Последствия одиночества

Домой я вернулась без Кассия, он оставил меня одну почти у порога, сказав, что ему нужно многое уладить, а делать это лучше без меня.

Солнце клонилось к горизонту, и я начала чувствовать сильный голод, настолько, что мне было все равно на то, что Адам и отец сидят за столом на кухне и о чем-то негромко беседуют.

Игнорируя их присутствие, я тут же открыла дверцу холодильника и вытащила из него все, что было необходимо для горячих бутербродов, включила чайник, чтобы через десять минут выпить самую большую кружку кофе, которая только есть в доме. И плевать, что после этого мое сердце разгонится до сумасшедшего темпа, а тревожность начнет поедать мои внутренности.

Открывая шкафчик с кофе, я задержала свой взгляд на таблетнице и почувствовала отвращение. Не буду больше их пить. Все равно без толку. Возможно, эффекта от лекарств я почти не ощущала как раз потому, что мое сознание всеми силами этому противилось, не хотело исцеления. Когда меня посещали мысли о том, что я намеренно хочу страданий, мне становилось не по себе.

– Ева, я хочу с тобой поговорить, – позади меня стоял Адам, и я вздрогнула от неожиданности: слишком ушла в себя.

Я метнула взгляд к столу – отца за ним уже не было. Ушел.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

Юноша замялся.

– Слушай, я понимаю, я был не прав, да и я ведь не знал, что ты моя сестра...

– То есть ты считаешь это главной причиной моего негодования?

– Я...

– Ты заигрался, Адам.

Я вернулась к поджариванию тостового хлеба. Запах был вкусный, желудок потянуло от голода, и в тот же момент я осознала, что я не смогу заставить себя откусить и кусочек. Тошнит.

– Ева, пожалуйста. Мы допустили ошибку, но нам лучше держаться вместе. Кассий он... понимаешь, он лишь кажется тебе другом. Вероника звонила, она ужасно переживает. Сказала, что ждет нас всех у себя. У тебя постравматический синдром. У всех нас. Я твой брат, я должен тебя защитить.

– Где отец? – спросила я, с отвращением глядя на сыр, плавящийся на золотистой поджаренной корочке. – Ты бутерброды будешь?

– Надеюсь, это согласие пойти.

– Будешь или нет? Если нет, я просто выброшу.

– Зачем тогда?.. ладно, буду-буду, только не смотри на меня так.

Адам собрал и за полминуты уплел бутерброды, а я заставила себя съесть банан только потому, что от пропущенных приемов пищи у меня начинался сильный тремор. Кофе я перелила в термос, и мы направились к дому Вероники.

Я смотрела на черный лес и не могла не думать о том, что он полон опасных древних существ, настоящих хозяев этих земель. Может, где-нибудь за ближайшей елкой притаилась мавка? Или Чугайстер? А может вообще аридник или дикая баба?

– Так где папа? Ты так и не ответил, – я наблюдала, как из крышечи термоса поднимается полупрозрачный ароматный пар.

– Пошел к моей матери. Сказал, что с него пока хватит одной обиженной женщины, готовой на безумства, поэтому им надо поговорить. Он хочет признать отцовство. Все равно я уже совершеннолетний, а мамин брак и так разваливается. Филипп говорит, что хочет уехать с нами отсюда.

– Ясно. Только ему сначала придется убедить меня в том, что в этом действительно есть необходимость. Кассия я просто так не оставлю.

Адам ничего не возразил и я больше я не говорила. Мне хотелось только смотреть на рваные облачка, парившие рядом со мной, думать о том, что я терпеть не могу эту горькую черную жидкость, но зачем-то пью. Мне невкусно, мне потом станет плохо, но я все равно пью.

Мне нравится то, что меня убивает. Возможно, именно поэтому я пойду за Кассием, куда бы он ни сказал, потому что эта боль под ребрами, которую вызывают одни только мысли о нем, такая сладкая, такая желанная, что мне не хочется от нее избавиться. Мне хочется больше боли.

Мой рассудок безнадежно болен.

Проскользнув мимо родителей Вероники, мы уже были в ее комнате. Здесь ничего не изменилось, но вся легкость кружев, пастельных тонов и детской наивности вдруг стала свинцово тяжелой.

Вероника, не причесанная, с огромными мешками под покрасневшими глазами, сгорбившись, сидела за столом и что-то усердно рисовала. Когда мы вошли, она лишь ненадолго оторвала голову, чтобы посмотреть на нас, а после снова погрузилась в свое занятие.

Аглая, сидевшая на ее кровати, лишь пожала плечами. Выглядела она не лучше. Видимо, из всех троих поспать удалось только Адаму и то, только потому, что он был в отключке.

– Ева, расскажи нам, что случилось после того, как ты прочитала заклинание? – попросил Адам, присаживаясь рядом с Аглаей. – Судя по всему, ты единственная, кто остался в сознании.

– Я набросила на вас куртки и ушла домой, – я огляделась и тоже решила присесть, но подальше от всех, в мягкие подушки подвесного кресла у окна.

– Просто взяла и ушла? – удивилась Аглая.

– А что еще мне было делать? Я знала, что вы будете в порядке, мы с Кассием договорились.

Мне не хотелось упоминать об остальной части вчерашнего вечера. Мне хотелось убедить себя в том, что этого не было, что это просто кошмарный сон.

– Когда мы закончили и вы... упали... из секвойи донесся голос Кассия и сказал, что в полночь мы с ним встретимся на его могильной плите, – солгала я. – Так и случилось. Он ждал меня там и ему была нужна кровь... много крови. Для возрождения. Мой отец тоже был там. Дальше вы знаете.

– Так ты теперь с ним... дружишь? – спросила Аглая, скривившись.

– Я люблю его.

Воздух в комнате стал как будто еще тяжелее. Я сама не ожидала, что скажу это, но во мне кусалась необходимость сказать. На долю секунды, если отбросить тот факт, что все мои внутренности слиплись в один тяжелый колючий ком и упали вниз, мне стало легче.

– Это неправда, – каждая жилка на лице Адама напряглась, кадык беспокойно запрыгал, руки сжались в кулаки. – Он внушил это тебе.

Благодаря антидепрессантам и психотерапии во мне давно не поднимались внезапные беспочвенные вспышки гнева, во время которых мне хотелось хватать людей за волосы и бить лицом в пол. Теперь я снова почувствовала это желание, и его подавление вызвало во мне колющую в ребра боль.

– Не говори о том, чего не знаешь, – я сжала зубы так, что мне свело челюсть.

– Ты не понимаешь, – попыталась Аглая. – он... хуже, чем тебе кажется, и...

– Конечно! – перебила я. – Глупышка Ева, влюбилась в чудовище! Не понимает, что оно разобьет ей сердце, боже мой, какой ужас!

– Ты можешь выслушать? – вздохнул Адам. – Не перебивая, не воспринимая все, что мы говорим, в штыки?

Я ненавидела бурю внутри себя. Все вокруг недвижно, а у меня такое ощущение, как будто меня кидает из стороны в сторону в тонущем во время шторма корабле.

Я сильно впилась ногтями в ладони и кивнула.

– Хорошо, – парень расслабился. – Аглая, начинай ты.

– Мы думаем, что Кассий хочет убить нас.

– Глупости! – возразила я, сильно возмутившись. – Он дал мне слово, что и пальцем вас не тронет! Благодаря ему вы все еще живы, а не замерзли насмерть.

– Ева, – недовольно посмотрел на меня Адам.

– Если бы он и вправду хотел вас убить, он бы уже это сделал, – я проигнорировала напоминание Адама о том, что обещала выслушать.

– Возможно, он хочет нас запугать. Когда мы лишились чувств, произошло что-то пугающе странное, – Аглая понизила голос почти до шепота, – мы все оказались в одном общем сне.

Это было и вправду странно, ведь в это время Кассий был мертв.

– И что это было за видение? Что за сон? – спросила я, стараясь сохранить скептицизм в своем тоне.

А еще меня очень сильно напрягало молчание Вероники. С тех пор, как мы вошли, она не отрывала голову от бумаги.

– В этом сне мы стояли, держась за руки, – Аглая погладила свои ладони, – а Кассий... он был везде, он был всем, он был нами. Он был тьмой. Он сказал, что мы зря потревожили первозданную тьму – хозяйку гор. Тьма хочет покоя, и раз мы ее потревожили, то будем лишены покоя, пока не умрем.

– Он не хотел возвращения, – мне стало горько от того, что какие-то дети сделали выбор за него. Пытались сделать.

– Мы это уже поняли, – мрачно сказал Адам.

– Послушай, Ева, когда мы с Никой обнаружили, что наше видение одинаковое, мы решили свериться и с Адамом. И он видел то же самое. Каждого из нас поглотила тьма. Я клянусь, что чувствую, если я резану по вене, кровь оттуда польется черная.

– Я уверена, что он вас просто напугал, чтобы вы больше его не трогали, чтоб не пытались повторить ритуал.

– Готово, – звонко и четко сказала Вероника. – Это он. Они.

Все повернулись на ее голос, застыли в нерешительности, а после все же подошли посмотреть, над чем так усердно трудилась девушка.

На кроваво–красном фоне были две фигуры: мужская, заполнявшая собой почти весь лист, и женская, втрое меньше. В черных, окутанных облаком тьмы волосах девушки, красовалась голубая лилия, истекавшая кровью. Это мы. Я и Кассий.

Кассий выглядел еще страшнее, чем когда я увидела его впервые. От его силуэта, из самого сердца, расходились багряные слизкие нити, окутывавшие меня. Глаза его были белыми, как и мои. Ни радужки, ни зрачка.

Выглядело настолько жутко, что все мое тело покрылось мурашками.

– Я видела вас двоих в своем сне не так, как видели Аглая и Адам, – пояснила Вероника. – И там, в машине, он выглядел еще хуже, еще алчнее, чем здесь, но я никогда не смогу выразить на бумаге то, насколько много в нем тьмы.

– Я провел небольшое расследование, – подхватил Адам, – я и раньше пытался найти что-нибудь о Кассии в интернете. Ничего. Сегодня я вбил в поисковик "тьму карпат". Это местный главный антагонист солнца, света и добра. Это общее целое со всеми мифическими существами, населяющими горы, и при этом... это что-то над этим, сверх всех ужасов и страхов. В буквальном смысле тьма. Мрак.

Теперь меня начало трясти, как будто мне стало невероятно холодно. Я обхватила себя руками.

Страшнее было то, что я не могла понять – мне страшно или эта дрожь от того, насколько сильнее теперь меня к нему тянет. Как будто чем страшнее и опаснее Кассий, тем более он для меня привлекателен. Это нездорово, но что-то во мне было такое, что оживало, когда эмоции внутри меня начинали иметь разрушительный характер.

– Но разве мы можем что-то с этим сделать? – если они пытались меня запугать, то вышло это у них из рук вон плохо.

– Я поделился с нашим отцом насчет происхождения Кассия, – когда Адам сказал "нашим", я ощутила такой прилив ревности смешанной с гневом, что забыла как дышать. – Он согласился с тем, что его брат – это и есть тьма. Думает, что ее можно победить светом.

– И как он себе это представляет?

– Завтра мы должны все вместе наведаться к Христине. Они вдвоем проведут обряд очищения от темных энергий. Если сработает, он не сможет к нам подступиться. Ты в деле?

Я не знала что ответить. Меня разрывало между тем, что правильно, и тем, чего я хочу на самом деле.

– Мне нужно подумать, – наконец сказала я, прожигаемая тремя парами выжидающих глаз.

– Подумай еще и над тем, что он способен проникать в рассудок. Пока ты позволяешь ему это, ты остаешься марионеткой его алчных желаний.

В который раз за свою недолгую жизнь я задалась вопросом о существовании искренности. Она есть или мы все лишь убеждаем себя в ее существовании?

С другой стороны, с Кассием я была искренней и того же ожидала и от него. Надеялась, что он не способен причинить мне боль.