Последствия одиночества

Прошла неделя с тех пор, как папа закопал тело мамы на заднем дворе. Снег, выпавший в ту пятницу, не растаял, а наоброт – только сильнее присыпал все вокруг, и это не могло не радовать. Я не хотела знать, где именно находится ее могила.

Папа каждый день готовил вкусные завтраки, иногда днем ездил в ближайший город и привозил пиццу или суши, заставлял меня есть даже когда я клялась, что вся эта еда через полминуты окажется в унитазе. Вдобавок ко всему он контролировал, пью ли я таблетки, и варил мне травяные настои из ромашки, мяты и лаванды, заливал их молоком и пек пироги с вишневым вареньем.

Он был даже лучше, чем пять лет назад, когда вечно запирался в своем кабинете до выходных, по которым обязательно водил меня на выставки или в кино. Он был слишком хорошим, как будто даже не моим.

Кассию это не нравилось. Он очень сильно нервничал, поэтому всячески пытался отдалить меня от отца.

– Ева, он не убил тебя только потому, что сразу бы умер. Этой болотной жабе только и нужно, что вечная жизнь.

– Но если бы он действовал только из своих интересов, стал бы он заходить ко мне ночью и поправлять одеяло, целовать в лоб? С чего бы ему тогда любить меня? – почти всегда спрашивала я.

Но я чувствовала, как сгущаются черные тучи внутри чудовища и, стало быть, грозы не миновать.

Даже не смотря на недовольство Кассия, я чувствовала себя с каждым днем все лучше. Психика выстроила непробиваемые барьеры вокруг маминого самоубийства, так что мысли о ней были вялыми и казалось, что ее никогда не было, или с ней была знакома другая Ева, не я. Я смотрела на свои фотографии в гостиной и никак не могла соотнести девочку на стене с собой.

Была ли я когда-то ребенком? Уходил ли отец? Завтра я буду все еще я или уже кто-то другой? Кто-то, кто, посмотрев на меня со стороны тоже скажет, что меня нет, что меня никогда не было.

По вечерам папа включал фильм. Мы посмотрели за неделю около десяти фильмов разных жанров, с разными, не повторяющимися сюжетами, но я не могла вспомнить ни одного. Даже приблизительно. Зато я хорошо помнила, что Кассий тоже смотрел с нами, помнила, как на смешных или грустных моментах я спешила посмотреть на чудовище, чтобы увидеть его реакцию, и улыбалась, когда уголки его губ, дрогнув, ползли вверх.

Мы оставались с ним наедине только днем, если отец куда-нибудь уезжал, ночами Кассий теперь был занят "решением важнейших вопросов, от которых зависит жизнь Карпат". Это дневное уединение было напряженным, монстр все время пытался перетянуть одеяло на себя, а я искренне недоумевала, почему нужно все портить, почему нельзя жить в любви и согласии? Я не хотела терять ни одного из них.

Отец высказывал свое недовольство мягче Кассия, он не пытался уличить мое чудовище во лжи и не доказывал мне, что он плохой. Папа просто говорил о том, что это все моя болезнь, боль, заставляющая меня искать утешение и исцеление в каждом, кто добр ко мне достаточно. Иногда мне казалось, что отец использует более жестокие методы, чем Кассий, ведь, по сути, я и была своей болезнью, я делала выбор, а он просто его отрицал для своего же облегчения. Ну и пусть. Главное, что он наконец-то рядом со мной.

Сегодня было первое декабря. Папа поехал на ярмарку, чтобы купить елку и новогодние украшения. Я не ощущала наступления зимних праздников, но папа уверял меня в том, что нужно просто самим создать себе атмосферу. Мы должны были поехать вместе, но мне нужно было досдать долги по учебе, скопившиеся за неделю. В школе мое отсутствие объяснили тем, что мама бросила семью, бросила работу, все проекты и уехала. Теперь в документах школы отец значился моим опекуном, но официальных бумаг, подтверждавших это, не было.

Адам и девочки со мной не разговаривали с прошлой пятницы. Сегодня весь день держались особняком, только Вероника время от времени бросала в мою сторону виноватые взгляды. Она выглядела странно. Страннее, чем должна была, после всего, что случилось, только я никак не могла понять, что именно не так, кроме того, что она выглядела болезненно и... безумно?

Вернувшись со школы в пустой дом, я разогрела остатки вчерашней пиццы и села у окна, дожидаясь папину машину. Я не заметила, как вся моя жизнь превратилась в ожидание: ожидание отца, ожидание Кассия, ожидание времени, когда на сердце будет спокойно не от дозы лекарств.

Я просидела так до самой темноты, и ощущение неясной тревоги заставило меня набрать номер отца.

Не успело прозвучать и пары гудков, как в дверь на задний двор кто-то начал неистово колотить. Я взяла с кухни нож и на цыпочках прошла мимо ванной и маминой спальни.

– Ева! – рыдала Вероника на заднем крыльце. – Умоляю, открой!

В ушах зазвенело. Я бросила нож на пол и открыла дверь.

На пороге стояла Ника вся перепачканная кровью, еще свежей, не свернувшейся. От запаха ржавого металла меня закачало, а желудок угрожающе зарычал, отчего меня заводило со стороны в сторону еще сильнее.

– Боже... – одними губами произнесла я, не в состоянии сказать что-либо еще.

– Я могу войти? – дрожащим голосом спросила девушка, сама дрожавшая, как осиновый лист.

Я кивнула.

Мгновение она еще смотрела на порог, а после переступила через него, вздохнув как будто облегченно, и бросилась ко мне в объятия, разрыдавшись в голос.

– Вероника, – прошептала я, едва удерживая девушку, – кто сделал это с тобой? Чья это кровь?

Она разрыдалась еще сильнее.

– Кассий... я... – Ника захлебывалась в слезах, а ее хрупкие плечики дрожали так, что мне казалось, там сейчас раскрошатся кости.

– Кассий что?.. – я отпрянула от нее, чтобы посмотреть в ее глаза.

Я чуть не оттолкнула Веронику, заметив, что слезы оставляют на ее лице кровавые дорожки. Радужки когда-то светлых, прозрачных как у Кассия глаз, побагровели. У меня отнялся дар речи.

Ясно было одно: виноват Кассий.

Во мне поднялась буря гнева и негодования. Неосознанно я вцепилась в плечи Вероники и встряхнула ее.

– Ты можешь внятно объяснить, что произошло? – почти кричала я.

– Кассий обратил меня, – прошептала девушка, не глядя мне в глаза. – Я... я убила родителей...

Веронику снова затрясло от нового приступа рыданий, который был еще сильнее предыдущего. Я прижала ее маленькую головку к своей груди, пытаясь осознать то, что случилось.

– Обратил в кого? Как? – я пыталась найти в ее словах лазейку, которая бы помогла мне оправдать чудовище, но глубоко внутри себя я знала, что оправдания нет и не может быть.

– Я даровал ей вечную молодость, как она и хотела, – услышав чудовище, мы обе вздрогнули, девушка еще сильнее вцепилась в меня пальцами.

– Зачем?.. – спросила я у Каса, чувствуя, как ломаются ребра, протыкая мое сердце осколками костей. – Кас, зачем?..

– Потому что она попросила, – невозмутимо ответил он, как будто ничего страшного не случилось, как будто то, что он сделал, само собой разумеющееся. – Идеальный возраст для обращения. Через пару лет кожа бы уже запечатала на себе мимические морщины. Взгляни на нее, личико, как фарфор. Все, как ей и хотелось.

Монстр бессовестно улыбался, заставив меня ощутить такое сильное отвращение, что мой рассудок надломился под весом разочарования.

С трудом отлепив от себя Веронику, сросшуюся с моей одеждой кровью, я подошла к Кассию.

– Почему ты сначала не спросил у меня? Почему ты не присмотрел за ней? Почему не остановил?

– А зачем? – пожал монстр плечами. – Еще несколько смертей, и ей станет безразлично. Хочешь – сотру ее душу в порошок прямо сейчас, если тебя так пугают чужие эмоции.

– Нет! Я хочу, чтобы ты сделал, как было!

Кассий расхохотался.

– Нельзя обратить время вспять, дитя. Уже поздно, она знает, что такое горячая человеческая кровь, пьянящая горло своей сладостью. Она вольна выбирать: либо убивает, либо создает себе подобных. В горах поизводились упыри, мне без них скучно.

– Ты чудовище.

– Да, ты знала об этом еще до того, как согласилась быть моей. Если то, кто я есть, меняет твое отношение ко мне, так ли искренни твои чувства? Я предупреждал, что не стану хорошим только потому, что ты так хочешь. Мир не станет абсолютно белым только потому, что ты отрицаешь существование теней.

Меня затрясло.

– Это нечестно. Если я дорога тебе, ты бы подумал о том, что причинишь мне боль.

– А кто сказал, что дорога?

Мне никогда еще не было настолько больно. Боль оглушила меня до такой степени, что я перестала чувствовать свое тело, перестала осознавать мир вокруг. Все заполнила собой вспышка боли, расползавшаяся по моим внутренностям. Липкая, ледяная, мерзкая.

– Кстати, – будничным тоном продолжал Кассий, – Филипп не вернется. Дух рождества завел лжеца в бар, а оттуда он уже уехал на такси в направлении аэропотрта. Я не стал его останавливать. Наверное, самое время сказать, что я тебя предупреждал, но ты же умнее. Маленькая семнадцатилетняя Ева знает людей лучше, чем старый упырь, столетиями пролежавший под землей.

– Уходи.

– Я не ослышался?

– Уходи, – из последних сил повторила я, не видя перед собой ничего.

– Я тебя услышал. Смотри не пожалей о своих словах, дитя.

И монстр исчез. Я рухнула на пол, не чувствуя ни сил, ни желания подняться, услышала всхлипы Вероники и все же нашла в себе остатки стержня, чтобы сесть.

– Ева, прости...

Я покачала головой.

– Ты чувствуешь голод сейчас? – пустота заставляла меня брать ответственность, действовать хладнокровно, только рассудком. Так случилось и теперь.

– Нет. Ничего, кроме боли, не чувствую... – девушка испуганно посмотрела на меня и поспешила заверить: – Ты пахнешь несъедобно. Не думаю, что захочу твоей крови, даже если буду очень голодна.

После этих слов Вероника испугалась еще больше и поспешила извиниться.

– Он так изменился, – всхлипывала Вероника. – Напившись моей кровью, он словно обезумел...

Я вспомнила, что Кассий что-то говорил мне неделю назад о том, что человеческая кровь пробуждает в нем боль и тьму, но конкретных слов в своей памяти уже не могла воспроизвести. Еще болезненнее стало мое ощущение надежды. Безнадежной надежды оправдать Кассия, закрыть глаза на правду.

– Давай мы тебя умоем, – предложила я, ощущая острую потребность отвлечься. – Сомневаюсь, что тебе захочется возвращаться домой. Есть свободная комната, так что оставайся.

– Спасибо, – искренне поблагодарила девушка.

Одежду Вероники и свою я сложила в мешок и вынесла в мусорный бак на заднем дворе. С тела кровь никак не хотела вымываться, въелась, как краска, и моему больному рассудку было грустно, что кровь не моя.

Как же хочется содрать с себя эту жалкую кожу!

Примерно через два часа, когда мы вдвоем сидели на кухне и, почти не мигая, смотрели прямо перед собой, я заметила, что цвет глаз Вероники возвращается к прежнему. Сейчас они немного отдавали фиолетовым и совсем не пугали.

– Ты за Кассия не переживай, – сказала девушка. – Когда он рядом с тобой, в его сущности искрятся вспышки света. Возможно, он просто боится, но я без сомнений могу сказать, что ваши ауры настолько сильно тянутся друг к дугу, что почти соприкасаются.

– Ты все еще можешь видеть ауры? – удивилась я.

– Сейчас нет. Наверное, больше и не увижу. Обращение завершилось, мое сердце больше не бьется.

– Ты правда хотела этого? – осторожно спросила я.

– Хотела, но не такой ценой. Кассий... он извращенец, когда дело доходит до твоих желаний. Ты получаешь то, что хочешь, но, получив, мечтаешь вернуть все назад. Джин наизнанку.

– А остальные? Аглая и Адам? Он исполнил и их желания тоже? – испугавшись, спросила я, почувствовав как по затылку ползут мурашки. – Он ведь не собирался этого делать. Он обещал мне вас не трогать!

– Видимо, у него немного другое понимание своего обещания. Он воздействует на нас косвенно. К тому же, он обратил меня не насильно. Он спросил... а я...

– Я, наверное, пойду спать, – прервала я Нику, встала со стула, чувствуя, что не хочу больше ничего слышать о монстре. – Если хочешь, посмотри телевизор или почитай что-нибудь. Тебе ведь больше не нужно спать?

– Не знаю. Потребности в этом я точно пока не чувствую.

Я бросила на Веронику последний, печальный взгляд, сняла с зарядки телефон, прихватила таблетницу со снотворным и седативными.

Дверь в комнату я заперла на защелку, которую несколько дней назад установил отец. Не то что бы я не доверяла Нике, я в принципе чувствовала себя безопаснее, если комната была заперта. Хотя, справедливости ради, я была бы не против, если бы вампирша прикончила меня во сне. Смерть решила бы очень многие проблемы.

Я практически услышала голос матери, упрекающей меня в том, что в моем возрасте проблемы – это выбор универа и подготовка к экзаменам, а не вся эта боль, которую я себе выдумываю.

Интересно, она бы сказала то же самое, если бы я покончила с собой раньше нее?

На письменном столе стояла вчерашняя кружка чая, о которой я забыла. Ей и запью две бесполезные таблетки, надеясь, что это поможет мне легче уснуть.

Сон не шел. Мысли о Кассии, папе и маме смешались в одну, очень болезненную: я никому не нужна.

Почему Вероника пришла именно ко мне? Не к Адаму, не к Аглае, а ко мне? Видимо, потому что я бы никогда не смогла отказать ей в помощи, потому что, помогая кому-либо, я чувствовала себя хоть немножко, но необходимой.

Иногда я удивлялась тому, что во мне до сих пор не стерлись границы понимания того, что такое добро и зло. Кассий прав, я цепляюсь за свет так отчаянно, что меня пугает то, кем он является на самом деле.

Монстр не виноват. Это все его природа. Он ведь точно предупреждал меня о том, что из могилы вернется управляемый желаниями плоти, что не сможет контролировать в себе жажду крови. Как я могла так жестоко с ним обойтись?

Мне стало так жаль Кассия, что из глаз полились слезы. Он бы принял меня любой. Если я его люблю, значит люблю в нем все, без остатка, каким бы он ни был.

Мне стало страшно, что чудовище больше не вернется, что я все безнадежно испортила. Во мне проснулась потребность умолять Кассия о прощении.

А отец?..

Кассий ведь предупреждал.

Мне стало настолько невыносимо одиноко, что я набрала номер папы, в надежде, что он не накажет меня очередной порцией коротких гудков и неотвеченных сообщений.

Автоответчик предложил мне записать сообщение после сигнала.

– Папа, Кассий сказал, что ты совсем уехал. Я не хочу верить в то, что это правда. Я же осталась совсем одна. Мог бы хотя бы дождаться моего совершеннолетия, чтобы я могла сама оплачивать счета? Это безответственно... – мгновение я молчала, а после добавила: – Обещаю, если ты мне перезвонишь, я все пойму, я прощу тебя. Папа, пожалуйста... я так тебя люблю...

Я разрыдалась еще до того, как успела нажать на кнопку отправки. Дышать становилось все тяжелее, горло болезненно сжималось, не разрешая мне сделать достаточно глубокий вдох, чтобы успокоиться. Тело дрожало так, будто я была голая на улице в сильный мороз, и как бы я не обхватывала себя руками, как бы я ни старалась дышать ровнее, лучше мне не становилось.

А выпила ли я таблетки? Если бы выпила, уже бы спала, а не терзала себя.

На душе было так паршиво, что мне хотелось как можно скорее отключить мир, поэтому я выпила двойную дозу лекарств, надеясь, что так усну быстрее и не буду видеть снов.