маринетт, по неизвестной ему причине, начинали заметно его нервировать. — Во-вторых, я бы не позволил себе отбить девушку у брата.

Лила заливисто рассмеялась, а Феликс с довольной ухмылкой отсчитывал секунды до момента, когда улыбка спадёт с ее лица.

— Маринетт Дюпен-Чен – девушка Адриана Агреста? Брось, Феликс, что за игру ты затеял? Я думала, что мы друг друга поняли ещё в коллеже.

— Будь ты умнее, прислушалась бы к моим словам. Тебя не задело, что Габриэль Агрест даже не заметил твоего присутствия? Зато он весь вечер крутится вокруг этой парочки. Уверен, он без ума от своей будущей невестки. Слышал, что он собирается выпустить ее платье в своей эксклюзивной коллекции, которую Маринетт сама представит вместе с Адрианом. Хотя подожди, разве это не ты должна была выступать с Адрианом? — наигранно удивился Феликс, но Лила даже бровью не повела.

Она уверенным взглядом буравила Феликса, совершенно не убежденная. Ловкими пальцами она крутила выбившуюся из сложной прически прядь волос, и весь ее вид кричал: «Мальчик, ты пытаешься обмануть курицу, даже не вылупившись из яйца?».

— Это ты слишком глуп, если думаешь, что я поверю в твои сплетни. Не знаю, чего ты добиваешься, но Габриэль Агрест не станет нянчиться с ней. Между нами, но эта девушка совсем не нашего уровня. Ее дизайны такие неказистые и посредственные, что на них не всякая дешёвка поведётся, не то, что всемирно известный дизайнер. К тому же, я - муза месье Агреста, это неоспоримый факт. Без меня не проходит ни один показ.

Феликса совершенно не смутили ее слова. Как ни в чем не бывало он повернулся и легонько кивнул в сторону, где уже несколько минут миловалась парочка подростков. Лила наивно проследила за его взглядом, и тогда ее челюсть, не выдержав давления, с шумом разбившегося самолюбия упала на пол. Адриан Агрест, тот самый парень, который с первого дня в коллеже слепо игнорировал свою одноклассницу, с особой нежностью и трепетом в глазах целовал девушку в щеку. Искры гнева заплясали под веками. Это выглядело, как дешевый спектакль, в котором актеры играли лишь для того, чтобы привести Лилу в ярость. Мозг отказывался принимать такой поворот событий, а характер подначивал прямо сейчас выяснить отношения с определённым блондином и его новоиспеченной подружкой.

Феликс, замечая решимость в ее глазах, подтолкнул девушку к действиям. Как и требовал его план.

— Все ещё думаешь, что я вру? Может, тебе стоит спросить у Адриана?

Но Лила уже не слышала этих слов. Придерживая подол своего длинного платья, она быстрым шагом направилась в сторону одноклассников, которые хотели уже было покинуть зал. И одного предупреждающего кивка охранникам со стороны Феликса хватило, чтобы незаметно выведенная из зала Лила, которая и слова вымолвить не успела, вспыхнула пламенем гнева.

И тогда наступило время выступления главного актера, чьи реплики и действия не мог предугадать никто. Эмоции Лилы были так сильны, что даже обычные люди чувствовали, как удушающим газом скапливалось в зале напряжение. И Феликс зажег свет, зазывая мотылька.

«Натали, проследи, чтобы никто не заметил моего отсутствия. И спрячь Адриана в безопасном месте».

Феликс вздрогнул. Тихий, отдаленный голос раздался в наушнике. До этого момента там звучала лишь постоянная музыка и неразборчивый шорох разговоров, но сейчас шум стих, и сквозь помехи слышался твёрдый мужской голос. То самое кольцо, которое сейчас покоилось в заднем кармане брюк Габриэля Агреста, наконец-то приносило нужный результат. Феликс схватился за телефон, лихорадочно настраивая звук, чтобы не упустить ни единой детали. Габриэля давно не было в зале, Феликс сразу это приметил, и Лила Росси так же стремительно покинула его, не оставив и следа. Феликс начинал нервничать. Актёры покидали сцену раньше срока.

«Нууру, трансформация»

Слова, после которых наушники перестали передавать хоть какую информацию. И без того тихий звук, доносившийся будто из-под толщи воды, пропал окончательно, вновь возвращая Феликса в гомон мероприятия. Натянутые струной нервы лопнули, напряжение, что весь вечер собиралось в груди темным комом, лопнуло окончательно, не оставляя ничего, кроме хаоса.

«Должно быть, он обнаружил кольцо», — подумал Феликс и со всей злости вырвал из-под рубашки гарнитур прослушивающего устройства.

Феликс в панике выскочил в коридор. Он должен был все вернуть, просто был обязан. Вернуть чаши весов в равновесие, пока чёрные плиты не обрушились ему на голову. Габриэль Агрест мог найти его прослушку и скрыться от Феликса, но скрыться от акумы он ему не позволит. Слишком много сил было потрачено, и Феликсу было необходимо поставить свою точку в этой истории.

Живая энергичная музыка, похожая на диковинную польку, разрезала пространство. Феликс повернулся в сторону зала, из которого раздавались безумные крики, и неосознанно пошатнулся, хотя и был, по сути, главным виновником переполоха. Звон бокалов, скрип ломающейся мебели и неестественная мелодия оркестра вызывали дрожь, пробуждая в голове далекие воспоминания событий его собственной акуматизации.

Феликс и не предполагал, какими силами теперь была наделена Лила. Музыка намекала на ее явные творческие наклонности, а люди из зала так и не выбирались. Парень притаился за высокой колонной в холле, не спуская глаз с двери кабинета Габриэля. На периферии зрения промелькнуло какое-то темное пятно, и Феликс, стараясь не выдать своего прикрытия, вновь обернулся в другую сторону и остолбенел. С выражением неприкрытого ужаса на лице из зала выбежала Маринетт и скрылась за дверьми кухни. Он мог поклясться, что всем телом почувствовал, как на жестокое мгновение все его внутренние органы, особенно сердце, остановились. В его ослеплённый целью мозг пришла безжалостная мысль о том, что он только что собственноручно натравил стервозную злодейку не только на дядю, но и на Маринетт, которая теперь предстала перед Лилой девушкой Адриана.

Ноги подорвались с места прежде, чем Феликс понял, зачем. И неважно было, что происходило в зале и где сейчас находился Габриэль Агрест. Страх за Маринетт, которая могла серьёзно пострадать от рук взбешённой злодейки, ещё и по его вине, ударил по голове, выбивая все крутящиеся схемы, планы и стратегии. Он потом ответит себе на вопрос, стоило ли бросать все ради помощи неуклюжей девчонке, но сейчас дверь, за которой скрылась Маринетт, горела для него красной лампочкой.

Феликс преодолел несколько метров в один прыжок. Тяжёлая металлическая дверь за ним с грохотом захлопнулась, кровь шумела в ушах. Он только переступил порог кухни, когда где-то сбоку закрылась дверь кладовой. Сердце неистово колотилось в груди. А если она ранена? Что он сделает тогда? Он не мог допустить победы ЛедиБаг и Кота Нуара до тех пор, пока злодей не доберётся до Габриэля Агреста.

Моральная дилемма решилась, как только Феликс положил руку на дверную ручку. Что бы он там не увидел, он нёс за это непосредственную ответственность. А от ответственности Феликс никогда не убегал.

«Тикки, трансформация».

Возможно, в этот раз Феликсу стоило убежать от ответственности. Унестись в противоположную сторону, сломя голову (в сторону Лондона, желательно), и вернуться к своей прежней жизни, где страсти занимали менее значительный отрезок его жизни.

Феликс чувствовал, как руки его ослабели, а ноги подкосились. В его голове было пусто, но сейчас, видя перед собой не менее ошарашенную супергероиню на месте своей одноклассницы, Феликс засомневался, был ли хоть когда-то в его голове мозг. Словно башня, которую парень долго выстраивал внутри себя, уверенный в ее прочности, с треском развалилась, оставляя после себя только пыль, застилающую глаза. Маринетт была ЛедиБаг. Хотелось кричать и смеяться. Хотелось биться головой об эти отвратительные плиты до тех пор, пока он не забудет даже своё имя, потому что он этой информации не просил. Он этого знать не хотел. Но теперь он знал и, стоя перед девушкой с раскрытым ртом, не понимал, что делать дальше.

Очередной громкий шум, доносящийся из зала, вывел из ступора Маринетт, но не Феликса. Он слышал только собственный голос, неустанно повторяющий «Маринетт - это ЛедиБаг». Девушка встрепенулась и, не теряя больше времени, схватила юношу под локоть и завела в тесную кладовую.

— Мы поговорим, когда я вернусь. Жди здесь, — бросила ЛедиБаг, закрывая за собой дверь.

И Феликс покорно ждал, потому что ноги его не держали. Он не сомневался, что не смог бы выбраться отсюда, даже если бы очень захотел. Сейчас он для ЛедиБаг — Маринетт — был очень важным свидетелем, которого нельзя было выпускать из виду.

Феликс потерял связь с реальностью. Звуки за дверью сменяли друг друга, время неумолимо шло, а Феликс и не знал, сколько времени провёл, сидя на пыльном полу. Он пытался натолкнуть двух зайцев друг на друга, но те не только ловко обошли его ловушки, но и умудрились набить Феликсу болезненные шишки. Он был продюсером спектакля, концовку которого изменили без его ведома. Каждый пунктик его плана был четко продуман, вероятные и невероятные последствия были предусмотрены. Сегодняшний день начинался с основ: Феликс успешно подсунул Габриэлю Агресту прослушивающее устройство, убедив его в том, что кольцо на самом деле осталось у Феликса. Следующий шаг оказался ещё проще: в конце концов, манипуляция и провокация всегда были Феликсу близкими друзьями. Вывести человека на эмоции, натравить его на Габриэля Агреста было достаточно просто, а Лила Росси к тому же была достаточно хитра и расчетлива, чтобы иметь все шансы на успех. И тогда дело оставалось за малым: подловить удачный момент, когда модельер под натиском злодея будет уязвим настолько, что даже силы прикладывать не пришлось бы для того, чтобы заполучить его кольцо. Но на финальном этапе устойчивая почва дала трещину: Габриэль пропал с радаров, не оставив и следа, Лила нацелилась на его одноклассницу, а Феликс, как последний олух, сидел в запертой кладовой.

Но было ли это провалом, если вместо того, чтобы сложить карты в бито, он вдруг собрал несколько новых козырей? Ведь его одноклассница прямо на его глазах обернулась всеми любимой супергероиней. И даже не это стало самым удивительным открытием за сегодня. Удивительно было то, как именно она ею обернулась. Волшебные слова не выходили у него из головы. Такое знакомое слово «трансформация», которое он слышал в наушнике накануне, вызывало смутные подозрения. Если это то, как герои обретают свои несокрушимые костюмы, то тогда получается, что под своим фирменным костюмом Габриэль скрывал другой, более латексный костюм. И что-то подсказывало Феликсу, что едва ли месье Агрест согласился бы на кошачьи уши. И тогда оставался лишь один вариант. Феликс никогда не гнался за двумя зайцами, это всегда была одна изворотливая бабочка.

Эта мысль не укладывалась в голове. Он не мог успокоиться, возбуждение бурлящей кровью разносилось по всему телу. Феликс искал оправдания, хоть единственную зацепку, указывающую на то, что он не прав, на то, что это лишь очередная ловушка. Он был напуган и сбит с толку. Страх был так силён, что он подвергал сомнениям все, что видел. Он боялся даже вслух произнести шокирующую мысль.

Габриэль Агрест = Бражник.

Все это время Феликс точил зуб на безжалостного злодея, терроризирующего город. Он не просто точил на него зуб, он жил с ним под одной крышей, обедал с ним за одним столом, а его родная мать каждую ночь спокойно засыпала в соседней комнате. Нервный смешок вырвался изо рта парня, когда Феликс осознал всю абсурдность ситуации: он пытался одолеть Габриэля Агреста, используя силу Габриэля Агреста. Это был поистине уникальный план.

План, план, план, план. Если бы кто знал, что происходило в голове Феликса, несомненно посчитал бы его душевнобольным. Как помешанный, он все время искал лазейки и выходы. Он мечтал вернуться в Лондон, хотел порадовать мать. Чего он хотел сейчас? Он сам себя загнал в магическое болото, и каждое движение погружало его только глубже. Информация, которой он сейчас обладал, давала ему такую власть, что она была практически осязаема. Информация, которой он обладал, ставила его в такое опасное положение, что он практически чувствовал лезвие ножа на своей шее.

Сейчас Феликс мог опуститься до угроз и шантажа и достаточно в этом преуспеть. Но существовали риски, которые Феликс не мог просчитать. Его мать все ещё жила в особняке Агрестов, и любой косой взгляд, брошенный на Габриэля, мог сказаться на ней. Был ещё вариант надавить на Маринетт и, раскрыв ей личность Бражника, потребовать кольцо в качестве благодарности, ведь в нынешних условиях она не станет препятствовать их сотрудничеству. Но, учитывая ее слабость к другому, более молодому Агресту, он не мог быть уверен в её супергеройской компетентности. Одно Феликс знал наверняка — ему необходимо было расположение ЛедиБаг, и он собирался добиться его через Маринетт. И тот факт, что слишком часто его мысли крутились вокруг темноволосой дамы, с каждым разом напрягали его все сильнее. Но его упрямство, которое продолжало утверждать, что девушка нужна лишь для конечной цели, было сильнее.

Сквозь небольшую щель свет пробрался в комнату, и в кладовку робко зашла Маринетт. Прежняя решительность исчезла вместе с волшебным костюмом, и если бы она не озиралась сейчас нервно по сторонам, стараясь найти правильные слова и избегая чужого взгляда, Феликс бы даже решил, что надумал эту мистическую связь между Маринетт и ЛедиБаг.

— Послушай меня, — начала Маринетт, сжимая руки в кулак, — Ты можешь сотни раз сомневаться в моих силах, осуждать мои решения и смеяться над моими действиями. Я делаю это не для тебя. Ты не обязан верить в меня и в мое дело. Ты не обязан уважать или любить меня. Я делаю это не для себя. Есть город, перед которым я несу ответственность. Есть люди, которые нуждаются в моей помощи. И я делаю это для них. Я прошу тебя, сохрани мою тайну. Я прошу не как Маринетт, и не как ЛедиБаг. Я прошу как Париж. Пожалуйста, Феликс … Феликс? Ты меня слушаешь? Это важно!

Феликс не слушал. Он стеклянными глазами, не моргая, смотрел Маринетт в лицо. Ее малиновые губы, накрашенные к благотворительному вечеру, двигались, выпуская наружу неразличимые для него слова, и Феликс жадно следил за каждым движением. Он искал в ее чертах ответы, безмолвно просил помощи, ведь прямо здесь и прямо сейчас он впервые не знал, что делать дальше. Она гнула тонкие пальцы, острые плечи были напряжены и подтянуты к шее, а аккуратная, нетронутая причёска совершенно не подходила ее напряженному и мрачному лицу.

Шаг. Шаг к ней, сделанный машинально, неосознанно. Шаг. Второй, осторожный, изучающий. Шаг. Он чувствовал на себе ее растерянный взгляд, чувствовал ткань ее платья на своей коже, он дышал выдыхаемым ею воздухом. Он чувствовал ее, но не себя. Он был близко к ней, но далеко от себя и своей воли.

Рука сама потянулась к темным волосам. Указательным пальцем Феликс аккуратно, почти не касаясь, очертил овал ее лица. Волосы щекотали его кожу, запах заполнял его лёгкие, но невидимая сила, с которой он боролся, не позволяла ему пересечь границы дозволенного. И если его цель требовала сблизиться с Маринетт, он сделает это с удовольствием, которое в конце обернётся его главной жертвой.

Принимая для себя последние решения, он нежно взял прядь её волос и заправил ее за ухо, а остальные одним движением сбросил с плеча. Маринетт вздрогнула и резко вскинула руки, но Феликс ее остановил. Белый рубец с тонкими розовыми краями уродовал красоту молочной кожи. Феликс искал в себе мужество не отводить от шрама взгляд, чтобы выжечь на подкорке представшую перед ним картину.

— Прости меня, — прошептал Феликс, не поднимая глаз, — Прости, Маринетт, я так перед тобой виноват.

— Пожалуйста, Феликс, — также тихо ответила Маринетт, — Не позволяй этому случиться вновь. Ты нужен мне на моей стороне.

Теряя голову, а вместе с ним и контроль над телом, Феликс подался вперёд и обхватил ладонями девичье лицо.

— Я знаю, что не заслуживаю твоего доверия. Ты могла бы связать меня своим йо-йо и отправить так далеко, что люди там просто не знали бы о существовании ЛедиБаг. Но вот она ты, стоишь передо мной и просишь моей помощи, когда это я тот, кто нуждается в твоей помощи. Обещаю, я никому не позволю тебе навредить. Веришь или нет, но я всегда буду на твоей стороне, что бы не произошло.

Удивленный своей же речью, Феликс притянул девушку к себе ближе и, обняв ее за плечи, уткнулся носом в её макушку. Ее ненавязчивый сладко-кислый запах пробуждал в нем какие-то далекие воспоминания, за которые он не мог ухватиться. Он не понимал, то ли таким образом хотел потерять в ней остатки своего разума, то ли найти потерянное самообладание, но одно он знал наверняка — в ней было его спасение и ответы на все его вопросы.

Ее руки минуту неподвижно висели в воздухе, незатихающее сердце ударялось об его грудь, а когда она пришла в себя и обняла его в ответ, ее сердце уже стучало у него в животе. Ее беззвучные слезы терялись в складках белоснежной рубашки.

— Спасибо, — сказал Феликс, касаясь губами волос так, чтобы Маринетт не почувствовала, — Спасибо, что это ты.

Маринетт шумно шмыгнула носом и крепче прижалась к мужской груди. Феликс говорил слова, которые она прокручивала в голове весь бесконечно долгий путь от бальной комнаты до кладовой. Глыба страха и беспокойства, образовавшаяся в тот самый момент, когда розовая вспышка трансформации озарила испуганное лицо Феликса, не спала с плеч, а раскрошилась, оседая в пятках и утяжеляя шаг. Она не знала, могла ли верить Феликсу, но у неё не было другого выбора, кроме как цепляться за его слова и расстегнутую серую жилетку. Надежда на добросовестность Феликса сейчас была единственной ниточкой, на которой держалось эмоциональное состояние Маринетт.

— Маринетт? Маринетт! Ты в порядке?

Маринетт резко отпрянула от парня и, забыв про своё заплаканное лицо, обернулась к дверному проему. Свет едва проникал в комнату, яркие лампы кухни освещали взволнованные лица Адриана и мадам Грэм де Ванили. Амели хмурилась и, совсем не по-светски держа в руках высокие каблуки, озабоченно оглядывала обнимающуюся парочку. А Адриан, заметив расстроенное настроение Маринетт, не сводил сурового взгляда с кузена, который, растерявшись лишь на секунду, вновь принял непринужденный вид.

Первой тишину нарушила Амели.

— Ох, Маринетт, дорогая, пойдём, я помогу тебе привести себя в порядок, — Амели протянула Маринетт руку, но та стояла неподвижно, внимательно следя за Адрианом. Ей не нравилось каменное лицо Габриэля Агреста, которое он принимал в минуты серьезных вопросов, — Пойдём, мальчики догонят нас позже.

Настойчивый голос и крепкая хватка на руке Маринетт четко дали понять, что намерения Амели значительно отличались от озвученных. Маринетт не хотела уходить, не объяснившись с Адрианом, но начинать первые шаги в их отношениях со лжи не позволяла совесть. Непонятный статус, связывающий их на данный момент, заставлял девушку чувствовать себя обязанной, но ослабленное после истерики тело непозволительно легко поддалось на манипуляции Амели. Проходя мимо Адриана, она легонько коснулась пальцами его руки, и тот крепко сжал её кисть в ответ. С тяжелым сердцем она покинула кладовку, оставляя за спиной свой страх и свою любовь.

— Вы с Адрианом – такая замечательная пара! — с лучезарной улыбкой произнесла Амели, вновь привлекая к себе внимание.

— Мы не пара, — смущенно ответила Маринетт. Говорить об этом с матерью Феликса значило бы напрямую написать докладную записку Габриэлю Агресту, а такой расклад мог на корню разрушить их ещё не начавшиеся отношения.

— Ох, прости меня, Маринетт, я не знала. Просто вы так мило смотрелись на вечере, и я ... Впрочем, неважно. Это не моё дело, — Амели замолкла, заставляя Маринетт расслаблено выдохнуть, но молчание длилось недолго, — Но я знаю своего мальчика. Адриан всегда был таким славным ребёнком. Очень открытым и искренним, весь в Эмили. О Габриэле так не скажешь, правда? Адриан никогда не умел скрывать свои чувства, а я живу не первый год, чтобы не заметить его особое отношение к тебе. Видела, как он рассвирепел, когда увидел тебя в обнимку с Феликсом? Это о многом говорит.

— У нас с Феликсом ничего не было! — вспыхнула Маринетт, осознав, как со стороны выглядели ее тихие объятия с Феликсом в тёмной каморке.

— Я люблю Адриана, как родного сына, Маринетт. И кого бы ты не выбрала, ты сделаешь отличный выбор. Но не думай, что можешь играть с обоими. Они многое пережили, каждый справлялся с проблемами по-своему, и каждый через кровь и слезы пришёл к тому, что сейчас имеет. Одному из них будет больно, когда ты выберешь другого, но боль отказа не сравнится с болью использованного разбитого сердца.

— О чем вы вообще говорите? Я ни с кем не играю, мы с Феликсом просто друзья!

— Мой сын очень проницателен, и я доверяю ему. Не сомневаюсь, что ты и правда замечательная девушка, раз смогла его заинтересовать. Однако имей в виду, что ты для него «не просто подруга», как ты выразилась. Сделай определённые выводы, и перестань давать ему надежду, если собираешься выбрать Адриана. Феликс уже снял перед тобой маску.

Последняя капля со звоном опустилась в переполненную чашу, расплёскивая скопившиеся эмоции. Маринетт не хотела никого слушать, не хотела никого видеть и уж тем более не хотела нести никакую ответственность. Жизнь настойчиво продолжала подбрасывать ей под ноги скользких лягушек, ожидая, когда же девушка поскользнётся, но та, скрипя сердцем и жертвуя совестью, со слезами на глазах перешагивала через бедных животных и продолжала свой путь. Посчитав, что на ее подростковых плечах недостаточно проблем, судьба подкинула Маринетт еще несколько, и теперь, помимо всего прочего, её тайна личности предстала миру в лице Феликса Грэм де Ванили, который, по словам его матери, испытывал к ней неоднозначные чувства. Как вообще высшие силы распределяли ношу среди людей? Сколько ещё могла вынести Маринетт перед тем, как ее волнующаяся душа окончательно окаменеет? Сколько ещё ей предначертано преодолеть до того, как очередная опасность переломает её хребет?

Маринетт начинало казаться, что карма возвращает её благие дела через внимание Адриана, но за какие заслуги ей ниспослали внимание Феликса, от которого теперь зависела вся её жизнь? На грани нервного срыва Маринетт крепко зажмурилась, чтобы вновь не разреветься. Досчитала до десяти, стараясь на каждый счёт дышать все глубже. Когда она раскрыла глаза, перед ней уже стояли двое парней. Кажется, она не дышала совсем.

Два парня, два взгляда. Один - взволнованный, быстрый, исследующий. Адриан рассматривал каждый доступный миллиметр ее тела, не скрывая своей обеспокоенности, и каждую секунду его глаза возвращались к почерневшим от туши дорожкам слез на щеках. Второй - взволнованный, пристальный, вопрошающий. Словно Феликс пытался проникнуть к ней в мозг и узнать, насколько сильно она теперь его боится. Два парня, два взгляда. Оба смотрели на неё испытующе, ожидая от неё ответы на неозвученные вопросы.

Маринетт, последовав примеру Амели, сняла тесные каблуки и бросилась прочь. Ей нужно было подумать. Одной, без посторонних взглядов.