Глава 1. 1924, Зима
Облачное, затянутое облаками небо было влажным, и было трудно понять, то ли это туман, то ли дым от бамбуковых пароварок. В воздухе стоял тяжелый запах угля, а запах баоцзы[1] уже не был таким благоухающим. Ту Лаояо поднял бамбуковую пароварку, вытянул шею, чтобы рассмотреть, и покачал головой.
— Это твое лицо, оно и вправду потолстело.
Старый торговец баоцзы, проработавший на углу улицы двадцать лет, усмехнулся и ударил по крышке бамбуковой пароварки.
— Слишком толстые, говоришь, Ту Лаояо, бери, бери, бери!
Ту Лаояо ухмыльнулся и откинул голову назад, пряча ладони в рукавах.
— Ладно, ладно, ладно, твои баоцзы самые ароматные, старик, иначе ты бы не смог продавать их двадцать лет! Твоя судьба и вправду хороша.
Он отвернулся от продавца баоцзы и двинулся вперед, пока не дошел до угла, где присел на корточки перед кальянной, скрестив конечности, и спросил:
— Лаобань[2], какой табак сегодня?
Продавщица кальянов была изможденной и слабой, вид у нее был вялый и бесцветный, волосы подстрижены так коротко, что не закрывали шею; челка была растрепана, как будто ее погрызла собака, некоторые пряди короткие, некоторые длинные, прикрывая опущенные глаза, а на голове была потертая шляпа гуапи[3], выглядя несколько комично. Ее фамилия была Ли, и внешность у нее всегда была такой, ни мужской, ни женской; она не имела имени, и была одиннадцатым ребенком в семье.
— Здравствуйте, какой табак? - спросила она без эмоций и желания, вынимая руки из стеганой хлопковой муфты, пару раз переминаясь с ноги на ногу, пока продолжала. — Острый? Или нет?
Ту Лаояо наклонился к ней немного ближе и сказал:
— День такой холодный, куря кальян, можно простудиться. Есть ли что-нибудь для длинноствольных трубок[5], Шии-цзе[6]?
Ли Шии подняла веки и взглянула на него. Вопреки внешнему виду, ее глаза были очень ясными, и хотя прежде Ту Лаояо видел ее много раз, шрам на правой стороне ее лица все еще пугал его; он был похож на ожог или язву, на большой красно-фиолетовый сморщенный лист тофу, на пластырь из собачьей кожи[7]. Смотреть на него было невероятно неприятно.
— Этот сорт табака достался нам от предков. Вы можете курить его, пока можете себе позволить, — она встала, поправила шляпу гуапи, скомкала муфту в сморщенный шарик и неторопливо скрылась внутри. Ту Лаояо издал два коротких смешка и последовала за ней.
Пройдя пару переулков, они вышли во двор, находившийся в полном запустении, заросший сорняками, словно за ним давно не ухаживали. Ли Шии рукавом смахнула пыль, отодвинула доску у входа во двор и двинулась внутрь, к ржавому и пятнистому складу среди кустарников. Он был не очень большим, угловатым - одного взгляда было более чем достаточно, чтобы понять, что к чему. Ли Шии вытащила ключ из муфты и открыла склад, пригнувшись, чтобы пройти через короткую железную дверь. Ту Лаояо пошел за ней, а Ли Шии пошарила вокруг, ухватившись за грубую пеньковую веревку у стены, и склад внезапно осветился.
— Ха, ты установила электрическое освещение! — Ту Лаояо потрогал электрическую цепь на стене.
Ли Шии прищурилась от яркого света, не вынимая рук из карманов, она прислонилась к стене, и спросила его:
— Внутрь или наружу?
Взгляд Ту Лаояо привлекли разнообразные вещи, сложенные на складе, он дважды щелкнул языком, уже желая заполучить их себе.
Ли Шии достала из кармана коробок спичек, с шипением зажгла одну из них и сказала:
— Все они из-подполья.
Ту Лаояо в страхе отдернул руки и бросил завистливый взгляд на трехцветную глазурованную глиняную вазу с ручкой в виде дракона времен династии Тан[8]. Ли Шии чиркнула еще одной спичкой, запах серы донесся до носа Ту Лаояо, и он чихнул, придвинулся ближе к Ли Шии и прижался к ее щеке, крича:
— Шии-цзе!
Ли Шии потерла нос и подняла на него глаза; он вытащил из своих стеганых штанов маленькую, узкогорлую, широкую медную банку, сморщил лицо и протянул ее Ли Шии, причитая:
— Тебе правда нужно помочь этому младшему брату!
Ли Шии с отвращением посмотрела на банку, которую он вытащил из паха своих брюк, и спросила:
— Откуда она взялась?
Ту Лаояо никогда не видел, чтобы Ли Шии протягивала руку с намерением вмешаться, и снова протянул ее, спрашивая:
— Взглянешь поближе?
Ли Шии дважды постучала по стенке медной банки, а затем, взглянув на него, произнесла:
— Ей недавно исполнилось 3 года, к тому же она сделана из меди, так что она не представляет никакой ценности.
Ту Лаояо ответил:
— Но я не думал об этом, и как только я взял ее и принес домой...
Ли Шии нахмурила брови, прерывая его.
— Если бы я пришла рано утром, как ты, я бы не взяла домой ничего запрещенного, — они были внутри довольно долго, и уже не было так холодно. Она расправила плечи, презрительно усмехнувшись. — Что, хочешь встретить кого-то с такой же профессией после смерти?
Ту Лаояо почесал затылок, застенчиво улыбнувшись[9], и сказал:
— Нет, нет, это я был неправ. Но проблема в том, что мне действительно чертовски не везет, — он понизил голос и добавил. — С тех пор, как я принес эту штуку домой, каждую ночь раздается скулеж, пугающий мою жену, и она даже не может спокойно спать. Я все думал о том, какого хозяина я обидел, и подумал, что, может, стоит вернуть ее? — Ту Лаояо украдкой взглянул на Ли Шии.
Ли Шии убрала спички обратно в карман и глубоко вздохнула.
— Открыв гроб, назад не вернешься, а рассыпанное зерно не соберешь — таковы правила профессии.
— Знаю, знаю, но именно из-за этого я столкнулся со всеми этими проблемами, у меня нет другого выбора. — Ту Лаояо вцепился в рукав Ли Шии, его лицо исказилось, как кожа, сморщившаяся после стирки.
— Хочешь, чтобы я тебя сводила? — Ли Шии уставилась на него.
Ту Лаояо поспешно кивнул и, видя, что Ли Шии не отвечает, его взгляд забегал по сторонам, он быстро присел, вцепившись в ее лодыжки, и взмолился:
— Шии-цзе, Ли-лаобань, Гуаньинь[10]! — Взвыв, он ударил Ли Шии по икрам и продолжил. - Моя жена, она на восьмом или девятом месяце, может родить в любой момент. Провокация такой катастрофы разрушит мою семью!
Ли Шии боролась несколько мгновений, но поняв, что не может вырваться, опустила голову и тихо с упреком произнесла:
— Ту Саньпин[11].
Ту Лаояо поднял голову и посмотрел на нее глазами, полными слез, и сказал:
— Шии-цзе, я всего лишь тот, кого ты привела в эту профессию, и хотя я готов брать вещи только из маленьких могил, я так же продолжаю твое дело[12], я ем то, что осталось от твоих предков[13].
Уголки губ Ли Шии опустились, и она сказала:
— Изначально ты зарабатывал на жизнь, охраняя могилы, и наткнулся на меня, когда ночью мочился. Ты последовал за мной и тайно наблюдал, а потом вернулся, чтобы выкопать могилу лопатой — это ты называешь продолжением моего дела?
Ту Лаояо, не обращая внимания на чужие слова, вцепился в ее ноги, не отпуская. Ли Шии резко выдохнула и спросила:
— Из какой могилы?
Ту Лаояо на мгновение опешил, не в силах вытереть слезы, и, несмотря на радость, нахмурил брови, поправляя штанины Ли Шии. Он сказал:
— Та, на восточной стороне, та, на восточной стороне.
Обычно работа начиналась в два часа ночи и заканчивалась в пять. Днем Ли Шии убрала свой лоток и вернулась домой, чтобы сложить инструменты. Ту Лаояо сопровождал ее всю дорогу, словно помощник, в ее бесцветный, голый, опрятный маленький деревянный домик, где стояли лишь кровать, застеленная синей простыней, засаленный стол и покрытая пылью печь, которой не пользовались много дней. Ту Лаояо посмотрел на ее шляпу гуапи и сказал:
— В твоем складе хранятся бесценные сокровища, ты даже электричество провела, но все равно он выглядит жалким.
Ли Шии холодно посмотрела на него.
— Богатство не должно быть на виду, особенно богатство, нажитое на мертвых.
Ту Лаояо тоже так думал; в неспокойные времена тело было связано с разумом хрупкой нитью, которая могла оборваться[14], он опасался только того, что, имея жизнь, которую нужно зарабатывать, не останется жизни, которую можно было бы потратить.
Из-под досок своей кровати Ли Шии вытащила блестящий кожаный футляр, а из него достала несколько крепких лопат, кирку, лоянскую лопату[15], топор и засунула предметы удобного размера в сумку у изголовья кровати, а затем некоторое время искала несколько белых толстых свечей длиной с ладонь. На пороге она подобрала несколько деревянных палок и завернула их в ткань, облила керосином, связала в факелы и, наконец, привязала раздутую сумку грубой пеньковой веревкой, привязав ее к спине. Она также взяла со стола миску с недоеденным клейким рисом, завернув его в промасленную бумагу, а из отверстия в печке[16] достала несколько черных ослиных копыт, сдула с них пепел и положила в сумку. Она сняла с плиты несколько маленьких чашек для вина, горшок, горлышко которого было испачкано кровью черной собаки[17], сильно пахнущего рыбой, и встряхнула его, прикрепив к талии; затем она сполоснула водой из горшка еще одну пустую тыкву и, держа ее в руке, вышла.
Ту Лаояо смотрел, как она уходит с сумкой спереди и узлом на спине, повернувшись к бамбуковой ограде заднего двора. Она сорвала несколько острых головок чеснока, положила их между крепких губ быка, присела перед ним и приставила тыкву к его подбородку. Собрав половину тыквы слез быка, Ли Шии убрала тыкву, наконец завершив работу. Ту Лаояо посмотрел на нее, затем на пыхтящего, заплаканного старого быка и еще крепче сжал деревянную лопату в руке.
Сразу после того, как небо потемнело, Ту Лаояо привел Ли Шии на тот участок кладбища, о котором он упоминал днем, и Ли Шии оглядела десять кварталов, выстроившихся в линию с северо-запада на юго-восток, и спросила:
— Эта?
Ту Лаояо указал на юго-восточный угол и сказал:
— Самая большая.
Ли Шии взглянула на него, видя, что храбрости у него не так уж много, а вот аппетит[18] немал.
Ту Лаояо последовал за Ли Шии к передней части гробницы и увидел, что она не торопится спускаться, а сломала пару толстых веток, села на одну из них, а другую положила рядом с собой. Он подошел и присел рядом с ней. Видя, как Ли Шии тупо смотрит на гробницу, он не мог не спросить ее:
— Шии-цзе, на что ты смотришь?
Ли Шии достала из кармана серой куртки карманные часы, открыла их, посмотрела на время и сказала:
— Начнем в одиннадцать часов.
Ту Лаояо нетерпеливо вытянул шею, чтобы взглянуть на часы, и, потирая руки со смехом, сказал:
— Чистое золото, да?
Ли Шии не обратила на него внимания, вместо этого достала свечу из сумки и зажгла ее в юго-восточном углу гробницы, затем достала курительную трубку, набила ее табаком и зажгла спичку, глубоко затянувшись. Она подержала ее во рту, затем выпустила, прежде чем, наконец, передать ее Ту Лаояо и сказала:
— Сделай две затяжки.
Ту Лаояо послушно взял трубку, резко затянулся и сказал с полным удовлетворением:
— Неудивительно, что ты сказала, что именно так твоя семья зарабатывает деньги!
— Главное, чтобы во рту оставался привкус табака, этого будет достаточно. — Ли Шии нахмурилась, глядя на мерцающую свечу, дым клубился у нее изо рта, пока она говорила. Пока Ту Лаояо смотрел на нее, ее уродливое лицо в дыму казалось лукавым и странным. Затем Ли Шии моргнула и увидела, как свеча качается на ветру, прежде чем с грохотом опрокинуться. Она встала и забрала трубку из губ Ту Лаояо.
— К этой гробнице нельзя прикасаться. Пойдем.
Примечания переводчицы:
1. Баоцзы (包子) - паровые китайские булочки, начиненные мясом, овощами или их смесью.
2. Термин "лаобань" (老板) используется как в качестве выражения уважения, так и в качестве обращения к владельцу магазина, продавцу или другому руководителю в бизнесе.
3. Шляпа гуапи (瓜皮帽) - разновидность китайской тюбетейки, которую обычно носили мужчины во времена династии Цин. Свое название она получила из-за сходства с половинкой арбузной корки.
4. Используемый термин - 棉手闷子, причем 棉手 происходит от 棉手套 (стеганые варежки из хлопка).
5. В этом отрывке используются термины 水烟, табак, куримый в кальяне/водяной трубке, и 旱烟, табак, куримый в длинной трубке.
6. Слово 十一 означает одиннадцать, и, поскольку она была одиннадцатым ребенком, этим именем ее стали называть другие. Слово jie, сокращенное от jiejie (姐姐), - это обращение к старшей сестре или, как правило, к пожилым женщинам того же возраста. В данном случае это суффикс, присоединяемый к имени, чтобы обозначить близость и родство.
7. Пластыри из собачьей кожи - это разновидность травяного пластыря, изготовленного из собачьей кожи, намазанной растительными средствами, и применяемого для лечения различных заболеваний. В тексте используется 狗头膏药, хотя более распространённый термин - 狗皮膏.
8. Такие трехцветные глазурованные глиняные изделия известны как (唐三彩) из-за их распространённости в эпоху Тан. В них часто использовались зеленый, коричневый и белый цвета, хотя встречались и другие.
9. Термин 赖 может использоваться для обозначения отказа от своих слов или их нарушения.
10. Гуаньинь - буддийская богиня милосердия и сострадания. На санскрите ее также называют Авалокитешварой, что означает "Та, кто наблюдает за страданиями или слышит их голоса".
11. 三平 ( Саньпин) - имя, данное, Ту Лаояо, в то время как имя Лаояо просто указывает на то, что она самый младший ребенок.
12. 承衣钵 - буддийская практика, когда избранный ученик наследует рясу и чашу для подаяний своего учителя, используется для обозначения наследования мантии или наследия.
13. Термин «есть» может использоваться для эвфемистического обозначения профессии или способа зарабатывания на жизнь.
14. 脑袋瓜子都是拴裤腰带上的 - буквально «умственные способности, привязанные к талии штанов»; ссылка на то, как фермеры использовали дешевые, тонкие материалы, такие как ткань или пеньковая веревка, чтобы завязывать брюки вокруг талии - материалы, которые часто рвались, заставляя брюки падать.
15. Лоянская лопата - это разновидность лопаты с изогнутой металлической частью, напоминающей половину цилиндра. В прошлом ее использовали грабители могил, а в наше время она используется как археологический инструмент. Форма лопаты позволяет втыкать ее в землю, а затем, вытащив, осмотреть и убедиться, что поблизости нет ничего ценного.
16. Тип печи-камина, который исторически использовался в китайских домах
17. Кровь собаки (狗血) используется для защиты от духов.
18. Термин, используемый в оригинале - 胃口, буквально "аппетит", который используется в метафорическом смысле.