Доверься мне.

Громкий оклик заставил меня вернуться на планету Земля, выплёвывая кашу обратно в миску.

– Дина, ну где твои манеры? Кошмар какой! – высокий голос проник в мою голову, тревожа нервные узелки.

С чего там обычно начинают вовлекать в свою историю? С душераздирающей исповеди? Со знакомства? С рутинного утра и пробирающегося под кожу солнца?

Мы же не будем страдать этой тривильностью, правда?

Интересные истории так не начинают. Должна быть интрига. Надо подогреть интерес. Разжечь огонь внимания. Показать, что у одной меня такая остро-захватывающая жизнь.

Хотя о чём это я? Мы точно обо мне говорим? Какой интерес? Разве я чем-то отличаюсь от вас всех?

Моя педантичная до скрежета зубов мать снова натирала каждый в доме стакан до блеска. Не приведи господь, если хоть один развод останется. Она сотрёт себе пальцы в кровь, но вся посуда должна блестеть.

Отец сидел рядом со мной, с громким стуков помешивая кофе. Он ежедневно вычитывал в социальных сетях свои старпёрские шутки, которыми потом будет удивлять гостей на застольях.

Никакого интереса. Никакой драмы. Среднестатистическая семья.

Стабильное утро без скандалов и пререканий.

– И опусти, наконец, ноги на пол, хватит так сидеть, – очередная выплюнутая фраза, которая даже не останется на подкорках моей памяти. Я привыкла. Это моя повседневность.

– Я сегодня иду к Алине, а потом в переход, – да, именно так. Не вопросом, а констатацией факта. Надоело мне в шестнадцать-то лет спрашивать разрешение и вымаливать крохи времени на прогулки и досуг.

Бросая осторожный взгляд на маму я пыталась предугадать последующую реакцию.

– Ты, дорогая моя, доиграешься со своими переходами. Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Позоришь меня перед знакомыми. Словно милостыню просишь, – её ладонь протянулась подобно попрошайке, а лицо скривилось, пародируя меня.

Ну давай. Обесценивай мои чувства и увлечения. Сделай так, чтобы я шла к подруге со слезами на глазах. Давай снова втопчи меня в грязь, напоминая о собственной беспомощности. Сделай это снова. Ты же умеешь. Ты же любишь.

Что-что? Вы сказали, что я не люблю свою мать? Как раз наоборот. Я люблю её больше всего в этой жизни. И одновременно с этим ненавижу. Эти контрасты убивают. Мы слишком разные.

Но так похожи...

Я подавляю скрежет зубов, сводя челюсть, чтобы не нарваться на неприятности и бросаю осторожные взгляды на отца, в надежде, что мне окажут защиту и помощь. Но его безразличие к возгорающему конфликту дало мне понять, что никакого спасательного круга не будет.

Хоть утони, Дина, всем будет плевать.

– Мне всё равно, делай, что хочешь, но чтобы в десять ты спала у себя в комнате, я проверю, – властный, грубый, почти повелительный тон снова пригвоздил меня к дивану.

Думаешь сбила меня с ног?

На моём лице расползлась гадкая улыбка. Одним движением я хватаю миску каши и вываливаю её в мусорное ведро, не забыв после этого смачно плюнуть следом.

Ох, друзья, вы и понятия не имеете, как я люблю её злить. Раздражать. Бесить до потливого блестящего лба. Так, чтобы тонкая белоснежная кожа превращалась в красное месиво из злобы и ненависти. Наблюдать, как её рука с полотенцем замахивается с целью треснуть посильнее. Чувствовать, как под её кожей плавятся токсины, проникающие в её кровь по сосудам.

Уморительное зрелище, которое заставляет меня ликовать.

– Ты чертовка, просто бессовестная. Серёж, ну посмотри на неё! – со звоном ложки я ставлю тарелку в раковину, с извращённым наслаждением направляясь в свою комнату. Достаточно. Наелась дерьма сполна.

Что я там говорила выше о стабильности и спокойствие с утра?

Забудьте, это не о моей жизни.

Со свистом закрыв дверь, я подпираю её стулом с вещами, за которые потом снова буду отчитана. Да, я живу этим уже много лет. Не удивляйтесь.

Открыв шкаф, мне захотелось выбросить все шмотки в окно от изобилия розового цвета. Долбаные рюши и цветочки. Мы, что, в детском саду? Какой цирк!

Злость поражала от пяток до макушки, заставляя дёргаться веки.

Схватив нейтральный джинсовый сарафан, я захлопнула гардероб, в надежде больше никогда этого не видеть.

Паинькой я никогда не была. Хоть меня и видели такой всю жизнь. Каждый грёбаный день растили девочку из высшего общества. Девочку, которая знает, чем отличается десертная ложечка от чайной. Девочка, которая всегда должна улыбаться и делать вид, что её всё устраивает.

В печёнках уже ваша тошнотворная вежливость и мнимая воспитанность.

В углу возле кровати стояла гитара, которая так и зазывала взять её в руки и одним рывком оборвать все струны, выплёскивая гнусную ноту.

Надо было срочно выговориться. Выпалить всё, что я думаю об этом мире. И желательно не своим родителям.

Ведь уже завтра я пожалею о своей сегодняшней выходке. Уже завтра совесть сгрызёт меня, расчленяя. Сортируя кусочки на «правильное» и «неправильное». Займётся самобичеванием, даже не спросив меня. Как и обычно. Всё же сохранилась хоть какая-то стабильность.

На макияж времени не было. Да и дальше, чем блеск для губ, мои старания редко заходили. Девушка же не должна выглядеть вызывающе. Скромность – главное достоинство женщины.

Переодевшись, я закинула гитару на спину и, схватив небольшую отложенную сумму денег с комода, направилась к выходу.

Какие-то слова полетели в мою спину ещё в коридоре. Какие-то догнали меня уже возле двери. Я всё пропустила сквозь свой фильтр мне-всё-до-лампы

и, отсалютовав, покинула квартиру.

– Ну ты чего так долго? Я уже успела родить третьего мальчика, заходи быстрей, – Алина встретила меня уже у лифта, активно приглашая в свою обитель.

На ней были лишь короткие шорты и майка и, несмотря на жаркую июньскую погоду, она замёрзла. По коже словно пробежал табун мурашек, а сама девушка переминалась с ноги на ногу.

С целью сохранить её здоровье, я поспешила отправиться в квартиру.

Дверь тихо захлопнулась за нами и только я хотела открыть рот с потоком брани о том, что произошло полчаса назад, как меня перебили.

– Ты не представляешь, что произошло, – восторженные вскрик с последующим зажиманием рта от недержания языка за зубами слегка меня огорчил. Снова.

Я знала, что Алина любит перетягивать одеяло нашей дружбы на себя. Я знала, что порой она настолько заговаривается, что забывает даже спросить, как у меня дела. Я знала, что она порой ведёт себя слишком поверхностно и плоско. И такие ситуации всё чаще избивали меня. Заставляли пошатнуть мнение об идеальной подруге. Не в корни изменить. Вовсе нет. Я люблю её. Но такое поведение знатно огорчало.

– Рассказывай, – тихо выдавила я, стягивая кеды. Избежать ли этой сухости в моей речи? Не знаю. Я стараюсь быть хорошей подругой. Честно, изо всех сил стараюсь.

Похлопывая меня по плечам после крепких объятий, девушка пригласила на кухню.

Близится несколько часов выслушивания её лепета.

Спустя несколько минут перед носом образовалась чашка с горячительным вином и я зыркнула на Алину воспитывающим взглядом. Таким, которым на меня часто смотрит мама. Таким, от которого у меня самой по инерции закатываются глаза.

Ничего не могу поделать. Привычки часто сменяют хозяев.

– Ну что? Сегодня можно, суббота же, – её взбалмошное настроение никогда не заражало меня. Лишь глубже опускало в омут своих размышлений.

Хоть утони, никто не протянет руку.

– Ваня подарил мне билет на концерт Пошлой Молли, – после нескольких секунд фальшивой, никому не нужной интриги, с визгом сообщила мне подруга, снова закрывая рот от счастья.

– Звучит нарочито вульгарно, кто это? – девушка бросила в меня несколько холодных сосулек и присела напротив.

– Не веди себя, как твоя правильная мамаша, – щелчёк по носу должен был дать прочувствовать мне ущербность и приземлённость, но я только отмахнулась в тускло выраженном раздражении.

– Это же они поют «музыка громче, глаза закрыты», помнишь, мы под них прошлым летом отрывались? – «отрывались», в её глазах выглядит, как бутылка дешёвого пива на двоих под такую же дешёвую музыку на берегу местной реки.

Но было и правда неплохо.

– А ты кроме этой песни что-нибудь из их репертуара знаешь? – острый укол Алина приняла достойно, с улыбкой помотав головой. Ей было плевать на мои попытки ужалить. Она давно обзавелась каменной стеной от моего мрака.

– Там ещё фронтмен Кирилл Бледный, ох, как же я благодарна Ванечке, – от ласкательной формы его имени меня ещё сильнее передёрнуло. В голове всплыли картины их мерзких влажных поцелуев у всех на виду. Если эта любовь вот такая, то я отказываюсь что-либо чувствовать.

– Он такой краси-ивый.

– Кирилл или Ваня? – и снова язвлю. Пора придержать язык за зубами. Алина ведь не виновата в моём плохом настроении. Это всё моя дурацкая привычка вымещать злость на других. У меня много дурацких привычек.

– Ничего ты, Дина, не понимаешь, вот встретишь того самого и не заметишь, как окунёшься в то, что так сильно отрицаешь, – снова умалчиваю о том, что «тот самый» у неё меняется каждый месяц и отпиваю маленький глоток алкоголя. Для смелости. Чтобы разогреть горло перед тем, как петь.

– А ты снова сегодня играть идёшь? – подруга выглянула в коридор, обводя чехол с инструментом почти презрительным взглядом.

Никто из моих близких не поддерживал то, чем я занимаюсь. То, чем я дышу и за счёт чего я существую.

Окончив музыкальную школу у меня не было никаких перспектив и все знакомые сочли это зря потраченным временем. Меня не звали ни в какие группировки. Меня не заметил какой-то богатенький продюсер, желающий сделать из меня звезду. А я жила этим. Продолжала распылять в воздухе почти бездыханные мечты. Приходила в родной переход и возрождалась с пепла, выискивая в толпе восторженные взгляды. Я так сильно мечтала о сцене. До забвения хотела ловить отдачу публики. И отдаваться ей не меньше.

Но увы и ах, мои амбиции были крошечными, по сравнению с давлением общественности.

Мечты трещали по швам, пропуская грохот в мои уши.

Немного обсудив мою бестолковость и неумение смотреть в будущее, Алина снова вернулась к воздыханиям о Ванечке.

Ваниль сейчас из заднего прохода повалит, вытри.

Время близилось к вечеру, когда я с измотанным мозгом собиралась уматываться, дабы не поднять случайно ещё какую-нибудь «интересную» тему.

Чашка вина, которую я всё же выпила, осела в желудке, приятно согревая внутренности.

– Ты же придёшь ко мне завтра? Нам ещё столько обсудить нужно, – я мягко кивнула и поцеловала девушку в щёку в знак согласия.

Мог ли кто напророчить, что мы ещё не скоро с ней будем сидеть вот так на кухне и распивать родительское вино? Вряд ли.

Ближе к восьми я с опущенной головой добиралась до моего, так званого, места работы. Понимание, что я пришла поздно, нахлынуло, когда я увидела количество людей в переходе.

Последняя старушка из всех здесь обитающих собирала свои цветы, которые она продавала, вероятно, понимая, что никто их сегодня уже не купит. А я понимала, что сегодня я буду петь в удовольствие. Не ради денег.

Хотя я и никогда и не пела для денег. Прибыль здесь еле могла сравниться с моими карманными деньгами. Зато эйфория, которая разносилась по венам, не могла сравниться ни с одним ощущением, которое протекало во мне дома.

Здесь не было никаких консерваторских осуждений. Ни каких тебе презрений. И никакого контроля. Я так сильно жаждала этой свободы. До такой степени, что порой хотелось сбежать, взяв с собой один только рюкзак с вещами и гитару.

Первый удар по струнам. Первый минорный аккорд. Первая фраза с тихой мелодией, вырвавшаяся из моего рта.

Сердце рвётся на волокна ткани, сгнивая прямо в груди. Руки с силой сжимают гриф. Это как чёртов опиум. Отнимите у меня это и я загнусь на тяжёлой стадии ломки.

Нет, я скорее сначала убью. А потом умру сама.

Первые вложения в мой скромный бюджет сделала парочка влюблённых, для которых я с надорванной душой спела что-то из романтической попсы, в конце меланхолийно показав сердечко руками.

И, к сожалению, это были последние деньги, которые за этот вечер увидел мой чехол.

Последующие два часа если и проходили люди, то они бессовестно отворачивали головы, ещё сильнее вгоняя меня в импровизированное саморазрушение.

Когда над землёй уже, вероятно, село солнце, я сняла гитару с плеч, аргументируя для себя бесполезность моих действий в силу усталости.

Подземный переход был абсолютно пуст и безлюден до того момента, пока с противоположной стороны не появилась компания шумных мужчин.

Взглянув на свои неприкрытые колени я вспомнила все комментарии матери о пошлости и открытом вызове в моих нарядах. Комок обнажённого беспочвенного страха я сглотнула также быстро, как и стала запихивать гитару в чехол. Не то, чтобы я имела какой-то страх перед мужчинами, но множество пугающих историй в новостях и из уст знакомых заставляли усомниться в намерениях особей сильного пола.

Чёртов замок в который раз подводил меня и тревожность от приближающихся голосов дёргала за ниточки нервов, отвечающих за пальцы.

– Да закрывайся ты, не хандри, – ещё несколько движений и я с мясом вырываю бегунок. Приехали.

Секунду-две я смотрю на содеянное и не могу понять, что делать, пока действия позади меня не намекают бежать, сломя голову. Послушалась ли я?

Пф, я не настолько бунтарка, насколько вы меня ею вообразили. Конечно, я сорвалась бежать. Кое-как прикрыв гитару, я поднялась с колен, которые уже порядком саднили, и принялась давать дёру.

Получилось ли у меня?

Сделаем вид, что мои ноги чуть длиннее, чем они есть на самом деле и мне действительно удалось убежать.

Но это было не так.

Я почувствовала мертвенно-холодные пальцы за воротом футболки, а следом рывок за шлейки сарафана.

Гитара с мощным вибро-грохотом ударилась о бетонный пол и вывалилась из своего одеяния, выставляя на показ хрупкую деку.

Я с писком оказалась прижатой к чьей-то спине и развёрнутой к чудной ситуации лицом.

Четверо мужчин среднего возраста со злобными оскалами косились на того, кто держал меня сзади. Они явно не были друзьями. Враждебный настрой сочился сквозь их кривые губы, оставаясь в воздухе на несколько секунд, а после пробираясь к моим лёгким. У одного из них в руках прокручивалась бита, сверкая округлёнными лакированными краями. Предназначена, видимо, как раз для моих ровных зубов.

Что могло бы напугать меня ещё сильнее?

Разве что небольшой нож приставленный к моей шее по правую сторону и тёплое дыхание на ухо.

– Не дёргайся, а то этот нож дойдёт до самых позвонков.