Лечение триггеров
🖤 Глава 25: Текстурa страха и шелка
Слепая печать, слепая любовь
Сериз сидела перед монитором, её пальцы в латексных перчатках скользили по клавишам — слепо, но уверенно. Она запомнила раскладку, как когда-то шаги по дому: F и J с насечками стали её якорями. Строки рождались медленно, с ошибками, но рождались — будто её пальцы шептали миру то, что глаза увидеть не могли.
Вокруг мерцал неоновый свет — синий, холодный, отбрасывающий призрачные тени на стены. Она ощущала его сквозь повязку как лёгкое давление на веки. На шее — чокер, туго обхватывающий горло, под платьем — корсет и пояс верности, сковывающие, но напоминающие: она принадлежит тому, кто не сломает её, а соберёт заново.
Рейм стоял позади, его руки на её плечах.
— Ты справляешься лучше, чем я когда-либо, — говорил он, и его голос был тёплым одеялом в мире холода. — Каждая буква — это победа. Над ним. Над страхом.
Это был гениальный способ выживания. После того как Митчел прижимал её к кровати, угрожая забрать «что не отдано добровольно», после того как она звала только Рейма — мужа, спасителя, боль и любовь в одном лице — она научилась превращать страх в силу.
Она помнила, как писала прощальное письмо — дрожащими пальцами, с мыслью, что Митчел может увезти её заграницу в любой момент.
— Если он заберёт меня, не ищи, — печатала она тогда. — Я умру, но не предам тебя. Твоя жизнь дороже. Твой позвоночник... твои боли...
Она боялась за него. Боялась, что его адские боли усилятся, если он бросится в погоню. Боялась, что он сломается — не физически, а внутри.
Теперь она боялась белых платьев — они пахли принуждением. Боялась скрипок — их звук напоминал крики в пустоте.
Поэтому Рейм нанял скрипача. Держал её руки в своих, не давая ускользнуть, пока музыка лилась вокруг.
— Слушай, — шептал он. — Это не боль. Это гармония. Твоя душа сильнее этих нот.
Однажды он повёл её в свадебный салон — с завязанными глазами. Вёл её за руку, описывая текстуры: «бархат на стульях», «холод мраморного пола», «шёлк на манекенах».
— Я не хочу, чтобы ты снимала повязку, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты потрогала свой страх и поняла: он всего лишь ткань. Его можно разорвать.
Он попросил персонал надеть на неё свадебное платье — не снимая повязки. Её, взрослую женщину, перепутали с ребёнком — кто-то из сотрудниц пробормотала: «Какая хрупкая невеста... И глаза закрыты... Странно».
Сериз рассмеялась — горько, но с намёком на привычный чёрный юмор:
— Наверное, думают, что ты женишься на русалке, которая ослепла от солнца.
Они танцевали там без музыки. Он отложил трость с клинком внутри — опёрся на неё лишь однажды, но большую часть времени держал её в объятиях, чувствуя, как её тело дрожит не от страха, а от доверия.
Шёпот персонала: «Она слепая?», «А он как будто её гипнотизёр...», «Но смотрите — она улыбается».
Рейм был счастлив. Пусть странно, пусть болезненно — но она была с ним. И её улыбка в слепоте стоила больше, чем все зрячие взгляды мира.
\\\_
P.S. В машине по дороге домой она сняла перчатку и коснулась его руки:
— Я готова. В следующий раз — без повязки.
Он не ответил. Просто поднёс её пальцы к своим губам. Этого было достаточно.