Часть 8
11.05.25
11 мая 2025 года. День, вписанный в календарь каждого фаната испанского футбола жирным, почти кричащим шрифтом. Эль Класико. Матч, который редко прощает ошибки, но всегда раскрывает истину. Барселона против Реала. Слово «дерби» здесь звучит слишком скромно — это была война в искусстве, шахматы с живыми фигурами. Только вот в этот раз у одной из фигур дрожал король.
Пау Кубарси сидел на скамье у раздевалки и молча глядел в пол. Его лоб блестел от пота — не от жары, а от боли, что медленно тянулась из живота и пронзала ребра. Она мучила его с утра. Нет, если честно — уже несколько дней, просто сегодня она решила перейти в наступление. Как всегда, не вовремя.
— Ты же понимаешь, что это бред, да? — голос Эммы звучал сдержанно, но в нём сквозила тревога. — Ты не должен выходить. Пау, тебе же больно.
Он поднял на неё взгляд. Не колючий, не ледяной. Усталый.
— Колючка, ты же знаешь... я не могу не выйти. Это Эль Класико.
— А что тебе даст пятнадцать минут на поле, если после ты сломаешься на месяц? — она опустилась рядом, пальцы нервно теребили ткань блокнота, который всё ещё держала в руках. — Ты нужен команде в строю. А не в лазарете.
Пау криво усмехнулся.
— Скажешь это Флику? Он будет в восторге, если я прямо перед стартом скажу: «Ой, я передумал, у меня живот болит». Мы же знаем, как это закончится.
Она молчала. Конечно, знала. Тренер не терпел капризов. Особенно перед Реалом.
— Слушай, — Эмма вдруг наклонилась ближе. — Я серьёзно. Если почувствуешь хоть что-то — проси замену. Не геройствуй. Не ради фанатов, не ради статистики. Ради себя.
Он не ответил сразу. Его глаза скользнули по её лицу — так близко, что Эмма вдруг уловила аромат его шампуня, лёгкий, чуть пряный. Не колючий.
— Ради тебя, может быть, — наконец пробормотал он.
Эмма закусила губу, пытаясь не показать, как эти слова выбили у неё воздух. Но он уже встал, натягивая тренировочную кофту. Щёлкнула молния, и момент растворился. Он снова стал тем, кого все знали: собранным, стойким, сдержанным.
⸻
На предматчевой тренировке царила тишина, которой не ждёшь от команды в день эль класико. Обычно было громко: крики, музыка, подколы. Сегодня — будто все понимали: это уже не просто игра. После поражения от Интера нельзя было допустить ещё один удар. Эмма сидела на скамье, наблюдая за игроками с камерой в руке. Она давно не делала фото для отчётов — в такие дни работа превращалась в реальность-шоу. Или в документальный фильм о выживании.
Пау двигался осторожно. Почти незаметно. Только для тех, кто знал его тело, как своё. Он сокращал шаги, не делал резких поворотов, реже шёл в стык. Эмма видела это. И тренер видел. Но молчал. Возможно, потому что доверял. А может, потому что не знал, кого выпускать вместо него.
— Поставишь подпись под моим некрологом, если я умру прямо на поле? — прошептал ей Пау мимоходом, проходя к скамье за бутылкой воды.
— Только если разрешишь эпитафию: «Жил. Играл. Упрямился». — Эмма бросила в него взгляд, полный огня. — А теперь заткнись и береги себя.
Он усмехнулся. Но вода в бутылке осталась нетронутой.
⸻
В раздевалке пахло лосьоном, новой формой и страхом. Эмма не должна была быть там — по протоколу журналистам вход был запрещён. Но некоторые границы стерлись. Особенно после поездки в Милан, после её решения остаться.
— Они как будто не верят, что я действительно остаюсь, — шептала она подруге накануне. — Смотрят, будто завтра снова скажу «пока».
И теперь она здесь. Стоит у двери, ловит взгляды игроков и кивает кому-то из штаба. Она не записывает интервью. Просто присутствует.
Пау сидел в углу, склонив голову к коленям. Он держался за живот. Его пальцы слегка дрожали.
— Хочешь скажу доктору? — Эмма подошла, опускаясь на корточки. — Пока не поздно.
— Уже поздно, Колючка, — прошептал он. — Я уже вышел. Назад нельзя.
Она почувствовала, как внутри что-то обрывается.
— Тогда хотя бы не геройствуй слишком долго.
Он кивнул. И когда на табло зажглись минуты первого тайма, он был на поле.
⸻
Стадион «Камп Ноу» гудел от напряжения. Болельщики не дышали. Матч начался агрессивно — обе команды шли в атаку с первых минут. Эмма сидела в зоне прессы, с камерой на коленях, но глаза её были прикованы только к одному номеру.
Пау играл хорошо. Слишком хорошо, учитывая боль. Он перекрывал передачи, вёл отборы, командовал линией обороны. Но Эмма видела, как он каждый раз задерживает дыхание после резкого движения. Видела, как один раз схватился за бок и тут же сделал вид, что просто отряхивает траву с формы.
— Ты с ума сошёл, — прошептала она сквозь зубы, хотя он не мог её слышать.
На табло — 55-я минута. Барса вела 2:1, но Реал добавлял давление. Угловой. Сквозь массы игроков Пау прыгнул в воздух, пытаясь выбить мяч, и... резко согнулся, приземлившись на газон.
Всё произошло за секунду.
Стадион затаил дыхание.
Судья свистнул. Медики подбежали. Эмма вскочила, сжимая кулаки.
— Нет, нет, нет...
Пау сидел на газоне, закрыв лицо ладонями. Потом медленно поднялся, опираясь на плечо врача. Он жестом показал замену.
На табло — 57-я минута.
Когда он дошёл до скамьи, тренер не сказал ни слова. Только похлопал по плечу.
Эмма подошла к нему, когда он опустился на лавку, тяжело дыша.
— Я же говорила.
— Ты всегда говоришь, — прошептал он, закрыв глаза. — А я дурак.
Она села рядом. Близко. Настолько, что могла почувствовать его тепло сквозь форму.
— Главное, что ты вышел. Ты был хорош. Даже с болью.
Он не ответил. Только посмотрел на неё — усталый, настоящий, без масок.
— Остаться в Барсе было твоим лучшим решением.
Эмма кивнула. В этот момент — не журналист, не наблюдатель. Просто Колючка, которая пыталась быть рядом.
⸻
Камп Ноу выдохнул. Барса победила. Финальный свисток прозвучал, как раскат грома после урагана — не как конец, а как освобождение. Трибуны ревели, фонари над полем гасли один за другим, будто уступая место новому дню, новому этапу. Счёт 4:3. Победа в Эль Класико. Вкусная, сложная, почти кровавая.
Эмма стояла у тоннеля, когда игроки начали стягиваться с поля. Кто-то швырнул бутсы, кто-то снял майку и закричал в небо, кто-то — опустился на газон, обняв его, будто старого друга. Это было не просто три очка. Это была месть. За поражение в Милане, за сомнения, за боль.
Пау вышел последним. Он хромал, держа руку на боку, но лицо его светилось странным выражением — смесью боли, облегчения и чего-то ещё... возможно, гордости. Или усталой победы над собой.
Она двинулась к нему навстречу, когда он спустился в подтрибунку. Один из физиотерапевтов попытался было подхватить его под руку, но Пау отмахнулся и пошёл сам — как бы тяжело ему ни было. Он остановился перед ней и вдруг почти шепнул:
— Я выжил.
Эмма выдохнула со сдавленным смешком, но в глазах защипало. Потому что это не была бравада. Это было признание.
— Ты не выжил. Ты сражался, как псих. Это разные вещи.
— Победа ведь есть? — Пау криво улыбнулся. — Значит, не зря.
Она хотела что-то ответить, но из раздевалки донёсся крик:
— КУБАРСИ! Не тормози! У нас тут танцы, слёзы и Педри собирается петь, спасай, пока не поздно!
Пау закатил глаза и, обернувшись к Эмме, добавил:
— Пойдём. Педри поёт только в моменты великой радости. Или катастрофы.
⸻
В раздевалке царил хаос.
Пена из шампанского стекала по шкафчикам, Бальде танцевал с мокрой футболкой на голове, Фермин что-то громко спорил с Ламином, а Жерар кричал сквозь всю комнату:
— Поставьте нормальную музыку, это не балет, а победа над Реалом, ёлки-палки!
Эмма стояла у стены с камерой в руке, но вместо того чтобы снимать — просто смотрела. Всё это — живое, шумное, хаотичное — вызывало у неё ощущение дома. С тех пор, как она объявила, что остаётся, она ловила себя на этой мысли всё чаще.
— Осторожно, журналистка под прицелом! — выкрикнул кто-то, и в Эмму полетел снежок из полотенца.
— Кто бы говорил, — парировала она, отбивая атаку, — у тебя пресс как у пельменя, Гави!
Хохот, подколы, жаркие объятия. И в центре — Пау. Немного бледный, с натянутой улыбкой, но по-настоящему здесь. Его плечо дважды пытались прихватить в групповом селфи, кто-то прилип к нему с кружкой из-под изотоника, а кто-то — просто хлопал по спине, словно надеялся передать словами то, что не помещалось в голосе.
Она стояла в стороне, пока не почувствовала лёгкий толчок локтем.
— Пойдём.
— Куда?
— Увидишь.
Пау вытащил её в коридор и повёл за угол, в полутемную зону, где не было камер, и эхо голосов гасло в бетонных стенах. Он сел на деревянную скамью и откинулся назад, закрыв глаза.
— Я соврал, — сказал он после паузы. — Ничего не выжил. Всё внутри болит.
Эмма села рядом, медленно. Между ними остался зазор в несколько сантиметров. Как будто и близость, и границы — всё было в подвешенном состоянии.
— Ты идиот. Красивый, упрямый, невероятно талантливый, но идиот.
— Мне нравится, когда ты это так формулируешь.
Они оба засмеялись. Тихо. Почти неслышно.
— А теперь серьёзно, — Пау повернул голову к ней. — Ты счастлива, что осталась?
Она вздохнула. Не сразу, будто проверяя себя.
— Да. Иногда страшно, иногда хочется исчезнуть, особенно когда всё слишком близко... но да. Я бы пожалела, если бы уехала.
— Даже если... — он запнулся. — Даже если здесь всё будет сложно?
— Всё уже сложно, Кубарси. Ты — один большой эмоциональный квест.
Он усмехнулся, и на мгновение в его глазах мелькнуло облегчение.
— Ты не сказала никому раньше. Почему?
— Не была уверена. Что останусь. Что хочу. Что смогу. А теперь... — она пожала плечами. — Теперь просто хочу быть рядом.
Пау не ответил. Только посмотрел на неё, долго. Словно видел её впервые — не через объектив, не сквозь смех и сарказм. А по-настоящему. Без шума стадиона. Без эха раздевалки.
— Мне не обязательно играть весь матч, чтобы ты мной гордилась, да?
— Мне достаточно того, что ты умеешь слушать, когда я говорю «остановись».
— Слушаю не всегда. Но стараюсь.
— Ну вот. Уже победа.
Она улыбнулась. А потом — не зная зачем, не зная почему — подалась вперёд и приложила руку к его плечу. Легко. Почти невесомо.
— Ты был потрясающим сегодня.
— Только сегодня?
— Остальное обсудим в следующий Эль Класико.
И тогда он, не отрывая взгляда, накрыл её руку своей ладонью. Мягко. Почти неощутимо. Но этого было достаточно.
Где-то вдалеке снова заиграла музыка. Кто-то закричал «ПЕДРИ НА СЦЕНУ!». Но здесь, за бетонной стеной коридора, был только он. И она.
Настал великий, исторический момент: Педри решил спеть после победы над Реалом! И, как сказали сами ребята — это либо момент величайшей радости, либо катастрофы.
— ТАК! — грозно гаркнул Жюль Кунде, застёгивая полотенце на поясе, будто доспех. — Я объявляю чрезвычайное положение! Педри идёт к микрофону!
— О, Господи, нас снова уволят, — простонал Жерар, прикрывая лицо ладонью.
— Нет, Мартин, — сказал Гави с театральной серьёзностью. — Нас не уволят. Нас дисквалифицируют из всех турниров за моральное насилие. И мы заслужим это.
Все разом повернулись к середине раздевалки, где на перевёрнутом ящике с изотониками стоял Он. Герой. Гений. Безумец. Педри Гонсалес, в шортах, футболке наизнанку и с расчёской вместо микрофона.
— Дамы и господа, — прокашлялся он. — Это будет момент, о котором вы пожалеете. Или будете вспоминать на свадьбах друг друга. Всё зависит от того, насколько вы выпили спортивного изотоника.
— Мы уже сожалеем! — крикнул кто-то сзади.
— ТИХО! — Педри вскинул руку. — Это мой момент.
Музыка сменилась на какую-то попсовую балладу 2010-х. Возможно, старый Luis Fonsi, возможно, Alejandro Sanz — никто не знал точно, потому что в колонке фонтанировали помехи.
— Эта песня — для одного особенного человека, — торжественно произнёс Педри. — Того, кто поддерживает нас в самые трудные дни, кто с нами на поле и за его пределами. Того, кто...
— Эмму? — подмигнул Ламин.
— Себя! — гордо ответил Педри. — Я заслужил.
— Ай, мать моя, — прошептал Пау, сидя рядом с Эммой на скамейке. — Сейчас он начнёт.
Эмма держала телефон наготове. Уже шла запись. Это был шедевр. Педри закрыл глаза, вдохнул — и...
— 🎶 "Des-pa-ci-toooo, quiero respirar tu cuello despacito..." 🎶
— НЕТ! — завопил Бальде, падая на колени. — НЕЭЭТ! Я УЖЕ НЕ МОГУ ЭТО СНОВА СЛЫШАТЬ!
— ПОМОГИТЕ! МНЕ НУЖНЫ БЕРУШИ! — орал Фермин, хватаясь за уши.
— ЭММА, ВЫКЛЮЧИ КАМЕРУ! — закричал Марк Касадо. — ЕСЛИ ЭТО ВЫЙДЕТ В ЭФИР — НАС ЛИШАТ ФИНАНСИРОВАНИЯ!
— Никто не выключит. Это войдёт в историю, — хмыкнула Эмма, снимая как Педри, с чувством, с толком, совсем мимо нот, размахивает руками и делает вид, что танцует бачату.
Пау склонил голову к её уху.
— Я готов терпеть боль в животе, тренировки до тошноты, прессинг Реала... но это — за гранью.
— Он делает это ради искусства.
— Он делает это ради апокалипсиса.
Тем временем Педри перешёл на испанско-английскую часть:
— 🎶 "Pasito a pasito, suave suavecito..." 🎶
Он сделал несколько медленных и соблазнительных шагов в сторону Пау и Эммы, при этом пританцовывая.
— Он идёт сюда! — пискнула Эмма. — ПАУ, ЗАЩИТИ!
— Ты журналист, спасайся сама.
— ЭГОИСТ!
Педри, под аплодисменты и завывания, закончил свой страстный проход с падением на колени и выброшенной вверх рукой.
— 🎶 "¡Este ritmo está haciendo historia!" — прокричал он. — ИСПАНИЯ НЕ БУДЕТ ПРЕЖНЕЙ!
— Каталония отказывается от тебя официально! — воскликнул Гави, скатываясь со скамейки от смеха.
— УЕФА подаёт иск за моральный ущерб!
— Real Madrid просит переигровку матча из-за эмоционального вреда!
Педри упал на пол, задыхаясь от смеха. Музыка всё ещё играла, но все остальные валялись кто где, хлопая друг друга по плечам, животам, коленям — кто от смеха, кто от безысходности.
— Так, всё. — Пау привстал. — Мне нужны тишина, лед и психолог.
— В этом порядке? — спросила Эмма, всё ещё снимая.
— Я не уверен.
Он посмотрел на неё — она светилась от смеха, щеки покраснели, глаза сияли. И Пау вдруг поймал себя на мысли, что всё это — эта победа, этот хаос, эта безумная сцена — имело смысл. Потому что она была рядом. И потому что у него был выбор — и он сделал его. Он остался. Ради таких вот моментов.
Эмма отняла телефон и посмотрела на него.
— Думаешь, мне стоит выложить это в сторис?
— Только если хочешь, чтобы нас выгнали из страны.
— Отлично. Будет в хайлайтс.
Он вздохнул и, не думая, сказал:
— Я счастлив, что ты осталась.
Она замерла. На секунду. Потом улыбнулась.
— Даже несмотря на музыкальные выступления Педри?
— Особенно несмотря на них.
⸻
Как команда уже нашутилась, почти все разошлись. Атмосфера немного утихла — остались только самые стойкие, а Пау и Эмма задержались.
Барселона за окном словно выдохнула: улицы стали тише, огни — мягче, а внутри маленькой кафешки на углу Пассеч-де-Грасиа уже начали складывать стулья. Официантка, зевая, собирала бокалы и вежливо, но настойчиво поглядывала на последних двоих посетителей.
Пау сидел, откинувшись на спинку стула, и крутил в пальцах ложечку от десерта, который он даже не доел. Эмма — напротив. Уже без телефона, без камеры, без блокнота. Просто она, без рабочего фасада. Глаза уставшие, но яркие, волосы слегка растрёпаны, и щека подпирает кулак.
— Думаешь, Педри уже уснул или поёт кому-то под окном? — лениво спросила она.
Пау усмехнулся.
— Если он ещё где-то поёт, я официально переезжаю в Севилью.
— О, так просто сдаешься?
— Нет. Я просто... стратегически отступаю.
На секунду наступила тишина. Не глупая и не неловкая — уютная, как тонкий плед поверх усталости.
— Знаешь, — начала Эмма, водя пальцем по краю чашки, — сегодня как будто точка. Всё. Финал сезона почти на горизонте. А потом... будто всё может разлететься.
— Ты о предложении? — его голос стал тише.
Она кивнула. Не сразу ответила. Дышала глубже, чем обычно.
— Когда мы были в Милане, я так много думала об этом. Был момент на стадионе, когда они запели после финального свистка... И я поняла, что если бы ушла — я бы потом смотрела на это через экран. И чувствовала бы себя, как будто опоздала на самый важный поезд в жизни.
Пау молчал. Он просто смотрел. Впервые за весь вечер — так, как будто ничего не отвлекало. Не футбол, не шутки, не друзья. Только она.
— Я осталась, — произнесла Эмма, тихо, но уверенно. — Не ради команды. Не ради стабильности. И даже не ради Барсы. А ради того, как я себя чувствую здесь. Среди них. С тобой.
Губы Пау чуть дрогнули. То ли хотел улыбнуться, то ли сказать что-то — но не сделал ни того, ни другого.
— Сложно всё это, — только и сказал он.
— Очень, — согласилась она. — Особенно когда кажется, что если шагнёшь не туда, то всё сломаешь. Или потеряешь кого-то важного.
— Или станешь слишком близко. — Он произнёс это почти шёпотом, будто вслух думал.
Эмма посмотрела на него пристально.
— Ты боишься этого?
Он кивнул.
— Иногда. Потому что знаю, как больно, когда теряешь. И на поле, и вне его.
Она не ответила. Просто потянулась вперёд и, будто случайно, задела его руку. Он не отдёрнул. Не сжал в ответ — просто остался в этом касании. Оно было едва ощутимым, но в нём было больше, чем во всех словах за вечер.
— Я тоже боюсь, — призналась она. — Но не уйти, когда тебя держит что-то настоящее... ещё страшнее.
Официантка наконец подошла, с милой, но усталой улыбкой.
— Извините, chicos, мы уже закрываемся.
— Конечно, да, мы уже уходим, — извинилась Эмма, собирая сумку.
Пау встал, медленно, будто не хотел нарушать тот редкий баланс, что возник между ними.
Когда они вышли на улицу, ночь была прохладной, но не холодной. Барселона дышала лениво, спокойно. Машины проезжали редко. Огни фар отражались в витринах, а воздух пах морем и пылью.
Они шли рядом. Молчали. Иногда этого хватало.
На перекрёстке Эмма остановилась.
— Мне сюда, — сказала она, неуверенно.
— Я провожу.
— Я не против, — улыбнулась она, почти невидимо.
Они пошли дальше. Плечо к плечу. Почти случайно.
Перед её домом Пау снова замолчал. Потом, посмотрев в сторону, сказал:
— Когда у тебя следующий выпуск?
— Завтра. Утро. Монтаж, титры, комментарии от Педри...
— От него точно?
— Он мне уже прислал голосовое. В стиле: «Эмма, вырежи, как я фальшивил, но оставь, как я выгляжу харизматично».
— Это займёт всё видео, — фыркнул Пау.
— Почти. Но он знает, что харизма спасает всё.
Она на секунду задержалась у двери.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не убежал, когда всё стало... ну, сложным.
Он пожал плечами. Но сказал:
— А ты — спасибо, что осталась.
Эмма сделала шаг к двери, потом остановилась. Обернулась.
— Спокойной ночи, Кубарси
Пау усмехнулся.
— Спокойной, колючка
Она исчезла за дверью, а он остался стоять, глядя на неё, будто даже стена не помешала видеть её силуэт.
Барселона спала. Но что-то в воздухе оставалось живым. Таким, что не давало уснуть.
⸻
С наступлением лета 🥳🥳🥳🥳 жара, атмосферные посиделки, теплые вечера снова в деле🌃🌃🌃🌃 (простите за ошибки💔💔💔)