Сожрите Наши Души

- Знаете, я всегда мечтал поставить Вас на место, показать, чего Вы в действительности стоите. Вы всегда слишком многое на себя брали, не думаете? Слишком многое себе позволяли, если быть до конца точным, так? - Элиас медленно поднялся из кресла, откладывая в сторону книгу.

Регон, взвинченный и еле скрывающий гнев, замер на пороге его спальни. Взгляд рачителя, обычно до холодности спокойный, тогда излучал всеобъемлющую злость и ярость, готовность высказать всё то, что замалчивалось годами, граничащую с неспособностью произнести хоть одно слово.

- И вот возможность нашла меня сама! - Элиас остановился напротив него, как бы приглашая Регона войти в комнату, но тот так и стоял в дверях, словно ступи он ещё один шаг, немедля потеряет всякое самообладание. - Я решил не упускать её. Кажется, Вы учили меня этому: «Помни Элиас, - говорили Вы мне. - Судьба подкидывает человеку не так уж и много мало-майски дельных шансов. Не упусти свой, чего бы тебе это ни стоило». Хорошие слова, господин Триаль. Хорошие.

- И поэтому Вы решили шантажировать несчастную девушку? - Регон не сдержал горькую усмешку.

- Нет, почему же?! - Возразил Элиас. - Отнюдь не несчастную, а очень даже счастливую и довольную своим браком с господином Тайфером цесаревну Ленор, которая не допускает в свою светлую, не помутнённую греховными помыслами голову ни единой задней мысли. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

Это Регон не имел права оспаривать, хотя ему явно хотелось: брови его выразительно приподнялись, губы приоткрылись; он судорожно вдохнул воздух полной грудью, плотно сомкнул их.

- К тому же я не шантажировал её. - Продолжил меж тем Элиас. - Я предложил единственный верный выход из сложившейся ситуации. Или Вы бы предпочли, чтобы я, не тратя время впустую, поделился вашими с ней планами... ну, скажем... с Его Величеством. Думаю, ему было бы очень горько от мысли, что родная сестра смеет утаивать от него столь внезапную поездку в Лиронию. Впрочем, у меня ещё есть время исправить ситуацию, господин Триаль, если Вы того пожелаете.

В тот момент Регон резко шагнул Элиасу навстречу, схватил его за грудки так, что земля ушла из-под ног, и Ревиаль беспомощно повис, изо всех сил стараясь коснуться носами ботинок пола и при том сохраняя вид спокойный, даже умиротворенный. Регон же еле умудрялся держать лицо; его трясло от бешенства, ярость вспыхнула в каждой его мышце, рвалась наружу.

- Не горячитесь, господин Триаль. Я ведь прекрасно понимаю, что Вы собираетесь делать. И уж поверьте мне на слово, от этих "свершений" лучше не будет ни мне, ни Вам. Физическая сила решает не многое, и Ваше превосходство в нынешней ситуации более чем относительно.

Регон послушал юношу не сразу; хорошенько встряхнул его так, что в голове зазвенело, затем разжал пальцы обеих рук, и Элиас от неожиданного приземления еле сумел удержаться на ногах.

- Вы... - начал было рачитель, но оборвал самого себя.

- Что я? - Элиас отряхнулся, поправляя смятый фрак. - Подлец? Мерзавец? Говорите, не стесняйте себя в выражениях! Ранее Вас мало сдерживали приличия.

- Хотите унизить меня?! Унизить человека, который воспитал Вас?!

- Поверьте, я благодарен Вам за то.

- Так почему бы не исчезнуть из моей жизни?! Почему бы не оставить меня в покое, раз чувство благодарности Вам не чуждо?! Почему бы не отыскать в себе хоть долю пускай мнимого, но всё же благородства?! - Регон смерил его вопрошающим взглядом. - Где Ваше великодушие?! Где человеколюбие?!

- Те самые, которые так никто и не проявил по отношению ко мне? - Элиас ответил ему вопросом на вопрос. - Даже не знаю, можно ли ожидать от человека проявления тех качеств, которые он толком не видел в других. Благородство, великодушие, человеколюбие... Слова, слова, слова. Словесные требования, которые мы устанавливаем для окружающих, но сами им соответствовать не в силах. Высокое в людях рождают идеалы, господин Триаль. Таковых не имею.

- У Вас извечно виноват кто-то другой, но не Вы сами, - устало отозвался Регон, видимо, более не желавший спорить.

- Мои условия Вам прекрасно известны. - Перебил его Ревиаль. - Вы вывезите меня из страны, и я, обещаю, более не побеспокою Вас. Если нет, то я исполню свой священный долг и сообщу Его Величеству, что Вы намереваетесь сотворить с его несчастной, как Вы выражаетесь, сестрой.

Регон посмотрел Элиасу в глаза, но его собственный взгляд при том был рассеян, точно пред ним стояла огромная стена из стекла, разбей он которую, тотчас окажется на свободе. И вот он стоит в нерешительности, видя, что преграда хрупка и незначительна, но ударь он, не рассчитав сил, не избежать ран.

- Вы пожалеете об этом, господин Ревиаль! - Тихо произнёс он, возвращаясь в прежнее состояние спокойствия и холодности. - Помяните моё слово! Вы пожалеете.

______________

От холода, стоявшего в комнате, коченели пальцы, воздух белым паром кружил над головой, ударяясь о низкий потолок, просачивался наружу к синеющему, сумрачному небу.

... Здесь, в старой мастерской, которая словно зависла меж временем и пространством, отделенная от прочего мира тонкими стенами, Фабиан нашёл временное успокоение в окружении неоконченных полотен и промозглой пустоты. Он сидел на полу напротив "Демонической Ленор", написанной им, казалось, только вчера, думал о том, когда же он ошибся, когда выбрал не тот путь и где принял неверное решение.

То было привычное состояние: обращаться в прошлое в поиске недосказанности и оплошностей, прятаться от пугающего настоящего в уже пройденном прошлом, лишь бы не столкнуться с неизбежным будущим. Фабиан прокручивал в памяти день за днем, сам не замечая, как воспоминания меняются в угоду его желаниям, приобретают совсем иной, отрешенный "ракурс" бесстрастного наблюдателя чужой жизни. Каждый день складывался в стройную цепочку разговоров, поступков, действий и решений; изредка они перемешивались, заменяли один другой, но итог оставался прежним.

Месяц, проведённый с Ленор, и вовсе представлял собой её слитые воедино реплики, которые особой болью отзывались в его душе. Средь них Фабиан неустанно искал фразу, которая могла бы свидетельствовать о чувствах Ленор к нему и хотя бы на короткий промежуток времени согреть его душу пламенем надежды, но тщетно. Воспоминания о девушке насквозь пропитались холодом, покрылись толстой ледяной коркой, как и мир кругом. И Фабиан втайне надеялся, что завтра утром ему станет совсем дурно, он сляжет с жаром на пару-тройку дней, купаясь в поту и снах, где после тревоги и страха непременно наступит счастье. Ангел-Ленор снова явится с небес на землю, и её тёплые руки будут ласкать его измученное тело сквозь ткани тяготящих одежд и душные покрывала.

Раздался стук в дверь. Фабиан прекрасно расслышал его, но даже не шелохнулся. Он также превосходно знал, кто именно посмел нарушить его покой, а ещё понимал, что то было более чем заслуженно. Стук повторился, но на сей раз ему сопутствовал голос Хилера:

- Фабиан! Фабиан, открой!

Фабиан прижал колени к груди, стараясь унять дрожь в теле.

- Фабиан! Я знаю, что ты здесь!

Отец тоже так говорил, когда Фабиан прятался от него после очередного проступка. И Тайферу на минуту показалось, что он переместился в прошлое, на семь, а то и восемь лет назад, где ждали его унизительная порка, после которой он наверняка не сможет сидеть пару дней, и часы нравоучений - смеси из колких слов, вонзающихся в самолюбие по самое мясо, ранящих так глубоко, что раны до сих пор не зажили.

- Фабиан, открой немедленно! Я знаю, что ты меня слышишь!

Тайфер поморщился, уткнулся носом в колени, стараясь мысленно убедить себя в том, что за дверью никого нет, а голос просто-напросто мерещится ему то ли от усталости, то ли от опьянения.

- Фабиан, просто верни мои документы, и я уйду! Открой эту чёртову дверь!

Фабиан, пошатываясь, поднялся на ноги, сжимая в руке полупустую бутылку вина, громко шаркая, поковылял к двери.

- Знаешь, что сейчас будет? - Произнес он, опершись о стену.

- Я не хочу гадать, Фабиан, - ответ прозвучал после небольшой паузы, сопровождаемый вздохом, полным усталости и раздражения.

- И всё же?

- Ты откроешь дверь, отдашь мне паспорт, и мы спокойно, как взрослые и здравые люди поговорим о произошедшем.

- Нет, ты ошибся. Говорить буду только я и только через закрытую дверь. А ты будешь слушать. Нет, даже не так... - Фабиан хрипло рассмеялся. - Ты будешь внимать каждому моему слову, будешь слышать и слушать всё то, что я тебе скажу. Ты, чёрт возьми, наконец проявишь ко мне уважение и выслушаешь меня!

Зависла новая пауза, после которой Хилер еле нашёлся, что ответить:

- Ты пьян, Фабиан?

- И опять ты уходишь от темы! - Вспылил тот, ударив с досады кулаком в стену так, что руку свело от боли. - Почему ты просто не хочешь выслушать меня?!

- Даже не знаю... - усмехнулся Дэнзель, точно ответ бы очевиден. - Быть может потому, что ты не знаешь цену слова? И слушать тебя - зря время тратить? Ты стремишься выразиться как можно краше и сильнее, но смысл... А есть ли он? Ты не задумывался?.. Но я слушаю тебя. Не томи! А лучше открой дверь, и мы поговорим, глядя друг другу в глаза.

Голова внезапно потяжелела. Мир покачнулся, и ноги подкосились от усталости. Только тогда Фабиан понял, насколько обессилил за последние два дня без сна и покоя. Дрянное, раздражающее своей неуклюжестью тело изнемогало от усталости, окаменело, стремясь к земле невообразимо тяжким грузом. Тайфер уткнулся лбом в шершавую поверхность двери, с жадностью втянул холодный воздух; чувство тошноты нахлынуло внезапным потоком, свет вокруг резко потух, тьма просочилась, кажись, в сам разум.

- Фабиан! - он подался на звук голоса Хилера, случайно ударился головой, да так сильно, что аж в ушах зазвенело. - Фабиан, я слушаю тебя.

Тот неспешно пригубил бутылку вина, покачнулся и осел на пол.

- Мы жили в Лиронии... Тогда, шесть лет тому назад... в самой её столице - в Лоретее, пускай и в захудалом районе, на Дэстмундской улице. Ты помнишь?

Хилер ничего не ответил.

-... Два месяца чистой, ничем не помутненной свободы. - Продолжил он, запрокинув голову и глядя в поток, вместо которого теперь виделось синее-синее небо. Такое горькое. - Мы покупали одну чашку самого дешевого кофе в том ресторане на углу главной площади, лишь бы нам позволили вдоволь наслушаться живой музыки. Я дурно знал язык и каждый раз воображал, что та девица в алом платье (ты называл её "ласточкой") поёт непременно обо мне... Мы потратили последние деньги на тот цветастый портрет, который показался мне верхом изобразительного искусства; ты знал, что это не так, но оспаривать меня почему-то не стал. Во время переправы его украли, как и добрую часть нашего багажа вместе с картинами, написанными мною на курсах. Ты так смеялся, когда узнал об этом, как будто острее шутки быть не может. Помнишь?

Хилер молчал.

- А ещё мы сжигали письма, которые стопками отправлял мне отец. Помнишь, что он мне писал?

За дверью послышалась возня, а следом за ней ровный голос Хилера:

-... Что он выставит тебя из дома, если ты не сумеешь подготовиться к экзаменам и не поступишь в университет.

- Да... - Протянул Фабиан. - Ты говорил мне, что он недооценивает меня. Что он обесценивает меня. А теперь обесценил меня сам. Спроси кто-нибудь, чего стоит один Фабиан Тайфер без Хилера Дэнзеля, ответ будет очень прост: ни-че-го.

Он сделал ещё один глоток; вино стекало по подбородку, каплями падало на воротник рубашки. Руки дрожали, и Фабиан, видя это, рассмеялся, как никогда громко, хрипя и раздирая горло. Перед глазами всплыл тот вечер в "Ла'Пэйдже", когда руки отца тряслись точно также, и Фабиану виделась убогой его слабость и отвратительным пристрастие к алкоголю.

-... Год, когда мне исполнилось девятнадцать. Помнишь? Я бы вычеркнул его из своей памяти от начала и до конца... Когда мы стояли на набережной и смотрели на убывающее солнце, ты сказал: «Фундамент Нового Кайрисполя есть наши жертвы. Нельзя возвести новый мир, не пожертвовав тем, что лежало в основе старого»... Тебе ли говорить о моём красноречии?! Тебе ли?! - Помолчав, он с трудом продолжил. - Я помню каждую, сказанную тобой фразу на протяжении того года. "Совсем скоро он приставит к тебе охрану и будет контролировать каждый твой шаг", - говорил ты, когда мне целый месяц не разрешали покидать пределы усадьбы после очередной ссоры, и тебе приходилось прокрадываться туда по ночам. "Он разрушит твою судьбу. Он не даст твоей мечте исполниться, как бы сильно ты ни сопротивлялся его воле", - говорил ты, когда он отказался спонсировать мою выставку и в ярости изрезал мои лучшие работы, говоря, что ничего уродливее и развратнее в жизни не видел. "Ты ведь прекрасно понимаешь, что именно он виноват в её гибели! Он свёл её в могилу!" - говорил ты, когда я рассказал о смерти матери, и ты с пеной у рта принялся доказывать мне, что могло быть иначе, если бы он не приложил свою руку. "Он лишит тебя наследства, если не пропьет его, конечно", - это тоже. Ты. Говорил. И многое другое. Теперь я даже не знаю, кто хуже: ты или он...

На минуту воцарилась тишина. Фабиану даже подумалось, что за дверью всё это время никого не было и он говорил сам с собой, настолько" бесшумным" был человек по ту сторону.

- Фабиан, - Хилер невесть в какой раз позвал его по имени. - Фабиан, я... Виноват. Вот так просто. Виноват и всё. И если я что-то могу исправить, то просто позволь мне сделать это.

Хилер вновь манипулировал. Фабиан знал это наверняка. То была очередная данность в ряду таких же абсолютных истин: рыбы не летают, звери не говорят по-человечески, а Хилер без устали лжёт во имя своих благих целей. К тому же некоторые вещи нельзя изменить, какую бы силу воли и желание ни имел человек. И даже Дэнзель с его железным характером не смог бы исправить всё то, что натворил. Даже мельчайшую долю не исправил бы. Впрочем, он и не хотел. Если и существовал где-то список провалов Хилера Дэнзеля, вряд ли в нём был чёрным по белому написан пункт "смерть отца Фабиана" - скорее он значился в достижениях. Так или иначе, Фабиану думалось, что за каждую сказанную ложь или во зло свершенный поступок нужно платить. Но что если старушка-жизнь, так изрядно "помотавшая" Хилера в ранние годы его незавидного существования, уже взяла свое и теперь позволяла творить ему то, что вздумается на "безвозмездной основе"? Что если справедливость не восторжествует? - Тогда нужно самому отвечать на каждую пощёчину, что отвешивает судьба.

Фабиан поднялся на ноги, поражаясь тому, какая ясность наступила в тот момент в его разуме. Ему даже подумалось, что он настолько пьян, что уверовал в свою трезвость. Он решительно провернул ключ в замочной скважине, дёрнул дверь на себя.

Хилер, не дожидаясь приглашения, влетел в мастерскую. Он смерил Фабиана полным тревоги взглядом, застыл в ожидании, вытянув руку. Он совершенно не скрывал своих мотивов, то ли держал Фабиана за полного дурака, то ли словно говорил ему одним лишь взглядом: "Мы оба прекрасно понимаем, что хороших отношений меж нами более быть не может. Так давай хотя бы избегнем вражду. Просто отдай то, что принадлежит мне, и мы забудем о случившемся, как о твоём самом ужасном провале".

- Отдавай, - произнёс он вслух, заметив ступор, отобразившийся на лице Фабиана.

- Что?

- Мой паспорт. Только не делай вид, что ты не понимаешь, зачем я сюда пришёл. Пощади мои нервы. Я выслушал тебя. Теперь ты, будь добр, отдай мой паспорт. - Он сказал это так торопливо, точно терпению его и правда приходил конец.

- У меня его нет.

- Хорошая шутка. - Хилера передернуло. - А теперь отдай мне его. Я спешу.

- Я не шучу.

Дэнзель сделал шаг назад, затем демонстративно громко вздохнул, отводя взгляд в сторону.

- Вот как... - Его голос приобрёл странное, незнакомое звучание: он дрожал от бешенства. - Знаешь, в таком случае, ты будешь не против, если я возьму вот эту картину. - Он ловко схватил портрет Ленор до того, как Тайфер успел загородить его собой, также быстро отскочил в сторону. - Любой обмен должен быть равнозначным, так? Великолепная работа, не правда ли, Фабиан? Как много усилий потрачено на неё было, со сколькими событиями она связана, верно? Верно, я знаю. Но вот только ей чего-то не хватает.

Фабиан судорожно вздохнул, наблюдая за тем, как брови Хилера медленно поползли вверх, придавая лицу выражение неподдельного ликования и восторга; в его руке, запущенной во внутренний карман пиджака, мелькнул серебряный коробок зажигалки.

- Огонька! Как красиво полыхать будет, верно?!

Впрочем, пускай горит! В моменте Фабиан перестал жалеть себя и свои труды, поверил, что может с лёгкостью отказаться от картины. Но, когда огонь мелькнул близ полотна и лицо Ленор озарилось алым пламенем, он нашёл эту мысль полнейшей чушью.

- Стой! Погоди! - слова, звучавшие некогда лишь в голове, сорвались с губ.

Хилер застыл, ничуть не ошарашенный и точно знавший, что добьётся своего.

- Я отдам тебе этот чёртов паспорт, - выдавил из себя Тайфер. - Он лежит в верхнем ящике тумбы. Той, что стоит за твоей спиной.

Стоило Хилеру развернуться на каблуках сапог, как Фабиан с силой ударил его бутылкой по голове. Осколки разлетелись во все стороны, орошая пол сверкающим дождём, зазвенели тут и там, переливаясь насмешливо ярко и задорно. Один из них впился Фабиану в ладонь, и юноша спешно выдернул его, не обращая внимания ни на зудящую боль, ни на выступившую кровь, стремительно заполнившую порез.

Хилер толком не успел понять, что именно произошло. На пару секунд он застыл, растерянно глядя на посыпавшееся с головы стекло, застыл в попытке сделать шаг; тело его непроизвольно покачнулось, сотрясаемое под весом неведомой тяжести, а затем ноги подкосились от одолевшей его слабости, и он с грохотом упал, с хрустом подминая под себя осколки.