•Сказ о соснах в янтаре•
Лето от Рождества Господня 1578, июля день одиннадцатый, Александровская слобода
:･ﾟ✧:･.☽｡･ﾟ✧:･.:
Тихое позднее утро летнего дня пришло в Александров. Ни один звук не нарушал звенящей тишины: птицы не пели, ветер не бушевал, деревья не шелестели листвой, не качали стволами, и даже мошкара не гудела своими тёмными тучами.
Но совсем по-иному дела обстояли в царских покоях: молодая царица Федора Алексеевна собиралась на прогулку. Демьян, верный слуга царской четы, невозмутимо выполнял её поручения, а сам царь, Иван Васильевич, принял на себя вид чрезвычайно занятого государственными делами человека и сидел за своим письменным столом, низко-низко склонившись к бумагам.
- Ваня, глаза попортишь, сядь прямо, - ласково сказал Федя, взявши Ивана Васильевича за плечи и силой выпрямив его спину.
- Да, да, Василёк, прости, позабыл, - пробормотал Иван Васильевич в ответ.
Федя вернулся к своим заботам. В кои-то веки они собрались куда-то вдвоём на целый день, и не просто куда-то, а на лесное озеро!
- Дёмушка, ты договорился на поварне, чтобы нам дали с собою еды? - в который раз спросил Федя.
- Да договорился, Фёдор Алексеич, договорился, давно ещё, - успокоил его Демьян.
Федя походил из стороны в сторону, потом сел у окна. Все дела были сделаны, но до отъезда оставался ещё по крайней мере час.
К Феде на колени запрыгнул Никита Романович, с весны порядком окрепший и ставший пушистым как комок ваты. На шее у него поблёскивал драгоценный ошейник с золотой подвеской, на которой выгравировано было его имя.
Федя почесал Никиту Романовича за ухом. На время их с Иваном Васильевичем отъезда за котятами назначен был ухаживать Демьян, и Федя знал, что лучших рук для них не найти, но расставаться, пусть даже и ненадолго, всё равно не хотелось. Котята росли быстро, и даже за столь короткий срок могли измениться, а Федя хотел видеть каждое мгновение их жизни собственными глазами.
Вдруг поднялся ветер, ставни подхватило его дуновением. Демьян поспешил к окну, закрыл его и взглянул в небо: только что оно было чистым и безоблачным, но теперь его заволокло серыми тяжёлыми тучами.
- Кажись, дождь собирается, Фёдор Алексеич, - осторожно отметил Демьян.
Федя вскочил, подхватив Никиту Романыча на руки, подбежал к окну и взглянул на небо. Тотчас же, словно по насмешке судьбы, мелкие капли забарабанили по стеклу.
- Ваня! Ваня, дождь пошёл, как же мы теперь поедем? - сказал Федя, и в голосе его заиграли истерические нотки.
Иван Васильевич оставил свои бумаги и тоже взглянул в окно.
- И правда, дождь, Федюша. Ничего, пройдёт да утихнет, тогда и поедем, - сказал он.
Демьян, поняв, что Федя сейчас устроит представление драматического характера, поспешил удалиться в нарядную, но Федя, к его удивлению, не стал закатывать истерик и остался у окна.
Никита Романович заурчал, поднырнул головой под Федину руку. Федя стал чесать его за ухом, а сам всё смотрел в окно. Там по-прежнему шёл дождь, хлестал косыми струями по разноцветным ромбикам стекла, стучал по крыше. Федя любил дождь, но, разумеется, не тогда, когда они с Иваном Васильевичем собирались гулять.
Вскоре Иван Васильевич закончил свои дела и взглянул на Федю. Казалось, будто погода определяет его настроение: лицо выражало уныние, лоб нахмурен, соболиные брови надломлены по середине, уголки губ опущены. Одной рукою Федя продолжал гладить Никиту Романыча, а другой подпёр щёку. Косы, в которые с самого утра старательно были вплетены жемчуг и цветы, лежали на его спине тяжёлым грузом, и цветы в них завяли, опустили свои разноцветные головки. Завял и сам Федя, согнувшись под весом своего жемчужного венца и густых кос.
Иван Васильевич подсел к нему, приобнял за плечи и проговорил осторожно:
- Ну что ты закручинился, Василёк? Сейчас дождик пройдёт, и мы поедем на озеро, никуда оно от нас не денется.
Федя только печально вздохнул и положил свою голову Ивану Васильевичу на плечо. Никита Романыч тоже перебрался к нему, устроившись так, что спину ему чесал Иван Васильевич, а уши - Федя.
А дождь всё шёл и шёл. Похолодало, Демьян, не спрашивая дозволения, затопил печь, зная, как быстро Федя обыкновенно заболевает. Затрещали дрова, капли стучали по крыше и по стёклам, мурчал Никита Романыч, сопел в углу Малюта, в нарядной что-то шил Демьян, а Иван Васильевич с Федей сидели у окна и ждали, ждали, ждали...
𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊
Дождь обратился в ливень и шёл ещё пару часов. Никто не переменил своего положения или занятия, в покоях царила уютная тишина.
Но никакой дождь не идёт вечно. Небо наконец прояснилось, запели птицы, вместе с ними встрепенулся и Федя.
- Ваня, кончился дождь, вели седлать коней!
- Хорошо, токмо сначала Демьян пускай тебя оденет потеплее, иначе никуда не поедем, - нравоучительным тоном ответил Иван Васильевич.
Демьян, слышавший этот разговор до последнего слова, поднёс Феде тёплые шальвары, в которые он надевал только тогда, когда был абсолютно уверен в том, что никто из посторонних его не увидит, и сапоги на меху. Федя презрительно фыркнул:
- Опять вы меня кутаете, словно я кукла тряпичная! Делать вам больше нечего?
Но на его возмущения никто не обратил внимания, и Феде пришлось переодеться. Надевать на голову пуховый платок он наотрез отказался, несмотря на то, что Демьян и Иван Васильевич наперебой увещевали:
- Продует уши тебе, Фёдор Алексеич, и сляжешь с простудой на всё лето!
- И не будет тебе ни речки, ни цветов, ни поля, ни конных скачек, токмо одна горячка!
Но Федя был неумолим и согласился только на то, чтобы взять платок с собой.
После этого они наконец спустились на улицу - кони уже стояли у крыльца, нетерпеливо бивши копытами. Иван Васильевич и Федя оседлали их, Демьян сдержанно кивнул им и помахал рукою.
- Дёмушка, не забывай моих котяток кормить курочкой по утрам, пряничком в обед да молочком со сливками ввечеру, - наставлял его Федя.
- Не забуду, Фёдор Алексеич, не забуду, не волнуйся. Вы езжайте поскорее, а то уже вечер настанет и будет совсем холодно.
На этом они расстались. Демьян, по своему обыкновению, долго смотрел им вслед, думая о чём-то своём, известном только ему одному: у каждого должны быть такие мысли, о которых никто не знает.
𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊
До леса добрались быстро - в самом же лесу ехали спокойно, вдыхая запах хвои, шишек, грибов, ягод и лесного зверя. Кони неслышно ступали по ковру из опавших пожелтелых сосновых иголок, птицы чирикали где-то там, наверху, на самых верхушках, шумели и поскрипывали золотистые стволы, покачиваясь на ветру. То и дело на земле, подобно ступеням, ведущим в лесные чащи, пробивались могучие корни деревьев, и лошадиные копыта иногда гулко цокали, наступая на них. Трещали дятлы, пели свои трели сверчки и кузнечики, изредка куковала кукушка.
Федя улыбался и смотрел вокруг, любуясь красотой природы, а Иван Васильевич смотрел на него. Вскоре Федя заметил его взгляд и тоже посмотрел, засмеявшись.
- Не холодно тебе, Феденька?
- Нет, Ваня, даже жарко. Почто вы меня так укутали?
- Жарко - это ничего, главное, чтобы не продрог.
Тут они выехали из леса на песчаный берег. Сосны выстроились живой крепостью на берегах лесного озера, большого, синего, прозрачного, ровного, как зеркало. На другом берегу выстроены были деревянные мостки с лесенкой - видно, не только Иван Васильевич с Федей любили это место.
Федя припустил Гиацинта побыстрее, добрался до берега и спрыгнул на песок, радостно прыгая и издавая радостные возгласы. Голос его отражался от воды, от берегов, от всего соснового бора и от всего огромного неба гулким эхом.
- Как хорошо, Ваня, как хорошо! - сказал Федя, когда Иван Васильевич подъехал к нему и сошёл с лошади.
- Хорошо, Василёк, хорошо, - отозвался Иван Васильевич, обнимая его и целуя в тёплую макушку.
Спустя полчаса Иван Васильевич уже расставил шатёр, а Федя привязал и покормил коней. В шатре лежали подушки и тёплое одеяло, которое заботливый Демьян сложил им с собой, зная, что хоть и обещались вернуться в тот же вечер, всё равно останутся ночевать в лесу.
Тихо было у озера. Так тихо, как бывает только на природе после долгого, сильного ливня. Иван Васильевич с Федей сели в шатре, прижавшись друг к другу, и слушали эту тишину, непроизвольно сплетя руки меж собой.
- Вань... - неуверенно позвал Федя.
- Что?
- Дозволь мне искупаться, не могла ведь вода остыть за один день!
- Не надобно, Феденька, простудишься, косы намочишь, а высушить нечем, разве что скатертью.
- Да пусть бы и скатертью, что с того?
- Не надобно, прошу тебя.
Федя испустил понурый вздох, но больше не произнёс ни звука. Тишина, прежде бывшая спокойной, стала напряжённой и тяжёлой. Через минуту Иван Васильевич сказал:
- Ладно, так уж и быть, иди, токмо недолго и без ныряний, хорошо?
Федя благодарно обнял его и поцеловал в щёку.
- Спасибо, Ваня! Хорошо, я токмо так, у берега поплещусь - и тотчас выйду. А ты со мною не пойдёшь?
- Нет, мне холодно будет, Федюша, пойди сам. В такую стужу в воду лезть - не для меня забава.
Федя поднялся, ушёл вглубь шатра, скинул с себя все одежды и, кокетливо обернувшись на мгновение через плечо на Ивана Васильевича, побежал к воде, зашёл в неё с плеском и поплыл, отдаляясь всё более и более от берега.
Вряд ли бы нашёлся умелец, который бы мог плавать или скакать верхом быстрее Феди - в этом деле он был первее всех. Иван Васильевич, любовно глядя на него, подумал: "И ведь сказал, что недалеко поплывёт, да обманул - вон куда устремился, рыбонька моя". И действительно: за короткое время Федя достиг противоположного берега и мостков, на минуту вышел на них, помахал рукою Ивану Васильевичу и, разбежавшись, прыгнул в воду щучкой.
- Ещё и нырнул, - сам себе сказал Иван Васильевич, сердито покачав головой, - правильно всё Демьян сказал, простудит уши да сляжет с хворью, а я его лечи...
Но в этих речах не было ни капли злости - только любовь и забота.
Когда Федя на половину уже преодолел обратный путь, Иван Васильевич, наперекор своим же собственным словам, стал стаскивать с себя одежду. Федя радостно махнул ему рукой и остановился, выжидая.
Иван Васильеич с разбегу кинулся в воду, трижды перекрестившись, и поплыл - не так скоро, как Федя, конечно, но тоже весьма умело.
Когда они встретились, Федя тотчас же прилип к нему, словно диковинная озёрная водоросль, и в мерцании воды его обнажённые плечи казались ещё белее, чем обычно. Солнце стало алым и окрасило сосновые стволы в янтарный цвет, а песок - в золотой.
- Смотри, Ваня - пар над водой, точно над блюдцем с молоком, которое вечером выносят моим котятам! - воскликнул Федя, смеясь и шумно дыша Ивану Васильевичу в шею.
- Это оттого, Василёк, что вода теплее воздуха, - объяснил Иван Васильевич, обнимая его ещё крепче.
- И месяц в небе, а небо светлое, - прошептал Федя, указав пальцем ввысь.
- Это оттого, что Луна отражает свет солнца, а Земля повернулась так, что нам её видно днём.
- А ночью она уйдёт?
- Нет, останется.
В воде они просидели, пока у Феди не посинели губы. Тогда Иван Васильевич, до смешного похожий на курицу-наседку, заставил его выйти на берег и принялся растирать скатертью, ничуть не заботясь о себе самом.
Когда Федя был высушен и одет, Иван Васильевич, накинув на себя рубаху и шальвары, принялся разводить костёр. Федя подобрался к нему поближе, поднёс к огню руки.
- Замёрз? - строго спросил Иван Васильевич.
- Нет, просто греюсь, - ответил Федя, смеясь.
Иван Васильевич надел на него свой кафтан, против чего Федя ничуть не возражал, а на голову, не смотря на многочисленные с его стороны протесты, повязал злосчастный пуховый платок. Удостоверившись, что все меры для спасения Феди от простуды приняты, Иван Васильевич наконец успокоился и сел рядом с ним, для большего тепла крепко обняв.
На небе стали загораться звёзды, а месяц, вопреки Фединым опасениям, никуда не делся и всё также светил на них.
- Ваня, смотри, там звёздочка мигает! - воскликнул Федя, освободив руку из кафтанного плена и указав пальцем в иссиня-чёрную вышину.
- Это тебе так кажется, Василёк, звёзды не могут мигать. Они лишь отражают свет Луны, которая отражает свет Солнца, поэтому...
Но Федя не дал Ивану Васильевичу договорить. В глазах его мигнули две звёздочки, не отражавшие свет ни одного из небесных светил, но столь любимые светилом земным - Иваном Васильевичем. Кафтан пал с Фединых плеч на ковёр, тихо прошуршав о разноцветный ворс, но Федя этого не заметил и, обвив Ивана Васильевича цепкими как виноградные лозы руками, поцеловал его долгим хвойным поцелуем.
𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊𖡼𖤣𖥧𖡼𓋼𖤣𖥧𓋼𓍊
Догорал костёр, ночной холод пришёл на смену свежести вечера, птицы уснули, лес уснул, озеро уснуло - и Федя с Иваном Васильевичем спали, тесно прижавшись друг к другу. Им снились сосны в янтаре, костёр и любовь со вкусом хвои, пламени костра, ключевой озёрной воды и долгих-долгих лет, которых будет ещё больше.