Вивьеннус. Наследие красной шляпы.

— Ма-а-а-м, ну давай быстрее! А то все места займут! — визгливо прокричал мальчик, тянув мать за руку сквозь толпу.

Люди шли плотным потоком, проскальзывая в раскрытую пасть шатра, чья ало-бордовая ткань колыхалась, будто дышала. На фоне закатного неба огромный купол возвышался, как гигантский цветок с лепестками-флажками, а его флажки трепетали в такт таинственным звукам, доносящимся изнутри.

Возле входа стояла компания подростков. Один из них, в капюшоне и с серьгой в ухе, лениво жевал жвачку:

— Слышали вообще? Говорят, этот цирк появился неоткуда. "Наследие Красной Шляпы", типа. Есть слух, что когда-то давно похожие цирки крали детей...

— Не неси чушь, — перебила его девочка с зелёными волосами. — Это просто шоу. Просто... необычное.

Компания зашла внутрь. Пространство шатра утопало в мягком полумраке. Лишь мерцание фонарей, висящих по кругу купола, намекало на то, что скоро начнётся.

И вот — тишина. Гаснут последние огни.

В мгновение ока зал озаряется прожекторами. С потолка будто падают звёзды — акробаты в блестящих костюмах парят в воздухе, изящно выписывая фигуры. Сбоку на сцену, словно из воздуха, появляются гадалки с масками, их платья развеваются, как облака дыма. Шарики света катаются по трибунам, музыка взмывает вверх и взрывается фейерверком в нотах.

Из ниоткуда появляется сцена. Клоуны выскакивают на неё, перекувыркиваясь, пуская мыльные пузыри, прыгая друг через друга. Со свода шатра спускается занавес, и весь зал замирает.

— А теперь... — раздаётся голос.

Из-за сцены выходит Он. Высокий, грациозный, с лёгкой походкой, словно танцуя на каждом шагу. Его волосы цвета пламени, глаза — ясные, как небо. Белоснежная шляпа на голове, красно-синий костюм, узкие белые брюки и чёрная рубашка под ним — всё в нём сияло, притягивало, завораживало.

Он встал в центр сцены, раскинул руки и с широкой, театральной улыбкой прогремел:

— Дорогие зрители! Сегодня вы станете свидетелями волшебства! Шоу юных дарований, неогранённых алмазов искусства, от которых заискрится сам воздух!
Сегодня — для вас и навсегда — я, ваш вечный ведущий Вивьенус Лэй, к вашим услугам!

Он резко щёлкнул пальцами, и позади него взорвался светом весь шатёр. Музыка заиграла вновь, дети в зале визжали от восторга, взрослые аплодировали. Настоящее шоу — полное света, тайн и безграничной энергии — только начиналось...

Музыка гремела так, что вибрация проникала под кожу. Публика была в экстазе — аплодисменты сливались с возгласами, смехом, восторгом и даже слезами счастья. Первые номера начались, словно водопад красоты и магии.

Сначала вышли акробаты — четверо подростков, все с разным цветом волос и невероятной синхронностью движений. Они, как будто рождённые в воздухе, не летали — а скользили по небу купола, цепляясь за тончайшие ленты, веревки, тросы. Один из них, особенно грациозный, делал двойное сальто, приземляясь на плечи товарища с абсолютной точностью. Толпа затаила дыхание, а затем взорвалась восторгом.

Потом, словно по сигналу, по кругу шатра загорелись лампы, и в центре сцены появилась платформа. Из неё выехала карета, окутанная дымом. Дверца приоткрылась, и из неё вышла гадалка — высокая женщина в полупрозрачном чёрном плаще, с длинной вуалью и глазами цвета янтаря. Она не произнесла ни слова, лишь провела рукой в воздухе — и перед ней зависла проекционная голограмма зрителя из зала. Она указала на него, и в этот момент на экране возникли вспышки — как будто сцены из его прошлого. Люди ахнули.

— Я знаю ваши судьбы, — произнесла она, и её голос будто пронзил весь шатёр. — Но некоторые из них... уже переписаны.

Публика замерла, ошарашенная. Но тут на сцену вбежал клоун в нелепом костюме с нарисованной слезой на щеке, поскользнулся, уронил поднос с тортом — и зал вновь взорвался смехом. Гадалка исчезла, как будто её и не было.

Всё шло по сценарию. Плавно. Чётко. Безупречно.

Но за кулисами...
Там всё было иначе.

За тонкой тканью, скрывающей артистов от публики, царила сосредоточенность. Юные участники стояли, обнявшись, кто-то быстро приводил в порядок костюм, кто-то глубоко дышал, борясь с волнением.

Вивьенус Лэй стоял у огромного зеркала, смотря на себя не как шоумен, а как нечто большее. Его взгляд был серьёзен. Он прошёлся пальцами по краю шляпы, словно вспоминая что-то. За его спиной подошёл мальчик лет двенадцати — в золотой рубашке, с тёмной кожей и серьёзными глазами.

— Ох, я так волнуюсь. Ты думаешь, они догадаются что я не профи? —спросил он тихо.

Лэй обернулся к нему с лёгкой, почти отеческой улыбкой.

— Нет, пока нет. Но всё должно идти по плану.

— Эх, был бы я так же крут как папа в своё время?

— Не волнуйся, ты тоже крут.

Лэй поправил манжеты, развернулся, и, прежде чем снова выйти на сцену, прошептал:

— Ведь мы не просто цирк. Мы — наследие.

И с этими словами он скрылся в ослепительном свете рампы.

Свет постепенно затухал, музыка стихала. Последний акробат замер в позе замершего полёта, прожектор медленно скользнул вниз и погас.

Занавес закрылся.

На сцену снова вышел он — уже не просто ведущий, а завершение представления.
Высокий, уверенный, осанистый, с искрой в глазах и белой шляпой на голове. Его красно-синий костюм сверкал в остатках света.

— Дорогие зрители! — произнёс Вивьенус Лэй, и голос его мягко разнёсся по шатру. — На этом наш первый акт завершён. Но не спешите расходиться...
Впереди вас ждёт второй акт... А потом — и третий.
Ведь цирк — как и жизнь — не знает конца. Он лишь меняет форму.
Мы не прощаемся. До новых встреч.

Он грациозно поклонился. Публика взорвалась аплодисментами. Кто-то встал. Кто-то бросил цветы.
Мальчик в первом ряду заплакал от восторга, а старушка рядом с ним вытерла глаза — как будто вспомнила что-то из своей молодости.
Потом свет погас окончательно.

Прошло немного времени. Шатёр постепенно опустел. Дети, артисты, работники — теперь уже взрослые — расходились по своим обязанностям.
Те, кто раньше выжил, кто пережил старый цирк и все те ужасные дни, теперь стали строителями нового.

На краю поля, за шатром, медленно шла Серафина.
Её волосы были завязаны в высокий узел, одежда уже не блестела как раньше — практичная, удобная. Но в её походке была уверенность, в глазах — усталость, вперемешку с покоем.

Она шла медленно, и в голове звучал её внутренний голос:

«Прошло восемь лет. Восемь лет, как нас не стало.
Как тех... других. Восемь лет боли, роста, преодоления. А теперь — наш первый день. Первый акт. Первый шаг новой жизни».

Серафина обошла шатёр — и увидела его.

Лэй сидел на складном деревянном ящике, закинув голову к небу. Шляпа лежала рядом. Его рыжие волосы были взлохмачены, рубашка расстёгнута на вороте, глаза блестели от влаги — но не от грусти.

Она подошла и остановилась рядом.

— Как твоё первое выступление в качестве шоумена? — спросила она тихо, чуть сев рядом.

Он усмехнулся:

— Волновался, как никогда.
Но когда увидел, как загорелись их глаза... понял, что всё правильно. Это... было круто.
И... прекрасно. Я теперь понимаю, каково было ей.
Она... несмотря на всё, что ей пришлось пережить, продолжала дарить людям радость. Я будто на миг почувствовал её присутствие на сцене.

Серафина кивнула. Она медленно наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Это действительно прекрасно, Лэй.
Дарить свет, даже после того, как сам прошёл через тьму.
И... то, что мы отмылись от своих старых грехов — это тоже дар. Не забывай об этом.

Он тихо приобнял её за плечи.
Они молчали несколько секунд — просто сидели под звёздным небом, слушая, как где-то вдалеке звенели инструменты, и доносился гомон артистов, убирающих сцену.

— Иди внутрь, уже холодно, — сказал Лэй тихо.

— Конечно. Ещё немного, и день закончится. Завтра отдых, а потом — три дня на подготовку к новому туру. Не забудь лечь пораньше, — улыбнулась она и встала.

— Да, Серафина. Обещаю.

Она ушла в шатёр, растворяясь в тёплом свете.

А он ещё немного посидел, потом поднялся, поправил шляпу, надел её на голову — и, с руками в карманах, медленно пошёл по тропинке прочь от лагеря, в сторону леса, просто... прогуляться.
Потому что внутри горело странное чувство.

Лэй шёл по тропинке, петляющей меж старых деревьев.
Трава тихо шуршала под подошвами, воздух был свежий, сырой — будто недавно прошёл дождь.
Небо, усеянное звёздами, дышало ночной тишиной. Он засунул руки в карманы и просто шёл, глядя себе под ноги, потом — наверх, к чернильному небу.

Мысли его были разбросаны, как осколки стекла в витрине памяти.
Он вспомнил поезд. Тот самый, давний.
Запах гари, треск огня, грохот рельсов и кровь.

Он вспомнил, как держал её за руку.

Марту.
Её пальцы были слабыми. Губы почти не двигались, но глаза всё ещё смотрели — и в этих глазах было не страх, не боль, а... свобода.
И когда она выдохнула в последний раз, она улыбнулась.
Лишь еле слышное, но твёрдое:

— Теперь я свободна...

Он сжал кулаки.

Прошло восемь лет.
Он выжил. Он восстановил цирк. Женился на Серафине. Вытащил из тени тех, кто выжил. Поднял шатёр заново — и вновь зажёг огонь представлений.
Он стал тем, кем когда-то была она.
Он стал ведущим.

И всё же...

Он опустил взгляд на свой палец. Там больше не было крови. Но тень того прикосновения всё ещё жила где-то внутри.

Лэй шёл дальше — и вскоре тропинка вывела его на небольшую поляну.
В сердце леса, скрытое от людских глаз, стояло кладбище. Простое, скромное.
Ряды одинаковых камней, имена, вырезанные с любовью и болью. Некоторые были покосившимися, другие — новыми, как будто кто-то недавно их обновил.

Он прошёл мимо ряда с детскими именами.
Потом — мимо надгробий артистов.
И остановился. Просто стоял. Долго.
Ветер тихо раскачивал деревья, будто склоняя их в вечном поклоне тем, кто остался здесь навсегда.

Вдруг — голос.

Тихий. Улыбающийся.

— Давно не виделись.

Лэй резко обернулся.
И замер.

Перед ним стоял молодой мужчина — высокий, худощавый, с чуть вьющимися каштановыми волосами, ясными глазами и той самой упрямой улыбкой, которую он не видел столько лет.

— Лью... — выдохнул Лэй.

Тот рассмеялся — звонко, почти по-детски.

— Даже пятидесяти лет не понадобилось, чтобы тебя найти. Ты сам себя выдал, брат.
Всё это — твой цирк, твоя речь, твоя... шляпа. Разве я мог пройти мимо?

Лэй усмехнулся, чуть опустив голову.

— Да, это я. Уже давно. И всегда.

Они молча подошли друг к другу. Обнялись — коротко, неловко, но искренне.

— Ну как ты? — спросил Лэй. — Как мама, папа... дедушка?

Лью кивнул:

— Мама... снова в деле. Не модель, конечно, но теперь продюсирует других.
Папа вернулся к бизнесу. Мягче стал, добрее.
А дед... — он усмехнулся. — Дед в доме престарелых, но, поверь, там он звезда.
Друзья тоже в порядке. Мы... живём.

— А ты?

— Я? Пошёл по стопам отца. Учусь, разбираюсь. Думаю, моё место — где-то между сценой и цифрами.

Он замолчал, посмотрел на брата.
В глазах было что-то, что Лэй давно не видел — тень обиды, угасшая, но не забытая.

— В ту ночь, Лэй, — сказал Лью тихо. — Я не сразу простил тебя.
Было больно.
Ты ушёл. Просто... ушёл.
Оставил нас.

— Я знаю, — прошептал Лэй.

— Но потом... я понял. Ты выбрал не себя. Ты выбрал то, что считал правильным.
Ты спас их.
Ты стал тем, кем должен был стать.
Я больше не злюсь.

Они молчали.

— А что случилось тогда? — спросил Лэй. — Когда я ушёл.

Лью посмотрел вперёд, будто заново видя ту ночь:

— Детей нашли. Всех. Им помогли.
Госпитализация, психологи, возвращение к семьям.
Те, кто был из кланов... никто не выжил.
Когда полиция добралась до них, они уже... — он пожал плечами. — Никого не осталось, только трупы.
Огонь уничтожил всё. Ваши следы тоже. Вы... исчезли.

Лэй кивнул. Он знал.

— Нам пришлось скрываться.
Многие взрослые умерли. Атлас, Аксель, Азалия — мы разбежались. Кто куда.
Серафина, Джестер и я... остались с детьми.
Мы начали с нуля.
И вот... — он оглянулся назад, в сторону, где был шатёр. — Мы снова здесь.

— Ты нашёл своё призвание, — тихо сказал Лью.

— Да, — ответил Лэй. — Я обменял своё будущее на это.
И ни разу не пожалел.

Они стояли рядом, перед кладбищем, окружённые ночной тишиной.
И звёзды над ними мерцали, как фонари старого шатра, который однажды рухнул — чтобы родиться заново.

Лэй остался один.

Лью ушёл в туман, растворился в дымке леса, будто сам был тенью воспоминаний. А он... он остался. Среди мраморных плит, где покоились людские души. Здесь всё дышало памятью — камни, ветер, влажная трава. Но ему не было страшно. Наоборот — было светло внутри. Тихо.

Он шёл медленно по кладбищу. Его шаги гулко отзывались между могил, будто сцена вновь оживала под его ногами.

И вдруг — что-то изменилось.

Из травы поднялись светлячки. Сотни крошечных искр, закружившихся над землёй. Они порхали в воздухе, будто рисуя что-то... танец.
Тот самый, который Марта когда-то показывала детям.
Тот самый, в котором её пальцы порхали, словно ветер, а глаза сияли свободой.

Он замер. Вдох. И шагнул в этот танец.

Сквозь золотистый вихрь перед ним будто бы возникла она.
Марта.
В том самом белом платье, лёгком и невесомом, как облако. Волосы спадали волной, украшенные цветами.
Она не говорила ни слова — но улыбалась.
И он протянул руку.
Она взяла её.

И они закружились.

Сначала медленно.
Затем быстрее.
Ноги его скользили по мрамору, словно по арене. Её платье развевалось, как парус.
Они танцевали — не в теле, но в душе.
Он чувствовал её. Слышал каждый её невысказанный смех.
Он не плакал. Он просто дышал, как будто наконец нашёл ту самую свободу, которую искал всю жизнь.

Он знал, что это — не реальность.
Но и не вымысел.

Это — цирк.

«Если это приятное чувство называется безумие, то я хочу быть безумцем», — подумал он.

Он замер.

Марта растворялась в воздухе, как дым от факела, оставляя за собой шлейф света и тишины.
Он отпустил её руку — но не сердце.

Поднял взгляд на небо.
И впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему.
Он уже не был просто Лэй Холкер.
Он стал тем, кем должен был стать.

Он был Наследником Шляпы и Аплодисментов.

Конец.