Последний акт трагедии

Говорят, что философы и истинные мудрецы равнодушны. Неправда, равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть.

А.П.Чехов. «Скучная история».

В просторном, но на редкость душном кабинете полковника Лагина было всё как обычно. Все то же помещение, центр которого занимал длинный стол, и на котором стоял вентилятор. Различные грамоты на стенах, среди которых была и одна, на которую Постников смотрел не без гордости — грамота о том, что его отдел стал лучшим по раскрываемости за вторую половину 1980-го года. Массивное кожаное кресло, в котором сидел сам Лагин и пил чай из граненого стакана в подстаканнике.
— Заходи, — сказал Павел Петрович, поставив чашку с чаем на стол, — Ну, что там с делами за июнь?
— Всё в порядке, товарищ полковник, — сказал Постников, присаживаясь за стол, — Все дела уже переданы в суд. Дело об убийстве на набережной в пятницу закрыл Рысин, завтра передаст. Больше никаких серьезных происшествий не случалось.
— А дело Орловского? — спросил Павел Петрович, — Нашли того, кто эти письма слал?
— Ищем, товарищ полковник, — сказал Постников, — Саблин не виноват. У него есть алиби на момент отправки писем, да и...мотива, как такового, нет. Пока никаких подвижек по делу нет.
— Да что вы так с этим делом возитесь? — недовольно пробормотал полковник, — Проверяйте знакомых, друзей, врагов Орловского. Родственников в конце концов!
— Работаем в этом направлении, — сказал Постников.
— Вот и работайте, — сказал полковник, нахмурив брови, — Главное, чтобы был результат. И ещё, погоди секунду. Пришел приказ...сверху. Нужно будет прочитать лекцию курсантам школы милиции на выпускном. Точную дату не знаю, но где-то в июле.
— А почему мне? — спросил Постников. Перспектива читать лекции будущим милиционерам его не привлекала, но и не отталкивала.
— Ну а сам-то как думаешь? Тебе, как самому ответственному и поручено. Тем более, тебе есть что рассказать молодому поколению. Документы все уже подписаны. Развеешься хоть.
— Могу идти? — спросил Евгений.
— Свободен. И разберись уже с делом Орловского!

Постников вышел из кабинета, хлопнув дверью слегка громче обычного. Как всегда все чего-то от него хотят. С другой стороны, он знал, на что шел, когда начинал работать в милиции. Вернувшись обратно в свой кабинет Евгений сел за стол, взял свою любимую перьевую ручку и ту самую тонкую тетрадь, куда несколько часов назад выписал свои догадки о связи между стихотворениями. Обычно в такие моменты, когда в деле не было никаких подвижек, Постникову очень помогал способ, которому он научился от своего прошлого начальника и наставника Кирилла Павловича*.

Постников еще раз перечитал написанное, и ещё раз убедился в том, что оба стихотворения связаны темой смерти поэта и мести. И что дальше? Про какого поэта здесь идет речь?

А еще, Постникову все не давали покоя картины, висевшие в квартире у Орловского. Портреты писателей. Реплики картин Фаворского. И почему он так зацепился за них? Возможно, потому что они так странно смотрелись дома у Орловского.

— Все должно быть проще... — протянул Постников, записывая в тетради слово «картины», — Все. Должно. Быть. Проще.

Постников сидел за этой тетрадкой еще около получаса, все пытаясь вспомнить, что же такого важного он забыл. Но все было тщетно. Евгений убрал ручку в стакан на столе, закрыл тетрадь и пошёл в столовую...

День пролетел незаметно, и вскоре наступил вечер. Евгений хотел было задержаться на работе подольше, но вскоре понял, что это пустая затея, и отправился домой. Постников припарковал свою «Волгу» у дома, открутил дворники, убрал их в багажник и стал подниматься обратно домой. Надпись на стене парадной «Здесь был Саня» уже была стерта, вероятно, твердой рукой Олега Ивановича, так что и дом встретил Постникова так же, как обычно. Он поднялся к себе в квартиру, открыл дверь, и зашёл внутрь.

Вот он снова и дома. Все в том же уединенном жилище, которое Постников, тем не менее, любил. Как раз из-за того, что в этом уединенном жилище ему никто не мешал. Евгений всегда любил побыть наедине с собой. Архипов часто называл его «последним философом», намекая на его образ жизни.

Постников прошёл на кухню и открыл окна, чтобы впустить немного свежего воздуха в душную квартиру. Затем подошел к старому патефону, стоящему на тумбочке в прихожей. Семейная реликвия. Старый патефон, выпущенный ещё в 1934 году. Постников хорошо помнил, что этот патефон, если верить словам, подарили родителям на свадьбу кто-то из родственников, но кто — никто не мог вспомнить. Отец считал, что патефон подарила его сестра. Мама говорила, что он был подарен её тетей. Впрочем, Постникову было без разницы, кто и когда подарил. Евгений достал из тумбочки целую стопку пластинок и стал их перебирать.

«Посмотрим, что там есть у старого друга Шёнберга*», — «Ага. «Просветленная ночь»...1899 год...» — подумал Евгений, доставая из конверта нужную пластинку. Он уже собирался было вставить её в патефон, но послышался звонок телефона. Постников положил пластинку и снял трубку.

— Да?
— Привет, — это вновь звонила Лариса.
— Нашла что-то про Орловского?
— Нашла, — сказала она с некоторой долей насмешки в голосе, — Как я тебе говорила, я сама с ним не пересекалась. Но знаю одного человека, который может помочь. Работает в Малом театре, занимается заграничными гастролями...
— Лучше расскажи, как его зовут, и где я могу его найти?
— Так и ты его знаешь, — сказала Лариса, не меняя своей шутливой интонации, — Больше бы времени своей личной жизни уделял, не спрашивал бы. Эдя Солнцев. Одноклассник твой.
— Да ну? — удивился Постников, — Эдя? Я не видел его лет, наверное, двадцать. С того самого дня...
— Мы с ним встречались по работе пару лет назад. Я же тебе рассказывала. Помнишь? Выставка авангардистов в августе восьмидесятого года.

Постников хорошо помнил, что в августе восьмидесятого года он был занят расследованием ограбления инкассаторов рядом с Лиговским проспектом, но информацию о том, что тогда же его сестра встретила старого друга, казалось, услышал впервые. Но признаться в этом — обозначало нарваться на очередную лекцию от сестры о том, что в тридцать пять лет нужно думать о чем-то кроме работы.

— Да, вспоминаю, — соврал Евгений, — Так что, где я могу найти Эдика?
— В театре. Но, у него сейчас отпуск, поэтому ты его там не застанешь. У него дача в Сестрорецке. Кстати о даче. Ты обещал приехать в эти выходные.
— Обязательно приеду, Лара. Я свои обещания сдерживаю. Что бы я без тебя делал... — сказал Постников, — Спасибо за помощь. Увидимся, — и с этими словами, Евгений положил трубку. Настроение как-то разом улучшилось. Правду говорят, что за падениями всегда следуют взлеты...

Постников вставил пластинку в патефон и завёл его. Несколько секунд спустя, комната наполнилась звуками «Просветленной ночи». Пока играла музыка, Евгений успел сделать себе поесть несколько бутербродов с сыром и погрузиться в чтение книги — на этот раз он выбрал «Преступление и наказание», которое он уже, наверное, раз двадцать перечитывал. Но, что поделать, история Родиона Раскольникова всегда затягивала Постникова.

Музыка закончилась ровно на том моменте, когда Евгений дочитал до преступления Раскольникова. Постников встал с кресла, убрал пластинку обратно в конверт и закрыл крышку патефона. Час досуга закончился. Пора было ложиться спать (и желательно, пораньше. Кто знает, во сколько часов утра завтра Орловский получит очередную записку — а в том, что он ее получит, Евгений был почти полностью уверен. Интуиция его ещё не подводила). Евгений сходил в душ, почистил зубы, и лег спать...

***

Ночь с 31 мая на 1 июня 1964.

Изрядновы жили на этаж ниже Постниковых, все в том же старом доме на Петрозаводской улице. Дом, который Пётр Андреевич знал наизусть. Он прожил здесь все сорок два года своей жизни, за исключением четырех военных лет, когда был на фронте.

Также хорошо Пётр Андреевич знал Алексея Николаевича Изряднова, своего соседа с низу. Изряднов был, в общем-то, неплохим человеком. Если бы не его пристрастие к алкоголю, то все было бы хорошо. Постникову часто приходилось успокаивать друга. Он был единственным человеком, кто мог хоть как-то повлиять на Изряднова.

Постников-старший ворвался в квартиру, даже не стуча в дверь. Изряднов, сидящий на старой тахте, увидев незваного гостя, вскочил и бросился с кулаками на Петра Андреевича, но тут же получил от того такой сильный удар под дых, что согнулся пополам. Прежде чем он успел прийти в себя, Пётр Андреевич резко схватил Изряднова за воротник и потащил в сторону ванной комнаты, несмотря на то, что последний отчаянно сопротивлялся.

Несколько ковшей холодной воды, вылитых на Изряднова сделали свое дело. Он немного протрезвел, и теперь уже не пытался кидаться ни на Петра Андреевича, ни на свою жену. Несмотря на это, Постников усадил его обратно на тахту, и выжидательно посмотрел прямо в глаза Изряднова. Тот недоуменно мигал глазами и смотрел на Постникова мутным, непонимающим взглядом.

— Петька? Ты что тут делаешь? — наконец спросил Изряднов, недоуменно оглядевшись по сторонам.
— Тебя угомонить пришел, — сказал Постников, не сводя взгляда с Изряднова, — Ты уж извини, Леша, что так жестко. Но что я могу поделать. Ты же мне сказал, что завязал? Я к тебе приходил в марте. Ты обещал, что завяжешь. И что я вижу сегодня? Юля опять пришла ко мне посреди ночи, — мрачно сказал Пётр Андреевич.
— Петь, ну я тебе клянусь, я не хотел! Я только получку получил. Поехал, значит, домой. Иду мимо рюмочной, и тут меня Борька зовёт, выпить. День рождения у него. Ну, я и...
— Сдался, — закончил за него Постников. Пётр Андреевич потянулся в карман и достал оттуда пачку сигарет «Искра» и зажигалку. Пётр Андреевич зажег сигарету, и закурил.
— Петя, я...
— Я тебе приказывать уже не могу. Ни как милиционер, ни как твой друг. Просто расскажу тебе один случай, Лёша, — невозмутимо сказал Постников, и затянулся, — В прошлую субботу я был на вызове. Молодая девушка убита с особой жестокостью. Даже наш криминалист сказал, что давно такого не видел. Рассказать в подробностях?
— З-зачем? — недоуменно спросил Изряднов.
— Затем. Убил её знаешь кто? Её сожитель. Тоже, с виду бы, нормальный парень. Одна беда у него была. Пил по-чёрному. И вот, как-то в пылу очередной ссоры со своей подругой, он схватился за нож... — Постников говорил это с таким невозмутимым спокойствием, что Изряднов почувствовал, как к горлу подступает ком, — Вот, помню, мы его оформляли. И я ещё думал. Обоим бы ещё жить и жить... — на этих словах Постников взял со стола бутылку бормотухи, и вылил её резким движением прямо в раковину, несмотря на протесты Изряднова. Тот попытался было встать, но Пётр оттолкнул его обратно на тахту.

— А теперь представь, Леша. Вместо этого парня — его, кстати, тоже Лешей зовут — ты. Вместо той девчонки — Соня или Юля. И я стою рядом, записываю показания свидетелей. Для меня-то что? Очередное дело. Работа. Рутина. А вот представь, что будет с тобой. Что будет со всеми, кому ты нужен...
— Петя, я... — вновь попытался что-то сказать Изряднов, но Постников его перебил.
— Послушай, Лёша. Ты не один. У тебя есть семья, есть друзья. Подумай о том, что Соня, когда вырастет, тебя за это не простит. Подумай о том, что по статистике за прошлый год семьдесят процентов всех убийств совершаются под воздействием алкоголя. И ещё. Запомни, Лёша. Нам всем дан выбор. Его тяжело сделать, но его нужно сделать. Иначе...можно так всю жизнь и простоять на развилке.

Несколько минут после этого Пётр Андреевич курил молча. Изряднов ничего не говорил. Неясно было, дошел ли до него смысл этих слов, но взгляд Изряднова немного прояснился. Постников потушил сигарету и швырнул окурок в стеклянную пепельницу, стоящую на столе. Следом, Пётр взял со стола вторую бутылку бормотухи, и вновь вылил её в раковину.

Алкоголь медленно утекал в раковину. Звук удара последних капель об стенки раковины в повисшей тишине напоминал удары метронома.

Последняя капля упала в раковину. На этот раз, Изряднов уже не протестовал. Лишь несколько секунд спустя он нарушил молчание.

— Петя, я клянусь, я больше не буду. С завтрашнего дня же бросаю пить.
— Клянись, — сказал Постников, — Если опять напьешься, учти. Я больше не приду. Сам будешь виноват. Подумай над моими словами про выбор.
— Клянусь! — едва не крикнул Изряднов. В подтверждение своих слов он вскочил с тахты, взял со стола третью бутылку и вылил её все в ту же раковину. Постников одобрительно кивнул.

Пётр Андреевич и Юлия вышли за дверь, оставив Изряднова наедине с самим собой. Женщина устало улыбнулась Постникову.
— Спасибо, Петя. Спасибо большое, — и она по-дружески обняла его.
— Не за что, — ответил Пётр Андреевич, не став обнимать её в ответ. — Я сделал все что было в моих силах. Я не волшебник, Юля. Лёша сам решит, что с ним будет. Спокойной ночи. Надеюсь, еще увидимся.

Постников развернулся и вышел из квартиры Изрядновых. Странно, но даже после разговора с Алексеем его не покидало ноющее, но едва заметное чувство тревоги, которое сопровождало его весь его путь сюда. Пётр Андреевич списал все это на расшатанные нервы.

Пётр даже не стал объяснять жене, где был — она все поняла без слов. Он разделся и вновь лег спать...

***

Чего не заметил даже опытный милиционер Пётр Андреевич Постников, так это того, что за его разговором с Изрядновым наблюдали в окно два хорошо знакомых ему человека — его собственный сын Женя и дочь Изряднова Соня.

Несколько минут спустя, Соня и Женя сидели на скамейке во дворе дома. Тусклый свет фонаря едва освещал их. Они сидели на лавке, слегка обнявшись, и смотрели на звезды.
— Хорошо было бы сбежать, — мечтательно сказала Соня, — Куда-нибудь далеко-далеко. Подальше от всех этих проблем...
— Бежать легче всего, — ответил ей Евгений, — Папа всегда говорит, что у человека есть какой-то выбор. И ещё говорит, что если бежать от проблем — рано или поздно все равно прибежишь в тупик.
— Ты слишком умный для семнадцати лет, — заметила Соня и рассмеялась.
— Может, и так, — ответил Постников, и подхватил этот же смех.

Они сидели на этой лавке в тусклом свете фонаря, и смеялись. Они были влюблены, молоды, впереди была целая жизнь. Все было хорошо...

Но рано или поздно все заканчивается...