Тёплые воспоминания

«По десятибалльной шкале как сильно
меня любит мама? Если послала гулять с Ливицким –
то это минус тысяча!»

Воздух в парке был свежий, чуть влажный, пахнущий раскрывающейся землёй и молодой листвой. Деревья стояли полупрозрачными силуэтами, пробуждённые и немного сонные, а сквозь их кроны пробивалось мягкое золотое солнце, согревая землю и лица прохожих.

Агата шла чуть впереди, засунув руки в карманы джинсового пальто. Капюшон почти скрывал её лицо, но по тому, как сжаты были плечи и как она настойчиво не смотрела на Захара, было понятно: её энтузиазм относительно этой прогулки приближался к абсолютному нулю. Она шла, словно на эшафот, чувствуя на себе тяжесть ожидания и притворства.

— Скажи ещё раз, зачем мы это делаем? — буркнула она, не поворачивая головы, и её голос прозвучал глухо и недовольно. Лёгкий ветерок донёс до Захара обрывок фразы, и он слегка улыбнулся.

— Потому что наши родители дружат, и твоей маме пришло в голову, что совместная прогулка — это укрепление «связи», — с показной серьёзностью ответил Захар. Он старался подражать голосу её матери, добавляя немного театральности. — Они, видимо, думают, что мы как сетевые кабели: чуть ближе подвинешь — и контакт наладился.

Агата фыркнула, но уголки губ едва заметно дёрнулись в улыбке.

— Ага. Сети настроили, теперь бы ещё вай-фай ловил.

— Я умею чинить роутеры, если что, — с каменным лицом произнёс молодой человек, и наконец она усмехнулась, едва слышно. В её глазах промелькнула искорка тепла, и Захар почувствовал, как напряжение немного спадает.

Ноги шуршали по мелкому гравию, ветер ерошил волосы, в которых уже прятались первые яркие лучи весны. Они шли молча какое-то время, не особо глядя друг на друга. Каждый увлечённо смотрел по сторонам, будто бы в парке было нечто настолько важное, что разговор можно было отложить на потом… или навсегда. Но их взгляды то и дело встречались, словно магнитом притягивались друг к другу.
Но тишина между ними уже не была такой глухой. Она не душила — просто давала возможность услышать свои мысли. Дышать стало легче.

— Слушай, — тихо начала кудрявая девушка, вдруг сбавляя шаг, — ты когда-нибудь чувствовал, что... ну, что тебе хочется спрятать что-то важное, потому что боишься, что это разрушат?

Захар перевёл взгляд на неё. Она смотрела куда-то в сторону, на берег пруда, где лениво плавали утки. Её плечи были напряжены, а взгляд — отстранённым. Солнце играло бликами на её волосах, придавая им медный отблеск. Он видел в её глазах отражение её страха.

— Постоянно, — спокойно ответил он. — Особенно когда это что-то не вписывается в чужие ожидания.

Агата коротко кивнула, словно признавая его правоту. Она глубоко вдохнула, собираясь с духом.

— Я люблю рисовать. Серьёзно. Не «в блокноте на полях», а прям по-настоящему. Эскизы, холсты, уголь, тушь... Всё. Это моё, и... я боюсь, что если кто-то увидит — начнётся. Или насмешки, или сравнение, или просто: «Ты же умная, зачем тебе картинки?»

Её голос дрогнул. Она не плакала — просто впервые вслух признала то, что тщательно скрывала. Каменских чувствовала себя обнажённой перед Захаром, но почему-то это не вызывало ужаса.

Захар медленно остановился. Его лицо выражало искреннее сочувствие. Парень знал о её хобби. Информация от Артёма была как никогда кстати.

— А ты мне покажешь? — спросил он тихо, глядя ей в глаза.
Она уставилась на него, недоверчиво приподняв брови.

— Ты шутишь?

— Нет. Я серьёзно. Мне интересно. И… если это твоё настоящее — я хочу это увидеть. Без игры. Без фальши.

Каменских отвела взгляд, поджав губы. Сердце билось чуть быстрее, словно готовясь к прыжку. Она не понимала, почему Захар вдруг стал таким… искренним.

— А ты чего боишься? — тихо спросила она, переводя разговор.
Захар на секунду задумался. Его лицо стало серьёзнее, взгляд потускнел. Он отвел взгляд, словно избегая смотреть в глаза Агате.

— Боюсь быть копией отца, — сказал Ливицкий младший тихо, почти шёпотом. — Все думают, что я иду по его стопам. Юрфак, стажировки, цели. Но я вообще не уверен, что хочу всё это. Иногда мне кажется, что мне просто удобно подыгрывать. Потому что никто не спрашивает, чего я хочу. Все уже решили за меня.

— А что бы ты выбрал? — спросила она, глядя на него с любопытством.

Он усмехнулся. Но это была грустная, почти безрадостная улыбка.

— Не знаю. Возможно, я бы хотел преподавать. Историю права. Или философию. Или, чёрт возьми, заниматься гончарным делом. — Он посмотрел на неё. — Мне нравится создавать, а не только спорить.

— Ты умеешь гончарить? — удивлённо приподняла брови девушка, на её губах заиграла лёгкая улыбка.

— Нет. Но в голове я в этом хорош.

Она засмеялась. Искренне. Легко. Смех, как птица, вырвался из неё и сделал шаг между ними чуть ближе. Захар почувствовал, как её смех согревает его изнутри.

Захар прищурился, глядя на неё.

— Вот ты сейчас настоящая. Такая, какая ты есть. Без этих стен и масок.

«Мне ты нравишься такой» - хотел добавить молодой человек, но вовремя себя одернул.

— А ты сейчас — не как на тусовке. Не такой, как в университете.

— Потому что мне с тобой спокойно, — сказал он просто. — Даже когда ты злишься и бурчишь. В тебе есть жизнь. Не притворная, не фальшивая — настоящая.

Агата вдруг остановилась. Он — тоже. Между ними было всего несколько шагов. Никаких барьеров. Даже воздух казался плотнее, наполненный каким-то новым электричеством. Их взгляды встретились и задержались друг на друге.
Она глубоко вдохнула. В её глазах читалось сомнение, но и надежда.

— Хочешь зайти ко мне? Покажу тебе свою мастерскую.

— Правда, можно? — глаза цвета чистого неба буквально загорели этой идей. — Я был бы рад, серьёзно.

— Только… не смейся. — Тихо добавила Агата, словно раскрывая самый сокровенный секрет.

— Я не смеюсь над настоящим, — ответил он тихо, смотря ей прямо в глаза. В его голосе звучала неожиданная серьёзность.

Они вернулись к ней домой уже ближе к закату. Небо стало розово-фиолетовым, уличные фонари зажглись, как звёзды внизу, словно приглашая их в свой маленький, уютный мир. Внутри было тепло, пахло кофе и чем-то ванильным, создавая атмосферу уюта и спокойствия.

Мастерская Агаты — это была её комната, где половину пространства занимали мольберты, папки с рисунками и банки с кистями, испачканными краской всех цветов радуги. На стенах висели наброски, зарисовки — и даже один крупный портрет, немного сырой, но живой, словно дышащий. Комната дышала творчеством, её душой.

— Это кто? — спросил Захар, указывая на портрет. Его взгляд был заинтересованным, но осторожным, словно он боялся нарушить хрупкую атмосферу комнаты.

— Прототип. Один придурок с юрфака, — усмехнулась зеленоглазая, стараясь скрыть смущение. — Правда, ещё не закончила.

Брюнет посмотрел внимательнее и понял, что это он. Его профиль, его глаза. Но там было что-то большее — мягкость, которую он не знал, что излучает. Грусть. Внимание. Она видела его таким?

— Карамелька… Ты видишь меня таким? — спросил он тихо, словно боясь услышать ответ.

— Не всегда. Но именно тогда ты был таким. Настоящим. — Её голос был тихим, но уверенным.

Он молчал, рассматривая портрет. Затем медленно подошёл к ней, словно притягиваемый невидимой силой.

— Спасибо, что показала. — Он посмотрел на неё, и в его глазах Агата увидела искреннюю благодарность.

— Спасибо, что захотел увидеть. — ответила она, чувствуя, как внутри неё что-то меняется.

Она замолчала. Захар смотрел на неё спокойно, без насмешки — просто внимательно. И это внимание было… настоящим. Не как на вечеринке, не как в универе, не как в «игре». Просто — он здесь. И слушает.

— Если ты когда-нибудь кому-то расскажешь, — сказала Агата чуть громче, чем хотела, чувствуя, как по щекам разливается румянец. — Я сожгу твою Конституцию.

Он хмыкнул. Не громко, не в стиле «сейчас пошучу». А скорее… тепло.

— Договорились, — сказал брюнет. — Хранишь ты — храню и я. А подаришь этот портрет мне, когда закончишь?

— Если хочешь, – ответила Каменских, смотря на лист плотной бумаги.

— Хочу, – честно ответил Ливицкий.

Некоторое время они сидели в молчании. Где-то неподалёку прохрустел велосипед, скрипнули качели, кто-то хлопнул дверцей машины. Мир возвращался к своей рутине. Но между ними — осталась эта тишина. Та, что не требует слов. Та, что говорила громче любых признаний.

Агата встала первой, оправила пальто, словно пытаясь вернуться в привычную реальность.

— Всё. Пойдём. А то родители подумают, что мы… ну, сблизились. — Она старалась звучать легко, но в её голосе чувствовалась неуверенность.

— А мы не сблизились? — сухо уточнил он, но без издёвки. Просто поставил знак вопроса, словно пытаясь понять, что происходит между ними.

Она не ответила. Просто посмотрела на него через плечо. И в том взгляде — не было обиды. Не было стыда. Только лёгкое замешательство. Внутреннее.

Может быть, что-то действительно начало меняться.

Но только чуть-чуть. И только сегодня.