Фианит в оправе диадемы

У Эмилии шла кругом голова. Гамма, скрипичный ключ, основы композиции, вышивка шёлковыми нитями, а во время рукоделия непременно стихи и философия. И львиная доля всего этого не закрепилась в памяти! Она уступала место всяким бесполезным вещам, таким нужным для прошлой жизни Эми.

Мадам Розетта де Сарон поджимала губы. Вокруг её рта появились бороздки морщин, что выдавали её возраст получше седины волос.

— Ещё раз! Титулы имеют огромное значение, а ты не способна выучить и парочку имён.

Эмилия с широко раскрытыми глазами смотрела на прут в руках Розетты и оттягивала рукава рубахи, пряча запястья. Когда уроки не были выучены к следующему дню, знания буквально вбивали с болью.

— Среднее дворянство состоит из графов — они правители графств, собирают налоги и войско в случае нужды. — Эмилия старательно загибала пальцы, припоминая детали дерева власти. Все бесконечные фамилии у неё не осели, так что этот момент она старательно пыталась избегать. — Виконта — он замещает графа или правит вверенной частью графства. Барона — это вассал короля или герцога.

Вот уже несколько недель Эмилия была под надзором строгой мадам Розетты. Её белые одеяния говорили о трауре, но для рыжей девчонки это не было объяснением, почему она такая грымза. Гувернантка прибыла на следующий день в Охотничий домик, а месье Готье поспешно уехал. И теперь Эмилии казалось, что всё из-за невыносимого характера этой женщины.

— К высшей знати относят маркизов — они управляют пограничной территорией, а в мирное время по статусу идут сразу после герцогов. Принцы и принцессы крови. Герцоги — правители крупной области. И затем уже идёт король.

Старая женщина пару раз кивнула, соглашаясь. Для этикета и внутреннего церемониала эта информация была такой же неотъемлемой частью, что и умение правильно вести себя за столом. Если хозяйка посадит рядом принца крови и графа, это могло грозить политическим скандалом. Как держать себя, кому улыбаться и кого предпочитать в разговоре. У женщин оружием служили знания, хитрость и веер, а не мечи.

— И как нужно обращаться к королю, если он тебя спросит?

— Ваше Высоч...

Раздался свист, а после хлёсткий удар прутом по столу. Эмилия зажмурилась и прижала подбородок к ключицам. Боль не пришла следом, зато сразу стало понятно, что ответ неверный. Мадам Розетт говорила, что лучше будут болеть руки, чем палач-недоучка не сможет отсечь голову одним ударом. И Эми согласно кивала, но оба предложенных варианта ей одинаково не нравились... Хотя нет, палач всё же перевешивал.

— Ваше Величество! — Девушка опустила взгляд в пол и слегка наклонила голову, делая глубокий почтительный придворный реверанс, едва касаясь коленом пола. Всё ещё не идеальный, Эмилия опасно качнулась, но удержалась в таком положении на пару секунд. Начало было положено.

Мадам де Сарон обошла свою воспитанницу вокруг. Она надавила на спину, заставляя выпрямиться, а голову опустить.

Когда герцог де Шатрон сообщил, что из кухонной девки нужно за пару месяцев воспитать придворную даму, способную не запятнать свою честь и поддерживать высокосветские разговоры на балах, Розетта желала отказаться от подобной сумасшедшей авантюры. Ни одна гувернантка не смогла бы совершить Чудо и за пару месяцев вложить в эту маленькую рыжую головку всё то, что иные мадемуазели изучали десятилетиями. Даже так и заявила, что нужно искать послушницу Богини или безумца, чтобы подобное провернуть. И если бы не личная просьба Готье, мадам оставалась бы в своём особняке, чтобы продолжать свой Вечный Траур по мужу. А может совсем ушла бы в монастырь. И служанки бы вздыхали, как нелегка доля мадам Розетты...

— Хорошо. Теперь я, допустим, графиня Ортийская, хочу завести с тобой речь о новой забаве — недавнем оперном представлении. Я нахожу, что оно было невероятно захватывающим, но баритон в третьем акте несколько фальшивил. Что ты мне скажешь?

У Эмилии опустились плечи. Она отвела взгляд в сторону и изобразила на лице такую тоску и уныние, что продолжать разговор и не хотелось. И это именно то, чему мадам Розетта обучала. У неё был трезвый взгляд на воспитание, образование и ум своей новой воспитанницы. И гораздо проще ей было показать, как всем видом демонстрировать тем, кто ниже по статусу, что тема разговора не увлекает собеседника, чем обучать красивым формулировкам для жонглирования пустыми фразами. Но подобные меры нужны были лишь для начала, чтобы не оплошать из-за нехватки времени на обучение.

Рыжая девица не была подарком. Определённо. За тот короткий срок, что был у мадам Розетты для воспитания, можно было лишь замаскировать самые явные нарушения приличий. С этого женщина и начала.

На границе слуха и воображения раздался высокий звон колокольчика. Слишком коротко, женщины могли принять его за фантазию. Но мадам де Сарон не готова была упускать ни малейшую возможность усвоения материала.

— Ужин подан, мадемуазель. Прошу в столовую.

Широкий жест рукой, и Эмилия уже знала, что он означал. Девушка вскинула голову и направилась к выходу. Подъюбники шуршали, а невысокие каблуки, что раньше носили лишь кавалеристы для упора ноги, звонко стучали по доскам, подпевая тяжёлому девичьему шагу. Ни одежда, ни обувь не были привычны: носки слишком узкие, они сжимали пальцы до кровавых мозолей, а корсет сдавливал рёбра. Так ещё и...

— Ты ходишь как корова на выпасе, — недовольный голос раздался со спины.

На секунду Эмилия закрыла глаза и выдохнула. Будет слишком просто остановиться сейчас! Тем более, уже несколько раз она замечала, что своё слово странный месье Готье держит. Мадам Розетта в первую очередь сняла с неё мерки. И эти туфли чего только стоили! Ходить было ужасно неудобно, но позволяло Эми почувствовать себя фарфоровой статуэткой. Изысканная мадемуазель, на которую лишний раз дышать нельзя.

Приходилось двигаться осторожно: сначала пятка касалась земли, потом стопа перекатывалась на носок, не наоборот. Эмилия хмурилась, ей казалось это непривычным. Неправильным! Хорошая подошва позволяла забыть об острых камешках и палках, встречающихся на пути, но долгое ношение менее плотной обуви порождало свои причуды. Но что делать с бёдрами? Как перестать покачивать ими при ходьбе, если это заложено самой Богиней?

Сейчас бы ей хотелось сбежать вниз по лестнице, проводя одной рукой по перилам, а другой придерживая все свои юбки, чтобы не упасть. По дому разносился чудесный аромат рыбы, но приходилось сдерживать себя и шагать с задранным носом. Коршун зорко смотрела на прямую спину Эмилии, ожидая возможности вновь налететь при малейшей оплошности. Сердце девичье стучало, ей было слишком холодно, но обернуться она не смела.

А в столовой действительно стоял Макэр. Стоило Эмилии подойти к своему месту, слуга схватился за спинку стула и придвинул его, помогая девушке сесть. Все еще для Эми это было странно, она пыталась поблагодарить слугу, но слова не слетали с уст. Зато для мадам Розетты подобная учтивость была привычна.

Перед женщинами поставили тарелки со странным варевом. Кусочки скумбрии были словно чуть окрашены в розоватый. Пахло вином, а у каёмки с одной стороны ровно были выложены кусочки белого мяса куриной грудки и грибов, с другой — всего лишь жареный лук. Эмилия взяла вилку и услышала шипение. Воспитательница с жестким прищуром смотрела на неё, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Эми почти физически ощутила боль от прута, пришлось положить вилку на место. Не так! Она вновь подняла столовый прибор, но в этот раз держала не в кулаке, а между пальцами.

Молчаливый Макэр появился со спины, готовый услужить. Он поправил хват, закрепив пальцы Эмилии в правильном положении.

— Наконец-то попробую матэлот! — в голосе Розетты была слышна неподдельная радость, какой Эмилия в свою сторону не получала от этой скупой на эмоции женщины. — Правда, я хотела с чесночными гренками... Но мне уже сказали, что от чеснока тебе делается дурно, что ж... Не каждому дано наслаждаться всеми вкусностями, которые дарит нам матушка-земля.

— Мне? — Эмилия взяла слева лежащий кусок хлеба и обмакнула в подливку от рыбы. Никаких проблем со здоровьем от чеснока у неё никогда не было. Она почувствовала острое желание оспорить эту гнусную ложь! Но если такова воля месье, вероятно, он чуть позже и объяснит её причины.

— Нам, — поправила мадам Розетт, по-своему поняв вопрос. — В любом случае, матэлот — это новое блюдо, нужно распробовать его хорошенько. Но ты наверняка уже знаешь... Оно появилось у бедняков.

Но вкус Эмилии не был знаком. Гувернантка права, блюдо происходило от бедных моряков, коих в землях её семьи было достаточно, но до глухой деревеньке в графстве Ле Фонтэйн слава матэлота ещё не успела дойти.

По интонации женщины можно было прекрасно понять, что её ремарки для Эмилии, как для неразумной, были помощью, оказываемой образованной аристократкой для нелепой кухонной девки. Фурнье вцепилась зубами в кусок хлеба и с остервенением оторвала его.

— Макэр, будь так добр, больше не давай ей хлеба, — гувернантка перевела взгляд со слуги на воспитанницу и добавила доверительно: — Мы же не хотим, чтобы ты не влезла в своё платье, правда?

Вот и мир померк. Отказаться от хлеба для крестьянки было чем-то невозможным. Только мадам Розетта получила от герцога де Шатрона указ: помочь девице за это короткое время влезть в платье. И ведь она больше эталона по всем показателям! Конечно, и наряд за неделю можно слегка увеличить, и корсет потуже затянуть. Но де Сарон не желала опускать руки так просто!

Остаток ужина прошёл в абсолютном молчании под одобрительным взглядом мадам Розетты. Но не знала она, что молчание Эми гораздо страшнее её громкого возмущения. Ведь именно в такие моменты девица думала. А какие мысли посещали её светлую голову, порой было лучше не знать.

Пока солнце не зашло, перед Эмилией оказалась досточка с мелком. Мадам заняла своё место в кресле у окна. В её руках была длинная белая скатерть, а в иголку вдета красная шёлковая нить, что оставляла кровавый след на полотне, превращаясь в незамысловатый узор. Так всегда было: гувернантка обучала, не отвлекаясь от рукоделия.

— На какой литере мы остановились? — задумчиво протянула мадам Розетта, вытягивая нитку.

— Не хочу учиться!

Мел пролетел к стене и оставил белый раскрошившийся след на обоях. В оглушительной тишине был слышен стук известняка, как тот рухнул на паркет и прокатился по полу. Де Сарон медленно закрыла глаза и тихо выдохнула. А Эми ликовала! Она гордо подняла нос и победоносно смотрела на старую каргу. В её взгляде читался вызов.

У мадемуазель Анриетты капризы часто сходили с рук. Слуги приехали вместе с ней из большого города. Стоило только ей повысить голос, как тут же выстраивались няньки, готовые выполнить любую её прихоть. И ведь она даже не была знатной дамой! Дочь торговца: у них были деньги, но своими предками похвастаться не могли. А если Эмилия играет роль родственницы мужчины, у которого есть слуга, усадьба и целая воспитательница для знатных девиц, вероятно, он поважнее отца Анриетты будет. И капризы Эми должны выполняться так, как хочет именно она!

***

Петухи прокричали с рассветом, а спина горела как от пожара. Может быть, всему виновата какая-то вонючая холодная мазь Макэра. А может, всё же розги мадам де Сарон, со свистом рассекающие воздух вчерашним вечером. Но больше Эми жгли слёзы от горечи и обиды. Разве это справедливо? Почему ей нельзя, а какой-то мадемуазель Анриетте можно? И после того, как наказание было совершено, мадам Розетта вложила в руку Эмилии мел со словами:

«Продолжим. А теперь литера Ди».

Как будто это привычное дело! Ничего не произошло! И Фурнье, шмыгая носом, начала выводить на досточке пузатого месье «Ди» с прямой осанкой.

Звонкий стук, Эмилия усилием воли заставила поднять лицо от подушки. Её глаза опухли из-за долгих рыданий и беспокойной ночи. И от мыслей, что подобная экзекуция будет продолжаться ещё долго, хотелось зарыться в гнездо из тяжёлого одеяла и взвыть. Но дверь открылась, и за ней показалось обезображенное лицо. Макэр держал в руках свёрток.

Может быть, Фурнье показалось, но мужчина словно был смущён. Ему было жалко? Девица ещё больше сощурилась, присматриваясь к его виду. Отвёл взгляд, поклонился и оставил свёрток на прикроватном комоде.

— Если это извинения, я их не приму! — пробурчала Эмилия. Она очень хотела демонстративно отвернуться, но у мужчины не получится её успокаивать и отговаривать, если она не будет его видеть.

Но ведь кто-то должен беспокоиться о мире в доме! Дать понять, что эта мадам настоящая змея, и она не должна была поступать подобным образом! Да даже жестами оспорить подобную жестокость! Показать, что Эми не одна. Вот только Макэр лишь отрицательно мотнул головой. И, что ещё более странно — опустил взгляд!

— Может, это подарок? Мне?

Фурнье придерживала сорочку на груди, а спина оставалась оголена. Даже воздушное прикосновение хлопка вызывало полный мук и отчаяния стон, хоть от боли остался только мимолётный призрак. Девушка уже не смотрела на старого слугу, а целенаправленно продиралась к изножью кровати, чтобы взять свёрток. Разорвать бечёвку, обвязавшую бумажный пакет, не получилось, пришлось резать ножницами для рукоделия. Игривое шуршание бумаги, и перед Эмилией...

— Что это?

Лежал колпак с пришитыми ослиными ушами. Серыми, длинными, льняными.

— Что мне с этим делать?

Одним движением она схватила колпак за ухо и отшвырнула подальше, пока Макэр подносил обе руки к вискам. «Надеть». И снова этот виновато-сочувственный взгляд. Слуга горбился и прижимал локти к животу, словно пытался казаться меньше, чем был. Соучастник издевательств!

— Вот уж дудки! Не бывать этому! Я лучше останусь тут, а на завтрак совсем не выйду! Понятно? — Фурнье уже совсем не была похожа на мадемуазель. Она укуталась в одеяло и отвернулась к стене. — Умру тут от голода в одиночестве, но не выйду!

Макэр спорить не стал. Даже если попытался, у него бы не получилось. Он поднял с земли колпак, отряхнул его и вернул на комод. Лишь после этого поклонился и тихо вышел за дверь, беззвучно закрыв за собой дверь.

Это одиночество она желала. Жаждала и кричала о нём. Но оставшись наедине с собой, душевного спокойствия не удалось отыскать в обеспокоенном сердце. На секунду Эми показалось, что она — клоп в мире гигантов. Вся такая маленькая и незначительная. И все, абсолютно каждый, обязательно против неё! Не было ни одного человека, кто бы одарил улыбкой, погладил по голове и сказал ласковые слова.

В нос ударил запах яблочного пирога. Тёплое ласковое весеннее утро, свет лился сквозь прозрачные занавески. Из окна доносилось звонкое пение проснувшихся птиц, ворчливое кудахтанье куриц и редкое приглушённое мычание из хлева. Вот сейчас Эми-Замухрышка скинет с ног колючее одеяло, пробежит мимо матери прямо на улицу. И её не остановит даже грозный крик, напоминающий, что у неё грязные уши! Наверняка все деревенские дети уже собрались вместе, никто её не дожидался. Хотят показать своё мастерство в кидании камушков. Но Эми, если закроет левый глаз ладонью, всех их обыграет! Самая меткая девчонка, даром что рыжая и бесстыжая!

А сейчас ничего этого больше нет. Нет матери, за чью юбку можно было спрятаться, если мальчишки обзывались. Нет того дома. И нет той Эми-Замухрышки. Лишь покинутая всеми одинокая Эмилия Фурнье выла в спальне, выплёскивала переполняющие её горести.

Тихий звон колокольчика — завтрак готов.

— Не пойду! — Она тянула гласные, пока слёзы холоднили разгорячённые алые щёки. — Ни за что!

Только что ей оставалось? Вернуться в деревню, снова попроситься в услужении мадемуазель Анриетты. По утрам вычищать хлев вилами. Днём стирать одежду в холодной реке и развешивать на верёвках. По вечерам заниматься починкой одежды, пока солнце ещё отбрасывает свет. День за днём, пока... Пока не выйдет замуж. А за кого? Поль поспешно женился пару месяцев назад, а его суженная, кажется, вот-вот должна родить. Кажется, сын трактирщика временами подмигивал Эми, а ещё и один вдовец... Но они ей не нравились. И вновь она взвыла от отчаяния и бессилия.

Всего лишь сыграть роль, принять участие в шутке! Никто её не обидит. Да, посмеются, если она оплошает.

«Ха-ха, вы слышали её деревенский акцент? Как она произносит «пройдёмте купаца». Никуда не годится!»

Но... А если не посмеются? Если она будет столь прилежно стараться, что никто и не подумает о её происхождении? Мезальянс осуждался, но кто не знал о любвеобильности Корнеила III — Храни Богиня его душу? Нередко влиятельные любовники дарили своим дамам хорошие украшения и дворцы, а иногда и пенсию назначали! Зависело, конечно, от их любви и количества сыновей-бастардов. А коль надоест — всегда можно выдать замуж за мелкого графа, и дело с концом! И... Если кто-то влюбится в мадемуазель Эмилию? Схватится за сердце и плюхнется на колени перед ней! Возьмёт её руку и начнёт покрывать поцелуями:

«Ах, мадемуазель, вы глубоко запали в мою душу, — вздыхал златокудрый юнец в её мечтах, наивно выискивая во взгляде поддержку. — Я готов жениться на вас хоть завтра!»

Да, о бастардах думать было пока рано, месье Готье однозначно дал понять, что подобного нарушения чести своей родственницы не потерпит, а «Эми-Замухрышку» тогда никто и не хватится. А значит... Нужно сделать так, чтобы её исчезновение было заметным.

Со вчерашнего вечера рядом с постелью стояло ведро, наполненное чистой водой. Макэр словно чего-то боялся, каждые несколько часов осторожно приоткрывал дверь спальни и тихо прислушивался к дыханию девушки. Но вода так и не понадобилась. Зато сейчас Эмилия мысленно поблагодарила его за предусмотрительность. Она набрала воду в ладони и ополоснула лицо, смывая слёзы. Подумав немного, намочила ладони, чтобы провести пальцами за ушами. Сердце защемило, Эми скривила губы.

Выбирать наряд девица не стала. Для платья получше требовался корсет, а материал, плотно прилегающий к спине, она не могла заставить себя надеть. Не сегодня. Потому на нательную рубаху накинула свой сарафан. Когда подпоясывала его, взгляд вперился в ослиный колпак. В её глазах была неприкрытая ненависть. Унизительный аксессуар. Но если для её целей надо надеть этот головной убор, так тому и быть! И уж лучше ослиные уши будут с крестьянским сарафаном, чем девушка выйдет к столу как Мадемуазель-Ослица.

В зал она вошла как королева. Точнее, Эмилия хотела так думать. Она старательно вышагивала, стараясь не торопиться. Медленно, сохраняя прямую осанку. Осторожно, чтобы не было слышно ни шуршание подъюбника, ни стука каблуков... Каблуков, заранее покрытых расплавленным воском и прорезанным на полосы иглой, чтобы не скользить. За один вечер мадемуазелью не стать, Эмилия это понимала прекрасно. Но хитростью помогать себе придерживаться этикета ей это не мешало. Она гордо несла колпак с ослиными ушами на макушке, словно это была настоящая корона. То, что служило символом унижения, на вид казалось орденом за проявленную смелость попробовать выступить против.

— Доброе утро, Эмилия. Эти длинные уши тебе идут, — Розетта улыбнулась без ехидства и жестом показала присаживаться. Снова гувернантка вела себя вежливо.

Девушка сделала лёгкий учтивый реверанс, но опустила голову слишком низко. Ей пришлось подхватить колпак, чтобы тот не свалился на землю. Не всё сразу! Но выход уже произвёл впечатление.

— Я подсмотрела этот приём в школе, в которой я выступаю благодетельницей. Помогает воспитанникам подумать, что они сделали не так. Надеюсь, это поможет.

Перед дамами поставили тарелки с овсяной кашей на козьем молоке. Посреди блюда желтела лужица растопленного сливочного масла. Чуть позже Макэр принёс тарелку с нарезанным сыром. Из напитков в бокалах было разбавленное вино. И вновь у де Сарон мягкий взгляд, она довольно смотрела на завтрак, а Эмилия, привыкшая к такому набору, благодарила Богиню, что не придумали больше двух видов ложек: столовую и чайную.

— Тебе очень повезло, что ты моя воспитанница. Право же, я питаю слабость к юным девушкам, желающим встать на путь образования. Взять ту же мадемуазель де Шатрон... Правда, в ней спеси было меньше, но зато какой упрямой она была в первое время! И хитрой... Как затаившаяся лиса. Но, честное слово, десятилетие за обучением творит чудеса...

Вкус тёплой каши хорошо сочетался со сладостью сыра, и Эмилия старательно держала себя в руках, чтобы не съесть больше положенного. Кем была мадемуазель де Шатрон, какой был её статус, девушка не знала, но и спрашивать не желала.

— Но у нас столько времени нет, — продолжала мадам Розетта делая глоток вина, чтобы приступить к завтраку. — И благодари Богиню, что ты не выкинула подобный фокус при Его Величестве или Её Высочестве... Понимаешь, Эмилия, я же для тебя стараюсь, — её голос стал нежнее, словно действительно порка свершилась ради блага самой Эмилии. Та согласно кивнула, даже выражение лица воспитательницы говорило, что гувернантка свято верила в свои слова. Но дальше продолжила, доверительно понизив голос. Больше не было улыбки, а на глаза застлала вуаль печали. — Если такое перед ними провернуть, это же будет грозить не только твоим, а может, и моим заодно, обезглавливанием, но и позором на всю семью... А позор в высшем свете не каждая семья может пережить.

И мадам Розетта знала это, как никто другой. Если бы не герцог де Шатрон, вероятно, гнусная трусость её покойного мужа тенью упала бы на добрую фамилию де Сарон. Хоть гувернантка и носила траур, как подобало порядочной вдове, но со временем горечь утраты переросла в обиду на того, кто так бесчестно оставил её. И даже его имени она старательно избегала, в мыслях вспоминая его как «того человека».

— Для чего вы меня обучаете, мадам Розетта? — Эмилия, пусть и старалась вести себя «по-мадемуазелевски», не могла в полной мере сдержать настоящую себя.

— Меня попросили по старой дружбе, а большее меня не касается, деточка. Иногда знания играют против тебя.

Но ничего не мешало делать ей предположения. После многозначительной фразы гувернантка вновь отпила вина — всего один небольшой глоток. Она для себя уже решила, откуда ветер дул. Регент Его Величества наверняка хотел сделать из простушки небольшой рычаг своего влияния. Но на кого? На Его Величество? Он пока совсем ребёнок, но его нрав мог быть похожим на покойного Корнеила III. Что отец, что сын. А это значило, что в будущем подобная лёгкая и подвижная девица могла по доброте душевной и в качестве жеста доброй воли получить себе место при дворе в качестве жены какого-нибудь маркиза или виконта... Но об этом пока рано думать. Тогда, вероятно, из-за слухов про Её Высочество? Ей нездоровилось. Если кто-то из фрейлин попытался отравить принцессу, то иметь свои глаза и уши было весьма полезно при дворе. Отправить Эмилию в стан врага, приблизить вплотную и следить. И ведь не предаст же! Если раскроется правда, такой скандал не позволит ей и дальше пользоваться благами придворной жизни. И придётся девице вернуться в свою деревню, откуда она ни прибыла, опозоренной доживать свой век. И ведь не перекупить такую! У герцога де Шатрона была в руке удавка, залог, что его не предадут. А может, если будет фрейлиной, Эмилия сможет следить за Его Высочеством принцем Лостарии? И подсказывать Её Высочеству, какую тактику лучше избирать, чтобы манипулировать им?

Какой бы путь великий герцог ни выбрал, мадам Розетта была уверена — Эмилия играла роль очень полезного инструмента, чья потеря была бы ударом, но от него возможно было оправиться. Это будет невероятно долгая игра. В случае победы он получит больше кукол на ниточках, а в случае поражения потеряет не столь много. Но сказать подобное воспитаннице было бы очень грубо! Так что гувернантке оставалось вежливо улыбаться, обучая Эмилию разным светским хитростям. А воспитаннице с ослиными ушами старательно учиться, пряча недостаток воспитания за уловками и нарочитой вежливостью.