Беглецы

Мир Янь, 1098 год (семь лет назад)

Мороз больно кусал за нос, но Джо терпел, хмурился и тёр щёки, чтобы согреться. В такие моменты он очень хотел быть похожим на отца, которому такой холод был нипочём. Когда они с ним выходили куда-то вместе, он часто прижимал к себе замёрзшего Джо, и мальчик зарывался в него лицом, грея лицо у отцовской шеи. Но когда они выходили куда-то с матерью, Джо не мог согреться, ведь мама тоже всё время мёрзла. В её объятьях становилось лишь холоднее. В такие моменты Джо просто хотел поскорее вернуться домой и броситься к горячему отцу или просто забраться на печь.

Водники отличались особенным упрямством, а мать Джо была самой упрямой из всех – так говорил отец. Джо видел других водников только издалека и не мог точно знать их характер, но и спорить с отцом не мог. Ему казалось, что с каждым годом он всё лучше понимал, что означает «упрямство водников».

Джо устал ходить из стороны в сторону в тщетных попытках согреться. Он остановился около скамейки, на которой сидела задумчивая мама, и выжидающе посмотрел на неё.

Она всё ещё была красива, словно вмерзший в лёд цветок. Среди заснеженных гор она блекла на фоне бескрайней белизны, будучи такой же холодной и печальной, как снежинки, запутавшиеся в её молочных волосах. Лишь светлые розоватые глаза едва выделялись на бледном лице. Поймав этот взгляд, люди отворачивались, будто увидев на замёрзших белых лепестках цветка тёплый поцелуй, случайно раскрывали какую-то сокровенную тайну и терялись. Это смущало, но и было привлекательно, а вот взгляда Джо они избегали. Он был точно две свежие капли крови на снегу: безмолвные, пугающие, предвещающие беду.

– Ма-а-ам, – жалобно протянул Джо, не в силах больше терпеть. – Мне холодно... Пошли, пожалуйста, домой.

– Да, мой аука́й, – голос матери еле звучал, её лицо казалось отстранённым. – Дашь маме ещё минуточку?

Джо насупился и сложил руки на груди.

Несколько лет назад Джо ещё не знал, что означает «аукай». Он долго не понимал, почему мама называет его одним именем, а отец – другим. Когда Джо спросил об этом, отец рассмеялся и в шутку отругал мать, что та запутала ребёнка. Оказалось, что «аукай» было просто ласковым словом водного народа, означающим «моряк». Почему-то мама называла Джо именно так, хотя мальчик ни разу не видел море и уж тем более не плавал на кораблях...

Снежинки медленно падали с хмурого неба и путались в длинных белых волосах матери. Джо рассматривал её лицо и пытался понять, почему ей так нравится сидеть здесь и почему она не хочет отсюда уходить. Она смотрела куда-то вниз, туда, где белела укрытая снегом долина. Мама говорила, что если посидеть подольше и немного помечтать, то можно было представить, что там, внизу шумит море. Она расписывала Джо шум волн, крики чаек, голубую воду, в которой отражались пушистые облака, и яркое солнце, медленно опускающееся в воду. Но как бы Джо ни старался, он никак не мог это представить. Каждый раз он мог мечтать только о том, как бы поскорее добраться до тёплого дома. Вот и сейчас он думал только об этом.

И тут одна снежинка упала на бледную мамину щёку. Она долго не таяла, и Джо, стянув толстую варежку, испуганно смахнул её, точно одна снежинка могла превратить маму в ледяную статую.

– Ты холодная, – Джо с тревогой посмотрел на округлившийся мамин живот. – А малыш не замёрзнет?

– Нет, – мама улыбнулась и посмотрела на Джо. Мальчику показалось, что она заметила его только сейчас. Вот она усмехнулась и положила руки на округлый живот. – Там тепло.

Джо поёжился, надел варежку, натянул под подбородок шарф и застенчиво, еле слышно пролепетал:

– Я бы хотел тоже оказаться там.

Почему-то маму рассмешили эти слова. Но вот она поднялась со скамейки, приобняла Джо и прижала к себе.

– Ладно, аукай. Прости меня. Пошли домой, – она подняла с земли свою сумку, но Джо тут же выхватил её. Мама улыбнулась, взяла сына за руку и медленно пошла вверх по склону.

Джо всегда сбивала с толку улыбка матери. Он ещё не знал, что жизнь порой ломает людей, и тем приходится выдавливать улыбку сквозь боль и пустоту в сердце. Если бы Джо был чуть постарше, он бы, возможно, понял маму. Возможно, он бы заметил, что её сердце давным-давно замёрзло, руки уже не чувствуют холода, а взгляд на самом деле не был так прекрасен и нежен, как поцелуй на белом лепестке. Это был взгляд впитавшейся в лёд давно пролитой крови, которая потеряла цвет, тепло и жизнь.

Их дом находился выше всех на склоне. Беременной женщине было непросто подниматься по заснеженной дороге. Она часто останавливалась, держалась за живот и прерывисто дышала. Джо терпеливо стоял рядом, хотя самому очень хотелось рвануть вперёд и поскорее укрыться в доме.

Оказавшись в натопленной избушке, Джо тут же стянул с обледеневших ног унты, шапку, варежки с курткой и бросил всё прямо на пол. Не обращая внимания на недовольный взгляд мамы, Джо забрался на печь и зарылся с головой в меховые одеяла.

– Я потом всё уберу! – крикнул он до того, как она сделала замечание. В ответ послышался только тяжёлый вздох.

Их домик был совсем крохотным. Здесь было всего две комнаты: спальня родителей и всё остальное. Спальня располагалась дальше всего от печки, и там всегда было холодно, но рядом с отцом мама никогда не мёрзла. А Джо спал на печке. Казалось, он переносил холод ещё тяжелее, чем мама, и порой ему вообще не хотелось слезать с полатей. Но дел по дому всегда хватало, особенно сейчас, когда мама ждала малыша. Ей всё тяжелее было управляться, и Джо старался помочь ей во всём, пока отец работал.

Дверь со скрипом открылась, и Джо высунул из-под одеяла лицо. Вернулся отец. Высокий, широкоплечий, в расстёгнутой куртке и лёгкой рубашке. От огненно-рыжих волос шёл пар, а сам он, казалось, только вылез из горячей ванны, а не вернулся с холодной улицы. Он бросил взгляд на разбросанные детские вещи и хитро глянул на спрятавшегося на печке Джо.

Отец усмехнулся, переступил вещи и глянул на жену, укутавшуюся в плед и жмущуюся к печи.

– Опять смотрела на долину? – Он сбросил толстую мокрую куртку и подошёл к замёрзшей женщине. – Тебе нельзя подолгу оставаться на холоде.

– Мы не очень долго, – мать поднялась и, поцеловав мужа в щёку, прижалась к его горячей груди. Но тот покосился на трясущегося Джо и неодобрительно сдвинул брови.

– Пожалуйста, – умоляюще протянул отец, – потерпи до весны... Осталось совсем чуть-чуть, я не хочу, чтобы ты переохладилась. – Он снова посмотрел на сына, тепло улыбнулся и снова обратился к жене: – А так ты заморозишь себя, Джо и малыша.

Мама ответила что-то еле слышно. Отец тяжело вздохнул, посмотрел на Джо и помахал ему рукой.

– Иди сюда. И тебя согрею.

Джо только этого и ждал. Он спрыгнул с печи и мигом оказался около отца. Он прижался с другого бока так, чтобы не касаться замёрзшей матери. Та, казалось, даже не заметила сына.

Сколько Джо себя помнил, взгляд матери всегда был отстранённым, точно стеклянным. Сама она на фоне крепких местных женщин выглядела хрупкой и болезненно слабой. Джо был так похож на мать, что и на него начинали косо смотреть. Возможно, тот был бы гораздо живее и здоровее, если бы не жил в постоянном холоде, но наверняка этого точно никто не знал.

Но Джо никогда не жаловался. Более того, его всё устраивало. Он старательно выполнял домашние дела, стараясь угодить матери и получить похвалу от отца, радовался тёплым денькам, а в холодные согревался теплом и любовью родителей. Казалось, больше ему ничего не надо было. Но вот родители рассказали ему о беременности, и Джо мог с уверенностью сказать, что теперь точно счастлив. Он ждал маленького братика или сестрёнку гораздо сильнее матери и отца вместе взятых. По крайней мере, ему так казалось.

Наступил самый снежный и холодный месяц, когда мама вот-вот должна была родить. В последние дни ей было особенно тяжело. Джо приходилось выполнять всю работу по дому, и он даже приноровился готовить в печи. Отец не находил себе места, продолжая днями работать, а вечером беспокойно крутился возле измученной жены.

Зима всегда была самым тяжёлым сезоном, но этот год дался им особенно тяжело.

И так тихая, равнодушная мама стала ещё более безжизненной. Отец переживал, как бы она дотянула до конца беременности. Она исхудала, щёки впали, и единственное, о чём она мечтала, – посидеть на берегу моря и послушать шум прибоя. Джо тоже переживал. За малыша. Хоть отец и прогонял его в другую комнату, он всё равно слышал, как врач беспокоился о здоровье ребёнка и о том, сможет ли он появиться на свет. Джо так нервничал, что по ночам плакал, но признаться в этом родителям не смел и просто продолжал изо всех сил помогать им.

Всё стало ещё хуже, когда заболел Джо. У него не было температуры, и всё же он не мог подняться. Его постоянно бил озноб, стоило ему встать и что-то поделать, как перед глазами темнело, и он падал без сознания. Он почти всё время спал, и матери приходилось что-то делать по дому самой. Каждый день отец с облегчением выдыхал, возвращаясь домой и видя, что и жена, и сын всё ещё в порядке.

Но одним днём Джо стало особенно плохо. Первым делом его бросило в жар. Джо с трудом слез с печи и отполз поближе к двери. Впервые в жизни ему было приятно ощущать ледяной сквозняк, который просачивался сквозь дверные щели. Джо уже было открыл дверь и вывалился на улицу, когда мать совершенно случайно заметила его. Она с трудом оторвала сына от дверной ручки, тихо приговаривая что-то, чего Джо совершенно не понимал и не запомнил.

Ещё никогда Джо не было так плохо. Единственное, что он мог придумать, – прижаться к отцу. Но почему-то именно в этот момент его не было рядом. И Джо заплакал. Горячие слезы обжигали щёки, но мальчик ничего не мог с этим поделать, а обессиленная мать смогла разве что обнять сына прямо на полу, не в силах отнести его куда-то. Впервые в жизни холодные объятия матери показались Джо самыми приятными и приносили облегчение.

Холодная ладонь коснулась лба Джо. Он наконец-то перестал плакать и крепче прижался к маме. Ему хотелось сказать ей, как ему плохо, но она сама почувствовала это.

– Мой аукай, – мама ласково погладила Джо по голове, – я не смогу тебя поднять...

От этих слов Джо снова заплакал, но мама крепче обняла его и прошептала что-то успокаивающее. Потом она попросила чуть-чуть подождать, пока она принесет одеяло, и выскользнула из слабой хватки Джо, и тот заплакал ещё сильнее.

Лучше ему не становилось. Стоило мальчику остаться одному, как голова разболелась так сильно, что невозможно было терпеть, а сердце заколотилось как барабан. В попытках дотянуться до мамы Джо перевернулся, но без сил рухнул на колени, упершись головой в пол. Из носа хлынула кровь, и он, выпучив глаза, наблюдал, как под ним на полу медленно скапливаются и собираются алые капли. Казалось, ещё немного, и они зашевелятся, оживут...

По всему телу пробежал озноб, а затем его снова бросило в жар. Джо хотелось содрать с себя одежду, кожу, всё, что угодно, лишь бы это прекратилось. Он вцепился руками в волосы, потом в шею, в ворот кофты. Когда подошла мама и коснулась его плеча, Джо отшатнулся. Казалось, сейчас любое чужое прикосновение могло сломать его. И он сломался.

Джо охватила сильная боль, которая пронзила спину и грудь. Она сковала его, и он мог лишь беззвучно выдохнуть. В следующее мгновение прямо над его головой раздался пронзительный женский крик, и под этот леденящий душу звук Джо медленно провалился в темноту.

Он не помнил, сколько провел без сознания. Казалось, он провалился в тяжкий сон без сновидений – лишь темнота, боль в теле, зуд, что-то холодное и липкое, пропитавшее всю одежду, и холод. Когда Джо открыл глаза, он не сразу понял, где находится. Было темно, но не настолько, как в том кошмаре, из которого он только что выбрался. Постепенно он смог разглядеть очертания деревянных стен, коробов, домашней утвари и крохотного окна где-то под самой крышей. Была ночь, на улице бушевала метель, а Джо лежал на полу сарая, укрытый какой-то тонкой тряпкой.

С трудом Джо заставил себя пошевелиться. Кожа на спине и груди больно натянулась. Казалось, кто-то надел на него чужую кожу, которая была ему мала – так сильно она стягивала рёбра. Джо с трудом набрал побольше воздуха и почувствовал, как кожа на груди лопается и из неё неспешной струйкой начинает бежать горячая кровь.

От этой капли тепла Джо окончательно пришёл в себя. Он приподнялся на локтях и снова огляделся. Да, это был их крохотный сарай. Но что Джо делает здесь?

Укутавшись в тряпку, которой он был укрыт, Джо поднялся. Сарай продувало со всех сторон сквозь широкие щели. Присмотревшись, Джо заметил, что они были не между досок, а беспорядочно разбросаны, точно кто-то пытался прорубить стены снаружи.

У Джо не было сил думать, кому понадобилось так изуродовать их сарай. Он думал только о том, как неприятно зудит кожа, как она стягивает его, перекатывается по мышцам, точно не зная, с какой стороны прирасти к Джо. Ткань была отвратительна на ощупь. Даже его собственная одежда ему была противна.

Джо опустил взгляд, пытаясь рассмотреть себя в темноте, точно ли это всё ещё он или кто-то подменил его?

Теплая струйка докатилась почти до самого пупка. Джо осторожно одной рукой задрал кофту и посмотрел на свою грудь. Он не мог оторвать взгляд от кровавого месива, которое откуда-то взялось на его теле. Сквозь корку застывшей крови невозможно было ничего разглядеть, сколько бы Джо ни щурился. Ощущение, что эта кожа – не его, закрепилось ещё сильнее.

Он сделал шаг вперёд, потянулся к дверной ручке и почувствовал, как лопается кожа на спине. Джо крепче сжал зубы, стараясь ни о чём не думать, и вышел на улицу. С трудом переступая сугробы и стараясь не обращать внимания на рвущуюся то тут, то там кожу, Джо добрался до дома.

На первый взгляд там ничего не изменилось. Но, привыкнув к свету, Джо разглядел тёмные пятна на полу и страшные царапины на стенах. Из света здесь была одинокая свеча, огонь в печи погас, и она еле-еле грела.

Дальше порога Джо не решался заходить. Почему-то теперь это место казалось ему чужим и неприветливым, будто вместе с кожей подменили всё остальное.

Тут из спальни вышел отец и застыл на пороге. Он был бледный, как смерть, его глаза были широко раскрыты, а зрачки превратились в две крошечные точки. В дрожащей руке он крепко сжимал ружьё. Джо медленно перевёл взгляд с испуганного лица на ружьё, затем на скапливающуюся под его ногами лужу крови. Он стыдливо ссутулился и еле слышно проговорил:

– Я всё уберу... Можно только... – Джо глянул на потухшую печь и снова на кровавое пятно под ногами, – помыться?

Отец молчал. Так долго, что Джо засомневался, услышал ли он. Мальчик снова поднял глаза на отца. Его лицо казалось незнакомым, чужим. Джо неуверенно переступил с ноги на ногу, понимая, что ждёт уже слишком долго, а кровь продолжает течь. Надо ли ему дожидаться согласия человека, который молчит и смотрит на него, как на незнакомца?

Наконец-то отец заговорил:

– Ты помнишь, что сделал? – Пару секунд подумав, Джо помотал головой, и отец продолжил: – Ты ранил маму, она чуть не умерла...

Джо нахмурился. Последнее, что он помнил, как сбрасывает неприятное касание холодной материнской руки.

– Ей не надо было меня трогать, – еле слышно прошептал он и оглядел себя.

На глаза навернулись слёзы. То, что стало с его кожей, даже в темноте сарая выглядело ужасно. А здесь, на свету, наверняка будет хуже. Джо продолжал что-то делать и говорить, хотя сам с трудом верил в происходящее. Казалось, он попал в страшный сон и когда-нибудь должен обязательно проснуться.

Тут Джо вспомнил её стеклянные глаза, холодную улыбку и тонкие руки, гладящие круглый живот.

– А малыш? – напряжённо спросил Джо. – С ним всё хорошо?

И снова отец не сразу ответил. Бесконечное ожидание раздражало Джо, он непроизвольно нахмурился и ещё раз покосился на печь. Сейчас ему очень хотелось согреться и смыть с себя кровь. Возможно, вместе с кровью Джо удалось бы смыть отвратительное чувство чужеродности своего тела.

– Сейчас малыш в порядке, – не своим голосом проговорил отец, шевеля только губами.

Дуло ружья еле заметно дрожало. Джо казалось, он знает ответ, но всё равно спросил:

– Пап, а зачем тебе ружьё?

Наконец-то тот пошевелился, глянул на ружьё и медленно отставил его в сторону, затем привалился к стене.

– Думал, кто-то чужой, – проговорил он так тихо, что Джо едва услышал.

Джо понимающе кивнул. Он всё-таки осмелился пройти в дом, который больше не казался родным. Возможно, отчасти отец был прав: даже самому Джо казалось, что он теперь стал совсем другим, чужим самому себе.

Отец молча ушёл в спальню, но Джо был этому даже рад. Он хотел первым посмотреть на то, что с ним случилось. Ему казалось, что другие будут испытывать к нему ещё большее отвращение, чем он сам: мальчик в чужой коже... Хотя Джо уже сомневался, не поменялось ли и то, что у него внутри.

Ту ночь Джо провёл в одиночестве. Разжёг печь, нашёл воду, смыл с себя кровь. Кожа выглядела отвратительно, Джо хотелось содрать её. Он с трудом подавил это желание, понимая, что она у него одна, и теперь ему придётся как-то уживаться с тем, что есть.

Раны открывались от любого неосторожного движения, и Джо, потеряв терпение, достал мамин швейный набор и, с трудом сдерживая слёзы, зашил раны на груди и кое-как вслепую те, что были на верхней части лопаток. После он, как обещал отцу, убрал за собой, вымыл пол, хотя тёмные пятна въелись в деревянные половицы. Лишь после Джо залез на кровать и зарылся под одеяло.

Сон не шел. Джо так и пролежал всю ночь, уставившись в стену. Он вспоминал то беременную мать, смотрящую на заснеженную долину, то отца с ружьём, то мамин животик и упрямые пинки крохотных ножек изнутри, но ничто из этих воспоминаний не вызывало у Джо никаких чувств. Он снова и снова повторял слова отца, что Джо чуть не убил мать, но не проронил ни слезинки и даже не выдавил сочувственного вздоха. Лишь мысли о себе, о тех страшных шрамах, которые остались на его теле, заставляли Джо всхлипывать. Теперь он был уверен, что что-то в нём точно сломалось, что ничто никогда не будет как прежде, и только эта мысль отозвалась в его душе.

Джо точно знал, зачем отец взял ружьё... И почему-то ему казалось, что лучше бы уж тот всё-таки решился выстрелить.

***

Хоть дни были холодные, но мать Джо быстро поправилась. Отец перестал ходить на работу и почти все дни напролет проводил у постели жены, пока Джо продолжал по привычке управляться по хозяйству. Каждый его день был похож на предыдущий, и он уже не совсем понимал, для чего продолжает что-то делать и ждёт ли чего-то от будущего.

Так пролетел месяц. В один день отец стал особенно беспокойным, вскоре к ним пришла какая-то женщина, и Джо догадался, что пришло время малышу появиться на свет. Джо старался не мешаться под ногами – отец и так в последнее время каждый раз смотрел на него косо, а ружьё теперь всё время стояло в углу комнаты. Джо иногда поглядывал на него, рассматривал потёртый деревянный приклад и потемневший металл ствола и удивлялся, что раньше даже не знал, что у отца хранится подобное.

День был очень долгим, из спальни постоянно доносились крики матери. Джо часто выходил на улицу, словно там его ждали какие-то дела, расчищал двор, прибирался в сарае, носил в дом снега, чтобы растопить его.

Уже давно стемнело. Джо лежал на печи и перебирал длинные пальцы рабочих перчаток, которые явно были ему велики. После той самой ночи Джо было неприятно трогать что-либо голыми руками.

Отец носился по дому и таскал тазы с водой в спальню. Оттуда всё ещё доносились хриплые стоны матери, хоть уже реже и тише. Наконец-то, где-то уже за полночь, раздался громкий крик младенца, а вслед за ним – истошный вопль матери.

Этот крик был совершенно не похож на те, что раздавались весь день. Они складывались в неразборчивые слова, переходили на визг и плач. Младенец тоже не переставал вопить, и Джо раздражённо размышлял, неужели трое взрослых не могут успокоить новорождённого?

Джо мельком глянул на стоящее в углу ружьё, недолго подумал и всё же решил зайти в спальню. Он никогда ещё не видел рождение младенцев, но даже ему стало понятно, что происходит что-то не то. Мать лежала на залитой кровью кровати, по её измождённому лицу катились слезы, а руки с силой цеплялись за промокшие простыни. Отец застыл в стороне, не шевелясь и не издавая ни звука. И оба они смотрели на пол около кровати, там, откуда раздавался плач младенца и где в судорогах дергалось чьё-то тело.

Маленький окровавленный комок валялся где-то рядом, почти не шевелясь, только громко плача. Полное тело повитухи неестественно изогнулось и завалилось в сторону младенца, чуть не раздавив его, но Джо тут же подскочил к нему, схватил малыша за ногу и оттащил в сторону.

– Джо, не трогай... – начал было отец, но тут же встретился взглядом с глазами кровавого цвета и осёкся.

– Почему? – удивился Джо и снова покосился на ребёнка.

Малыш был совсем голенький, покрытый багровой слизью и красными потёками. Джо вспомнил, как и он вернулся домой, весь покрытый кровью. Тогда ему тоже хотелось вот так вот заплакать. Казалось, этот ещё совсем крохотный младенец понимал Джо гораздо лучше, чем все остальные.

Джо огляделся, увидел на тумбе стопку простыней, взял одну и накрыл ей младенца, надеясь, что так тому будет не очень холодно. Он покосился на родителей, не понимая, почему те ничего не делают, и неуверенно спросил:

– Его оставить здесь? На полу?

Родители продолжали молчать, и Джо это начало сильно раздражать. Не дождавшись ответа, он сам, как смог, завернул новорожденного в простыни и, прижав к себе, поднял с пола. Ребёнок был такой маленький, что Джо боялся случайно сломать его. Теперь он вспомнил, как неаккуратно потянул его за ножку, и испугался, а не поранил ли?

На руках ребёнок стал заголосил ещё громче, и Джо рассеянно посмотрел на родителей, ожидая от них хоть какой-то реакции. Но вот он встретился со стеклянными глазами матери, и она, словно очнувшись, потрясла головой и еле слышно проговорила:

– Дай его мне.

Джо осторожно завернул малыша в чистую простыню, взял на руки, обошёл валяющуюся на полу женщину, руки и ноги которой продолжали мелко подрагивать, и подошёл к постели.

– Ада, – не своим голосом прошептал отец, – может...

– Всё в порядке, – она протянула руки к Джо и взяла младенца. – Я аккуратно.

Джо внимательно наблюдал, как мама закутала младенца поплотнее, как осторожно прижала к себе и поднесла к груди.

– Ада, – голос отца дрожал, – не трогай...

– Не волнуйся, дорогой. – Мать прижала младенца к груди, и тот наконец-то замолчал, и дом погрузился в звенящую тишину. – Если бы она хотела меня убить, то уже бы это сделала.

Она... Всё-таки девочка.

Джо с замиранием сердца смотрел, как его маленькая сестрёнка прижалась к груди матери. Но тут он вспомнил о теле, валяющемся на полу, вздрогнул и обернулся. Мальчику стало неловко, что его сестрёнка родилась в таком грязном, залитом кровью доме, где на полу валялась мёртвая женщина. Джо последний раз глянул на сестру, развернулся, перепрыгнул через тело и побежал в комнату.

– Я сейчас уберу! – бросил он через плечо, накинул куртку и выскочил на улицу, пытаясь придумать, как вытащить из дома безжизненное тело.

Джо взял верёвки и старую мешковину. Он надеялся, что отец всё-таки поможет ему, ведь вытащить огромную женщину в одиночку он бы не смог.

Пришлось покорпеть, чтобы сначала завернуть её в мешковину, а потом крепко обвязать верёвками. Кожа женщины уже посерела, стала рыхлой и местами кусками свисала и отваливалась. От неё начало вонять, и Джо с ужасом думал, как бы сестрёнке не стало плохо от этого запаха.

Отец всё-таки помог, Джо пришлось несколько раз позвать его. Вместе они вытащили тело на улицу, оттащили за сарай, чуть дальше от поленницы. Джо набрал дров, положил их на снег и с трудом перекатил на них тело. Сверху он накинул ещё пару поленьев и веток. Тратить больше дров у него не поднялась рука, и он понадеялся, что отец справится и так.

– Можно сжигать, – Джо повернулся к отцу.

Его лицо казалось неестественно бледным, в огненно-рыжих волосах путались снежинки, окрашивая их в белый.

– Пап, – Джо подошёл к отцу и потянул того за рукав, – в такую метель здесь может разгореться только твой огонь.

– Сжечь? – бездумно повторил отец, уставившись на перевязанный верёвками мешок. – Как-то это неправильно... Надо сказать кому-то, похоронить человека...

– А мы разве её не хороним? – удивился Джо и оглянулся. Он, хоть ни разу не был на похоронах, точно знал, что в огненном народе людей не закапывают в землю, как у водников, а предают огню. Но теперь засомневался в этом. – Но... земля промёрзла, мы не сможем её закопать...

– Иди домой, – еле слышно выдавил отец. – Я разберусь.

Джо пожал плечами и вернулся домой. Он снова набрал снега и поставил его греться, вернулся в спальню, принялся отмывать залитые кровью полы, изредка поглядывая на крохотную сестрёнку и на то, как она сладко спит. Джо ничего, кроме неё, больше не замечал. Впервые за долгое время ему казалось, что он нашёл человека, который его понимает, который принял бы его таким, каким он теперь стал.

За окном ярко мелькал костёр, но отец вернулся в дом, только когда последний язычок пламени погас, на снегу остались лишь разбросанные угли и пепел. Мужчина тяжело опустился на стул, положил руки на стол и опер на них голову. Так он и просидел всю ночь, а Джо не стал его трогать.

Когда спальня была вся вымыта, окровавленные простыни собраны, кровать застелена чистым, а мама с сестрёнкой – вымыты и переодеты, Джо с опаской уселся около кровати, не решаясь залезть к маме.

Её руки продолжали дрожать, а взгляд был направлен в стену. Она снова не замечала ни Джо, ни маленького ребёнка у своей груди. Но и Джо больше не замечал маму. Он рассматривал малышку, воображая, как та вырастет и они будут вместе гулять и разговаривать. Джо хотел очень много ей рассказать, и она наверняка поняла бы его, поняла все его переживания и страхи. Но для этого нужно немного подождать...

– Ма-а-ам, – еле слышно протянул Джо, – а как её зовут?

– Зовут? – пустые глаза медленно опустились на Джо. – Можешь сам её назвать, если хочешь.

– Правда? – он посмотрел на сестрёнку. – Но я не знаю, как...

– Ты можешь подумать, а потом сказать, – слетели с потрескавшихся губ еле слышные слова. – Это не срочно.

Девочка пробыла в этом мире уже неделю без имени, а Джо всё никак не мог найти подходящее. Он каждый день спускался в деревню чуть ниже по склону, оббегал соседей и расспрашивал, какие женские имена те знали.

Дома Джо помогал маме с девочкой. Иногда ему казалось, что мама слишком холодно относится к его сестрёнке, тогда Джо сам вызывался запеленать её, покормить из специального рожка – у мамы очень быстро закончилось молоко, поэтому девочке приходилось давать козье молоко, которое Джо просил у соседей. Он был так увлечён заботой о сестре, что не замечал изменившиеся взгляды родителей и не слышал расползающиеся меж соседей слухов о пропаже повитухи.

В один из дней Джо услышал от одного древнего старика необычное женское имя. Мальчик тут же побежал домой. Казалось, оно было тем самым. Он влетел в дом, не раздеваясь и не разуваясь. Родители не обратили на него никакого внимания, поэтому Джо пришлось подёргать мать за рукав, чтобы она посмотрела на него.

– Каролина! – запыхавшись от быстрой пробежки, проговорил Джо. – Я хочу, чтобы сестрёнку звали Каролина!

– Как скажешь, – пожала плечами мать и вернулась к готовке.

Джо закатил глаза и переключил всё своё внимание с безразличных родителей на младенца, тихо лежащего в люльке. Он наклонился к девочке и прошептал её имя. Девочка зевнула, озадаченно огляделась красными, как у Джо, глазками, остановилась взглядом на братике и улыбнулась. Джо улыбнулся ей в ответ. Теперь он точно был уверен, что это было её имя.