Червонное сердце (р.в.)

При-ют.

Не приют. Каждое слово имеет свое значение, произношение и ассоциацию. Например, словом «солнце» можно согреть и обрадовать, а произнося его, на языке появляется приятный привкус чего-то сладкого и искристого. Слово «дождь» влечет за собой запах мокрого асфальта и сонливость, заставляя больше всего на свете хотеть закутаться в одеяло и включить медленные песни о неудавшейся любви.

А вот у слова «приют» как будто бы не было ассоциаций. Точнее, была лишь одна — пустота. А пустота — это ничто. Следовательно, и ассоциаций у него нет. А зачем существовать слову, если с ним нельзя проассоциировать ничего? Ничего, кроме пустоты. Но ведь нужно было хоть как-то назвать холодную, каменную, серую обитель детской ненависти, агрессии и средоточия одиночества. Так появилось два неприятных, даже несовместимых между собой слога — «при» и «ют».

Сегодня в при-юте был особый день. Особый день для особой его воспитанницы. Правда, максимум, на что она могла рассчитывать — это на дополнительную порцию «десерта», который представлял из себя макароны, сваренные в молоке и посыпанные сахаром. Скорее всего, Элиза просто отдаст это «лакомство» на съедение дворнягам, как она делала уже несколько лет подряд. Сегодня же она сидела, как и всегда, на обшарпанном подоконнике, нервно заплетая свои длинные лоснящиеся черные волосы в косичку. Вот уж что было совсем необычно — воспитательница Лидия Фёдоровна, мерзкая краснолицая толстуха с отвратным характером и патологической ненавистью к детям, была чересчур веселой и загадочно ей улыбалась. Лидия Фёдоровна была тем человеком, если можно так выразиться, которая, если бы не страх перед законом, намеренно не отводила бы детей в укрытие во время воздушной тревоги. В целом, она даже не расстроилась бы, если бы устрашающая железная ракета разнесла в щепки детский дом номер четырнадцать. Главное, чтоб она не задела ее и ее дочурку Оленьку — девятнадцатилетнюю стажёрку из педагогического колледжа. Оленька по весу и степени красноты вечно рассерженной физиономии превосходила даже свою мамашу. И если практика от ее колледжа состояла в том, чтоб с горделивой рожей маршировать коридорами детдома и пугать малышей ремнем, то она великолепно справлялась со своей задачей.

Лидия Фёдоровна на пару с Оленькой были главной Сатаной детдома номер четырнадцать, которые прилагали титанические усилия каждый день, чтоб не поднимать руку на подопечных. И в целом, где-то в 90% случаев у них это получалось. Однако, если же под руку попадалась Элиза, то могли взять верх те самые 10%. А все потому, что Элиза была, как говорят в народе, крайне «аварийной», да еще и дерзковатой персоной. Если попросить ее вспомнить хотя бы один день без происшествий и без зубовного скрежета двух воспитательниц, у нее вряд ли получилось бы насчитать хотя бы час. Хоть это и сущее преувеличение, эта девчонка со своими длинными черными волосами и белой как бумага кожей доставляла неприятности не только себе, но и окружающим. Самое интересное, что совсем не нарочно! Вот вам несколько интересных примеров.

Однажды, когда война начала уверенно разгораться на востоке страны, Элиза очутилась в детдоме. Уже начиная с причины ее появления здесь, ее «удачливость», как бы горько и цинично это ни звучало, явно начала сбоить. Предыдущие воспитательницы, тогда еще живые и даже радушные, печально улыбались и выдумывали самые необычные истории о том, почему ее родители оставили ее. Однако, Лидия Фёдоровна уже тогда своим стакилограммовым авторитетом затмила абсолютно все добрые сказки об улетевших в космос родителях или родителях-моряках-дальнего-плаванья. Своим прокуренным басовитым голосом она бесцеремонно заявила: — Ракета попала в вашу хату. Твои родители померли на месте, а ты каким-то образом выжила. Но тебе, видать, накрепко память отшибло, раз ни черта не помнишь.

Как только зеленые глаза, цветом и размером с настоящие теннисные мячики, наполнились горячими слезами, на голову Лидии Фёдоровны абсолютно случайно свалилась целая гора только вымытой посуды с полки. От боли и негодования женщина выплеснула свои эмоции на рыдающем восьмилетнем ребенке, добротно приложившись толстой ладонью по мягкой белой щеке. Вторая гора посуды, которую она уже сама задела своими жирными складками, не заставила себя долго ждать. На этот раз Лидия Фёдоровна уже не стала поднимать руку на подопечную, а только громко и выразительно выругалась и оставила разбитого плачущего ребенка в столовой среди кучи белых блестящих осколков. В тот день у Элизы начисто опустело и разбилось хрупкое детское сердце. Зато... Что ж, зато пополнился словарный запас.

Вот и о словах есть история! Уже спустя три года в день рождения одной из ее соседок по комнате — противной худосочной Кристины из ранее обеспеченной семьи — с ней приключилась занимательная и крайне мистическая история. Кристина обладала крайне скверным и завистливым характером, однако не была обделена и елейным лицемерием. Она никогда раньше не общалась с Элизой, но почему-то решила позвать ее на празднование дня рождения на детской площадке. Но только с одним единственным условием — девочка должна была, как и все, принести ей какой-нибудь подарок. Элиза не могла даже представить, что такого она могла смастерить в условиях детдома, а остальные три приглашенные девочки не хотели делиться своими секретами. Впрочем, у Элизы было очень хорошо развито воображение и талант к рисованию. Она решила нарисовать Кристину настолько похожей, насколько мог изобразить одиннадцатилетний ребенок. Однако, принеся свой подарок на праздник, ее ожидало разочарование. Мало того, что остальные додумались принести Кристине куда более «ценные вещи» — украденные у других заколки, резинки для волос и даже блеск «Маленькая фея». Так эта малолетняя высокомерная девка еще и обиделась на Элизу за то, что ее рисунок был не похож на нее настоящую.

— Ты специально так сделала! — вдруг по-настоящему обидевшись, выпалила Кристина. — Нарисовала здесь красивую девочку, чтоб все смотрели и видели, что я не такая!

Если бы Элизе в одиннадцать лет было известно слово «комплексы», она бы точно нашлась, как применить его в сложившейся ситуации. Но у нее не было времени на раздумья — крысиные серые глаза Кристины опасно заблестели.

— Я не принимаю этот подарок, но так уж и быть, я знаю, как помочь тебе исправиться, — медленно проговорила она привычно-медовым льстивым голоском, указывая на нарисованные длинные волосы у картинной себя. — Настя, а дай-ка мне ножик.

Уже тогда черные густые волосы Элизы доставали до поясницы, а вот крысиные хвостики Кристины никак не желали отрастать, да еще и выпадали так, словно она была сорокалетней прокуренной неблагополучной теткой. Элиза вмиг догадалась, что хочет натворить ее «подружка», и попыталась поспешно ретироваться, однако ее тут же схватили под руки и поперек талии три девчонки — Настя, Аня и Вероника. Кристина, неумело орудуя ножичком, схватила в кулак копну черных волос и стала без сожаления резать. Элиза со слезами на глазах кричала и в какой-то момент неосознанно прокричала: — Только попробуй еще раз притронуться к моим волосам, у тебя и твои исчезнут!

В этот момент Кристина довольно чикнула ножом по последней прядке и торжественно подняла над головой свою добычу. Элизе же казалось, будто ее прилюдно раздели. Потерянная и озлобленная, она закрыла лицо руками и схватила подаренный соседке рисунок, убегая куда-то на верхние этажи детдома. Иногда ей приходилось засыпать наверху на чердаке, когда ее слишком одолевали эмоции. Там она схватила свои несколько цветных карандашей и со всей злости стала рисовать новый портрет Кристины — зарёванной и полностью лысой. Трогая свои короткие обрубки и проливая по ним настоящие реки слез, девочка уснула. А проснулась сильно раньше детдомовского будильника — от воплей ее соседки. Мигом спустившись в свою комнату, она не смогла сдержать злорадной ухмылки — Лидия Фёдоровна стояла в абсолютном непонимании, глядя, как Кристина безуспешно пытается найти на своей лысой и непропорционально вытянутой голове хотя бы один волосок. Зато густая черная шевелюра Элизы как будто и не покидала ее головы. Вместо уродливых черных обрубков на ней снова росли длинные блестящие локоны. Не сказать, что девочка совсем уж не удивилась произошедшему, но радость за собственное отмщение была гораздо сильнее, чем изумление.

Конечно, со слов Кристины, это «мерзкая Лизка» обрила ей голову, пока та спала. Лидие Фёдоровне было все равно на тот факт, что у Элизы и близко в руках не могло оказаться бритвенного станка — она лишила ее еды на два дня и заперла в отдельной комнате в воспитательском крыле детдома.

И вот, буквально пару дней назад ведь случилось! Таким нельзя поделиться без должной гордости за уже совсем взрослую Элизу. Ее характер благодаря постоянному жестокому обращению со стороны воспитательниц и других «брошенок» — так их за глаза называла Лидия Фёдоровна — сформировался куда раньше и куда жестче, чем должен был. Потому с Элизой к ее шестнадцати годам было тяжело вступить в открытую конфронтацию. Однако, смельчаки все-таки находились. И больше всего их почему-то копошилось у ворот детдома, который так некстати спустя восемь лет после появления в нем Элизы обзавелся соседями — спортивным интернатом. Не изуродованные интеллектом мальчишечьи головы часто можно было заметить снующими за кустами, ибо широкоплечие, но узколобые воспитанники интерната так и норовили подсмотреть за «брошенками». Но Элизе такое внимание было не по душе. Хотя Кристина (с уже отросшими, но такими же жидкими серыми волосами) и ее подружки довольно лояльно относились к такому поведению, ведь думали, что когда-то эти ограниченные недофутболисты обойдут Криштиану Роналду и сделают их жёнами миллиардеров.

Так, в один из на удивление спокойных (что было редкостью после наступления злосчастного шестого апреля) дней Элиза направилась на прогулку. Ей вот-вот должно было исполниться шестнадцать, потому ей разрешалось раз в неделю гулять по тропинке, ведущей в лесок. Лес был не слишком густым и потеряться там было трудно. Однако, Элиза блестяще справилась с миссией «заблудиться в трех соснах». Когда она начала растерянно оборачиваться и громко звать на помощь, из-за кустов появился белобрысый короткостриженый паренёк. Она сразу его узнала — он ухлёстывал за подружкой Кристины по имени Настя, и звали его, кажется, Даниил. На редкость неприятный, с грязными шуточками и неисчезающей сигаретой за правым ухом. Элизе даже казалось, что он и не курил вовсе. Так, носил как аксессуар, чтоб добавить своему комичному образу «крутости».

— Ты следил за мной, что ли? — плохо скрывая сильное волнение и дрожь в коленях, спросила Элиза, нервно теребя прядь волос.

— Не-а, — ответил спортсмен, подзывая из-за кустов своего второго друга. — Просто сегодня явно мой день.

Бесцеремонно и крайне по-свойски он придвинул тонкое тело к себе за талию, от чего глаза девушки расширились, а в легких стало не хватать воздуха, чтоб закричать. В голове была только одна мысль: «На помощь!».

Пока доморощенный насильник пытался расправиться со шнуровкой на синих спортивках, его дружок в придурковатой шапке держал Элизу, не давая ей выбраться. Наконец, у девушки получилось закричать, но ее крик тут же смолк в прижатой ко рту шершавой ладони. От рук парня пахло сигаретами и резиной. Мерзость. Однако, за своими попытками крика девушка не сразу заметила, как Даниил почему-то прекратил борьбу со шнуровкой, а ладонь его товарища на ее лице ослабла. Они оба медленно повернули головы влево, на источник голодного утробного рыка. До сегодняшнего дня никто из них даже не догадывался, что в лесу около детских учебных заведений могут водиться голодные и кровожадные хищники.

Трусливо поджав хвосты и придерживая уже расшнурованные штаны, парочка закадычных дружков бросила Элизу на съедение волку и спешно покинула место несостоявшегося преступления. Однако, вопреки их отменному умению быстро бегать, хищник оказался быстрее. Потому к интернату Даниил возвращался, хромая на правую укушенную ногу, а его товарищ и вовсе пару недель не мог нормально сидеть. К тому же, это приключение стоило им участия в областных соревнованиях по бегу, к которым они готовились несколько трудных и изнурительных месяцев.

Элизе, конечно же, никто не поверил. В то, что Даниил решил изнасиловать ее в лесу. Как и в то, что из того самого леса ее вывел, показав безопасную тропу, здоровенный голодный волк.

Вот за такие неприятности все воспитатели и остальной персонал детдома и невзлюбил Элизу. Но сегодня для них настал самый настоящий праздник и одновременно худший кошмар воспитанницы — ее шестнадцатилетие. По закону, она должна была покинуть стены детдома. Казалось бы, ей следовало радоваться, ведь при-ют вызывал в ней исключительно болезненные и травматичные воспоминания. Однако, осознание того, что ее с минуты на минуту вышвырнут на улицу без возможности вернуться, пугало ее намного больше. Наравне с ним стояла еще жутковатая и многообещающая ухмылка Лидии Федоровны, которая угрожающе надвигалась на нее, заставляя вжиматься в холодное окно.

— Уж не знаю, как тебе так повезло, — начала она с присущим ей снисхождением и отвращением. — Но ты, видать, очень... Удачливая. Сделали тебе подарок на день рождения. Тебя удочеряют.

Брови Элизы поползли наверх. Удочеряют?! Но ведь ей буквально этой ночью, ровно в 02:00 исполнилось шестнадцать лет. Разве был смысл для семьи удочерять подростка? Да еще и такого бедового.

— Сейчас же сотри со своего лица эту тупую физиономию и запомни очень хорошо: тебе ровно пятнадцать лет. Я выдам твоим новым родителям другие документы. Ты очень уж им понравилась, а им кровь из носу нужно исчезнуть из страны. Как ты знаешь, будучи опекуном, у тебя есть весьма законный способ... Короче, побудешь полезной хоть раз в жизни. Да на заграницу посмотришь. Собирайся давай! Через полчаса приедет Вадим Адольфович с женой. Причешись и переоденься. Это очень состоятельная семья, они ведь могут и отказаться от какой-нибудь оборванки.

Как бы Лидия Фёдоровна не старалась, «стереть эту тупую физиономию» с лица у девушки не получалось. Что это значит? Она подделала ее документы, чтоб сплавить какой-то семье? Ей заплатили? Если так, то это имело хотя бы какое-то объяснение. Но почему не любой другой ребенок, которому действительно нет шестнадцати лет? Почему именно она?

Погруженная в эти раздумья, под пристальным надзором Оленьки, прибывшей по просьбе Лидии Фёдоровны, Элиза монотонно складывала свои немногочисленные вещи в маленький ободранный чемоданчик с тремя колёсиками и ненадежно болтающейся ручкой. Застегнув молнию, она с опаской окинула взглядом тесную серую комнату с пятью кроватями, в которой она провела целых восемь лет, остановившись взглядом на одутловатой фигуре Оленьки. Она поджала тонкие белёсые губы с противным налётом от загустевшей слюны в уголках рта и пробормотала: — Пошли.

Они молча поднялись наверх в кабинет директора. Директриса, Вера Михайловна, была крайне ветхой и слабодушной старушкой, которая уже не могла достойно управлять заведением. Всю бумажную волокиту на себя с энтузиазмом взяла Лидия Фёдоровна. Наверное, именно поэтому ей не составило труда подправить дату рождения Элизы.

Помимо нее и старушки-директрисы в комнате стояла парочка. С первого взгляда на них она не внушала совершенно никакого доверия. Муж, или будущий отчим, по имени Вадим Адольфович представлял из себя гору не то отёкших мышц, не то и вовсе жира, с лысой головой и нескончаемым потоком пота, который лился со лба по всему лицу. На руке у него были массивные золотые часы, одет он был в крайне аккуратный, в отличие от него самого, костюм-двойку и белую рубашку с пятнами пота подмышками. Его жена явно сторонилась его, стоя в трех-четырех шагах от мужа. Ее прическа была залита по меньшей мере четырьмя слоями лака. От нее не отставало и ее лицо, спрятанное за слоями тонального крема. Особенно сильно его количество выдавали морщины, которые залегли под глазами из-за слоев консилера. Губы, больше похожие на откормленных силиконом червяков, почти не шевелились, а звуки, которые она произносила, получались слишком свистящими и режущими уши. Она была худощавой и даже какой-то изможденной. Ее платье было неприлично коротким, а каблуки увеличивали ее рост минимум на 12 сантиметров. Как только Элиза вошла в комнату, за ней закрыли дверь и все взгляды обратились к ней. Водянистые глаза Вадима Адольфовича опасно сверкнули, а скользкий язык прошелся по тонким губам. Почему-то этот жест напомнил Элизе о недавнем инциденте с интернатовцем. Глаза Даниила так же заблестели, когда он осознал, что девушка была абсолютно беззащитна. Женщина же окинула ее беглым оценивающим взглядом и что-то записала в своем телефоне. Элиза нахмурилась, не собираясь здороваться с подозрительными взрослыми первой.

— Хорошенькая, — с непривычной для нее интонацией прокомментировал Вадим Адольфович. — Но манерам вы ее, видать, не обучали. Или она немая?

— Элиза, — угрожающе прошипела Лидия Фёдоровна. Но Элиза и не думала идти навстречу. Уж больно ей не нравились эти двое, а в душе поселилось знакомое колючее чувство тревоги.

— М-да... Придется хорошенько проучить девочку, — с каким-то грязным и удивительно удовлетворенным оскалом проговорил мужчина. Женщина по прежнему молчала, ехидно ухмыляясь. Несмотря на внешнее спокойствие, плечи ее как-то странно подрагивали, а сама она постоянно нервно поправляла рукава, натягивая их пониже.

— Она, знаете ли, крайне нелюдимая... Вадим Адольфович, поверьте, при правильном обращении она станет как шелковая, — метая глазами молнии, заверила его Лидия Фёдоровна.

Правильном обращении? Как шелковая? Да что за вселенский заговор здесь вершат эти трое?!

Вадим Адольфович подошел к Элизе близко-близко, и она услышала от него резкий запах какого-то парфюма, который, по идее, должен был перекрыть запах перегара и пота. Его руки, увешанные всевозможными печатками, браслетами и теми золотыми часами, грубо взяли ее за подбородок и повернули голову влево-вправо. Элиза отпрянула и отряхнулась, словно ее окунули в ведро с помоями. Его тонкие губы искривились в обиженной манере и он махнул рукой.

— Давайте бомажку, — командным тоном велел он, исковеркав последнее слово. — Лена, спускайся и грей тачку. Нас ждут. Это не последние бомажки на сегодня.

Элизе казалось, будто ее продают. Как торговцам на черном рынке, ее продавали этой семейке, которая словно покупала себе кота на выставку. Ее «отчим» оценивал ее внешне?! Или что это были за жесты?

Убежать ей не удалось бы. Дверь позади нее была закрыта, а единственные, хоть и неправильные, документы находились в руках ее новоиспеченного папаши. Но это желание возрастало с каждой секундой быстрее. Это тюленеподобное создание, увешанное цацками, и его измученная чем-то самка вызывало только одно чувство — страх. Они внушали тотальное недоверие и каждое их действие словно сопровождалось призрачным шепотом: «Тебе конец».

Элиза будто впала в какой-то транс. Ее беспардонно вытолкали из кабинета директрисы и поволокли за плечо в черную отполированную до блеска Мазду. Вадим Адольфович даже не предложил ей понести ее, хоть и не особо тяжелую, но неудобную полусумку-получемоданчик. Лена, сидящая в салоне, по прежнему молчала. Элиза обратила пристальное внимание на нее, когда та судорожно наносила пудру под правый глаз и тревожно облизывала губы. Девушка ужаснулась, увидев, что у такой напыщенной дивы не оказалось переднего зуба!

Мотор заревел и машина тронулась. Она еще две секунды наблюдала ликующее лицо Лидии Фёдоровны в окне на последнем этаже перед тем, как та скрылась в темноте серых каменных стен. Она повернулась к новым «родителям» и без предисловий спросила: — Куда мы едем?

Вадим Адольфович хмыкнул: — Так ты таки не немая, девочка? Это хорошо. Это даже очень хорошо!

— Н-но ведь... — подала голос Лена. — Ты сказал, она немая, я уже написала им, что...

Мазда резко затормозила, едва отъехав от детдома и остановившись у кромки леса. На августовский пейзаж опускались сумерки, желтеющие от засухи листья поднимались вслед за ветром, образовывая причудливые формы. Элиза старательно следила за каждым дуновением, отключаясь от напряженной и агрессивной беседы. Вадим Адольфович грубо пихал своими опухшими руками в звенящих цацках запуганую жену, говоря о том, что та «путает покупателей».

Как только до ушей девушки долетело слово «покупателей», переключать внимание больше не удавалось. Она медленно повернула голову и встретилась взглядом с мужчиной в зеркале заднего вида. Машина снова начала ехать вдоль опушки, а Вадим коварно усмехнулся.

— Ты так не пугайся, девочка... Как тебя там... Ты, девочка, очень красивая. Все мужчины любят красивых девочек. Ты, девочка, радоваться должна. Ты вот, девочка, кому нужна была б после детдома? Никому. Ты вон, двух слов связать не можешь. А там, глядишь, тебе и это не понадобится! Такие красивые девочки, как ты, по-другому зарабатывать должны. А как ты не будешь никакую пользу приносить, так быстро сгинешь. А так гордиться, девочка, можешь! Ты открыла дорогу в мир мне и моей женушке! Черт бы побрал этих президентов с их грёбаными законами и бомажками...

Зарабатывать? По-другому? Она не ослышалась? Мало того, что Лидия Фёдоровна продала ее этому тюленю-извращенцу, который явно не пренебрегал возможностью выпустить пар и приложиться кулаком к постоянно поправляющей макияж Лене! Их семейка, видимо, далеко не последняя ее остановка в этом путешествии...

— Мы с тобой, девочка, многого добьемся. Я уеду из этой проклятой страны и буду жить припеваючи, а Ленка — мамка твоя, получается, — будет на мои денежки лежать на пляжу да попивать шампанское. Пробовала уже шампанское, девочка?

Элиза отрицательно покачала головой, впервые в жизни понимая, что это не время и не место показывать свою вспыльчивость и характер. Она оглянулась по сторонам и ее рука инстинктивно потянулась к ручке на двери машины. Не успела она дернуть ее на себя, как защелки резко захлопнулись, а Вадим Адольфович сменил свое настроение на более строгое и угрожающее.

— Ты мне, девочка, представлений тут не устраивай. Я, знаешь ли, злиться очень не люблю. Ты мне благодарна должна быть! Я тебя, девочка, от ракет подальше увезу! Будешь себе жить, горя не знать! В Стамбуле солнечно, жарко, спокойно... Да и человечек-то, которому ты предназначаешься, не такой как все. Ой, не такой... Пылинки с такой девочки-то сдувать будет, ой, как будет... Любит он наших, славянок. Хотя, ты и не особо похожа на славянку... Но ему очень уж твои глаза зеленые в душу запали. Что тут говорить, вот она — настоящая русская красавица!

В груди что-то вспыхнуло. Как будто сталеплавильная домна в один миг разгорелась докрасна и наполнила весь организм едким дымом. У Элизы даже голова пошла кругом, от прилива неконтролируемой ярости ей стало жарко и душно в машине. Вадим Адольфович, удовлетворенный ее молчанием, переключил фокус внимания на странно тарахтящую машину.

— Твою мать, новехонькая ж детка... А с мотором-то что?!

Машина тем временем постепенно начинала сдавать обороты. Сначала в салоне стало нестерпимо жарко. И без того обтекающее потом лицо «торговца» — если не сказать иначе — покрылось крупной росой, а его жена начала активно обмахиваться каким-то глянцевым буклетиком. На нем было большими красными буквами написано Turkish Airlines. Окна в машине запотели, и Вадим Адольфович предусмотрительно заглушил мотор.

— Эй, — обратилась к нему Элиза. Следом за этим невоспитанным обращением изо рта последовало облако густого дыма.

— Ты... — заметив это, мужчина закопошился и отстегнул ремень безопасности, словно готов был броситься наутек от загадочной девчонки. — Это что за фокусы?

— Я не русская, — по слогам проговорила Элиза. В ту же секунду приборная панель взялась ярким пламенем. Языки жадно облизали сначала и без того сожжённые блондом волосы Лены, а затем с аномальной скоростью начали охватывать весь автомобиль. Вадим Адольфович завопил, подобно резаному поросенку, и выскочил из автомобиля, даже не удосужившись помочь своей жене. Пользуясь ситуацией, Элиза схватила свой полупустой чемоданчик и пулей выпрыгнула из Мазды, со всех ног несясь в самую чащу леса. Где-где, но в машине у этого мерзавца, который вез ее на «смотрины» к покупателю, было всяко опаснее, чем среди хвойных деревьев и даже волков.

— А ну стоять, мелкая дрянь! — игнорируя попытки Лены выбраться из горящего автомобиля, он понесся вслед за убегающим «товаром». Кажется, его план терпел грандиозное поражение.

Нельзя было не отметить, что для своего веса Вадим Адольфович бежал довольно быстро. Однако, его замучила одышка. Впрочем, спустя несколько сотен метров эта зараза настигла и Элизу. Пытаясь восстановить дыхание, она спряталась за широким стволом секвойи и стала прислушиваться. Увы, но громкая ругань не отставала от нее. Вдалеке послышался вой сирены. Просто чудесно, еще и воздушная тревога. Хотя, сейчас ракетная атака казалась ей просто жалким подобием настоящей, реально угрожающей конкретно ей опасности. Вадим Адольфович продолжал рыскать среди стволов и шишек, ругаясь себе под нос и подзывая Элизу.

— Девочка, кончай мне тут этот цирк! Живо выходи, я все равно найду тебя... Девочка, я не стану наказывать тебя, ну же...

После этой фразы звуки его шагов будто стихли и исчезли где-то в другой стороне. Простояв за деревом еще пару минут, Элиза уже готова была бежать дальше. Но вдруг ее глаза инстинктивно расширились, услышав хруст веток совсем близко, в полуметре от нее. Не успела она повернуться, как черные волосы оказались зажаты между грязными взмокшими пальцами. В этот раз она не стушевалась. Она закричала. Закричала, что есть сил. Вместе с этим надрывным криком изо рта повалил не то пар, не то дым.

— Да что ты за тварь такая... — пребывая в шоке от увиденного, пробормотал Вадим Адольфович, скручивая ее пополам. Элиза же, находясь в абсолютном состоянии аффекта, продолжала кричать, не замечая, как глаза застилает багровая пелена. Крик и попытки вырваться из цепкой хватки отнимали у нее последние силы. Широкая рука перехватила ее поперек горла, пытаясь не то задушить насмерть, не то отобрать последний шанс на побег. Одно радовало — она понимала, что сегодня она точно не попрощается с жизнью. Кто-то ждал ее живой. Кому-то должны были отдать не бездыханное тело, а живого человека. Подумать только! Вот уж не думала она, что однажды ее жизнь спасет то, что какой-то богатый дяденька ждет свой «товар» целым и невредимым.

Элиза и не заметила, как перестала кричать. На смену ее воплям пришло приглушенное басовитое рычание, а кисть Вадима Адольфовича постепенно ослабляла хватку. Ее тело упало на шелестящий настил из сухих листьев. Перед тем, как окончательно потерять сознание, она успела услышать болезненный рёв своего мучителя и звук захлопывающейся волчьей пасти.