Прозрачно

Виктор шатается по Зауну до первых сумерек и даже тогда решает не разворачиваться. На улице тепло, свежо и красиво. Виктор не смотрит под ноги — только наверх. Звёзд сегодня много. Они очень яркие. Виктор не удивился бы, если бы небосклон сегодня начал мигать азбукой Морзе. Виктора вообще уже ничего не удивит.

Он всё же опускает голову и останавливается. Смотрит на свои ладони и морщится от брезгливости. Кровь, засохшая под ногтями и в некоторых складках, — омерзительна. Тем более, когда эта кровь чужая. Виктор вздыхает и прячет ладони обратно в карманы. Пожалуй, лучше не смотреть.

Виктор мог бы дойти до стоков проточной воды и отмыть ладони нормально. До чистейшего скрипа, но желания случайно пересечься с доктором Синджедом нет. Гайосу точно не хочется этой встречи. Синдж остался в прошлом, и ковырять зажившую рану смысла нет. Особенно если это ничего не изменит. Виктор пинает камень под ногами, смотрит, куда тот улетит, и двигается к нему, чтобы пнуть ещё раз.

Он блуждает по нижнему городу с полудня. С того момента, как покинул лабораторию в обед, чтобы дойти до рынка с техникой.

Убить человека пришлось, не дойдя до места назначения.

Виктор знал, что его не видели. Как и труп, который был жив до этого. Но возвращаться не хотелось совсем. Сердце билось так быстро, что казалось: Гайос не доживёт до утра. Сколько он уже не вспоминал, каково это — драться, адреналин в крови, максимальная скорость, один выход из ситуации? И холодная сталь на шее. И жгучая боль от порезов. Виктор уже давно не вспоминал. Специально. Не давал себе даже мысли допустить о прошлой жизни.

То, что было в Зауне, в Зауне и останется.

Мантра, которую Виктор повторял по ночам, учась в академии. Она успокаивала, структурировала мысли и помогала обратно провалиться в поверхностный сон.

Но сейчас Виктор вспоминал всё, что когда-то делал сам или делали с ним. Потому что он в нижнем городе, а значит ему можно.

Виктор останавливается перед дверью, которая перечёркнута красной краской. Он толкает её пальцем на пробу. Открыто. Должно насторожить, что убежище взломано, хотя сломать замок ветхой двери, которая таковой на самом деле не является, довольно трудно. Если не невозможно. Должно насторожить подобное, но адреналин давно покинул кровь, оставив после себя опустошённость. И Виктор толкает дверь сильнее и заходит.

Темно.

Сыро.

Влажно.

Пахнет, как во всех подземельях. Вкусно. Виктор вдыхает глубже. Дом. Дом номер два. Второе пристанище после моря.

Виктор не тянет руку к правой стене, чтобы включить свет. Это его место. Он мог здесь блевать от ядов, экспериментировать с новыми составами пыльцы, выпивать больше нужного и не переживать ни о чем. Он привык к темноте за детство без света и редко включал единственную имеющуюся лампу, которая была прикреплена под потолком. Он не переставлял мебель никогда, и не было проблемы двигаться в темноте. Он знал Заун также хорошо, как это место.

Поэтому Виктор просто откашливается и бредет прямо к креслу, от которого наверняка поднимется облако пыли, когда он сядет. Хочется пить. Виктор разворачивается на девяносто градусов слишком резко и продолжает движение к раковине. Есть ли вода по этому адресу еще? Виктор привычным старым движением берет стакан с подстаканника и включает кран. Удивительно, но вода есть. Стакан приятно холодит ладонь. Шестигранное стекло и выпуклое дно. Эта вещица никогда ровно не стояла на столе даже будучи пустой, но Виктору этот стакан нравился больше всех остальных. Потому что пил он часто из горла, а не из посуды.

Виктор знает, что на стуле сидит некто, кто и открыл дверь, но виду не подает. Словно это в привычке вещей — дожидаться гостей в секретном убежище.

Почему некто решил, что Виктор тут сегодня появится в принципе? Он явно не записывал это в свой календарик. Календарик, который не существовал. Про убежище не знал никто. Даже Михаил. Даже Синджед. А значит, этот некто неплохо смог изучить его в прошлом. Но кто?

Виктор допивает воду большим глотком и разворачивается. Опирается ягодицами о край раковины, а пальцы, делая вид, что просто держится за столешницу, запускает вниз. У него там нож, смазанный ядом. И вряд ли этот некто его нашел.

— Может, поздороваешься хоть что ли?

Виктор не чувствовал духов некоторой дамы в зеленом, а значит, он может вполне полагать, что это мужчина.

На секунду мелькает мысль, что вдруг это труп, восставший из мертвых, но Виктор лично затолкал ему в горло таблетку с адреналином. С большой дозой адреналина. И проткнул горло ножом, оставляя его там. И труп, и нож. Сталь все равно этого наемника. Она неудобная, не практичная, тяжелая и непривычная. Виктор бы даже забирать ее не стал под дулом пистолета. Тем более картина для миротворцев будет ясна: самоубийство. Эти солдатики редко расследуют убийства заунских ребят. Тем более в подворотнях. Тем более возле того рынка. Там торгуют воры, убийцы, насильники и очень-очень плохие люди. Но в их оправдание — всегда качественный и лучший товар по приятным ценам. А для Виктора это находка.

Он редко туда ходит и уверен, что в Пилтовере даже не знают об этом. Зачем бы Виктору туда ходить? И правда. Но он отлучается, чтобы добыть нужные и редкие материалы, а потом запирается в лаборатории, создавая уникальное. Поэтому глаза закроют на все, что угодно, если узнают.

Тень в углу двигается и дотягивается до кнопки светильника. Виктор не припомнит, чтобы у него такой был. А потом комнату поглощает свет, и Гайос жмурится. Можно было как-то поаккуратнее?

— Здравствуй, Виктор.

Гайос промаргивается и поднимает голову. Пальцы наконец-то нащупывают рукоятку ножика.

— С кем имею честь говорить? — Виктор прищуривается и следит за каждым движением. Не убил, а значит, хочет поговорить. Тень перенаправляет свет лампы на себя, и Виктор очень сильно сдерживается от желания разинуть рот, — Доктор Синджед.

Виктор охает и утверждает одновременно. Возможно, и спрашивает.

Боже! Божебожебоже... Теперь понятно, откуда некто смог отыскать эту халупу и открыть бронированную дверь на семи — Виктор не шутит — замках. Синдж его учил всему сам: как открывать первый уровень, второй и последующие, как лучше расставлять мебель в убежище, рассказывал про проводку. Виктор был подростком не бунтующим, но очень часто переспрашивал с раздражением: "Зачем мне это знать?" За что получал своей же тростью по голове. А потом Синджед продолжал свою бессмысленную болтовню.

Только информация пригодилась. Трое широкоплечих мужчин спалили дом Виктора на его глазах. Они плевали Виктору под ноги и в лицо, держали за волосы на весу и говорили:

— Смотри, женское отребье, и проси прощения! Наш друг много успел поведать перед тем, как ты унёс его душу в могилу. Теперь гори и ты!

Хотелось ответить, что их друг сам болван, раз худой мальчишка с ногой в ортезе и неспособный ни на что смог отравить их главу. Но было больно. Волоски отдирались от кожи, синяки наливались на месте ударов сильных кулаков, а ногу, кажется, хотели оторвать.

Но Виктор... Не терпел. Просил отпустить. Потому что умирать боялся тогда. И потому что хотел умереть от боли. Они смеялись, били и смеялись. Грубо и издевательски. Противным хрипящим лаем. Никто не стал бить его ногами. Думали, что Виктор не доживёт и до утра с внутренностями, которые были перемолоты в кашу. Но Виктор усвоил урок и никогда не оставлял своих жертв полумёртвыми. Клинок в его руке теперь всегда входил в тело до упора. Иногда по нескольку раз. И Виктор никогда больше не позволял себе расслабиться.

Его вытащил Синджед, который появился под утро. Появился там, где не должен быть. Виктору было больно, когда его подняли на руки, и он не прекращал всхлипывать до того момента, пока не отключился на операционном столе. Доктор подлатал его быстро, но на просьбу остаться ответил категорическое «нет».

— Мы одиночки, Виктор. Мы сами по себе. Ты сам несёшь за себя ответственность.

И Виктор нес. Искал запчасти для двери и нес. Крал посуду со столов для себя и нес. Нес, нес, нес. Сам за себя. И никак иначе.

И никогда не приближался к убежищу Синджеда.

Как и своему после того, как покинул Заун.

Убежище. Не дом. Не жилище. У-бе-жи-ще. Потому что там он убегал. От себя и всех. Прятался в хорошие и плохие дни. Потому что хотелось быть в подобии безопасности, которой не существовало. Виктор считал стены этого помещения телохранителями, но даже внутри не расслаблялся никогда.

И тот Виктор сказал бы, что не существует преданных телохранителей. Только люди, которым твоя смерть не выгодна. А Мише было не всё равно.

Пожалуй, Виктор оправдывал свой поступок самым ничтожным способом.

— Как узнали, что я приду сюда?

Синджед хмыкнул и поднялся наконец-то. Он не стал выше. Нет. Только скукожился слегка. Он теперь ходил с тростью. Бандана привычно прикрывала пол лица, пряча рванный шрам. Хотя Синдж не был человеком, который стесняется уродств.

Наоборот, он считал их великолепными.

— Ты всегда здесь прячешься и скулишь, как щенок. Я тебя воспитал, — заявление оставляет порез на сердце, и Виктор дергается, — Я знаю всё о тебе.

Пощечина словами.

Сколько они не виделись? Лет десять? Виктор вжимается ягодицами сильнее в раковину и перехватывает нож поудобней, пряча его за спиной.

— Вы сюда приходили уже или...

— Первый раз в гостях, — обрывает и смотрит. Виктор должен догадаться?

— Ты знаешь, кого ты убил, мальчишка?!

Шипит и за секунду оказывается носом к носу с Гайосом. В нос бьёт запах чужой плоти, гниения и отбросов. Виктор неосознанно шевелит носом и плотнее сжимает край столешницы. Прогибается назад в пояснице, но корсет не даёт сделать это нормально.

Виктор не знает, кому проткнул сегодня горло. Его хотели убить и поплатились. Так какая разница?

— Доктор, — голос срывается. Все же Виктор долго молчал, а близость неуравновешенного учёного не помогает, — Доктор. Вы сами учили: бей или умри. Я убил, в чём проблема?

Нотки бунтующего подростка сами проклевываются в интонациях. Виктор внутренне морщится. Думал, что эту стадию прошёл давно, но рядом с Синджедом она всегда появлялась. Видел ли он отца в нём? Однозначно нет. Он и родителей в глаза не видел.

— Он же член семьи Морияма! — голос старика дрожит от сдерживаемой ярости. Костлявые пальцы сжимают запястье Виктора. Противно, — Ты настраиваешь против себя одну из влиятельных семей Зауна!

Пришел защищать или предупредить?

Виктор особо не слушает. Сам формулу выводит, а потом выгибает бровь, отталкивая от себя Синджа. Возвращает себе свою привычную холодность и отстраненность.

— Мне стоило лечь под нож добровольно?

Синджед взрывается и кричит не сдерживаясь.

— Ты должен был оставить его в живых!!!

Старик взмахивает свободной рукой, а другой еще больше наваливается на трость. Видимо годы берут свое, и он уже не тот. Но Виктор очень сомневается. Для всех он тоже простой калека.

— Я следующий раз спрошу, доктор, кого убиваю. Обязательно.

Язвит и чувствует себя малолеткой даже будучи выше ученого.

— Не смей, пацан, я тебя спасал не для того, чтобы ты поступал не так, как я тебя научил. И жизнь, — о, это хорошее замечание, — Но послушай. Убирайся отсюда. Из Зауна и Пилтовера, на другой материк, и тогда возможно — только возможно, — голос Синджеда дрожит и срывается. Хочется думать, что он искренне переживает, — они забудут о тебе и пощадят близких.

Джейс.

Синджед?

Вот почему он это говорит. Он боится. Сильно. Как никогда не боялся. А такого не происходило ни разу на памяти Виктора. Но Гайос не до конца понимает до сих пор истинную суть разговора. Вик укладывает ладони на чужие плечи, оставляя трость у раковины.

— Я убил обычного бродягу, которому заплатили за мою смерть. И не существуют в Зауне никакие влиятельные семьи, доктор. Что вы...

— Мне пора, молодой человек.

Виктор щелкает зубами, когда за вечер его прерывают второй раз. Всего второй, а он уже раздражен. Теряет хватку.

Синджед выпрямляется, больше не опираясь на трость и не притворяясь калекой. Он возвращает лицу привычное безразличие с ноткой высокомерия и отшагивает назад.

Могло ли прикосновение заставить его сбросить весь фарс? Доктор разворачивается на ходу, оставляя последнее слово за собой и шлейф недосказанности.

— Μια υπόδειξη ανάμεσα στα γράμματαс, мальчишка.

Виктор сначала смотрит в спину Синджеда с явным укором и раздражением, а потом пошатывается. Он изучил греческий на пару с доктором. Забавы ради. Он столько не практиковался, а мозг все равно автоматически перевел сказанное. Синджед на прощание кидает связку ключей на порог и скрывается в темноте.

Виктору хочется догнать. Накричать. Спросить, что от него всем нужно? Почему все так? Зачем все возвращается тогда, когда Виктор отмылся от прошлой грязи?

Словно доктор знает ответ. Но даже сам Виктор не знает. Вероятно, и Бог, в которого все верят.

Виктор понимает, что стоит с ножом в руке. Синджед наверняка его заметил — как минимум, когда Виктор клал ладони ему на плечо. И мускул на его лице даже не дрогнул. Виктор прикрывает глаза и выпускает весь воздух из легких. Разворачивается, чтоб взять трость и идет к связке ключей, связанной зеленой ниточкой.

Виктор, вероятно, ошибается, но эти ключи очень похожи на старые. Словно некто сделал их давно, но не пользовался. Умно, доктор, умно.

Виктор приглядывается к зеленой ниточке и понимает, что это вовсе не потрепанная веревочка, а тесьма одежды. А Гайос знает только одного человека, который появлялся в таком наряде на людях.

Что там старик сказал? «Подсказка среди букв»? Виктор так и стоит, застыв перед выходом. Что такого говорил Синджед, что Виктор упустил? Да всё! Он до сих пор не вслушивается в умные советы учителя. Даже бывшего.

И как он выдумал эту дурацкую семью? Самая влиятельная семья Зауна, ха! Тут самый влиятельный тот, кто первым убивает и следов за собой не оставляет. Или у старика крыша поехала, и он что-то напутал и...

О. О-о.

Виктор прыгнул бы, если бы мог. Но он только вскидывает голову, отрывая взгляд от ключей, и смотрит в сторону ушедшего Синджеда. Какой ум пропадает! Вернее, творит деяния не в пользу Пилтовера.

Виктор разворачивается, чтоб вернуть нож на место, но в последнюю секунду передумывает. Он находит старую потрепанную сумку под кроватью. Гайос выгребает все запасы ядов, которые еще могут быть пригодны, клинки и шкатулки с пыльцой. Находит свое детское фото и поддается сантиментам. Фото теперь покоится в нагрудном кармане. Это все, что осталось от родителей. И сколько бы Виктор на них не злился, а выкинуть картинку с почерком матери не смог.

«Будь живым и сильным, сынок».

Виктор ненавидел, что знал наизусть эту короткую надпись. Ненавидел, что писал почерком матери. Ненавидел, что они любили его, но погибли.

На фото не они, но он бережно хранил его.

Виктор застегивает сумку и вешает на плечо. Спину начинает тянуть, но Виктор терпит потому что может, потому что сильный и живой.

Нож засовывает в ножны, которые он пристегивает на пояс. Приятно чувствовать ремешок на теле и знать, что это то, на что ты можешь полагаться всегда.

Виктор думает, что стоит вернуться в квартиру Джейса после того, как он сможет найти сейф для своей сумки.

С ним, кстати, на удивление приятно жить вместе. Талис готовит по утрам завтрак, вставая раньше своего будильника, но по времени Виктора. Что это значит, знать не хочется. Джейс не заходит в комнату Виктора от слова совсем. Никогда. Не трогает Гайоса. Нигде и никак. Виктор решает, что это правильно. Это была бы пытка иначе.

И Джейс не требует от Виктора ничего по уборке или готовке.

Виктору нравится такое. Когда он может полностью отдать себя себе и не отвлекаться ни на что. Джейс его уверил, что ему совсем не сложно делать что-то по дому. Виктор даже спорить не стал.

И Джейс никогда не ждет Виктора, не пилит его по поводу поздних возвращений и взглядов не кидает строгих по этому поводу. Просто в один из вечеров выдал ему ключ и все. Молча.

Виктор понял это по-своему. Мол, приходи и уходи, только меня не тревожь. Вряд ли Талис имел что-то другое.

Виктор добирается до моста и не решается наступить на доски. Он уйдет из Зауна снова. Но теперь уже с частичкой нижнего города с собой. И это меняет ситуацию кардинально.

Виктор все же шагает на парапет.

***

Знать, что за тобой могут следить, и понимать, что так оно и есть, — это абсолютно разные вещи.

Виктор привык быть бдительным всегда. Абсолютно. Но теперь задача не оборачиваться, не касаться пальцами рукоятки ножа, который теперь всегда под боком — буквально, и, конечно, делать вид, что все хорошо. Три СМС, отправленные на номер Михаила, остаются непрочитанными уже четвертый день. Виктор принципиально игнорирует ощущение опасности за спиной. У них с Синицей договоренность: никогда не приходить спасать друг друга, что бы ни случилось. И Гайос просто пьет успокаивающее на ночь, чтобы не глядеть всю ночь в потолок с тревожными мыслями в обнимку. Или, не дай бог, не сорваться искать друга.

Первые дни получалось себя успокаивать тем, что Свечка явно присмотрит за Джейсом. Но потом закралось сомнение: вдруг и Слава больше не... Работает?

Голова идет кругом. Руки подрагивают сильнее. Виктор хмурится с каждым часом сильнее и сильнее. Если Оливия смогла поймать парней, то она точно чего-то ждет. Михаил обучал Виктора раньше некоторым нюансам. Вик был хорошим учеником. Он знал, на что способен Синица, и тот факт, что он на связь не выходит уже который день, становится пугающим.

Виктор старается не появляться в квартире Джейса. Последнюю ночь вообще ночевал в лаборатории, потому что прицел явно на Виктора, а не советника Талиса. Его смерть уж точно никому не интересна. Виктор прячется, поджимает хвост и отсиживается днями напролет за станком с его усовершенствованным роботом Джи. Работать нет ни желания, ни сил. Но Виктор готов выполнить годовую программу, если это обезопасит его и Джейса.

Гайос на автомате создает что-то новое, выполняет все, даже самые пустяковые, запросы жителей. Рукам привычно делать что-то подобное. Это помогает не думать. Спина начинает ныть сильнее от постоянной скрюченной позы над железяками. Виктор ничего не меняет, только сгибается сильнее, кривится от боли и продолжает спаивать детальки между собой и проводками.

Джейс тоже не наведывается в лабораторию, чтобы доделать совместный проект. Грандиозный проект по мнению Талиса и "нормальный», по словам самого Виктора. Просто небольшой телепорт для вещей, не больше старой доброй кофемашины, но он открывает такие возможности! Тем более пока что он способен перемещать только небольшие предметы, но в будущем, когда Виктор и Джейс смогут создать усиленное поле для удержания атомов предмета в нужных границах, получится транспортировать и автомобили.

Хеймердингер на первых запусках сулил полный провал. Виктор был не согласен и поэтому язвил больше, чем обычно. Поэтому советник целый месяц не давал разрешения на тестирование. Джейсу пришлось тайком установить телепортатор на столе профессора Хеймердингера ночью, чтобы на утро доставить ему чашечку кофе с арабскими нотками. После этого на проект выделили финансирование на улучшение. Ведь в то утро на стол профессора дошел только кофе и ручка для стакана. Виктор уже тогда был более чем доволен результатом.

Виктор мог бы доделать все сам. Тем более проект был почти закончен. Они с Джейсом сейчас экспериментировали над расстоянием, размерами и различными жидкостями. Только без Джейса не то. Не живое и не нужное.

И вместо совместного времяпровождения с Виктором, Джейс предпочитал возиться с делами совета и поручениями, которые на него скинули. И тот взрыв во время их выступления завалил Джейса делами еще больше. Миротворцы настолько расслабились, что, по мнению Виктора, расследованием, как и всем остальным, занимался Джейс Талис. Молодая кровь, молодой организм — сил немерено. Виктор не понимал, почему Джейс соглашался. Но это не дело Гайоса, и поэтому Виктор намеренно игнорировал желание треснуть по голове всех советников. Чем они только занимаются за круглым столом? В шашки играют? Пользы никакой!

Виктор кидает взгляд на часы. Пол двенадцатого. Не стоит задерживаться так поздно, но миксер сам себя не создаст. И почему нельзя купить новый? Им нравится все, что сделано его руками? Виктор вздыхает и, опираясь на стол, встает. Стул на колесиках отъезжает назад. Виктор вертит головой, чтобы снять напряжение с шеи. Спиной чувствует чужой взгляд. Он так привык за эти дни к этому зуду. Появилось ощущение после возвращения Виктора из Зауна и встречи со старым знакомым, который лучше и оставался бы в старом времени. В прошлом.

Виктор почему-то был уверен, что это человек Оливии. Гайос его не видел ни разу в глаза, но через отражения чужой силуэт распознается неплохо. Неплохо для того, кто привык искать подвох везде и находить.

Словно гончая псина какая-то.

Виктор фыркает и медленно собирает чертежи в одну стопку. Он скрепляет ее скрепкой и вкладывает в папку с наименованием этого месяца.

М. А. Й.

Виктор говорил уже, что любит этот месяц? Да, он напоминал это всем, кто готов был слушать. А это только он сам.

Виктор старается дотянуться за коробкой, чтобы упаковать кухонный прибор и поставить в стопку "для отправки".

Кто бы за ним не следил — он явно просто наблюдатель. И докладывает обо всем Оливии. И она уже знает, где живет Джейс. Хотя и лично там была даже.

Миксер оборачивается в пупырчутую пленку, чтобы не сломать ничего.

Не хватает Джейса, который будет более мастерски ковать основы для запросов покупателей. Тот кузнец, что стал замещать Талиса, был особенно ленив и делал все из рук вон плохо. Либо Виктор просто привык к качеству изделий Джейса и не готов был мириться с тем, что кто-то делает даже на каплю хуже, чем его партнер.

Но миксер получился рабочим и красивым. А потому Виктор и не собирался страдать от голоса совести.

Коробка отъезжает по столу к куче таких же коробок ровно в тот момент, как на телефон Виктора приходит сообщение.

Сообщение с адресом.

Адресом квартиры Виктора.

Которая сгорела более недели назад. Которую Виктор обходил стороной, догадываясь, что там его ждет засада. А сейчас его приглашают туда. Приглашают в западню. И кто Виктор такой, чтобы отказывать Оливии? Поэтому он смахивает сообщение и хватает трость.

Она его пригласила. Не вежливо будет отказать.

Виктор покидает лабораторию быстро, тихо и незаметно. Не то чтобы за ним наблюдали. Охрану к дверям даже не ставили. Одного сурового взгляда Гайоса хватило, чтобы советники даже не поднимали этот вопрос. Поэтому Виктор с большим удовольствием оставляет на двери записку для Джейса, зная, что прочесть ее сможет только он.

"Не вернусь домой завтра — ищи меня в моей квартире. С миротворцами."

Очень хотелось знать, что раньше назначенного времени Джейс не ломится в место встречи.

Виктор идет самыми безлюдными местами, переулками, которые кажутся заброшенными на первый взгляд, идет по тени. В капюшоне. И слишком тихо для человека, который не расстается со своей тростью. Но Виктор как-то справлялся и с ней на улицах Зауна раньше. Годы привычек до сих пор живут где-то внутри, и Виктор шагает через раз, опираясь тростью на пальцы здоровой ноги. Мышцы горят с непривычки, но это самое малое, что тревожит Гайоса на данный момент.

Виктор немножко жалеет, что оставил ту баночку с сывороткой в лаборатории. Она бы пригодилась. Как и все то, что он унес из своего убежища. Все теперь хранилось в тумбочке Виктора в лаборатории. Гайос был уверен, что Джейс не сунется к его личным вещам, будучи наученным опытом. Таким, что Джейс еще две недели сторонился приближаться к той части стола в работе.

Виктор достает из кармана связку ключей и не глядя нащупывает кнопку от подъезда. Смотрит наверх. Прямо на то место, где была его квартира. Дом цел, в окнах горит свет. Из одного слышна музыка. Люди продолжают тут жить, даже не вспоминая о пожаре. На месте квартиры Виктора черная дыра. Остатки стен в пару сантиметров покрыты копотью. Крыша отсутствует. Гарью пахнет до сих пор. Или так просто кажется.

Ученый внутри Гайоса задается вопросом, как можно было подпалить только одну квартиру и оставить остальные целыми, невредимыми.

Виктор открывает дверь внутрь. Его ждет лифт и отполированная лестница. Труднейший выбор. Лифт может сорваться. Он может быть ловушкой. Но если нет, то Виктор после подъема до третьего этажа будет слишком утомлен. И лучше умереть от "случайного" случая, чем быть неспособным защищаться в бою.

Виктор нажимает кнопку вызова. Дом живет своей жизнью, когда Вик, вероятно, идет на смерть. Со спокойствием, свойственным ему. Лифт гудит, как и всегда. Слышится скрип несмазанных дверей, когда они распахиваются — приглашая. И он заходит. Нажимает кнопку «три» и едет на самый верхний этаж. Домой.

Стена его жилища сохранена и не портит внешний вид подъезда. Гайос не удивился бы, узнай, что жители даже не знали о пожаре. Но вырванный кусок дома, сгинувший в огне, трудно не заметить.

Ключи не требуются, чтобы открыть дверь. Внутри холодно, видно ночное небо. Посередине разрушенного пола стоят два кресла: слегка погоревшее и новое. Зеленое. Как и платье Оливии сегодня.

— Привет, милый. Чая предложить не могу, к сожалению. Печь не уцелела.

В ее пальцах зажата трубка, словно она очень хочет выделиться даже будучи не в толпе. Ужасно пахнет гарью и ее духами с нотками мяты и древесины. В сочетании это ужасно. Виктор старается держать лицо даже перед спинкой кресла. Он шагает осторожно. Нога еще не отошла после спешной вечерней прогулки.

Кресло Виктора мягкое и привычное. Только угол подлокотника и спинки испорчен небольшими ожогами. И оно неприятно воняет. Возможно, и цвет поменяло, но в темноте не заметно. Виктор ерзает, чтобы уложить ногу поудобнее.

— Устал? Прости за такую срочность. Стоило вызвать машину, но секретность — сам понимаешь, — она выпускает клубок дыма изо рта. Губы складывает бантиком. Алая помада и зеленое платье. Снова. Виктора убивает ее желание быть схожей с ним.

— Решила не переодеваться?

Он язвит от невозможности — нежелания — сдерживать себя. Чувствует себя в своей тарелке. Словно беседа старых знакомых, а не людей, которые пересекались лично четыре раза. И те три раза, из которых пытались убить друг друга.

Хриплый и приятный смех рвется из груди Оливии. Она откидывает голову назад и поворачивается лицом к Гайосу наконец-то. Карие глаза кажутся черными. Виктора манит. Миссис Марк закидывает ногу на ногу. Разрез платья открывает вид на бедро левой ноги, и Виктор метает туда один короткий взгляд. Одного раза достаточно. Кинжал.

Красивый настолько, что Гайос возвращает взгляд и смотрит. Резьба по металлу, которая создает узоры лиан. Таких же красивых и необычных, как и Оливия.

— Мужчины никогда не замечают изменений. Я думала ты не такой.

Не такой. Конечно, нет. Фасон платьев был разный. Виктор увидел это еще при входе. Он не увлекается модой. Просто хорошая память и наблюдательность. В ответ Виктор хмурится и отворачивается. Ему нужно успокоиться. Она явно заметила его интерес к своей игрушке.

— Ты хотела поговорить.

— Разве? Я просто пригласила тебя. Хотела помолчать и полюбоваться твоей реакцией на мое украшение.

Она улыбается. Привлекательно. Слишком. Виктор видит это краем глаза и молится, чтобы она перешла к делу. Перестала делать вид, что они правда собрались мирно беседовать в сгоревшей дотла квартире. Он сжимает губы и втягивает воздух носом.

— Пахнет гарью, Оливия. Не знаешь почему?

Она поворачивается к нему всем телом и выдыхает дым в его сторону. С ежевикой. Виктор старается не вдыхать.

— Знаю, Виктор. И ты знаешь. — Она кивает сама себе и поднимается, — Так красиво все горело. Ты бы видел. Жаль часы пришлось отдать огню. Очень красивые были.

Она наклоняется, чтобы положить трубку на подставку и встает напротив Виктора. Его рука сжимается на трости сильнее.

— Ты бы знал, как Михаилу понравилось натягивать меня на свой член, зная, что это последнее его воспоминание за жизнь. Он так был нежен. Даже синяки не остались.

Ноздри раздуваются сильнее. Легкие сжимаются. Кислорода не хватает. В носу свербит. Виктор замирает. Не может быть правдой.

— А дружок его, — Оливия приподнимает платье, перебирая его пальцами, — защищать пришел, — Оливия прокручивает ногу на носке, чтобы показать длинную царапину на бедре, — Теперь они вместе. Как и хотел... Слава, похоже.

Оливия отпускает ткань и ткань соблазняюще скользит вниз. Она ладонью упирается в спинку кресла и наклоняется над Виктором. От нее превосходно пахнет, когда духи не мешаются с запахом гари. И когда на губах сохраняется еще запах ежевики. Виктор старается незаметно скользнуть рукой по собственной талии, чтобы ухватиться за рукоять.

— Заберешь друзей завтра, — Виктор почти подцепляет кинжал, чтобы его достать, когда чужой металл упирается в ширинку и заставляет замереть, — Убери от себя телохранителей, мальчик. И Джейса. Не напрягай их. Ты же хочешь, чтобы они успели попробовать все виды вин и сыра, правда? — Она ведет нож вверх, — Играй по честному. Один на один, — кончик кинжала упирается в кадык, — Один раз ты уходишь, один шанс на новую жизнь получаешь.

Она отходит от него быстро и резко. Забирает с собой воздух и боль. Капелька крови стекает по горлу. Виктор сглатывает, дергает подбородок вверх и поднимается. Тяжело, но встает. В висках еще бьет кровь от страха, а сердце сжато. Только Гайос смотрит холодно и свысока. Они почти одного роста. Оливия выше благодаря туфлям на ногах. Но Виктор устал от игр и угроз. Он подходит ближе. В ее личное пространство. Если она может отобрать у него что-то личное, то и наоборот тоже сработает.

— Тронь их, и смерть тебе покажется милосердием, — ровный голос. Глубокий баритон, — Хватит играть. Ты знаешь мое мнение, которое не меняется от твоих угроз, — он наклоняется ниже. Ближе к ушной раковине. Краем глаза замечает движение на крыше, а затем и мигание зеленого и синего фонаря. Два раза. Михаил. Ухмылка сама собой расцветает на губах, — И убери от меня своих людей или их трупы будут лежать в форме твоего имени.

Виктор успевает заметить, как мурашки бегут по ее плечам, прежде, чем Оливия отшагивает назад на пару шагов. Всё такая же надменная, но слабая. На первый взгляд только. Слабая женщина не сможет носить на бедре кинжал и угрожать мужчине.

— Не любишь игр, Виктор?

Искра злости мелькает в глазах. Вероятно, ее передергивает от детского отношения к ситуации. Оливия ведет плечом, Виктор провожает движение взглядом.

— Так не будем играть, малыш.

Оливия выхватывает кинжал плавным движением и руку выносит вперед. Виктор еле успевает отойти назад. Он чуть не спотыкается о свою же трость. Оливия допускает ошибку, пытаясь драться на эмоциях. Виктор блокирует вторую попытку удара тростью перед собой. Свой нож не достает. Он не собирается ее ранить сегодня. Он знает, что Михаил наблюдает с крыши. Знает, что он не вмешается.

Виктор толкает кончик трости по полу, заставляя Оливию отойти. Увеличивает дистанцию. Кинжал больше для ближней атаки, а метать его миссис Марк вряд ли станет.

Джонен.

Аристократка. Долбанная голубая кровь. Детей не называют такими вычурными именами. Виктор скалится верхней губой в отвращении. Оливия крутится вокруг себя и нападает сбоку. Она бьется своим предплечьем о предплечье Гайоса. Выпускает нож и подхватывает его другой рукой снизу. Сразу выбрасывает руку вперед, целясь в ногу. В вену. Чтобы до летального исхода. Виктор отшагивает назад. Трость качает в руке и бьет по колену красавицу. Она умудряется драться, будучи в туфлях на шпильке. И платье. Виктор изумлен ей. Они могли бы подружиться раньше.

Гайос толкает трость вперед, целясь повторно в колено покачнувшейся Джонен, но он падает на колено и откатывается. Он промахивается и теряет драгоценную секунду для того, чтобы убрать из-под удара ногу. Звук металла о металл неприятен. Ортез прекрасно справился с ролью защиты. Виктор отступает, бьет тростью по руке, меняет траекторию и заносит ее за спину Оливии. Удар по позвонкам, и девочка валится на пол, скуля. Даже не пришлось особо шевелиться. Почти на месте стоял. Разминка и всего. Виктор тростью придавливает голову Марк к сгоревшему полу и наклоняется, чтобы поднять кинжал. Спина не позволяет сделать это грациозно, но кто его увидит сейчас? Нож убирается за пояс.

— Ты услышала меня, Оливия?

Он скалится и рычит. Трость прилетает ей в висок, отправляя в нокаут. Пусть поспит. Виктор смотрит на нее и хмурится. Красивая, элегантная, но убийца. Хотя это вряд ли минус. Виктор тоже, как она. По последнему пункту. Виктор и не надеется, что она исчезнет. Прекратит. Но загадывает желание на падающую звезду и уходит, оставив записку на клочке бумаге.

«Нападать с кинжалом на калеку — не этично, Оливия. Но ты была прекрасна».

Виктор не может сдержаться от комплимента. Потому что его привлекает азарт, а она преподносит его на блюдечке с каемочкой.

Он покидает дом тем же путем, что и пришел. Михаил равняется с ним на полпути от подъезда. У него разбита губа и рваная рана на скуле, но он не хромает, руки не трясутся, и идет он ровно. А значит в порядке.

— Ты даже не дал мне посмотреть на хороший бой.

Наигранная обида скользит в голосе. Виктор сдерживает смешок. Облегчение теплым одеялом ложится на плечи. Все хорошо.

— Что ты сделал с тем, кто...

— Столкнул с крыши, разумеется.

Михаил пожимает плечами. Виктор сбивается с шага. Просто сбросил? Невообразимый. Смех все же щекочет горло и вырывается наружу.

— Что они сделали с тобой?

Виктор останавливается и смотрит. Михаил порывается продолжить ходьбу, чтобы уйти от ответа, но трость ложится на плечо, и он останавливается. Стоит спиной и опускает голову.

— Ничего. Усыпили аммиаком, накачали мерцанием. Не били. Но наркотик хуже, чем... ты не знаешь, что это такое, Вик, — Синица заламывает руки, — У Славы иммунитет к этой дряни, и его побили от того, что эффект не проявился. Хорошо так. А во второй раз он притворялся. Никто ничего не заподозрил, но... — он качает головой и поворачивается, — его все равно били. Потому что я им был нужен целым, а он нет. Ему три шва на лицо только наложили. Они столько синяков ему наставили. Что там с внутренними органами, я и не представляю, — Синица разворачивается и стряхивает с себя костыль, — А врачей хороших в Зауне нет, ты же знаешь.

Виктор делает шаг и обхватывает чужое запястье. Сказать что-то нужно, но не получается. Горло сводит от судорог. Плакать даже и не получится. Но то, что его приятели — друзья — пострадали из-за него, тошно.

— Ты больше не работаешь на меня, Михаил.

Это плохое решение, но безопасность будет обеспечена хоть кому-то. Если не с Виктором — значит жив. Только Синица дергается, как от пощечины, и смотрит обиженным взглядом.

— Решил сбросить нас?! Уберечь? От себя?! — крик разносится по улице, — Я согласился не за деньги. За тебя. И не вздумай, придурок, загоняться по поводу нашей безопасности. Я согласился, и я не отказываюсь от работы. Ты мой друг, и я буду тебя защищать.

Синица кладет ладонь на плечо Виктора и старается смотреть в глаза, но отводит их, чтобы проморгаться.

Друзья.

Виктор жмурится и... Обнимает Михаила. Они ничего друг другу не обещали. Ничем не обязаны. Но встретившись однажды в переулке, образовали нерушимый союз. И чувствовать на своей стороне хоть кого-то — слишком дурманит разум. И Виктор готов сойти с ума из-за этого.

— Тогда работай, — Михаил отшагивает и кивает. Смотрит строго и отстраненно. Думает, — И найди все по семье Морияма. Или Мариями.

Виктор дожидается кивка и отворачивается. Пожалуй, сегодня он будет ночевать в удобной кровати в спальной комнате Джейса, а не на диване лаборатории.