Вивьеннус. Наследие красной шляпы.

Дети вышли из тускло освещённого коридора и оказались на боковой аллее ярмарочного купола. Здесь было тише — не так шумно, как в главной арене, и не так светло. Фонари отбрасывали сиреневые и синие блики, как будто кто-то проливал чернила на стены и пол. Воздух был тягучим, пахло ладаном, пыльцой и чем-то резким, металлическим. Они быстро прошли мимо киосков с карамелью, хлопушками, сахарной ватой и вышли к сектору, где размещались палатки гадалок. Маленькие шатры стояли ровными рядами, каждый — по-своему украшенный: один — гирляндами с бумажными звёздами, другой — масками и черепами, третий — тканью в узорах, как будто сделанных из переплетённых глаз.

Лэй остановился возле одной из них. Он сразу узнал её — тёмно-бордовая ткань, арка из стеклянных кристаллов, деревянная табличка «Серафина», вырезанная будто старыми, кривыми руками.

Но...

— Она закрыта, — сказал он, глядя на опущенные занавеси и тусклый свет, едва видимый изнутри. — Чёрт...

Кевин подошёл ближе и потрогал ткань — она была прохладной, как будто внутри никого не было уже давно.

— Может, просто вышла? — предложил Перси. — Пошла на шоу, я не знаю. Или спит. Или занята...

— Или, — Лэй нахмурился, — её уже нет. Они могли что-то заподозрить.

— Что? — Мэган вздрогнула. — Ты думаешь... они поняли, что она на нашей стороне?

— Вполне. — Лэй говорил тихо, быстро, почти шепотом. — Она же писала, что в цирке уши и глаза везде. Если они что-то заметили — она в опасности.

— А если... её наказали? — Лью хмуро огляделся по сторонам. — Или... убрали.

— Нам надо найти её, — уверенно сказал Лэй. — Если она не здесь, значит, единственное место, где она может быть, — это вагон гадалок. Помните, я проходил мимо него в первый раз. Он был полон женщин, и там она спасла меня от целого отряда... слишком приветливых гадалок.

— Подожди, — Кевин резко встал на месте. — Мы не можем просто так туда пойти. Там таблички висят: «Запрещено посторонним». И эти правила, чёрт возьми... ты сам читал, Лэй! Нельзя трогать артистов, нельзя заходить в служебные зоны, нельзя пересекать границы без разрешения. Это не просто предупреждение — это угроза.

— Если нас поймают, — Лью сжал плечи, — это уже не будет фокусом. Мы можем не вернуться.

— Но если мы не найдём Серафину, — парировал Лэй, — и она действительно была на нашей стороне... то мы остаёмся вслепую. А нас уже заметили. Мы уже внутри этой системы.

— Может, стоит... вернуться? — неуверенно спросила Мэган. — Найти способ потом, безопасно?

— Поздно. После второго акта — финальный. Если нам что-то нужно знать, мы должны это выяснить сейчас. — Лэй говорил твёрдо. Он сам чувствовал, как дрожит внутри. Не от страха — от интуитивного ужаса, будто время уходит, будто сейчас они стоят на тонком льду, и уже слышно, как он потрескивает под ногами.

Кевин закрыл глаза, выругался тихо.

— Если уж сдохнем, то вместе, да?

— Ага, — фыркнул Перси. — Надеюсь, это станет хотя бы крутым фильмом после.

— Мы не идём туда, чтобы умереть, — сказал Лью. — Мы идём туда, чтобы понять, с кем играем.

И группа медленно повернулась в сторону закулисья. В сторону вагона гадалок.

Они почти подошли к вагону гадалок, когда резкий, пронзительный голос прорезал тишину:

— НЕТ! НЕ НАДО! НЕ ПОЙДУ! ОТПУСТИ МЕНЯ!

Ребята моментально замерли. Звук доносился откуда-то слева, из-за стоящих боком фургонов. Сердца застучали громче, и холодный пот проступил на висках. Кто-то схватил Мэган за руку — кажется, Лью, — а Лэй первым двинулся к источнику звука, крадучись.

И тогда они увидели его.

Высокий, нескладный клоун с выцветшим гримом, в пятнистом костюме, тащил за запястье маленького мальчика. Тот упирался, голос его дрожал от слёз:

— Я не хочу! Я не хочу!

— Эй! — выкрикнул Кевин, выбегая вперёд. Его голос был громким, резким, как удар. — Отпусти его!

— Эй, ты! — Перси, не отставая, уже шёл следом. — Ты что творишь, черт возьми?!

Мальчик посмотрел на них испуганно. Остальные ребята — Лэй, Лью и Мэган — подбежали следом. Клоун повернулся медленно, как будто и не удивился вовсе. Его лицо оставалось без эмоций, но глаза, окружённые размытым гримом, были пронизывающе холодными.

— Вы чё, совсем берега потеряли, а? — голос его был низкий, с лёгкой хрипотцой, но не злой — скорее раздражённый. — Это мой сын. Он просто не хочет работать. Опять.

Все замерли. Лэй переглянулся с Лью. Потом посмотрел на мальчика:

— Это правда? Он твой отец?

Мальчик потупил взгляд, потом кивнул и, всхлипывая, пробормотал:

— Да... он мой папа. Я просто... хотел поиграть с другими ребятами, а не быть в этом дурацком костюме.

Момент — и вся уверенность, вся решимость спасателей улетучилась. Тишина повисла неловко. Мэган прикусила губу, Перси почесал затылок, а Кевин отступил на шаг назад.

— Извините, — пробормотал Лэй. — Мы просто подумали...

— Вот, блин, молодёжь пошла, — проворчал клоун, выпуская руку сына, но тот остался рядом. — Вечно лезут, куда не надо. Ничего не ценят. Увидели — и сразу герои. Да вы хоть знаете, что такое работать в цирке с детства? Я в его возрасте уже жонглировал под дождём на разбитом асфальте.

Он обвёл всех взглядом. На секунду показалось, что он скажет что-то ещё... но кивнул сам себе, развернулся и повёл мальчика прочь, под свет тусклого фонаря, где их фигуры начали растворяться в фиолетовой дымке.

— Нам... нам надо быть осторожнее, — сказал Лью, хрипло сглотнув. — Мы здесь чужие. Очень легко оступиться.

Лэй лишь кивнул. То, что произошло, не развеяло тревогу. Наоборот — стало ещё хуже. Потому что, если даже правда кажется ложью, то где тогда проходит грань?

Фудкорт пестрел яркими огнями, ароматами сладкой ваты, жареного мяса и чего-то подозрительно сладкого, что казалось одновременно знакомым и чужим. Звуки смеха, звон ложек и пластмассовых подносов сливались в один общий гул, создавая ощущение живой ярмарочной жизни, будто бы этот уголок цирка вовсе не был обителью теней и загадок.

— Блин, я жрать хочу, — первым не выдержал Кевин, хватаясь за живот. — У меня уже слюни по подбородку текут.
— Согласна, — Мэган кивнула. — Нельзя принимать судьбоносные решения на голодный желудок. Это как минимум непрофессионально.

— Классная отмазка, — проворчал Лэй, с трудом удерживая полусаркастичную усмешку. — Ну ладно, пойдём, вдруг на сытый желудок к нам придёт гениальный план спасения мира.

Они направились ближе к центральной аллее, где располагались десятки киосков с едой, и почти сразу же в глаза бросилось кое-что странное. Нет, не странное — абсурдное. В самом центре фудкорта, где обычно свободных столиков не найти, за широким круглым столом сидела Серафина. Одна. Перед ней громоздилась настоящая гора еды: огромный чизбургер с подтекающим сыром, стопка блинчиков, утопающих в малиновом варенье, несколько панкейков с взбитыми сливками, разноцветное парфе, клубничное молоко, два стакана газировки и даже банановый сплит. И она... ела. Ела так, будто завтра не наступит. Быстро, с удовольствием, с каким-то почти детским азартом. А потом подняла взгляд — и увидела их. Глаза её сразу засияли, а рот расплылся в довольной улыбке.

— Лэээй! — почти прокричала она, размахивая рукой, в которой держала пластмассовую вилку, теперь заляпанную шоколадом. — Приветик! Сюда! Сюда, котёнок! Не стесняйтесь!

Ребята остановились как вкопанные.

— Это она? — прошептал Кевин.
— Ага, — коротко кивнул Лэй, у которого непроизвольно перехватило дыхание.
— И она... просто сидит и... жрёт? — удивилась Мэган, прищурившись.
— Словно это обычный день, — пробормотал Перси, почесав затылок.

Лью, стоявший чуть поодаль, скрестил руки на груди и процедил:

— Или она реально сумасшедшая. Или очень умная.

— Ну, пойдём? — спросил Лэй. Голос его звучал чуть хрипло, с примесью внутреннего напряжения.
— А у нас есть выбор? — Мэган усмехнулась. — Нас уже заметили. Придётся.

Они двинулись к столу, и с каждым шагом у Лэя всё больше сжималось внутри. Серафина, казалось, была абсолютно невозмутима. Она пододвинула к ним два стула, жестом пригласила сесть и улыбнулась:

— Ну что, герои, пришли сражаться с великой загадкой цирка? Или всё-таки перекусить?

Глаза её блестели лукавым огнём, и в них, как всегда, невозможно было понять — шутит она или говорит серьёзно.

Они подошли ближе, Лэй первым плюхнулся на свободный стул напротив Серафины. Остальные — следом, переглядываясь. Она встретила их с такой лёгкостью, будто это были её закадычные друзья, с которыми она встречается каждую неделю на фудкорте. Она отпила глоток молочного коктейля с клубникой, причмокнула с удовольствием, кивнула Лэю, будто они встретились случайно на перемене в школе.

— Серафина, — Лэй чуть наклонился вперёд, понижая голос, — ты вообще... ты что тут делаешь?

— А что? — спокойно отозвалась она, ковыряя вилкой панкейк. — Время ужина, милый. У тебя что, дома не кормят?

— Ты серьёзно? — голос Лэя стал чуть напряжённее. — Ты просто сидишь тут и жрёшь, как будто всё в порядке?

— Но всё и в порядке, — она пожала плечами, не поднимая взгляда. — Я закрыла свой шатёр. Даже ведьмам нужен перерыв.

— Мы знаем, — неожиданно вмешался Лью, опираясь локтями на стол. — Мы нашли дневники деда. Мы знаем, что с этим цирком что-то не так. Мы видели, что было с Мэган. Мы слышали крики за сценой.

Серафина посмотрела на него. Пару секунд — и вдруг залилась громким, звонким смехом. Настолько искренним и сильным, что несколько людей с соседнего столика обернулись.

— Ох, боже, — она вытерла слезу уголком салфетки. — Вы, ребята, вы реально думаете, что раскопали какую-то великую тайну? Вы будто шпионский клуб из шестого класса. Это гениально. Правда.

— Ты что, издеваешься? — Перси нахмурился. — Мы серьёзно, у нас есть доказательства. Старые газеты, фотки, дневники. Всё указывает на—

— На что? — перебила она, и голос её на миг стал твёрже. — На то, что группа подростков решила, будто они могут сломать систему? Вы нашли обрывки прошлого. Вырванные страницы. Красивые домыслы. Сказочки.

— Это не сказки, — резко сказал Лэй, глядя ей в глаза. — Ты сама мне писала. Предупреждала. А теперь вдруг — «всё нормально»?

Серафина посмотрела на него серьёзнее. Взгляд стал будто глубже, словно в ней за пару секунд сменилось состояние.

— Лэй, даже если вы знаете... — она на миг понизила голос. — Вы же ничего не сможете изменить. Понимаешь? Вы — дети. Это не ваш бой. Не ваша война. И, может, вам стоит просто... забыть.

— Мы не можем, — твёрдо произнёс Лью. — Потому что теперь мы знаем.

Серафина отвела взгляд, снова уткнулась в свою вилку, как будто всё это её начинало раздражать.

— Знаешь, что говорят карты? — она говорила уже лениво. — Тот, кто слишком долго смотрит на тени, начинает сомневаться в свете. Так что, ребята, если не хотите стать следующими, просто вернитесь на шоу. Доешьте попкорн. Похлопайте Акселю. И уйдите, как будто ничего не было. Она откинулась на спинку с видом, будто разговор окончен.

— Не смей произносить имя Акселя, — резко бросил Кевин, в его голосе дрожала злость. — Ты вообще видела, что он сделал с Мэган? Она до сих пор как в бреду! Он её сломал. Или подменил. Или... чёрт, даже не знаю!

Серафина спокойно отложила вилку, как будто наконец доела. Вздохнула, устало, будто ей надоели эти подростки с их драмой.

— Никто не виноват, что ваша подружка такая слабенькая, — её голос был ядовито-спокойным. — Гипноз — дело тонкое. Кто-то держится. Кто-то трескается. Если она не смогла, то вы что, думаете, вы выдержите?

— ... — Кевин сжал кулаки, но промолчал.

— Аксель — не просто артист, — продолжила Серафина, словно читала по нотам. — Он — мастер. Иллюзионист с большой буквы. Гипнотизёр, которого приглашали на закрытые сессии для... ну, очень серьёзных людей. Вы даже представить не можете, насколько он умеет влезать в головы. Одно его слово — и вы забудете, как вас зовут. А если он решит, вы будете считать себя кроликом. Или... счастливым зрителем, который никогда не видел, как исчезают люди.

Тишина. Ребята переглянулись. У всех лица как у камней — напряжённые, непонимающие, будто никто не знал, стоит ли верить, или бежать.

— Ладно... — тяжело выдохнул Лэй. — Тогда скажи нам, что будет на третьем акте. Что вообще нас ждёт? Мы должны знать, — он уже говорил почти умоляюще, но голос дрожал. — У нас есть хоть какой-то шанс?

Серафина приподняла бровь. Медленно. Холодно.

— Даже если кто-то исчезнет, — сказала она тихо, почти шепотом, — вы никогда не поймёте, как это произошло. Потому что никто не исчезает... здесь.

— Что? — Лью подался вперёд.

— Тут везде глаза. И уши. Камеры. Люди. Некоторые из них даже не знают, что работают на систему. Они просто... действуют по приказу. Как куклы. Или актёры. Этот цирк — не просто шоу. Это механизм. Чётко отлаженный. Тысячи деталей. Тысячи иллюзий. И вы — лишь песчинки в этом механизме.

— Если всё так... — медленно начал Перси, — и если ты сама это знаешь, и везде камеры, люди, слежка, то... — он прищурился, — что насчёт нашего разговора? Что если сейчас кто-то уже едет по наши души?

Серафина усмехнулась. Улыбка скользнула по её лицу, как змея.

— Расслабься, герой. Это слепая зона. Здесь камеры не ловят лиц, а шум — не записывается. Это фудкорт. Тут никто никого не отслеживает. Главное внимание — на церемониях. На трибунах. Под куполом. Там шоу. А здесь просто... люди и еда.

Она потянулась за большим панкейком и откусила. Как будто в этом разговоре не было ни капли угрозы.

— Первый акт — мы развлекаем. — продолжила она уже немного тише. — Второй — мы выбираем. Третий... — она посмотрела в глаза Лэю. — ...третий акт мы... забираем.

Тишина накрыла их, как простыня. Ни один из них не пошевелился. Даже Кевин больше ничего не сказал.

— Вы всё ещё можете уйти. Пока. До третьего акта. — Серафина пожала плечами. — Никто не будет держать. Но если останетесь — не жалуйтесь, что не знали.

Лью резко обернулся к Серафине, глаза прищурены, лицо напряжено. Он чувствовал, как у него внутри что-то начало сжиматься в комок. Остальные тоже переглянулись, напряжение сгустилось вокруг стола, как плотный туман.

— Подожди... — Лью нахмурился. — Что ты вообще имела в виду под "развлекаем", "выбираем", "забираем"? Это как... вообще работает?

Серафина чуть склонила голову набок, словно рассматривала муравья под стеклом. Её пальцы лениво обводили край тарелки с растёкшимся малиновым сиропом.

— Вы задаёте слишком много вопросов для тех, кто должен был просто насладиться представлением, — она пожала плечами. — Но раз уж начали...

Пауза. Она выпрямилась, наклонилась чуть вперёд, и её голос стал мягким, почти ласковым:

— Первый акт — мы наблюдаем. Играем, улыбаемся, танцуем. Угощаем. Смешим. Первый акт — чтобы вы открылись, показали себя. Второй — мы начинаем выбирать. Тех, кто лучше всех... светится. Кто привлекает взгляд. Кто нравится.

— Нравится кому? — перешептался Кевин.

Серафина медленно перевела взгляд на него, а затем — на Лью. Улыбка скользнула по её губам, тонкая, почти безмятежная.

— Выбирать начинают артисты. Те, кто чувствует, видит. Это как нюх у хищника — мы замечаем, кто... вкуснее. Кто — качественнее. Не в смысле... личности, — она покачала рукой, будто отмахиваясь. — А в смысле... формы. Потенциала. Миловидности. Покладистости. И, конечно же, уникальности.

— Ты... — Лэй сжал кулаки. — Ты серьёзно сейчас называешь моего брата товаром?

Серафина развела руками, как бы извиняясь:

— Не обижайся, Лэй. Я же не сказала, что он уже продан. Просто... он бы стоил много. Спрос на таких, как Лью, всегда высокий. Молодой, милый, с ангельским лицом, и эта голубая прядка... — она чуть прищурилась. — ...он будто сам просится быть замеченным.

Лью побледнел. Остальные замолчали. На его лице застыла смесь страха и ярости, и в нём вдруг впервые за весь вечер что-то по-настоящему надломилось.

— А взрослые? — спросил Перси, голос чуть дрогнул.

— Иногда, — кивнула Серафина. — Если человек... ну, скажем, изящен. Или гибок. Или у него редкие черты. Наш мир не ограничивается маленькими детьми. Просто дети — легче. Доверчивее. Пластичнее. Но и взрослых никто не исключал.

— Так вы просто развлекаетесь — а потом помечаете нас, как мясо на базаре? — Кевин уже едва сдерживал себя.

Серафина спокойно доела панкейк, вытерла рот салфеткой, будто речь шла не о похищениях, а о торговле антиквариатом.

— Я не артист, — пожала она плечами. — Я просто читаю карты. И то, что я вижу — не всегда нравится даже мне. Но... правила есть правила. В этом цирке не бывает случайностей.

— Тогда почему ты нам всё это говоришь? — резко спросил Лэй.

Она посмотрела на него долго, будто бы что-то выбирая.

— Потому что, Лэй, ты слишком много уже знаешь. Потому что твой дед был близок к разгадке. Потому что ты и твои друзья — последние, кто ещё может уйти. Или остаться.

Тишина снова накрыла их стол. Её слова были как ледяной нож. И никто не знал — то ли угрожают им, то ли предупреждают.

Лэй сжал зубы. Его глаза пылали.

— Не смей называть моего брата товаром. Он не вещь. Он — человек.

Серафина мягко улыбнулась, склонив голову:

— Тогда докажи это.

— Подожди, — вдруг сказала Мэган, нахмурившись. — Что ты имела в виду, когда сказала, что дед Лэя был «близок к разгадке»?

Серафина вздохнула, откинулась на спинку лавки и на мгновение замолчала. Вокруг продолжала гудеть ярмарка, пахло сладкой ватой, карамелью, и какой-то ненастоящей радостью, от которой становилось не по себе.

— Когда-то, — заговорила она медленно, — ваш дедушка, Лукас... был детективом. Неофициальным, конечно. Так... фанатичным искателем истины. Он был одержим этим цирком. Следил, записывал, выуживал слухи. Преследовал нас из города в город, от тени к тени. Двадцать лет подряд.

Она вытерла уголок губы салфеткой и продолжила:

— Среди старых работников цирка, особенно тех, кто помнит восьмидесятые и девяностые, о нём ходят легенды. Не самые приятные. Его называли занудой, залипшим в прошлом. Он слишком много знал. Был слишком назойлив. Мешал. Многие хотели, чтобы он... исчез.

— Хотели? — переспросил Кевин, нахмурившись. — То есть... его пытались убить?

— Да. — Серафина кивнула. — Но он каким-то образом остался жив. И даже больше — никто его не тронул. И это самое странное.

Лэй выпрямился, руки на столе сжались в кулаки.

— Почему его не тронули? Кто его защитил? Кто это был?

Серафина посмотрела на него с долгой, почти жалостливой улыбкой. Затем медленно встала, поправила юбку, выпрямила спину.

— Это уже ты должен разгадать сам, Лэй. Я сказала больше, чем должна. Гораздо больше. Дальше — ваше дело. Хотите вмешаться — вмешивайтесь. Хотите убежать — бегите. Но я вам больше не помощник. Моё дело было — предупредить.

— Подожди, — воскликнул Кевин, — а зачем ты вообще всё это нам рассказываешь? Почему ты нам помогаешь? Что ты с этого получаешь?

Серафина посмотрела на него, и впервые в её взгляде промелькнуло что-то... тёплое. Печальное.

— Когда-нибудь вы узнаете. Не сейчас. Не сегодня. — Она сделала шаг назад. — Я делаю это... по просьбе одного человека. Больше вам знать не нужно.

И с этими словами она растворилась в толпе — как будто никогда и не сидела с ними за этим столом.

Все замерли. Только звуки фудкорта снова набрали силу — будто ничего и не происходило. Только Лэй, всё ещё сидя, глядел в пустое место, где секунду назад стояла Серафина.

— По просьбе одного человека... — пробормотал он. — Кто?

И никто не знал, что ответить.

Прошло минут двадцать, может чуть больше. Толпа за фудкортом начала редеть — кто-то ушёл на следующее шоу, кто-то брёл вдоль палаток, в поисках сладостей и аттракционов. Но ребята не спешили. Перед ними стояли подносы с едой: картошка, крылышки, пару гамбургеров, напитки. Всё пахло приятно, почти уютно.

— Блин, — пробормотала Мэган, откидываясь на скамейку, — как столько еды влезло в эту женщину?

— Хороша та женщина, которая всегда много ест, — ухмыльнулся Кевин, сожрав треть панкейка одним укусом.

— Господи, — закатила глаза Мэган. — У тебя вся философия жизни — в желудке.

— А может, это и есть путь к просветлению, — философски заметил Перси, облокачиваясь на стол. — Но, слушайте... давайте серьёзно. Поели — хорошо, отлично. Но, может, теперь всё-таки обсудим?

Он посмотрел на Лэя.

— Лэй, как думаешь... кто может быть тем самым человеком, через которого Серафина нам помогает? Кто мог её попросить?

Лэй промолчал. Он уставился в одну точку, будто прокручивая в голове сотни теорий, тысячи образов. Потом пожал плечами:

— Без понятия. Вообще.

И замолчал опять.

Тишину вдруг прервал Лью.

— Эм... — он дёрнул рукав брата. — Вас вообще не напрягло, что она сказала, будто меня могли выбрать?

Все повернулись к нему. Кевин нахмурился:

— Слушай... А ты с кем-то контактировал из артистов? Ну, ты сам слышал, она сказала — те, кто смотрит в глаза, кто ближе всех. Кто цепляет.

Лью пожал плечами:

— Я вообще ни с кем не разговаривал. Ни с одним. Я держался с вами или в стороне.

Он замолчал на мгновение. А потом... побледнел. Его глаза расширились, тело будто дёрнулось — как от удара током.

— Лью? — Мэган заметила это первой. — Что такое? Почему ты дрожишь?

Он повернулся к ним. Голос стал каким-то глухим:

— Я... в первый же день разговаривал с ней. С Вивьен. С хозяйкой.

Секунда — и всё зависло. Кевин оторвал взгляд от стаканчика, Перси замер с половиной картошки на вилке. Лэй поднял голову и уставился на брата.

—Блять, точно!— сказал Лэй. — В тот раз ты же остался с ней.

— Она... — Лью сглотнул. — Она тогда выглядела такой... милой. Говорила, что мне некуда возвращаться, что я могу остаться. Что у меня в глазах есть «что-то особенное». Я тогда подумал — ну, просто манипуляции. А теперь...

Он замолк, вжавшись в лавку.

— Но это не значит, что она тебя выбрала! — тут же сказала Мэган, немного нервно. — Может, просто пыталась очаровать. У неё такая работа.

— Или это был сигнал, — прошептал Перси. — Ты же сам сказал: от неё веяло чем-то... странным.

— Ребята, — Лэй положил руку на плечо Лью. — Успокойся. Пока никто никого не забрал. Пока мы вместе, всё под контролем.

Но в— Подожди, — сказал Перси, прищурившись. — Ты сказал... что она сказала, будто тебе некуда возвращаться?

Все снова уставились на Лью. Тот, казалось, будто стал меньше ростом. Он поёрзал на лавке, потянулся за стаканом воды, но не допил — рука предательски дрожала.

— Ну... да. — Он попытался выдать усмешку, но на деле она вышла как кривой нервный тик. — В первый день, когда я был в цирке, у нас с братом... ну, случилась ссора.

Лэй нахмурился.

— И?..

— И я, — Лью сглотнул, — я немного наплёл ей всякой дичи. Что, типа... что я сирота. Что меня всё время избивают. Что... ну, ты, Лэй, типа, абьюзер. И... что у меня никого нет.

Повисла гробовая тишина. Мэган медленно отодвинула поднос с недоеденным картофелем. Кевин выпустил вилку из руки. Перси даже не дышал. Все втроём уставились на Лью, будто он только что признался, что обменял душу на попкорн.

— Ты... идиот? — выдохнула Мэган. — Нет, правда... Ты вообще нормальный?

— Ты сумасшедший, — поддакнул Кевин, но беззлобно. — Абьюзер, мать твою...

Лэй всё ещё молчал. Он просто смотрел на брата. В его взгляде не было гнева. Только... непонимание. И что-то вроде разочарования. Или боли.

— Подожди. То есть ты сказал ей, — медленно произнёс он, — что я тебя избиваю?

Лью поднял глаза. В них не было вызова. Только растерянность, как у щенка, которого застукали за разодранным диваном.

— Ну я... — он сглотнул. — Я тогда был зол. Я не думал, что это важно. Я просто вкинул всё, что пришло в голову... А она такая, типа, «бедный малыш»... И сказала, что я могу остаться здесь. Если захочу. Что цирк — это тоже дом.

— Офигенно, — выдохнул Перси, глядя в потолок. — Просто охуненно. Ты, получается, сам себя сдал?

Лью закрыл лицо руками.

— Ну, прости, ладно! Я не думал, что меня реально кто-то выберет! Я думал, это просто её добренькая болтовня!

Лэй опёрся локтями на стол и вздохнул.

— Лью... ты хоть понимаешь, во что мы вляпались?

— Сейчас понимаю.

— Да ты...

— Эй, — прервала Мэган, — хватит. Уже всё сказано. Лучше подумайте, что мы будем делать, если его реально... выбрали.

Все снова замолчали.Лэй посмотрел на брата. На его понурые плечи, на слегка дрожащие пальцы. Он мог бы разозлиться. Имеет право. Но вместо этого просто коротко сказал:

— Мы не дадим тебя забрать. Никто тебя не тронет. Обещаю.

Лью молча кивнул. Глубине души он уже чувствовал: всё только начинается.

Ребята поднялись со скамеек, каждый переглянулся, словно молча говоря: всё, пора. Внутри всё клокотало — напряжение, тревога, усталость. Нужно было убираться отсюда, пока не поздно. Пока никто из них не стал следующим номером в этой жуткой программе. Они двинулись по центральной аллее, где свет постепенно угасал, и краски, ещё недавно казавшиеся яркими, тускнели в глазах. Лью молчал, прижимаясь к брату. Мэган всё ещё поглядывала через плечо, будто искала кого-то взглядом. Перси жевал губу, а Кевин шёл напряжённо, вцепившись в капюшон куртки. И вот, когда до выхода оставалось буквально несколько шагов, дорогу им преградил кто-то. Высокая фигура вынырнула из темноты — будто выросла из воздуха. На лице — маска полумесяца, серебристая, сверкающая, с тонкой, кривой улыбкой. Его одежда напоминала клоунский наряд: тёмно-синие тона с серебряной тесьмой, колокольчики дрожали на манжетах, но лицо... Лицо маски не улыбалось. Оно смотрело пристально. Будто насквозь.

— А куда это вы собрались? — голос был мягким, тянущимся, словно карамель на языке. Но в нём чувствовалась сталь.

— Домой, — отрезал Лэй. — Шоу уже закончилось для нас.

— О, ну как же так, — протянул человек в маске, наклоняя голову на бок. — Вы ведь не видели финального акта. Закрытие... начнётся с минуты на минуту. А выступать будет сам Аксель. Великий иллюзионист. Лучший из лучших. Такое нельзя пропустить.

— Мы устали, — попыталась вставить Мэган. — Простите, но...

— Нет-нет-нет, — перебил он, и его рука мягко, но настойчиво коснулась плеча Кевина. — Вы ведь избранные гости. Мы же так ждали вас. Вы — наша особенная публика.

— Мы не хотим... — начал Перси, но мужчина уже махнул рукой, и откуда-то сбоку появились двое артистов — такие же молчаливые, с масками-звёздами. Они словно окружили группу полукольцом, не давая отступить назад.

— Прошу, — всё так же мягко сказал он. — Всего один номер. И вы уйдёте. Обещаю.

Слишком навязчиво. Слишком уверенно. Слишком ловко.

У ребят не осталось выбора.

Они переглянулись. Лэй кивнул — еле заметно. Это было похоже на капитанский жест в шторме. Все, сжав зубы, повернулись и двинулись обратно к куполу. За их спинами колокольчики звенели, как тонкий предупреждающий звон. Когда они вновь уселись на свои места, Лэй прошептал:

— Никто. Никуда. Не уходит один. Поняли?

— Даже в туалет, — пробормотал Перси.

— Особенно в туалет, — добавил Лью, мрачно кутаясь в худи.

Они сели плотной группой, плечом к плечу. Зал медленно заполнялся людьми. Музыка затихла. Свет погас. И в центре арены вспыхнула одинокая точка прожектора.

Шоу начиналось.