Доминика из долины оборотней

   1 ноября 2020 года, воскресенье, день седьмой

–  Что? – Фрэнк, похоже, усомнился, верно ли он меня расслышал.

–  Я сказала, что услышала мысли Миссис Клювдии. Кажется.

–  Невероятно... И что же она подумала?

   Я попыталась пожать плечом, но всё, что у меня получилось – слегка вздрогнуть.

–  Сначала она повторяла: «Еда? Еда?», а потом так печально: «Еда нет...», и уплыла.

–  «Еда нет»? Да она, похоже, француженка, – улыбнулся Фрэнк.

–  Скорее, у неё просто мысли примитивные, и их строение – тоже, – задумалась я.   Фрэнк оглянулся, видимо, найдя глазами утку.

–  А что она думает сейчас?

–  Ничего. А тебя, похоже, не особо это удивило.

–  Муж Энжи умеет читать мысли.

–  Вампир?

–  Да. Так что телепатия не является для меня чем-то невероятным. Значит, вот какой дар тебе достался.   – Точно. Дар! Мы же получаем свой дар после перерождения. Ну, те из нас, кто его получает, таких меньшинство. Странно, обычно это связано с органами чувств. А у меня...

–  И у тебя тоже связано с органами чувств. Ты просто теперь чувствуешь немного больше, чем остальные.

Кстати, а сейчас ты что-то слышишь?

–  Сейчас – нет. Наверное, всё, что хотела, миссис Клювдия уже подумала.

–  Интересно... Вон там снова сидит лиса, видишь? – Фрэнк развернулся, и в этот раз я тоже увидела лису,прячущуюся в кустах. – Она так внимательно за нами наблюдает. Неужели и у неё ни одной мысли в голове?

–  Я ничего такого не слышу. Может, я могу слышать только мысли уток?

–  Это было бы странно. Думаю, просто твой дар ограничен расстоянием. Ты услышала Миссис Клювдиютолько тогда, когда она подплыла к тебе довольно близко. Ни до, ни после ты ничего не слышала.

–  Значит, нужно подождать, когда она подплывёт к нам снова? Чтобы проверить.

–  Или попросить Рэнди привести сюда Лаки.

–  Не стоит её дёргать лишний раз. У неё и так забот полон рот, с такой-то семейкой. А она ещё успела и нас стобой покормить. Рэнди, похоже, старается позаботиться обо всех вокруг. У неё такое большое сердце.

–  Да, Рэнди удивительно заботлива. Ладно, ты права, не будем её дёргать.

–  Тем более, что такими темпами выздоровления я скоро всё равно вернусь в посёлок. А так не хочется...

–  Почему?

–  Там... голоса. Шум просто несмолкающий. Как у вас головы не разрываются?

–  Мы отстраняемся.

–  Как?!

–  Я научу тебя. Это не так уж и сложно, если немного потренироваться. Ты просто мысленно ставишь вокругсебя «стеклянную стену», звуконепроницаемую. И слышишь только тех, кто находится внутри. Диаметр регулируешь сама.

–  А остальных не слышишь?

–  Нет, и их слышишь, конечно. Ушами. Но мозг это уже не воспринимает. Это просто негромкий фоновый гул,который со временем перестаёшь замечать. Как шорох волн или пение птиц. От этого ты могла отстраняться даже будучи «человеком». Дело привычки.

–  А ведь и правда! Я только после этих твоих слов сообразила, что вокруг нас полно птиц. Но я просто незамечала этого прежде, как будто их тут и не было. Привычка. Белый шум. Я, похоже, тебя поняла.

–  Научиться этому будет непросто. И поначалу тебе будет сложно находиться среди большого количестванарода. Потребуется время, чтобы научиться «ставить стену», а потом и удерживать её. Но ты обязательно научишься.

–  Я понимаю, что будет непросто. Вот сейчас я обратила внимание на птиц, и теперь никак не могу вновьотстраниться от их пения. А поют они намного громче, чем раньше.

–  Это ты слышишь их лучше, чем раньше. Но если ты отвлечёшься, то снова перестанешь их слышать. Точнее– замечать.

–  Ага, вот только если ты стараешься о чём-то не думать, то думаешь только об этом. Хорошо хотя бы, что яне слышу ещё и их мысли – вот был бы кошмар! Сочувствую мужу Энжи – мало ему голосов наяву, так ещё и мысли всех окружающих. Он на большом расстоянии их слышит?

–  Да, в несколько миль. Но он тоже умеет отстраняться. И от слов, и от мыслей.

–  Это хорошо. Полезное умение. Но мне всё равно не хочется возвращаться в посёлок, где так много народа.Жаль, что нельзя остаться здесь. Было бы здорово – и тихо, и ломать тут особо нечего, я же теперь всё ломать буду, да? Но...

–  А что, мысль неплохая. Место тут чудесное и достаточно уединённое. Холода ты и раньше не боялась, атеперь – и подавно. Здесь вполне можно расположиться с удобствами.

–  Кстати, об удобствах, – мой организм, словно среагировав на это слово Фрэнка, дал мне знать об ещё однойнасущной проблеме, которая прежде как-то отодвигалась на второй план. – Похоже, нам всё же придётся позвать Рэнди.

–  В чём дело, Солнышко? Если нужно, я её позову.

–  Так не хочется её дёргать... Но больше ни с кем из женщин у тебя «связи» нет... Впрочем, можно попроситьРэнди прислать сюда Оливию.

–  А я точно не смогу тебе помочь?

–  Нет! – мне удалось покачать головой, хотя со стороны это, наверное, выглядело как вибрирование, не более.

–  Мне нужна женщина. Мне надо... – я зажмурилась и одними губами произнесла: – Пописать.

–  Так в чём проблема? Писай.

   Я открыла глаза и укоризненно взглянула на Фрэнка. Обязательно было произносить это вслух?

–  Прямо здесь?!

–  Солнышко, мы в воде, посреди пруда. Тебе даже трусики снимать не нужно – на тебе их нет.

   Мои, уже почти остывшие щёки, вновь полыхнули жаром.

–  Ну, не у тебя же на руках! – едва ли не простонала я, умирая от смущения. – И... и не здесь же, где мы стоим.Ну, так нельзя же. Я не смогу!

   Ну, как, как ему объяснить, что одна мысль о том, что он будет стоять в воде, где плавает моя моча, приводила меня в ужас? Впрочем, до него, кажется, дошло.

–  Хммм... Кажется, у меня есть план. Только тебе придётся капельку потерпеть.

   О чём это он? Что мне придётся терпеть? В смысле – подождать? И тут я поняла, что Фрэнк имел в виду – он вышел на берег, и без мягкой поддержки воды моё тело заныло сильнее под собственной тяжестью. Неужели Фрэнк решил отнести меня куда-нибудь, где есть туалет? Но не успела я расстроиться от того, что была вынута из ласковых объятий пруда, как Фрэнк прошёл вниз по течению реки, миновав плотину, и вновь опустил меня в воду, на этот раз положив на мелководье так, что моя голова осталась на берегу, а всё тело погрузилось в воду с очень даже заметным течением.

–  Вот, Солнышко, теперь ты уже не у меня на руках, я даже могу отойти. И течение сразу всё унесёт. Давай, ненужно зря терпеть. Всё, я отошёл.

   Мне не было видно Фрэнка, но его голос звучал откуда-то с другого конца поляны. Действительно, к чему терпеть? Я подняла глаза не облака, плывущие по небу, и расслабилась. Блаженство! Как же мало нам порой нужно для счастья!

   Но всё же скорее бы у меня руки-ноги отживели, а то это всё так унизительно. Ладно, надеюсь, к тому времени, когда котлетка в дорогу попросится, я уже буду твёрдо стоять на своих двоих.

–  Я всё, – оповестила я Фрэнка.

–  Обратно в пруд? – поинтересовался он, подхватывая меня на руки.

–  Да. Там так хорошо. Мягко...

–  Забавное определение. Что ж, пойдём туда, где мягко.

   И вот ласковая колыбель воды снова приняла меня, поддерживая, утихомиривая боль, снимая остатки жара. Я блаженно расслабилась, прижмурилась и вдруг широко зевнула.

–  Ой, извини! Не понимаю, почему меня вдруг стало в сон клонить? Я же проспала двое суток...

–  Ты не спала, ты была без сознания. И пробуждение твоё было экстремальным, произошло оно раньше, чеморганизм был к этому готов. Но теперь ты попила, поела и... хм... расслабилась, и больше нет никаких предпосылок для того, чтобы бодрствовать и дальше. Так что, поспи, Солнышко, если тебе этого хочется.

–  Но... но как же? Я буду спать, а ты что, так и будешь стоять и меня держать?

–  Конечно. Я ведь всё равно бы тебя здесь держал, неважно, спала бы ты или нет. К тому же, если ты уснёшь,то не будешь чувствовать боль. А когда проснёшься – всё уже пройдёт. Я надеюсь, что пройдёт.

–  Ла-адно... – зевота напала не на шутку. Вроде бы только что была вполне бодрой, если можно так назватьсостояние, когда и пальцем-то пошевелить получалось с трудом, а сейчас словно бы снотворного выпила. Наверное, Фрэнк прав – моё пробуждение было нужно лишь для того, чтобы я удовлетворила все свои естественные потребности, в первую очередь – жажду, конечно, но после этого проявились остальные две, которые в каком-то смысле держали меня в тонусе. Теперь же ничто не мешало мне снова отправиться в царство Морфея. И на этот раз это будет именно сон, а не забытьё.

–  Вот и славно. Закрывай глазки и засыпай.

   Я послушно закрыла глаза, точнее, они сами закрылись, без малейшего усилия с моей стороны. Прохладные губы нежно коснулись моих век, а потом я услышала тихую колыбельную, которую напевал любимый голос. Под неё-то я и уснула.

   * * *

   2 ноября 2020 года, понедельник, день восьмой

   Я открыла глаза и увидела над собой звезды. Было по-прежнему светло, но на небе раскинулись мириады созвездий – раньше я столько не видела. Удивлённо уставившись на нереальную картину, я машинально потёрла лоб, и только потом сообразила, что это не потребовало от меня никаких усилий.

   Кажется, я снова начинаю владеть своим телом! Решив проверить это, я подвигала ногами – и они меня послушались! Во всяком случае – они двигались так, как я хотела!

–  Получается! – обрадованно воскликнула я.

–  Да, я знаю, – в голосе Фрэнка явно слышалась улыбка. Тут я осознала, что другой рукой я крепко обнимаюего за шею. Похоже, сон не помешал мне воспользоваться возвращением подвижности и крепко прижаться к нему. Я тут же обвила его шею второй рукой – идеально!    – Долго я спала?

–  Около двенадцати часов. И это замечательно, поскольку температура твоя за это время упала до нормальной.   И в подтверждение этих слов тёплые губы коснулись моих губ лёгким поцелуем. Именно тёплые, а не прохладные, как прежде. Похоже, мой жар окончательно спал.

–  Как ты себя чувствуешь, Солнышко?

–  Голодной. И хочу пить. И ещё... – Я запнулась, но Фрэнк меня прекрасно понял.

–  Ага, давай начнём с «ещё». – И он направился к берегу.

–  Сейчас ночь, да? – я снова взглянула на небо, нехотя отрываясь от любимого лица.

–  Глубокая. Думаю, часа два ночи, может, три.

–  Наверное, сейчас уже можно вернуться в посёлок, да? Все спят, значит, такого шума уже не будет?

–  Вернуться в посёлок? Значит, всё это уже не нужно? И твои родственники зря старались?

   Проследив за взглядом Фрэнка, я повернула-таки голову и увидела на поляне большую палатку, практически шатёр. Откуда она тут взялась?

–  Её установили, пока ты спала, – верно истолковав мой удивлённый взгляд, пояснил Фрэнк, усаживая меня вреку на мелководье. Именно усаживая, а не кладя. И я вполне уверенно сидела. – Ты ведь хотела остаться здесь. Я обсудил это с Гейбом и твоими родителями – Рэнди была между нами связующим звеном. Оказалось, что не только ты захотела в первые дни после перерождения пожить в безлюдном месте, где тише и меньше шансов что-то сломать. И на такой случай у твоих родственников хранится парочка палаток.

–  И я даже не проснулась, пока всё это здесь устанавливалось? – удивилась я.

–  Нет, ты спала, как сурок. Видимо, это было тебе, действительно, очень нужно.

   Закончив своё небольшое, но важное дело, я решила встать сама – ведь ноги-то меня уже слушались. Оказалось – не совсем. То есть слушаться-то они слушались, но были совсем слабыми, как и руки, которые дрожали и подгибались, когда я опиралась на них, пытаясь встать. В результате пары попыток и падений я оказалась стоящей на четвереньках, после чего была подхвачена Фрэнком.

–  Почему меня ноги не держат? – недоумевала я. – Я же могу ими двигать. Я думала, что уже в порядке...   – Не всё сразу, – покачал головой Фрэнк. – Вспомни, полсуток назад ты и пальцем пошевелить не могла. Твой организм «разбалансирован», и ему нужно время для перенастройки. Всё нормализуется, поверь. Мы все через эти стадии прошли, просто намного быстрее.

–  Но ведь когда я обратилась, я смогла двигаться быстро, и даже оттолкнула папу. Почему же сейчас не могу.

–  Я не знаю. Ты уникальна, и почему твой организм ведёт себя так, а не иначе – загадка. Могу лишьпредположить, что в тот момент у тебя был запредельный выброс адреналина, он-то и помог тебе продержаться.    – Наверное... – Я стала припоминать, что тогда чувствовала. – Когда мне удалось остановить папу, то я сразу стала терять силы. У меня ещё была мысль, что я должна добраться до тебя и закрыть собой – не станет же папа нападать на тебя, рискуя меня поранить. И когда я до тебя добралась, то выключилась, поскольку моя миссия была закончена. Всё сходится. Хотя жаль, что ноги меня всё ещё не держат.

–  Ничего, думаю, к утру всё наладится. А сейчас – ты хотела попить и поесть. Где предпочитаешь это делать –в палатке или снова в воде. Как ты вообще себя чувствуешь.

–  Пожалуй, в палатке. – Я произвела мысленную ревизию. – У меня практически уже ничего не болит.

Чуть-чуть ноет голова, небольшая слабость – я не замечала этого, пока не попыталась встать, – и жара тоже нет.

Лучше в палатке.

–  Договорились. – И Фрэнк занёс меня в просторную, жёлто-красную палатку, такую большую, что он могстоять там, не нагибаясь.

   Я огляделась по сторонам. У дальней стены лежали две надувных кровати, с постелью, подушками и одеялами. Сбоку от них стоял раскладной стол и два таких же стула. На столе стояли термос, кружка, бутылки с водой, какой-то большой свёрток и несколько контейнеров. Рядом стояла этажерка с кучей посуды. У другой стены противоположной «кухонной», как я её мысленно окрестила, стояла ещё одна этажерка со стопками одежды и несколько больших картонных коробок, их содержимого я не видела.

–  Зачем нам столько тарелок? – удивилась я.

–  Ты перебьёшь и переломаешь бо?льшую часть того, что здесь находится, пока приспособишься к своемуновому телу. Не волнуйся, посуда самая дешёвая, никаких фамильных сервизов.

   Выдвинув ногой один из стульев на середину палатки, Фрэнк усадил меня на него, а потом отошёл к другой стене палатки и взял из стопки большое полотенце и огромную футболку.

–  Тебе нужно переодеться, – сказал он, подходя ко мне. – Я могу помочь тебе или, если ты стесняешься,позову кого-нибудь из женщин – теперь у меня есть с ними мобильная связь.

–  Зачем кого-то утруждать, да ещё среди ночи? Я и сам справлюсь.

–  Ну, сама, так сама, – усмехнулся Фрэнк, положил вещи на другой стул, который пододвинул ко мне, а самотошёл к столу и стал что-то там делать, демонстративно повернувшись ко мне спиной.

   А я принялась за дело. Сначала нужно вытащить из-под себя тот край футболки, на котором я сижу. А для этого нужно привстать со стула. Ладно, пусть ноги меня ещё толком не держат, но приподняться на полдюйма я смогу. Взявшись за подол футболки, я попыталась оторвать зад от сидения. Не получилось. Ладно, руки у меня вроде немного сильнее – могла же я обнимать Фрэнка. Я взялась одной рукой за спинку стула, опёрлась на неё – и раздавила дерево в щепки.

–  Проблемы? – не оборачиваясь, поинтересовался Фрэнк.

–  Никаких, – тут же ответила я.

–  Это хорошо, – в его голосе ясно слышалась улыбка, но он продолжал стоять ко мне спиной, давая полнуюсвободу действий.

   Так, ладно, встать пока не получается. Может, просто вытянуть ткань из-под попы? Я аккуратно потянула подол, и он остался у меня в руках. ААААА! Да что же это такое?! Ладно, успокойся, Ники, ничего страшного.

Ты сможешь.

   Раз уж футболка всё равно была испорчена, я просто содрала её с себя. Ткань расползалась под пальцами, словно была не тканью, а мокрой папиросной бумагой. Избавившись практически от всей футболки – кроме того куска, на котором сидела, – я взяла полотенце и стала вытираться. Через пару движений у меня в руках оказались клочки полотенца! Да что же это такое?

   Слезы готовы были брызнуть у меня из глаз, но я взяла себя в руки, ещё пару раз провела по своему телу тем, что только что было полотенцем, окончательно превращая его в лохмотья, и кинула то, что осталось, на пол, к ошмёткам футболки. Сойдёт. Теперь – одеться. Начать я решила с футболки, которой было предназначено сегодня стать моей пижамой, хотелось скорее прикрыться, ведь я осталась абсолютно голой.

   Осторожно, помня про участь, постигшую моё предыдущее одеяние, я взяла её и стала аккуратно надевать через голову. В итоге моя голова просто прошла сквозь ткань, а часть подола вновь осталась у меня в руке. Не удержавшись, я всхлипнула от отчаяния, и это, видимо, послужило сигналом для Фрэнка. Потому что в следующую секунду я уже сидела на соседнем, сухом стуле, тщательно вытертая и одетая в целую футболку и трусики, а Фрэнк стоял позади меня, вытирая мои волосы. Им он посвятил больше времени, а всё остальное сделал так молниеносно, что я даже застесняться не успела.

–  Как у тебя это получается?! – я от всей души недоумевала, поскольку на собственном опыте убедилась,насколько это сложно.

–  Века тренировок, – откладывая полотенце и беря в руки расчёску, ответил он мне. – И ты научишься, поверь.

А я тебе помогу.

–  Я чувствую себя совершенно беспомощной, как младенец. Стоять не могу, одеться сама не могу, всёломаю...

–  В каком-то смысле ты и есть младенец. Для тебя, для твоего тела, началась новая жизнь, ты словно бызаново родилась. Так что теперь тебе опять, как в детстве, придётся учиться владеть своим новым телом. А пока – что ты предпочитаешь? Воду, морс или колу?

–  Морс.

–  Вот, держи. Начнём пока с металлической кружки, потом перейдём на фаянсовую посуду.

–  Может, начать с пластиковой, одноразовой? – спросила я, аккуратно, словно хрустальный бокал, беряобеими руками кружку с морсом и поднося к губам. – Её хотя бы не жалко.

–  Нет, пластиковая не подходит, ты её сейчас просто не удержишь, сомнёшь. Будем двигаться постепенно, отсамого твёрдого к более хрупкому, – себе Фрэнк налил воду в стеклянный бокал и с удовольствием выпил её, потом налил ещё. Бедняга, сколько же он не пил?

   Отставив бокал, Фрэнк перенёс меня вместе со стулом к столу, на котором уже были расставлены тарелки с разнообразной едой.

–  Предлагаю начать с супа, пока он ещё тёплый. Вне термоса он быстро остынет, – Фрэнк протянул мнеложку, я взяла её и смяла в руке. Совершенно спокойно, он забрал её и протянул мне другую.

–  Представь, что эта ложка не металлическая, а вырезана из бумаги.

   Я осторожно взяла её, вспомнив, как в начальной школе мы делали посуду из папье-маше. Блюдце, чашечка и чайная ложечка выглядели почти как настоящие, но были неимоверно лёгкими, легче игрушечной посудки, бывшей у меня тогда. Представив, что держу в руке ту самую ложечку, я обнаружила, что могу держать её в руке, не ломая. Аккуратно зачерпнув суп, я поднесла ложку к губам, продолжая думать про папье-маше, и у меня всё получилось. Дождавшись, пока я сделала несколько вполне успешных глотков, Фрэнк выпрямил первую ложку, уселся напротив меня и тоже принялся есть суп. Он так и оставался в мокрых брюках и кроссовках, а так же, как я заметила, в обычных, черно-серых носках.

–  А куда подевались те красивые носочки? – полюбопытствовала я.

–  Лежат в комоде в моей комнате. Теперь у меня есть альтернатива – отец и Роб, улетая, оставили мне своюодежду, у нас ведь практически один размер. Но твой отец отказался забирать эти очаровательные вещички, сказал, что владельцу они больше не нужны.

–  Интересно, чьи же они? Я просто не представляю, кто из наших мужчин мог такое носить. Нужно будетспросить у папы, у кого он раздобыл это чудо.

–  Обязательно спроси, мне тоже очень интересно. И должен же я поблагодарить того, кто поделился со мнойсвоим гардеробом.

   Доев суп, мы принялись за остальное. Котлеты Рэнди, их я узнала, фирменные пирожки Клер с бататом и грибами, жареные куриные окорочка и отбивные неизвестного происхождения – всё было хоть и холодным, но тем не менее, очень вкусным. Мы вдвоём быстро смели всё со стола, причём я ела практически вровень с Фрэнком. Ещё одно подтверждение моей взрослости, если бы оно было мне нужно. Кстати, Фрэнк предложил мне не заморачиваться с вилкой, а есть руками, что я и сделала, получив при этом от еды ещё большее удовольствие.

   Под конец Фрэнк развернул лежащий на столе свёрток. Под полотенцем оказалось несколько слоёв газеты, потом полотняная салфетка, а под ней – мамины блинчики. Тонкие, нежные, ещё тёплые, промазанные растопленным сливочным маслом – всё как я любила. Пока я, повизгивая от восторга и предвкушения, пыталась свернуть верхний блин треугольником, безбожно рвя его при этом, Фрэнк, жестом фокусник, достал откуда-то баночку со сметаной. И, несмотря на то, что мы только что схомячили уйму еды, мы так же быстро разделались со стопкой блинчиков в восемь дюймов высотой. (* 20,3 см)

   Когда с ужином было покончено, я поинтересовалась, когда Фрэнк спал в последний раз. Он выглядел идеально прекрасным, как всегда, но его лицо показалось мне слегка осунувшимся, что ли. Узнав, что он не ложился со дня моего перерождения, я настояла, чтобы он немедленно лёг спать, особенно учитывая, что и предыдущие ночи он спал вполглаза, удерживая меня, чтобы я не начала ворочаться и не задела рану.    – Но ты же только что проснулась, – попытался он возразить. – Если я усну, кто будет присматривать за тобой?

–  А я тоже лягу, – ответила я. – Сейчас ночь, так что лучше мне не сбивать график и постараться ещё немногопоспать.

–  А вдруг тебе что-то понадобится? – не сдавался он. – Ты же пока даже ходить не можешь.

–  Если что-то понадобится, я тебя разбужу, – заверила я его. – Уж голосом-то я сейчас прекрасно владею. Всамом крайнем случае я тебя укушу.

–  Да, это выход, – серьёзно покивал головой Фрэнк. После чего подошёл к одной из импровизированныхкроватей и перетащил её к другой так, что получилась одна «двуспальная». – Это чтобы было удобнее кусать, – пояснил он мне.

–  Конечно, – закивала я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица. – Исключительно для этого.   Потом Фрэнк взял какую-то одежду и полотенце, вышел из палатки, вернулся через секунду босиком и в пижамных штанах, подхватил меня на руки и аккуратно уложил «к стеночке», а сам улёгся с краю, словно собирался даже во сне оберегать и защищать меня. Я видела, что он уже с трудом держит глаза открытыми, но он всё же сначала аккуратно укрыл меня, поправил мне подушку и только потом расслабился. Уснул он в ту же секунду, как его голова коснулась подушки, а я лежала и любовалась его лицом. Сначала оно было спокойным, расслабленным, но через какое-то время напряглось, нахмурилось. Фрэнку явно снилось что-то тревожное, и я попыталась прогнать от него дурной сон.

   Осторожно, едва касаясь, я стала гладить кончиками пальцев его лоб, переносицу, щёки, тихонько шепча:

–  Всё хорошо. Я с тобой. Это только сон. Всё хорошо.

   Словно услышав меня, Фрэнк заметно успокоился, его лицо разгладилось, а потом он вдруг подхватил меня и, затянув на себя, перевернулся на спину, а я оказалась лежащей на его груди. Закутав меня в объятия и поцеловав в макушку, он удовлетворённо пробормотал: «Моя! Не отдам!», после чего пристроил мою голову у себя под подбородком и уже спокойно засопел дальше. Уж не знаю, что ему снилось, но моё присутствие явно его успокаивало. Поэтому я чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее, и осталась лежать на своём «живом матрасе», в его объятиях.

   Повернув голову, я, сквозь откинутый полог входа, рассматривала часть поляны, пруд, деревья на другом берегу и кусочек неба. Зрелище было невероятным – я могла видеть каждую травинку, каждую ползущую по ней букашку, жуков-водомерок, рассекающих гладь пруда, листья на деревьях. Было светло, удивительно светло для глубокой ночи. Я знала, что моё зрение изменится, раньше я просто видела в темноте, теперь темнота исчезла, но увидеть воочию то, о чём раньше лишь слышала, было просто потрясающе.

   Кроме того, обострился мой слух. Здесь, вдали от посёлка, да ещё и ночью, это было не страшно. Я слышала шелест каждого листика по отдельности, а так же топот крошечных существ, копошащихся в траве, хотя теоретически всё это должно было быть заглушено водой, падающей с плотины, и скрипом мельничного колеса. Но не заглушалось. Я воспринимала каждый звук по отдельности, что было удивительно. И хотя звуки из посёлка сюда не долетали, я слышала сонные вздохи спящих животных на наших фермах – они были ближе. Но всё это не раздражало, скорее наоборот – успокаивало. Звуки спящей природы умиротворяли, навевали сон. Я поняла, что начинаю дремать, хотя проспала перед этим больше полусуток. Ещё какое-то время я прислушивалась к ночным звукам, пока плавное покачивание груди Фрэнка под моей головой, а так же ровный стук его сердца под ухом окончательно не усыпили меня.

   «Еда? Еда?» – раздалось у меня практически над ухом, заставив открыть глаза. Палатка была залита солнечным светом – наступило утро. Я с улыбкой повернула голову и встретилась глазами с уткой, топчущейся возле нашей постели. Её утята шныряли по палатке, с любопытством исследуя новое место и уже успев оставить на полу явные знаки своего здесь пребывания.

   Оглядевшись, я поняла, что так и проспала всю ночь на груди Фрэнка. Сейчас он лежал, раскинувшись, одна его рука была заброшена за голову, вторая откинута в сторону, он спокойно сопел, не обращая внимания на незваных гостей и моё ёрзание.

   Я осторожно сползла с него и встала, с радостью убедившись, что ноги теперь меня прекрасно держат. Взяв со столика оставшийся хлеб – мы не особо налегали на него, отдавая предпочтение мясным продуктам, – я показала его утке и вышла из палатки на поляну.

   «Еда! Еда!» – послышалось у меня за спиной несколько голосов.

   «Где? Где?» – один явно диссонировал с остальными, одновременно из палатки раздалось перепуганное кряканье, переходящее в писк.

–  Миссис Клювдия, а ты, похоже, одного детёныша потеряла, – обратилась я к утке, которая ужеотреагировала и тоже стала громко крякать, подзывая заблудившегося утёнка.

   «Сюда! Сюда!» – раздалось у меня в голове. Из палатки вылетел потеряшка, со всех своих коротких ножек бегущий к нам.

   «Еда?» – утка сразу же вернулась к более насущной проблеме, продолжая гипнотизировать куски хлеба у меня в руке.

–  Еда, еда, – подтвердила я и стала крошить хлеб на траву.

   «Еда! Еда! Еда!» – наперебой радовались утки.

   Когда хлеб закончился, миссис Клювдия вновь перешла на вопросительную интонацию.

   «Еда?»

–  Нету больше еды, – я развела руками, показывая пустые ладони. – Ты ещё какие-нибудь слова знаешь?   «Еда нет, – констатировала утка и тут же потеряла ко мне интерес. – Плавать!»    Развернувшись, она потопала к берегу.

   «Плавать! Плавать!» – наперебой вторили утята, следуя за ней.

–  Ага, похоже, всё же знаешь, – удовлетворилась я «ответом» на свой вопрос.

   «Плавать! Плавать!» – утки дотопали до воды и друг за другом поплыли в сторону камышей. В какой-то момент я перестала слышать миссис Клювдию, потом, по очереди, её утят. Итак, расстояние, на котором я могла слышать их мысли – около пятнадцати футов, плюс-минус. Это хорошо. Не хотела бы я слышать мысли всех окрестных животных – или всё же только птиц? – в радиусе нескольких миль, именно на таком расстоянии я могу теперь слышать ушами.

   Интересно, а что я ещё теперь могу? Моё тело, похоже, уже вполне меня слушалось, нужно бы провести парочку экспериментов. Только таких, чтобы Фрэнка не разбудить, пусть выспится.

   Подумав, я решила попрыгать. Чуть согнув ноги, я подпрыгнула, не прилагая особых усилий. Прежде я оторвалась бы от земли всего на несколько дюймов, теперь же подлетела футов на пять, не меньше! Ух ты! И я ведь даже не особо старалась! А если всё же постараться? Я присела, напряглась и изо всех сил оттолкнулась от земли.

   Мне показалось, что я взлетела, как ракета, выше крон деревьев, а потом камнем рухнула вниз, но в какой-то момент замедлилась, и стала приземляться очень плавно, прекрасно видя каждую травинку и камушек под собой, и чётко зная, куда и как поставить ноги. Но когда я очень мягко, как мне показалось, приземлилась на поляну, земля заметно содрогнулась, а мои босые ступни ушли в землю почти по щиколотку. Плавающие по пруду утки кинулись врассыпную, забившись в кусты и камыши, словно от какой-то опасности. Сквозь откинутый полог палатки я увидела, как Фрэнк заворочался, нащупал мою подушку, обнял её и успокоился.    И что это сейчас было?! Я же медленно опустилась, почему же такое впечатление, словно на поляну рухнул метеорит? И кстати, как я сумела замедлить своё приземление? Мы ведь всего лишь становимся быстрее и сильнее, а вовсе не начинаем управлять гравитацией, она продолжает на нас действовать. И, судя по тому, как мои ноги промяли землю, пусть даже и довольно мягкую – приземление моё было отнюдь не как у бабочки.    И тут до меня дошло. Это не я замедлилась, это моё восприятие ускорилось. И произошло это бессознательно, я ничего для этого не сделала, а оно «включилось». Может быть от того, что падая вниз, я стала двигаться очень быстро? Наверное. В любом случае – это очень удобно. Но повторять свой прыжок я пока не стану – не хочу разбудить Фрэнка. Вот отоспится – тогда и побегаем, и попрыгаем вместе – нужно же мне осваиваться в моём новом теле. А пока можно попробовать что-то более тихое. Я села на землю, потом сорвала пучок травы – это оказалось так же легко, как прежде стряхнуть пушинки с одуванчика, – а потом поднесла её к глазам. Сначала я видела то же, что и всегда, но в какой-то момент, начав вглядываться в соцветие клевера, вдруг осознала, что вижу всё невероятно чётко и подробно, словно в микроскоп. Потрясающе! Значит, теперь у меня в глаза встроены и бинокль, и микроскоп сразу! И я могу пользоваться ими, «включая» по желанию!

   А что ещё я не исследовала? Я огляделась, нашла небольшой камушек и запустила его через пруд. Прежде у меня иногда получалось перебросить через него камушек, но чаще он падал в воду. Теперь же он пулей перелетел пруд и улетел дальше, врезавшись в ствол одного из деревьев, при этом даже не начав менять траекторию. Круто! Интересно, если бы не дерево, как далеко я смогла бы его закинуть? Я огляделась – деревья были со всех сторон, даже брось я камень параллельно реке – всё равно он во что-нибудь врезался бы, поскольку Речка постоянно петляла и делала повороты. Может, выйти из рощи? Нет, я не стану оставлять Фрэнка одного, пока он спит, а значит – беззащитен, и да, я понимаю, что это совершенно нелогично, но так чувствую, а значит, никуда одна не пойду. Для подобных экспериментов ещё будет время.

   Впрочем, если подумать, кое-где в пределах видимости деревьев всё же не было. Я разыскала ещё один камушек и подбросила вверх, проследив, как он подлетел футов на сто, а ведь я не особо и старалась. Вниз камешек летел пулей и вошёл в пруд с порядочным фонтаном брызг, взбаламутив воду и снова напугав уток, которые только-только успокоились и выплыли из камышей. Так, пора завязывать с экспериментами, пока я кого-нибудь не убила. Вот Фрэнк проснётся, тогда, под его присмотром, я продолжу изучать возможности своего нового тела. А пока это самое тело сигнализировало мне о весьма насущной проблеме.

   Я прикинула, что мне делать? Река? Ну... Одно дело решить в воде маленькую проблему, и совсем другое – расстаться в ней с котлетами Рэнди. Нет, я не смогу. Бежать домой? В эту какофонию шумов и разговоров?

Лишь для того, чтобы разнести вдрызг сантехнику в родительском доме? Не вариант.

   Остаётся последнее – слиться с природой, удобрить землю-матушку. К такому я тоже не особо привычная, но выбора-то нет.

   Я направилась в укромный уголок, бывший когда-то моим «домиком» – пространство под ветвями плакучей ивы, которые образовывали настоящий шатёр. И обнаружила там сюрприз – компактный био-туалет. Я обрадованно кинулась к нему и подняла крышку, вырвав её с мясом. АААААА!!!!! Да что же это такое! Мне хотелось биться головой о ближайшее дерево, но представив, какие при этом могу натворить разрушения, я передумала. Отвернувшись от предмета цивилизации, который в данный момент казался мне извращённым издевательством, я руками выкопала ямку в земле и расположилась над ней, предварительно сняв трусики.

Просто сняв, НЕ через ноги. И даже как-то уже этому и не удивившись, лишь обречённо вздохнув.

Расправившись с насущной проблемой, я зло взглянула на рулон туалетной бумаги, воспользовалась вместо неё остатками трусиков и похоронила их в этой же ямке.

   Вернувшись на поляну и вымыв руки в пруду, я поняла, что теперь у меня новая проблема – я хочу пить. Зайдя в палатку, я обнаружила в ней множество бутылок с разными напитками, остался совсем пустяк – как-то добыть эти самые напитки из бутылок. Мысль разбудить Фрэнка я отмела сразу же, не раздумывая. Придётся справляться самой. Если не получится – рядом речка с водой, и выше пруда, там, где нет уток и карпов, она вполне чистая. Но попытаться-то я должна!

   Так, что мы имеем? Первое – кружка. Вчера я довольно легко напилась из неё, значит, получится и сегодня. Я аккуратно, двумя руками, взяла её, игнорируя слишком хрупкую, на мой взгляд, ручку, и вынесла наружу. Теперь – бутылка. Я хотела колу, но решила взять бутылку с чистой водой, если что – лучше уж облиться водой, чем липкой содовой.

   Я попыталась так же осторожно, двумя руками, взять бутылку с водой. Впечатление такое, словно бы я держала наполовину сдувшийся воздушный шарик – стенки бутылки так же проминались под моими руками. Но мне всё же удалось вынести из палатки бутылку, и я опустилась на землю возле кружки. Теперь – открутить крышку. Осторожненько, осторожненько, ой! Крышка осталась у меня в руке с частью горлышка. Ладно, будем считать, что бутылку я открыла. И мне даже удалось налить кружку до краёв. Окрылённая успехом, я расслабилась и машинально схватила кружку на ручку. Та тут же смялась в моей руке, кружка перекосилась, и часть воды выплеснулась мне на грудь. Психанув, я отшвырнула кружку куда-то вбок, уткнулась лицом в колени и разревелась.

–  Ой, за что же в меня кружкой-то? – раздался весёлый голос. – Я тут с дарами, а в меня снарядами швыряют.   Подняв голову, я обнаружила направляющуюся ко мне Рэнди. В одной руке она держала большую хозяйственную сумку, и я даже отсюда чувствовала исходящие от неё аппетитные запахи, в другой держала злополучную кружку. Рядом с ней шёл Лаки, который прибавил ходу и первым подлетел ко мне.

   «Человек! – услышала я. – Хороший человек. Друг. Погладь Лаки!»

   Осторожно, помня о своей силе, я стала гладить пса по голове. Наверное, мне всё же удалось рассчитать силу, поскольку пёс прижмурился от удовольствия, виляя хвостом.

   «Да! Да! Так! Гладь Лаки! Хороший человек! Хороший!»

–  Фрэнк сказал, что ты услышала мысли утки и попросил привести сюда Лаки, – опускаясь на траву рядом сомной, выливая в кружку оставшуюся в бутылке воду и протягивая её мне, сказала Рэнди. – Для чистоты эксперимента. А то вдруг ты одних только уток и можешь слышать.

–  Лаки тоже могу, – оторвавшись от кружки, из которой залпом выпила всю воду, ответила я. – И словарныйзапас у него намного больше, чем у уток.

–  И о чём он думает? – с живым интересом воскликнула Рэнди, машинально поглаживая переметнувшегося кней пса.

–  Я – хороший человек, даже друг. А ты – хозяйка, и Лаки тебя обожает. Гладь ещё. Дай колбаски.

–  Сейчас дам, – закивала Рэнди. – Я же всё равно эти бутерброды вам с Фрэнком несла. Там и с колбасой, и ссыром, и с паштетом, и с ветчиной. Разные.

–  Это Лаки колбаски просит, – рассмеялась я. – Но от бутербродов не откажусь. Вроде бы ночью столько всегосъела, а сейчас – такая голодная.

–  Издержки взросления. Привыкай к подобным порциям. – Рэнди открыла сумку, порылась в ней и, доставкусок колбасы, скормила его Лаки. – Вот тоже обжора. Ведь только что смолотил здоровенную миску мяса, а всё равно еду выпрашивает. Знает, что я не могу устоять перед его умоляющим взглядом. А если он ещё и догадается, что ты его понимаешь – пиши пропало. Так и будет клянчить еду непрерывно. Что он сейчас думает?

–  Колбаса вкусная, хозяйка обожаемая, но Лаки хочет побегать – новое место, новые запахи, зверь, зверь! –переводила я. – Здесь на самом деле лиса обитает, я её видела.

–  Тогда пусть побегает, познакомится с окрестностями, – улыбнулась Рэнди. – Лаки, гулять.   «Гулять, гулять, гулять!» – восторженно звучало у меня в голове, но вскоре исчезло – Лаки отбежал достаточно далеко, и я перестала слышать его мысли.

–  А теперь, может, расскажешь, по какому поводу эти слёзы?

–  Я ничего не могу нормально сделать, – пожаловалась я, вспомнив все свои неудачи. – Ни одеться, ни втуалет нормально сходить. Даже попить не получилось! И вот сижу я тут, вся такая суперсильная и супербыстрая, в мокрой футболке и без трусов! Хуже младенца!

–  Знакомо, – закивала Рэнди. – Помню, сколько всего переломала в первые дни. А ведь мне приходилось всёэто скрывать ото всех. Вот и старалась двигаться медленно и плавно, и очень-очень осторожно. Меня из-за этого приёмные родители называли «зомби». Ну и за холодную кожу тоже.

–  Представляю, как тебе было сложно! – покачала я головой. – Со мной все так нянчатся, помогают,поддерживают, мой Фрэнк вообще чудо. Так что грех мне жаловаться. Просто всё сразу, подряд...

–  Кое с чем могу помочь и я.

   Рэнди зашла в палатку и вышла с большой футболкой, такой же, как была на мне сейчас, и трусиками.    – Думаю, брюки пока надевать не стоит, в туалет же тебе ещё придётся не раз ходить, так лучше порвать только трусы, чем ещё и штаны.

   Сказав это, она переодела меня так же быстро и ловко, как вчера Фрэнк.

–  Ну как у тебя получается? Ты же даже сильнее меня!

   Я искренне не могла этого понять. Ткань просто расползалась у меня под пальцами, но ни у Рэнди, ни у Фрэнка, ни у кого из тех, кого я знала, подобной проблемы не было. Я вспомнила, как ловко Дэн переодел Паулу, как отец листал страницы книг – а ведь они ещё более хрупкие, чем ткань.

–  Дело не в силе, – покачала Рэнди головой, – а в её применении. Мышечная память. Ты знаешь, почемуастронавты прыгали по Луне?

–  А они там были? – я скептически подняла бровь.

–  Не знаю. Загадка века. Но если бы были – то прыгали бы. А ты знаешь почему? – задавая вопрос, Рэндидостала из сумки пакет с бутербродами.

–  Притяжение Луны в шесть раз меньше земного.

–  Верно. Но прыгают-то почему? – Я вопросительно смотрела на Рэнди, не вполне понимая вопрос. – Та самаямышечная память. Чтобы сделать шаг, они прикладывают такое усилие, какое нужно, чтобы передвинуть тело, весом, допустим, в двести фунтов (* 90,7 кг), а передвинуть-то нужно всего-навсего тридцать три фунта (* 15 кг), в итоге тело перемещается в шесть раз дальше. Потому что организм знает, какое именно усилие нужно совершить для конкретного результата. И изменение внешних условий сбивает с толка. Кстати, ты никогда не пробовала вынуть из раковины воздушный шарик с водой?

–  Нет. А зачем? – удивилась я, наблюдая, как Рэнди наливает в мою многострадальную кружку чай изогромного термоса.

–  Это что-то типа эксперимента, который иллюстрирует то, что сейчас с тобой происходит. Так, ставь кружкуна ладонь – теперь-то ты уже точно не обожжёшься, – и пей из неё. Так ты её не помнёшь и не раздавишь. Вот, держи бутерброд. И не бойся его помять – всё равно жевать, вкус останется тот же. Так вот, про эксперимент. Если поместить в раковину воздушный шарик, налить в него воды и предложить человеку его вынуть, потянув за «хвостик», то практически ни у кого с первого раза это не получится. Человек прикладывает слишком слабое усилие. Хотя если то же количество воды налить в кастрюлю – все достают её из раковины легко и с первого раза. Дело в том, что видя воздушный шарик, наш мозг подсознательно считает его чем-то лёгким, потому что это – закрепившийся стереотип, и даёт команду мышцам сделать усилие, слишком слабое, недостаточное для того, чтобы поднять шарик с водой. Со второго раза у всех получается – мозг принял к сведению полученный опыт и подкорректировал усилие мышц. У тебя всё с точностью до наоборот.

–  Кажется, я начинаю это понимать, – кивнула я, доев бутерброд. – Я прилагаю слишком много усилий.   – Вот-вот, – кивнула Рэнди, – всё верно. Ты ешь бутерброды-то, ешь. У меня их полная сумка, Фрэнк голодным не останется, гарантирую. Так вот, через какое-то время твоё тело приспособится, и ты будешь машинально прикладывать ровно столько усилий, сколько нужно. А пока тебе придётся делать это сознательно. И здесь тот же трюк – осознать, что в шарике вода, а не воздух. Ты должна всё время помнить, что вещи теперь сделаны совсем из другого материала. Вот эта кружка. Представь себе, что она – из пластилина. Ты можешь помять её, но можешь и спокойно держать, пластилин ведь не изменит форму, если его не сжать.

–  Но он всё равно слишком мягкий, – вздохнула я.

–  Что поделать? – вздохнула Рэнди в ответ. – Для нас теперь всё вокруг мягкое. Твоё тело приспособится,обещаю. Ну а пока...

–  А пока буду помнить, что кружка из пластилина, ложка – из бумаги, одежда...

–  Из салфеток, – подсказала Рэнди. – Шнурки – это варёные спагетти.

–  А кроссовки сделаны из мармелада, – мне начала нравиться эта игра.

–  А стены домов – из шоколадных плиток, такие же хрупкие, хотя и не съедобные.

–  А вся мебель – из папье-маше! – вспомнила я вчерашний сломанный стул. – Хотя... Наверное это неподходит. Я бы не смогла сидеть на таком хрупком стуле.

–  Но ты же смогла? – Я кивнула. – Ты стала сильнее, но вес твой остался прежним, так что любая мебель тебяпрекрасно выдержит, как и раньше. Если, конечно, ты не станешь прикладывать к ней силу.

–  Я постараюсь. Знаешь, Фрэнк вчера предложил мне примерно то же самое – представить, что ложка сделанаиз бумаги. И это помогло мне съесть суп. Точнее – это было сегодня ночью, когда я проснулась. А Фрэнк всё это время не спал, бедненький. Пусть теперь отсыпается. Его даже наши голоса не беспокоят.

–  Я знала, что он ещё будет спать, потому и пришла сейчас – хочу поболтать с тобой наедине.

–  А откуда ты узнала, что он будет спать?

–  Я связалась с ним ночью, когда мы с Гейбом возвращались домой, хотела узнать, как ты, и он в это времяещё не спал, а шёл уже третий час ночи. А когда попыталась связаться с ним утром – увидела только его сны. – Щеки Рэнди слегка покраснели, она смущённо улыбнулась. – Я тут же вышла, конечно, но...

–  Что – «но»? Что? – заёрзала я.

–  Ему снилась ты. И сон был очень горячий, очень.

   Теперь щеки вспыхнули и у меня. Жаль, что я не помню, что же снилось мне – я словно выключилась, и если мне что-то и снилось – я этого не запомнила.

–  В общем, я прикинула, что проспит он ещё порядочно, и у нас будет время поболтать наедине – с нашейушастой роднёй это порой бывает проблематично. К тому же я знаю, что в отличие от оборотней, которым после обращения вполне хватает половины прежнего времени, чтобы выспаться, у нас, гаргулий, в этом плане ничего не меняется, мы остаёмся такими же сонями, как и в детстве.

–  Но если ты так поздно легла, ты же, наверное, сама не выспалась? – заволновалась я, переживая, что из-заменя Рэнди пришлось вскочить так рано.

–  Не волнуйся, я выспалась, – подливая мне чаю в кружку и разворачивая новый свёрток с бутербродами – я ине заметила, как умяла все прежние, – ответила Рэнди. – Вообще-то я легла около десяти вечера, а в час Гейб разбудил меня, и мы удрали.

–  Куда?

–  Подальше от дома и кучи народа, которая там сейчас обитает, – ухмыльнулась Рэнди. – Я же говорила тебе –в Долине полным-полно укромных уголков вроде этого. Только здесь вас всё равно застукали, поскольку всем вокруг известно, что это твоё любимое место. Поэтому надо прятаться там, где искать не станут – я про твоего папу, – или не наткнутся случайно. Я подскажу тебе пару мест, думаю, скоро вам это очень пригодится.

   Я хлопала глазами, не зная, что ответить, чувствуя, как мои щёки полыхают огнём.

–  Ой, Ники, хорош краснеть! Явно же к этому идёт. Когда вы с Фрэнком находитесь рядом, то так искрите, чтонепонятно, как ещё пожар не устроили. И теперь, когда ты стала взрослой и равной ему, не думаю, что Фрэнк продержится долго. Гейб, например, продержался всего четыре дня с момента нашей встречи.    – Ой! – это было чуть больше, чем я хотела бы знать о своём дядюшке.

–  Я тебя смутила? – Рэнди и сама выглядела смущённой, но, вместе с тем – очень решительной. – Извини.Просто я подумала, что должна с тобой поговорить об этом, подготовить, чтобы ты смогла избежать моих страхов – мне-то посоветоваться было не с кем. Так что... – Она глубоко вздохнула, словно набираясь решимости, а потом выпалила: – Скажи, Ники, что ты знаешь про то, как бессмертные занимаются любовью?