Глава 8
По дороге Дрозд предупредил:
– Якобсон очень стар. Но журналист, с которым я говорил, утверждает, что мозги у старикана еще не совсем заплесневели. По телефону ты ничего настораживающего не услышала? Дружные выкрики тараканов? Шепот мозговых слизней?
Представив мозговых слизней, Света поежилась.
– Адрес он продиктовал как вполне нормальный человек. А больше мы ни о чем не успели поговорить.
Вся беседа Светы с пожилым актером свелась к тому, что она представилась – и тут же получила приглашение в гости. «По телефону дела не обсуждаю», – важно сообщил Марк Самуилович. Голос в трубке звучал надтреснуто, но бодро. Его не заинтересовали ни тема беседы, ни название журнала.
– Вот только он подозрительно нелюбопытен, – добавила она. – Даже имени моего не спросил!
– Значит, наоборот – любопытен до крайности. Только услышал твой голос и сразу понял, что хочет видеть тебя воочию.
– Думаешь?
– Уверен.
Дрозд бросил взгляд в окно и перестроился в правый ряд.
– Нам еще рано сворачивать, – встрепенулась Света.
– Я и не собираюсь. Сейчас будет магазин, а при нем цветочный киоск. Не с пустыми же руками мы с тобой поедем к отставному актеру…
Света позвонила, держа букет в вытянутой руке перед собой, точно вымпел. Семь желтых хризантем – пышные шапки, каждая величиной с кошачью голову – были самым ярким пятном в полутемном коридоре.
– Из-за гнусного Тихона мне теперь везде мерещатся кошачьи головы, – тихо поделилась Света.
– Отрезанные? – так же тихо поинтересовался Дрозд.
Света вздрогнула и чуть не уронила букет.
– Что у тебя за болезненная фантазия?! – свирепо прошептала она. – У кого из вас двоих тараканы и мозговые слизни, это еще посмотреть!
– Да, очень хочется посмотреть. Только что-то нас с тобой никто не торопится пускать в обитель искусства.
Про обитель Дрозд не придумал. Прямо перед ними на двери тускло отсвечивала латунная табличка, на которой с наклоном было выведено имя хозяина квартиры. А чуть ниже обычным прозрачным скотчем приклеен листок бумаги в клеточку, извещавший: «Вход в обитель искусства – звонить пять раз».
– Ты точно пять раз позвонила?
– Не точно! – огрызнулась Света. С букетом она чувствовала себя глупо, а тишина за дверью начала тяготить ее. – У меня с детства проблемы с устным счетом.
– Я так и знал. Нельзя было доверять тебе такое важное дело, как нажать пять раз на кнопочку. Дай я сам.
Дрозд потянулся к звонку, но Света перехватила его руку.
– Ты что? Нельзя!
– Почему это? Случится страшное? Призрак Якобсона будет преследовать нас и рыдать: «Зачем вы позвонили шесть раз?!»
Света, любящая точность в деталях, не могла не заметить ошибку:
– Какой еще призрак, если Якобсон жив!
– Был жив, – уточнил Дрозд. И, встретив непонимающий Светин взгляд, пожал плечами: – Вы разговаривали час назад. За это время многое могло случиться.
Именно этого уточнения Свете не хватало для того, чтобы всучить букет Дрозду и направиться к лестнице.
Тот схватил ее за плечо:
– Стой! Ты куда?
– Леш, поехали обратно. Его нет дома или он передумал нас пускать.
Но тут заскрежетал засов. В этом скрежете Свете послышалась ненависть, словно кого-то силой заставили разомкнуть зубастые челюсти.
Через несколько томительно долгих секунд изнутри упал клин света. Света ожидала услышать скрип открывающейся двери, но дверь открылась совершенно бесшумно. И от этого почему-то было еще неприятнее.
В щели кто-то показался. Свет падал сзади, и лицо разглядеть не получалось. Ясно было лишь одно: этот человек очень стар.
– Здрасьте! – жизнерадостно провозгласил Дрозд и протянул хризантемы.
– Это вы мне звонили? – проскрежетал тот, принимая цветы.
– Я.
– А женщина?
– Она тоже здесь.
Дрозд предъявил упирающуюся женщину.
– Прекрасно! – промолвил хозяин с удовлетворением каннибала, захватившего самого толстого представителя враждебного племени. – Тогда милости прошу. Хе-хе…
Он отступил на шаг назад, скрываясь в сумраке.
– Вы Марк Самуилович? – вслед ему недоверчиво спросила Света.
– Был им когда-то, – отозвался старик.
И исчез в недрах квартиры, оставив дверь открытой.
– Леша, мне что-то расхотелось туда идти… – горячо зашептала она, вцепившись в Дрозда.
Но тот не разделил ее страхов.
– Главное – не задавай ему вопросов о прошлой жизни, – внушительно сказал он, наклонившись к ее уху. – Ну там, знаешь, как вам жилось до того, как вы умерли… Не скучаете ли вы по дневному свету… Короче, прояви несвойственную тебе деликатность.
Света отстранилась и уставилась на него.
– Ты что, издеваешься?!
– Есть немного, – признался Дрозд и безбоязненно шагнул в темноту.
Ей ничего не оставалось, как последовать за ним.
Узкий длинный коридор. Желтый линолеум, прикидывающийся паркетом. Груды картонных коробок вдоль обеих стен, громоздящиеся друг на друга. И над всем этим зловеще раскачивается лампочка.
– Закрывайте дверь! – донеслось откуда-то издалека.
– Закрывай дверь, – передал Дрозд.
– Закрываю, – пробормотала Света и с силой задвинула засов. – Господи, куда мы попали…
Кажется, примерно в таких условиях должны обитать городские вампиры. Недоставало лишь черного кота с горящими глазами, словно вышедшего из самого жуткого рассказа Эдгара По. Или летучей мыши, по ночам парящей над кварталом в поисках добычи, а днем свивающейся в кокон под потолком квартиры.
Девушка представила мышь, похожую на черный подвядший бутон гладиолуса, и поежилась. В ногу ей что-то ткнулось и глухо заворчало.
Света не умела визжать. При виде таракана или уховертки она молча отпрыгивала назад и на несколько секунд крепко зажмуривалась, надеясь, что за это время гнусная тварь рассосется сама собой. Обычно подобная тактика себя оправдывала. Если же насекомое попадалось непонятливое, она капитулировала, оставив врага на захваченной территории.
Вот и на этот раз Света, не издав ни звука, воспроизвела прыжок кенгуру, наступившего на сколопендру. Настоящий кенгуру позавидовал бы ее скачку. Возможно, он даже покинул бы саванну навсегда, не выдержав удара по самолюбию.
Но за спиной были не просторы Австралии, а узкий коридор, заставленный коробками. Задом Света врезалась в коробку, и пирамида, пошатнувшись, обрушилась.
Когда на шум вернулся Дрозд, Света сидела на полу, потирая макушку, а вокруг лежали рассыпавшиеся журналы.
– Ушиблась? – Он поднял ее одним рывком. – Что случилось?
– На меня кто-то рычал!
Издалека недовольно позвали:
– Что вы там копаетесь? Можете не раздеваться.
– Мы только обувь снимем! – крикнул в ответ Дрозд. И обернулся к Свете: – Кто рычал?
– Я сама хотела бы знать!
Дрозд осмотрелся и пожал плечами:
– Тебе точно не показалось?
Света наклонилась, чтобы собрать журналы, и получила ответ на свой вопрос.
– Ой! Вон оно! За шкафом!
Дрозд присел на корточки и с неподдельным изумлением уставился на животное, таращившееся на них из угла.
– Ё-мае! Кто-то скрестил жабу с бульдогом!
Существо, сидевшее в углу, ухмыльнулось во всю пасть.
– Хорошая собака, хорошая, – успокаивающе проговорил Алексей.
– Ты себя уговариваешь или ее? – Света на всякий случай встала у него за спиной. – Это вообще не собака! У нее нет лап!
Но существо лениво поднялось, и стало видно, что лапы у него все-таки имеются. Как и полагается, четыре штуки, правда, все – исключительной кривизны. Переваливаясь, животное побрело в комнату, а Дрозд и Света последовали за своим новым провожатым.
– Почему он такой бело-розовый? – шепотом спросила Света.
– Может, альбинос?
– Тогда глаза должны быть голубые. Кажется.
Существо обернулось и укоризненно уставилось на них. Поворот головы дался ему с трудом – мешали толстые складки кожи.
– Черные, – вполголоса констатировал Дрозд. – Не альбинос.
Пес отвернулся и с трудом двинулся дальше.
– А почему он такой толстый? – не успокаивалась Света.
– Кушает много. Аппетит хороший, значит.
– А почему у него бородавки?
Дрозд не успел ответить – они вошли в комнату.
Это была небольшая гостиная, стены которой когда-то давно оклеили красными обоями с крупными золотыми лилиями. За много лет золото выцвело. Теперь лилии напоминали не монарший цветок, а следы гуся, криво прошедшего по стенам.
Потолок по чьей-то странной прихоти тоже закрыли обоями. Быть может, дизайнер планировал создать эффект королевских покоев, но в этом случае он жестоко просчитался. Его творение больше походило на обитый тканью ящик или шкатулку. Человек в первые несколько секунд испытывал здесь слабый приступ клаустрофобии, усугублявшийся тем, что окна были плотно зашторены.
У стены скалилось желтыми клавишами пианино. Возле него громоздилась невнятная куча тряпья, от которой Света постаралась встать подальше.
Сам хозяин сидел в широком резном кресле посреди гостиной. Вернее было бы сказать – утопал. Кресло с высокой спинкой, похоже, когда-то служило реквизитом в спектаклях по Шекспиру и предназначалось для царственных особ.
Якобсон напоминал царственную особу не больше, чем его собака – борзую. Он был мал, лыс и невообразимо толст. Актер не отличался худобой даже на старых записях и снимках. Но теперь он выглядел так, словно за прошедшие десять лет только и делал, что предавался чревоугодничеству.
– Здравствуйте, Марк Самуилович, – пролепетала Света. Пораженный Дрозд едва сумел выдавить что-то нечленораздельное.
Животное неторопливо направилось к хозяину и шмякнулось у его ног, словно ком теста, кинутый хозяйкой на пол. Стоило им оказаться рядом, невероятное сходство бросилось Свете в глаза.
– По-моему, они родственники, – еле слышно проговорил Дрозд, подумавший о том же.
– Эг-хм! – Старик откашлялся и подозвал их к себе властным движением. На нем был плотно запахнутый темно-синий шелковый халат с широкими рукавами, которые заколыхались, когда он махнул рукой.
Света и Дрозд подошли ближе и наткнулись на два крошечных стульчика, выстроившихся перед креслом.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – милостиво разрешил Марк Самуилович.
Последний раз Свете доводилось сидеть на таких стульях в детском саду. Она осторожно опустилась на свой, разрисованный под хохлому. Дрозд криво усмехнулся и сел рядом. Теперь они взирали на Якобсона снизу вверх, как школьники на учителя.
– Итак, – хозяин послал Свете снисходительную улыбку, – чем я могу быть вам полезен?
Света быстро оттарабанила название журнала и сразу перешла к делу.
Стоило ей упомянуть «Хронограф», как с лица старика сползла притворная любезность, а глаза яростно сверкнули. Он приподнялся, вцепившись пухлой рукой в подлокотник.
– А-а, мародеры! – взвизгнул он неожиданно высоким голосом.
– Мы? – испугалась Света. – Что вы, Марк Самуилович!
– При чем здесь вы?! Они, эти мерзавцы, укравшие у меня все, что я имел! Мою славу, моих зрителей, мои роли! – Он потряс кулаком, грозя невидимым мерзавцам. – Только талант у меня остался, ибо талант оказался им неподвластен.
– Почему мародеры-то? – хмуро спросил Дрозд, мысленно выразившийся нецензурно в адрес своего приятеля, отправившего их к старому маразматику. Лера Белая вряд ли знала, в каком состоянии пребывает актер.
– Потому что это была война, молодой человек! Я потерпел в ней поражение.
Якобсон вскинул голову и выдвинул подбородок вперед, точно главнокомандующий перед решающим сражением. Во всем его облике вдруг вспыхнуло достоинство и даже величие – величие обреченных. Все-таки он был хорошим актером, этот старикан, выглядевший карикатурой на Шалтая-Болтая.
Но главнокомандующего Якобсон изображал недолго. Минута – и он снова рухнул в кресло, трагически закрыв лицо руками. Пес у его ног поднял брылястую голову и заскулил.
– Да, Эдмон, да, мой мальчик, – тут же засюсюкал старик. – Только ты со мной остался, ангел мой! Все отвернулись. Лишь собачья преданность неизменна.
Он погладил животное по голове, и пес, успокоившись, вновь повалился на бок. В глазах старика, обращенных к питомцу, блеснули слезы. Одна мутная капля стекла по щеке.
Марк Самуилович застыл на несколько секунд – брошенный всеми старик, протянувший руку к любимому псу. Перед Дроздом и Светой была воплощенная трагедия старости.
И тут пес подвел. Закрыв глаза, он блаженно хрюкнул и дрыгнул задней ногой – ни дать ни взять свинья, добравшаяся до лужи. Градус трагизма в помещении резко снизился.
Якобсон отреагировал быстро. Рассмеявшись, он похлопал пса по морде и закинул ногу на ногу.
– Н-да, веселенькое было сраженьице! – протянул он с интонацией старого солдата, травящего байки в придорожном трактире. – Но им тоже здорово досталось. Как в анекдоте: окружили крокодилы обезьяну и говорят… Хе-хе! Хе-хе-хе-хе! Ах-ха-ха-ха!
Он зашелся в хриплом кашле.
Дрозд вскочил.
– Принести воды?
Но Марк Самуилович замахал на него руками.
Еще три минуты они были вынуждены терпеливо наблюдать, как старик откашливается, вытирает слезы, открывает рот, и снова откашливается.
Дрозд наклонился к Свете и шепнул ей на ухо:
– Вот как помрет он на наших глазах, и что будем делать?
– Не помрет, – прошелестела она. – Это все голое притворство. Он пока пробует маски, никак не выберет одну, на которой нужно остановиться. Штук пять уже перепробовал, по моим подсчетам.
– Черт, а ведь точно. Ну, шутник…
Якобсон, наконец, откашлялся и вытер слезы тыльной стороной руки.
– Что вы хотите от меня! – надтреснутым голосом воскликнул он. – Летописи пишут победители, а не побежденные. Если я расскажу то, что знаю, вам никогда не позволят опубликовать ваш материал.
– Длинные руки врагов? – очень натурально испугался Дрозд.
Света пихнула его локтем.
– И не только руки, молодой человек! – многозначительно заверил Марк Самуилович. – Не только руки!
– Стесняюсь спросить, что еще? – встревожился Дрозд, игнорируя Светины тычки. – И стоит ли об этом при дамах?
Старик подался к нему.
– У них длинные языки! Вас опорочат! Хула побежит впереди, и вы не сможете пробить стену лжи и поклепа. О, что обо мне говорили! Как меня поносили в «Хронографе»! А ведь у них до сих пор нет никого, кто мог бы заменить меня! – Он горделиво выпрямился. – Я хочу сказать, нет актера моего уровня. Не подумайте, что я так уж бесконечно талантлив… – Он скосил глаз на слушателей.
– Не подумаем, – простодушно заверил Дрозд, и Якобсон помрачнел.
– … но масштаб свой я осознаю! Ни-ко-го! Вы понимаете? Сколько они ни бились, им не удалось вырастить в стенах театра равнозначную фигуру.
– А как же Стрельникова? – быстро вставила Света.
Ее вопрос произвел сильное впечатление. Марк Самуилович отшатнулся, будто его ударили, и тяжело задышал.
– Стрельникова? Стрельникова?!
Обильные щеки старика начали наливаться краснотой. Казалось, Света с Дроздом наблюдают ускоренную запись созревания яблока. Пес, чутко уловив перемену настроения хозяина, с тихим рычанием вздернул верхнюю губу.
– Вы… смеете… эту… эту…
Он тщетно пытался подобрать приличное слово, хватая воздух ртом. Глядя на него, Света испугалась уже всерьез – это не было похоже на игру.
– Эту распутную особу? Эту блудницу? – хладнокровно подсказал Дрозд.
– Леша! – взмолилась Света.
– Подожди, – отмахнулся Дрозд. – Мы должны установить истину.
У старика наконец-то прорезался голос.
– Истину?! Истина состоит в том, что в актерской табели эта бесчестная торговка стоит на десять ступеней ниже меня. И равнять нас, нас!
Он взмахнул рукой, показывая, что не может даже приблизительно охарактеризовать степень падения тех, кто ставит их рядом.
Дрозд хотел что-то спросить, но Света опередила его. Ее любовь к точным определениям требовала ясности.
– Почему торговка?
Якобсон гневно сверкнул на нее очами, но все-таки снизошел до ответа.
– Потому что она продает свое тело в обмен на некоторые блага. Или вы думаете, она стала примой благодаря своему таланту?
Он вытер пот со лба, понемногу успокаиваясь.
– Коалиция! Вот что они создали! И настраивали против меня остальных. Не желали понимать, что Анна слишком стара, что она далеко не красива. А ведь были и другие, куда более достойные…
Взгляд его затуманился. Марк Самуилович погружался в воспоминания.
– Скажем, Люсенька… – пробормотал он. – Снежинка! Фея! Не то, что ваша Анна – унтер-офицер в юбке.
– Она вовсе не наша. – Дрозд вытащил из кармана блокнот и открыл его. – Марк Самуилович, мы не меньше вашего заинтересованы в том, чтобы рассказать правду нашим читателям.
Бывший актер вздрогнул и вышел из оцепенения. На лице его отразилось сомнение.
– Да, конечно, но…
– Но? – удивился Дрозд.
– Не будет ли это расценено как клевета? Ведь формально я не имею доказательств…
– Обещаю: никаких фамилий. Вы не будете фигурировать как наш источник.
Якобсон с сомнением посмотрел на них и опустил взгляд на собаку.
– Эдмон! Что скажешь? Послужим справедливости?
Пес поднял голову и утробно ухнул. Это уханье лишь отдаленно напоминало лай. Похожие звуки маленькая Света когда-то извлекала из пустой дождевой бочки, бросая в нее твердые комья земли.
– Ну что ж, записывайте, молодой человек, – разрешил Якобсон. И осклабился, будто бы в предвкушении длинной приятной беседы.
Приятной беседы не получилось. Получился монолог, изредка прерываемый вопросами Дрозда. Алексей направлял Марка Самуиловича на верный путь, когда тот слишком уж далеко отходил от темы.
Старик, который, как подозревала Света, все это время кривлялся, взял шутовской тон. Несколько раз с его языка срывались скабрезности, над которыми он сам же и хихикал, не обращая внимания на слушателей. Сальности были им противны, но говорить об этом старому актеру не имело смысла.
– Романчик они крутили, – поведал Марк Самуилович, сложив на животе белые ручки. – Анна с Рыбаковым. Влюблена была в него как кошка! Пантера! Львица! Все готова была бросить и идти за ним пешком, голодная и босая. Но ведь она на пять лет его старше, а это, я вам скажу на минуточку, приличная разница. Будь я в возрасте Олега, считал бы ее старухой. Да она и есть старуха, циничная и расчетливая! Холодна в жизни и лишена божьей искры на сцене.
Дрозд и Света услышали, что Стрельникова выжала из Рыбакова все, что можно. В каждой пьесе он прописывал для нее самую выигрышную, самую яркую роль.
Но Виктор Стрельников был против связи Олега с его сестрой. Очень быстро его молчаливое противодействие перешло в протест.
– Витька всегда имел большое влияние на Анну. Что вы хотите – он ее практически сделал своими руками!
Света так и не поняла из рассказа старика, за что Виктор невзлюбил Рыбакова. На прямой вопрос Якобсон ответил уклончиво – похоже, сам не знал ответа. Но обстановка в театре накалялась с каждым днем.
– Что уж Виктор ей внушал, мне неизвестно. Может, запрещал понапрасну расходовать силы души, чтобы целиком отдаться творчеству. Витенька-то сам у нас известный аскет! Или импотент, смотря с какой стороны посмотреть, хе-хе… Но после его нравоучений она ходила бледная и кусала губы.
– Его запрет касался только Рыбакова? – вдруг спросил Дрозд.
Старик непонимающе взглянул на него.
– Наверняка у Анны были и другие романы, – пояснил Алексей. – К ним Виктор относился так же, как к роману с Олегом?
Марк Самуилович пожевал губами.
– Вообще-то нет, – признал он. – Никак он к ним не относился, будто это его и не касалось. А ведь Анна много еще с кем шашни крутила, всех не припомню.
«Тогда объяснение о расходовании душевных сил не подходит, – поняла Света. – Поэтому Лешка и спросил. Стрельников отчего-то был настроен именно против Рыбакова».
В чем бы ни заключалась причина, напряжение между примой, режиссером и автором нарастало. Все ожидали стычки, драки, убийства – чего угодно, лишь бы это положило конец происходящему.
И, наконец, гром грянул. Кто-то из своих (Света предположила, что сам Марк Самуилович) передал Анне Васильевне последние слухи. Слухи касались личной жизни Олега Рыбакова и его якобы существовавшей связи с одной из молоденьких актрис.
– Олег был видный мужчина, интересный. На него обращали внимание. Среди нашей актерской братии он казался… м-м-м…спокойным? Нет, не то…
– Надежным, – подсказал Дрозд.
– Да, надежным. Наверное, это и привлекло к нему Анну. Когда вокруг бурлят страсти, хочется ухватиться за скалу. Но и к ней мужчины тянулись, не буду отрицать.
– Вы же сказали, она была на пять лет его старше, – уличила Света. – Почти старуха.
– Немолодое тело, морщины, седина, тлен… – развил образ Дрозд.
Марку Самуиловичу пришлось пойти на попятный:
– Я говорил о своем вкусе. Он у меня слишком изысканный. Но многие в театре были влюблены в нее без памяти и, полагаю, влюблены по сей день. Она умеет приручать мужчин и вызывать в них стойкие чувства – уж не знаю, как ей это удается. Лично мне всегда претила ее жесткость. Женщина должна быть подобна свежевыпеченной булке – мягкой, ароматной, воздушной… А не гвоздю, если вы понимаете, что я имею в виду.
Стрельникова не стала устраивать с Рыбаковым ссору на людях. «Слишком гордая», – с осуждением пояснил Марк Самуилович. Анна поняла, что все вокруг ждали от нее сцены ревности и весьма огорчились, когда их лишили зрелища. Но совладать с собой полностью прима не смогла и на репетиции работала из рук вон плохо.
Вот тогда-то Виктор Стрельников и вышел из себя. Он долго сдерживался, а репетиция стала последней каплей.
– Ах, как он наорал на нее! – Якобсон с удовлетворением потер ладони. – Учинил прилюдную расправу, вылил, голубчик, все, что накопилось. Наш Витенька бывает весьма остер на язык. А когда подошел Рыбаков, досталось и ему. Славная, славная вышла разборка!
– И чем все закончилось? – спросила Света.
– Репетиция, конечно, была сорвана.
– А глобально? – уточнил Дрозд.
– Стрельниковы помирились. Виктор с Рыбаковым, впрочем, тоже. Или сделали вид, что помирились. – Старик подмигнул ему. – Выгода у деловых людей на первом месте!
– Значит, Стрельников извинился?
– А почему бы и не извиниться, если не прав? А если прав, тем более можно просить прощения. Ты ничего не теряешь, а сопернику приятно…
Он заметно подчеркнул «соперника». И вновь подмигнул, теперь уже адресуясь Свете.
«Вот ведь старый пакостник, – неприязненно подумала она. – Какой еще «соперник», когда Виктор – родной брат Анны? Намекает на всякие мерзости и сам же ими упивается».
А Марк Самуилович, покончив с любовными страданиями Стрельниковой, перешел к жизнеописанию ее брата.
Стариком до сих пор владели сильные чувства по отношению к человеку, выгнавшему его из театра. За десять лет ненависть ничуть не уменьшилась. Он обвинял Виктора в растратах, кражах, взятках – во всех махинациях, какие только мог сочинить. Чем дольше Света и Дрозд слушали Якобсона, тем очевиднее становилось, что все это небылицы. Марк Самуилович держался старой версии, придуманной много лет назад. Сейчас она выглядела не менее нелепой, чем тогда.
Дрозд незаметно толкнул Свету ногой: «Пора заканчивать». И спросил:
– Марк Самуилович, вы забыли кое-что рассказать. После того инцидента на репетиции Рыбаков и Стрельникова перестали встречаться?
Якобсон наморщил лоб.
– Не помню… А, впрочем, да. Перестали. Рыбаков держался в стороне и как-то охладел к Анне. Но помани он ее – и все бы закрутилось заново.
Больше им не удалось ничего выжать из старика. Он сворачивал на рассуждения о своей роли в жизни театра, пересказывал исторические анекдоты и наконец понес совсем уже откровенную чушь.
Дрозд захлопнул блокнот и поднялся.
– Большое спасибо за ваш познавательный рассказ.
– Пожалуйста, пожалуйста, голубчики. – Марк Самуилович выложил всю подноготную давних врагов и теперь благодушествовал. – Когда выйдет ваша разоблачительная статья?
– Мы вам позвоним, – уклонился от ответа Дрозд. – Можно вопрос, не относящийся к делу? – И, не дожидаясь разрешения, спросил: – Зачем вы нас посадили на эти стулья? Чего вы добивались?
«Ну, сейчас Якобсона понесет, – ужаснулась Света. – Наверняка запоет о контакте между зрителем и актером, о дистанции… Напрасно Лешка это затеял».
Но вместо того, чтобы снизойти до объяснения, Марк Самуилович неожиданно смутился.
– Это ни в коем случае не с целью унизить вас, – забормотал он, отводя глаза. – Видите ли, у меня есть кресла, и даже стулья… То есть были. Но Эдмончик питает к ним слабость.
Эдмончик поднял голову и вновь жизнерадостно оскалился. Свете показалось, что в пасти у него, как у акулы, шесть рядов зубов.
– Он что, погрыз их? – догадалась она. И тут же вспомнила Тихона, с появлением которого одной диванной обивкой в ее доме стало меньше.
Якобсон кивнул.
– Все что ли? – не поверил Дрозд.
– Ну почему же все… Кое-что осталось. Вот, пожалуйста, посмотрите сами.
Он колыхнул щеками в сторону фортепиано. Света подошла ближе к бесформенной куче. Снизу из кучи торчало что-то, отдаленно напоминавшее резной подлокотник.
– Это что, кресло?
– Было, – уныло признал хозяин. – И не так давно.
Дрозд по-новому взглянул на пса. В его глазах мелькнуло уважение.
– А почему вы ему не запрещаете? – наивно удивилась Света.
Якобсон поджал губы.
– У вас есть животное?
– Есть.
– Вы ему что-то запрещаете?
– Ну, конечно!
– И что, оно слушается?
Света запнулась.
– Э-э-э… нет, – призналась она под насмешливым взглядом Дрозда.
– Вот и не задавайте тогда глупых вопросов, – отрезал Марк Самуилович.
Когда они выезжали из двора, по радио крутили песню Леры Белой «Синдром клопа». Запись была с концерта, и до них доносился дружный рев поклонников, подпевавших припеву: «Море! А на море суша! А на суше пальма! А на пальме клоп сидит и видит море! А на море суша! А на суше пальма! А на пальме клоп сидит и видит…»
Этот бесконечный стишок Светлана помнила с детства и меньше всего ожидала, что из него можно сделать ноту протеста офисного планктона.
– Включи погромче, а? – попросил Дрозд. – Там дальше речитатив, я его никак не разберу.
Света прибавила звук.
– Наслаждайся.
«А кого-то ждет свидание, купание в субботу! – затараторила Лера. – Но ты сидишь на своей пальме и строгаешь отчеты. Тебе пришлось ползти наверх, и это было непросто, но ты видел перспективы карьерного роста. Теперь оттуда видно море, берег, чайки, понтон и ты отныне важный клоп, а не какой-то планктон!»
– Можешь выключать, – разрешил Дрозд.
– Уверен? Там дальше будет про трансцендентальную тоску клопа и утрату смысла жизни. Клоп хочет искупаться в море, но не может, потому что для этого нужно лезть вниз.
– Да и черт с ним. В какое-то странное направление уходит твоя Лера. Это все довольно вторично.
– Экспериментирует, – оправдала Света певицу. – Ты слишком многого от нее требуешь. Какая конкуренция самая тяжелая, знаешь? Конкуренция с самим собой. Лере еще долго будут ставить в пример ее же собственные песни вроде «Двести двадцать вольт». Она пытается уйти от того, что делала три года назад, и тебе, как музыканту, это должно быть понятно.
– Мне понятно… – Дрозд задумался на несколько секунд. И когда Света уже была готова выслушать взвешенное мнение о тенденциях в музыкальном развитии певицы, решительно закончил: – Мне понятно, что я жрать хочу, как из пулемета. Поехали, перекусим, пока есть время.
Если Света хотела описать какое-то место в Москве, она говорила так: «Это на Садовом, неподалеку от дома с мозаикой, там еще справа сквер с голубыми елями».
Если Дрозд хотел описать какое-то место в Москве, он объяснял: «Это между «Сырной дыркой» и «Оладушками», если идти пять минут вглубь от бывшей столовки номер семь».
Он ориентировался в столице не хуже мыши в буфете, знающей, где можно достать кусочек пряника, печенье, а то и пастилу, а где стоит обойти рассыпанную отраву. Он держал в памяти невероятное количество кафе, ресторанчиков и простецких забегаловок, где можно было купить беляш «как из детства» или съесть, обжигаясь, тарелку горячих, вкусных до умопомрачения пельменей. Дрозд не был гурманом, а всем прочим блюдам предпочитал жареную картошку с лисичками в сметане. Но, бродя с ним по Москве, можно было не беспокоиться о том, где поесть и как после этого остаться здоровым.
На этот раз он привел Свету в маленькое кафе, выдержанное во французском стиле. Столики в зале стояли плотно друг к другу, а Света терпеть не могла есть в тесноте. Но Дрозд, не останавливаясь, проследовал дальше и вышел во второй зал, где в дальнем уголке, у окна, обнаружилось уединенное место. На подоконнике буйствовала красная герань, солнце теребило листья, а стеклянные солонка с перечницей отправляли друг другу солнечные зайчики.
Света с удовольствием опустилась в кресло.
– Чудное местечко. Почему этот столик не занят?
– Потому что здесь герань, – усмехнулся Дрозд.
Он раскрыл меню и углубился в изучение супов.
– Ну и что?
– Не всем посетителям нравится запах. Некоторые жалуются, что он отбивает аппетит.
– Почему же тогда ее не уберут?
Дрозд с сожалением оторвался от изучения холодных закусок.
– Невнимательное ты существо, Света. А еще фотограф. Как называется это заведение?
И снова углубился в меню, пока она пыталась вспомнить, как выглядела вывеска над окнами.
Сами окна вспоминались хорошо. Бело-синие полосатые маркизы над ними – тоже. А вот вывеска…
– Неразборчивое что-то красными буквами, – сформулировала наконец Света.
– Интересное название для кафе. Но нет. Попробуй еще раз.
Света засмеялась.
– Ты же понял, что я имела в виду!
– Что, сдаешься?
– Сдаюсь!
– Вдвойне невнимательное, – упрекнул Лешка. – На, любуйся.
И сунул ей под нос второй экземпляр меню, на кожаной обложке которого было вытиснено название кафе.
– Ле петит гераниум, – с трудом прочла Света по-французски. – А, «Маленькая герань»! Вот почему цветы!
– Не «лепетит гераниум», а «ле пти жераньюм». Да, именно поэтому. Так, супы… Луковый, грибной, тыквенный… Кстати, тыквенный здесь очень неплох.
– Закажи мне, – попросила Света. Не хотелось углубляться в меню, разбираться в ингредиентах, а хотелось сидеть здесь, в безмятежном уголке, и вдыхать терпкий аромат листьев.
Она любила герань. Как и все, создававшее в доме эффект уюта. «Вот взять кактус, – думала Света. – Кактус может жить у кого угодно. У одинокого сисадмина, например, или у молодой девушки, которой подарили кактусенка. А герань – нет. Если смотришь на окно и видишь там горшки с геранью, значит, в доме есть хозяйка. Она печет пирожки, разводит цветы на окне и… Что еще? И вышивает!»
Мысли о вышивке вернули Свету к Стрельниковой. Дождавшись, пока Дрозд сделает заказ, она спросила:
– Как ты думаешь, он нам поверил?
– Кто, Якобсон?
– Да. Что мы журналисты.
– Черт его знает. – Дрозд повертел в руках стеклянную солонку, разбрызгивая солнечные искры. – Я в нем так и не разобрался. То ли прикидывается дураком, то ли и в самом деле небольшого ума. Мне сначала вообще хотелось уйти, думал, зря потеряем время.
– Правильно сделали, что не ушли.
– М-да, выяснили то, чего нам не хватало. Что у нас в сухом остатке?
– То, что мы и сами подозревали, но не имели подтверждения. – Света прищурилась от брызг света. – Леш, ты меня ослепишь.
– Извини!
Он спрятал солонку в кулак и изобразил на лице раскаяние.
– Караул, хулиганы зрения лишают! – процитировала Света «Джентльменов удачи».
Дрозд сразу подхватил игру: сурово нахмурился, взял самого себя за шею, словно желая придушить, и спросил басом, подражая голосу актера Юрия Яковлева:
– Ты пошто боярыню обидел, смерд?
– Пребывание в России действует разлагающе на неокрепшие умы? – предположила Света, вовремя вспомнив «Формулу любви».
Дрозд наклонил голову и прищурил глаз:
– Ты на что намекаешь? – с характерными блатными интонациями Жоржа Милославского поинтересовался он. – Я тебя спрашиваю, ты на что, царская морда, намекаешь?
И только тут оба заметили официантку, застывшую возле них с двумя тарелками супа.
– Э-хм! – Дрозд откашлялся. Да, последняя фраза прозвучала, пожалуй, чересчур эмоционально.
Света едва сдерживала смех. Обращение «царская морда» явно повергло молоденькую официантку в шок.
– Пожалуйста, супчик ваш, – пролепетала она, ставя тарелку перед Алексеем.
– Благодарю вас. – Дрозд был сама любезность.
Но бедная девушка с опаской отодвинулась и испытующе взглянула на Свету, видимо, пытаясь найти в ней признаки «царской морды».
– Ваш тоже, пожалуйста.
– Спасибо!
Официантка выгрузила сухари и сбежала от эксцентричных посетителей.
Как только она исчезла, друзья от души рассмеялись.
Они обожали эту игру, в которой нужно было вести связный диалог, перебрасываясь цитатами из разных фильмов. И Света, и Дрозд наизусть знали не меньше двух десятков кинокартин. По условиям игры проигрывал тот, чья цитата выпадала из контекста.
Света вспомнила, как несколько лет назад Лешка привел познакомиться свою девушку. Перед встречей Света почему-то разволновалась. Это было и смешно, и глупо, и раздражало ее: как будто она ему мама или сестра! Да, раньше он не считал нужным представлять своих пассий, ну и что? Это говорит только об одном: новые отношения он считает серьезными.
У нее даже мелькнула мысль, что Лешка собрался жениться. Хотя представить женатого Дрозда… Нет, на это у Светы не хватало фантазии. Его образ жизни могла бы выдержать только очень, очень влюбленная в него девушка.
Девушка оказалась именно такой. Очень юной, очень красивой и очень, очень влюбленной. Они втроем сидели в кафе, ели мороженое, и она все время залезала своей ложкой в креманку Дрозда. Они заказали разные виды: девушка – пралине, а Дрозд – шоколадное. Он любил только такое и не признавал никаких фруктовых или, боже упаси, ореховых добавок.
Девушка протягивала тонкую смуглую руку, задерживала ее около руки Дрозда – терлась, словно кошка. Осторожно вынимала ложечку подтаявшего шоколадного пломбира и подносила к своим губам. Она знала, что у нее красиво очерченные губы, и знала, что подруга Алексея смотрит на нее. И потому чуть нарочито слизывала мороженое и прикрывала от удовольствия глаза.
Света действительно смотрела, и ей отчаянно хотелось сказать: не надо, не делай этого! Он терпеть не может, когда едят из его тарелки, разве ты не успела об этом узнать? Посмотри, он раздражается, но старается скрыть это от тебя. Когда он так незаметно начинает потирать ладонью край стола, это не очень хороший признак.
Но она только старательно отводила глаза, когда девушка тянулась к Дрозду, чтобы поцеловать его в шею. Это было как вторжение в чужое пространство. Только Света не сама входила в него, а ее втягивали силком. Заставляли смотреть, чтобы она оценила их счастье и то, какую идеальную пару они составляют – просто картинка из журнала.
Они и в самом деле отлично смотрелись вместе: миниатюрная девушка с длинными темными волосами – и высоченный светловолосый Дрозд.
Девушка была как ящерица, греющаяся в лучах солнца. Солнцем был Лешка. Когда он прикасался к ней, она замирала, словно впитывала лучи. А потом снова тянулась за его мороженым.
Света с горечью поняла, что она не понравилась этой красивой девочке. И это, в общем-то, правильно. Ни одной нормальной девушке не придется по вкусу, что у ее парня есть друг женского пола. И любая нормальная девушка постарается застолбить возлюбленного всеми доступными способами, чтобы даже на его зубной щетке стоял штампик: «занято!»
Все это время за их столиком велась оживленная беседа. Но поддерживалась она силами Светы и Дрозда. Девушка в основном молчала, а если отвечала, то односложно. Или вовсе отделывалась улыбкой. Света даже была огорошена, когда в самом начале разговора спросила: «Кристина, а где вы учитесь?», и девушка послала ей милую улыбку – и больше ничего. Света еще некоторое время сидела в ожидании ответа и тоже мило улыбалась. А потом вдруг поняла, что ответа не будет. Точнее, ей уже все сказали.
От этого ей расхотелось задавать новые вопросы, и даже почему-то стало неуютно. Но она быстро убедила себя, что на это нельзя обижаться, это просто, как сейчас принято говорить, фишка. Вот такая модная фишечка: сидит девушка, улыбается загадочно, как русалка на обрыве, и молчит. Улыбка – это ее форма взаимодействия с окружающими.
Встреча могла закончиться хорошо. Света после в осторожных выражениях похвалила бы вкус друга. Лешка бы дипломатично сказал: «Да, ты ей тоже очень понравилась». Затем повисла бы неловкая пауза, во время которой каждый из них осознал, что сказал неправду и второму об этом известно. Но неловкие паузы, к счастью, заканчиваются очень быстро.
Однако сценарий оказался нарушен.
Из веранды кафе, на которой они расположились, был виден магазин с лаконичным название «Хлеб» – пережиток прошлого, чудом сохранивший узкую специализацию среди окружающих супермаркетов. Света любовалась его вывеской с устаревшим шрифтом, витриной, в которой был выставлен муляж огромного калача. И люди, заходившие внутрь, выглядели на редкость несовременно: то просеменит старушка в крошечной шляпке, то пробежит девочка в красном шарфике, издалека похожем на пионерский галстук.
Ко входу магазина медленно подполз черный джип. Его появление словно перетащило рычажок времени вперед, и Света удрученно вздохнула.
Дрозд проследил за ее взглядом.
– Наши люди в булочную на такси не ездят! – пробормотала она.
Лешка не мог не отразить подачу.
– Все, что нажито непосильным трудом, – пояснил он, разглядывая квадратный «Гелендваген», из которого выпорхнула девочка лет шестнадцати на вид.
Света щелкнула пальцами, роясь в памяти в поисках подходящей цитаты. Но тут на ее удачу девочка вытащила из машины трясущегося йорка и гордо проследовала с ним в магазин.
– Не знаю, как в Лондоне, – обрадованно заявила Света, – может, там собака – друг человека. А у нас – управдом – друг человека!
– Высокие, высокие отношения! – парировал Дрозд, отмахиваясь «Покровскими воротами».
Владелица йорка уже пыталась выйти из магазина, но дергала дверь не в ту сторону.
– Замуровали, демоны! – прочувствованно сказала Света.
Дрозд взглянул на Кристину, взглядом взывая о помощи. И помощь подоспела, но не в том виде, который он ожидал.
– Я не согласна с тем, что нельзя ездить в булочную на такси, – мелодично проговорила девушка, обращаясь к Свете. – Почему ты ограничиваешь людей в их праве?
За столом повисло растерянное молчание.
Света не нашлась что ответить. Исправить положение попытался Дрозд.
– Это же шутка, – с натянутой улыбкой пояснил он. – Помнишь «Бриллиантовую руку»?
Кристина повела плечиками.
– Не помню. А в чем смех?
– Ну, в том, что это цитата к месту, – пробормотал Дрозд, перестав улыбаться.
– Хорошо, цитата. – Девушка смотрела честно и серьезно, как октябренок на линейке. – Но откуда такое отношение к собакам? Вы думаете, что если собака маленькая, значит, она вроде игрушки? Но ведь и игрушку можно любить!
Теперь и Дрозд заткнулся.
И тут Света поняла.
Кристина не узнала ни одной фразы. Она не видела тех фильмов, над которыми они с Дроздом хохотали, как сумасшедшие. Не кричала вслед за Мартой: «Они подсыпали сырой порох, Карл!» Не повторяла вместе с Фимкой: «Амо-о-о-ор! И глазами так – зырк!» Весь толстый пласт, на котором выросли Дрозд со Светой, от Винни-Пуха до Штирлица, был ей незнаком.
Или просто неинтересен.
Дрозд объяснил:
– Кристин, про собаку – это тоже из «Бриллиантовой руки». Тебе не нравится этот фильм?
– Не помню. Я не очень люблю кино, ты же знаешь.
– Ты любишь мое шоколадное мороженое, – сказал он, глядя, как она добирает остатки его пломбира.
И переключил разговор на другое.
Света вновь поддерживала беседу, смеялась его шуткам, заказала еще одну порцию мороженого… Только теперь тщательно следила за речью, чтобы не обронить случайно какую-нибудь цитату. И Лешка казался чуть более напряженным, чем обычно.
– Пойду к витрине, посмотрю, что у них есть из сладостей, – сказал он, поднимаясь. – Вам что-нибудь принести?
Кристина послала ему воздушный поцелуй:
– Сладкоежка моя! Принеси мне тирамису.
– Свет, а тебе?
– Нет, Леш, спасибо. Больше ничего не хочется.
Когда Дрозд скрылся к глубине кафе, за их столиком воцарилось молчание. Нужно было поддерживать разговор, но Света устала. Тяжело вести светскую беседу, если собеседник смотрит сквозь тебя.
Но Кристина оторвалась от созерцания золотых часиков на своем запястье и взглянула прямо в глаза Свете.
– В выходные мы собираемся в Раменское, – она дружелюбно улыбнулась, – на соревнования по мотокроссу.
Света кивнула, приятно удивленная ее благожелательностью. Выходит, зря она решила, что девушка не желает с ней общаться. Вот же, пожалуйста – первая нашла тему для разговора, и очень удачно: Света с Дроздом часто бывали в Раменском.
– Я надеюсь, – продолжала Кристина, по-прежнему мило улыбаясь, – ты понимаешь, что тебе там нечего делать?
Громко хлопнула дверь кафе. Но это был не Дрозд – тот по-прежнему что-то обсуждал с официанткой, наклонившись над витриной.
– Именно тебе – нечего, – подчеркнула девушка, не обращая внимания на ошеломленное Светино молчание. – Понятно, что Алеша позовет тебя с нами. Но мне бы не хотелось, чтобы ты ставила себя в глупое положение.
– В глупое положение… – повторила Света.
Кристина скорчила гримаску:
– Ну, знаешь, третий лишний, все такое. Между нами, девочками, тебе лучше заняться своей личной жизнью, а не чужой. Это мой добрый совет. Я не люблю всякие женские хитрости, интриги. Предпочитаю честность.
– Честность?
Света поймала себя на том, что стала просто эхом. Ей хотелось повторять за Кристиной каждое слово, попутно уточняя его значение. Казалось, она разговаривает с инопланетянином, овладевшим человеческой речью. Вроде бы все фразы понятны. Но инопланетянин вкладывает в них свой, инопланетянский смысл. Слово «честный» в его терминологии означало что-то другое, не то, что принято на планете Земля.
Света собралась с мыслями.
– Вот этот наш разговор ты называешь честностью, правильно я понимаю?
– Естественно. – Казалось, Кристина удивлена ее тупостью. – Я могла бы просто капать ему на мозги. – Она кивнула в ту сторону, куда ушел Дрозд. – Объяснять ему, чего ты добиваешься. Раскрывать твою натуру. Думаешь, не могла бы?
– Могла бы.
– Может, думаешь, не получится?
Девушка подождала ответа, но Света молчала.
– Получилось бы, – заверила Кристина. – Ты считаешь меня глупой, а зря. Наверное, смотришь на меня сейчас и думаешь: «Какая же она дура!»
Света думала не об этом. А о том, что у этой милой девушки два голоса: один – для Дрозда, другой – для всех остальных. Наверное, поэтому Кристина молча улыбалась ей все время: не хотела, чтобы Дрозд слышал этот второй голос. Он бы вряд ли пришелся ему по душе.
– Тебе сейчас нужно думать не обо мне, а о себе. – Кристина постучала по золотому циферблату на своем запястье. – Время ухо-о-одит. У тебя биологические часики тикают! Слышишь? Тик-так-тик-так! Тебе сколько, двадцать девять? – Она сочувственно вздохнула. – В твоем возрасте уже дети должны быть.
«Ей, наверное, не больше девятнадцати», – подумала Света.
– Знаешь, мне тебя жалко, – проникновенно сказала Кристина. – Я смотрю на тебя и вижу твое будущее. В тридцать попробуешь найти себе мужа. Займешься фигурой, лицом, сделаешь новую стрижку. Но все будет бесполезно. В тридцать четыре станешь искать уже не мужа, а спермодонора, и метаться по врачам. В тридцать шесть поймешь, что у тебя больше ничего хорошего не будет.
– И впереди беззубая старость, – кивнула Света.
– Как-то так, да. – Девушка не уловила иронии. – И что тогда?
Света задумалась.
– Завернусь в простыню и медленно поползу в сторону кладбища? – предположила она.
С лица Кристины исчезло сочувствие. Она посмотрела на Свету внимательнее и, кажется, что-то поняла.
– По хорошему не получилось, – протянула она. – Жалко. Но ты сама напросилась. Я думала, ты умная. А оказалось – просто тупая лошадь.
– Что? – изумленно спросили сзади.
Девушка обернулась. Дрозд стоял у ее стула с двумя тарелками в руках. Ни Света, ни Кристина не заметили, как он подошел.
Дрозд аккуратно поставил на стол пирожные.
– Сядь, пожалуйста, я тебе все объясню, – быстро проговорила Кристина.
Дрозд стоял.
– Пожалуйста, сядь!
Он сел, не сводя с нее глаз.
– Пока тебя не было, она сказала, что я тебе не подхожу. – Кристина закусила губу. – Что я глупая, что я тебе не ровня.
Света потеряла дар речи. Ее хватило лишь на то, чтобы пискнуть что-то невнятное. Но Дрозд даже не посмотрел в ее сторону.
– Я не хотела тебе признаваться! – со страданием в голосе проговорила Кристина. – Но ты же понимаешь, я не могу допустить, когда меня оскорбляют. Даже если это делают люди, которые называют себя твоими друзьями. Прости, я не сдержалась!
Света испытала сильное желание ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что она все еще здесь, и взглянуть в зеркало – убедиться, что ее видно. Что она не растворилась, не исчезла, не сбежала, оставив этих двоих наедине. Потому что Кристина вела себя так, будто рядом с ней никого не было, кроме Дрозда. Как будто Свету можно вообще не принимать в расчет.
– Она меня обидела, – пожаловалась Кристина и взяла его за запястье. – Ты бы слышал, что она мне наговорила!
Дрозд отнял руку. Девушка сбилась с выбранного тона и сказала громче, чем следовало:
– Она считает тебя своей собственностью! Она специально все это начала, чтобы выставить меня дурой!
На них начали оборачиваться из-за соседних столиков.
– Ну что ты молчишь?!
Дрозд не ответил. Он смотрел на Кристину, прищурившись.
– Мне здесь плохо, пойдем, – попросила Кристина.
Дрозд молчал.
– Ты меня слышишь? Я не хочу здесь больше оставаться!
Дрозд по-прежнему молчал.
– Лешик, она же тобой манипулирует! Разве ты не понимаешь? Я ей сразу не понравилась. Она меня ревнует к тебе!
Дрозд молчал. Но теперь это было тяжелое молчание. И взгляд из недоуменного тоже стал тяжелым, недобрым.
Под этим взглядом Кристина поднялась.
Дрозд даже не пошевелился, и это было удивительно. Когда-то мать вдолбила ему, что законы приличия требуют встать, если при нем стоит женщина. Лешка неуклонно следовал этому правилу со школы, умиляя учительниц и забавляя одноклассников.
Но сейчас он сидел.
– Так ты идешь со мной? – позвала Кристина.
Она даже попыталась улыбнуться. Это была робкая, немножко жалкая улыбка. Такая улыбка должна была растрогать любого мужчину.
– Резать к чертовой матери, – непонятно сказал Дрозд. – Не дожидаясь перитонита.
Губы Кристины дрогнули. Несколько секунд она стояла неподвижно. А затем развернулась и пошла прочь, очень прямо держа спину.
Дрозд перевел взгляд на Свету и сухо проговорил:
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.
Напряжение, сгустившееся вокруг них, понемногу стало рассеиваться. Но он смотрел на нее так, как будто боялся, что она сейчас тоже встанет и уйдет.
– Товарищ жених, – тихо сказала Света, – вы совершили грубейшую ошибку. Нужно было сначала закончить все дела с невестой, а уже потом идти на собрание.
– Это откуда?
– Из «Гаража», серость.
– А я его никогда особенно не любил, – сказал Дрозд.
* * *
После они не обмолвились и словом о том, что произошло в кафе. Долгое время Свете было неприятно даже вспоминать об этом.
Но сейчас Света поняла, что угрызения совести куда-то испарились. Кажется, она наконец-то перестала чувствовать ответственность за чужую глупость.
Странно, что это случилось только сейчас.
– Старею, – вслух подумала Света.
– Представь, будешь как Якобсон, – напугал ее Дрозд. – Разжиреешь! Собаку заведешь!
– Никогда!
– По первому пункту или по второму?
– По обоим! Это не собака, что бы ты ни говорил.
В сумке у нее зазвонил телефон.
– Да?
– Ну, Светлана Валерьевна, не успеваю с вами сегодня встретиться, – озабоченно сообщили в трубке.
– Константин Мстиславович?
– Ну. Он самый.
– А когда…
– Завтра, все завтра, – быстро заверил следователь. – Жду в десять, отбой.
– Подождите-подождите! – Света лихорадочно вспоминала, что хотела спросить у него. – Вы разговаривали со Стрельниковыми? Кто-нибудь из них бывал у Рыбакова?
Следователь с сомнением помолчал.
– Константин Мстиславович, вы помните, что в меня стреляли? – с нажимом спросила Света. – Так кого мне нужно избегать в темном переулке?
В трубке вздохнули.
– Ни один из вашей троицы не подтвердил, что был у Рыбакова. Вам бы темных переулков нужно избегать, Светлана Валерьевна.
Раздались гудки. Света спрятала телефон в сумку.
– Отменил встречу? – догадался Дрозд.
– Ну. И что теперь делать?
Официантка незаметно изъяла у каждого из них его тарелку и так же незаметно принесла второе.
– Я думаю, для начала – поесть как следует. – Дрозд поддел на вилку кусок сочного мяса. – А потом я отвезу тебя домой, а сам успею сгонять в Малиновку. Если нет пробок, обернусь за три часа.
– Леш, не выдумывай, – попросила Света. – Оперативники наверняка всех опросили.
– Что сказал тебе следователь?
– Что никто из «нашей троицы» не был у Рыбакова.
Дрозд нахмурился и отложил вилку.
– Подожди… Он именно так и сказал? Ты уверена?
Света сообразила, что переврала фразу.
– Нет, прости! Он сказал: никто не подтвердил, что был у Рыбакова.
– Это другое дело. Значит, все всё отрицают. Это облегчает нашу задачу.
– В чем же?
Но Дрозд не стал ничего объяснять. Он подвинул к ней тарелку:
– Ешь, стынет.
Света посмотрела на обжаренные ломтики кабачков и покачала головой.
– Аппетит пропал. Есть совсем не хочется. Где ты собираешься брать фотографии?
– Они у меня уже с собой. Вчера залез на сайт театра и на всякий случай распечатал всю труппу в полном составе.
– Включая режиссера?
– Его в первую очередь. После рассказа Якобсона он первый под подозрением. Слушай, съешь хоть один кабачок! Ты не представляешь, как их здесь готовят. Вроде бы трава травой, а вкусно.
Света без всякого желания откусила от кабачка. Потом еще раз. И еще.
– Ну, что я говорил! Кстати, а что я говорил?
– Ты говорил о Стрельникове… – с набитым ртом промычала Света.
– А, точно. Мы только не выяснили, почему он так сопротивлялся роману своей сестры и Олега. Может, он гей? И сам был неравнодушен к Рыбакову? Ты не обратила внимания?
Света чуть не поперхнулась.
– Как ты предлагаешь мне обратить на это внимание, интересно? Думаешь, у него где-нибудь в секретном месте есть татуировка: «Я – гей»?
– Может, манеры? Или он весь из себя такой ухоженный?
– Он весь из себя такой противный! – искренне сказала Света.
– О!
– Что – «о»?! Ничего не «о»! Он противный в другом смысле. В общечеловеческом!
– Жаль, славная выстраивалась версия. Мы уперлись в то, что Стрельников не желал видеть свою сестру рядом с Рыбаковым. А я вдруг подумал: может, это Рыбакова он не желал видеть рядом со своей сестрой?
– Полагаешь, ревновал?
– Угу. Но это только предположение.
Света вынуждена была признать, что выглядит оно вполне логично. Сюда укладывалось то, что против других романов Анны Виктор не протестовал.
– А сам Рыбаков… – вопросительно начала она.
– Гетеросексуален до мозга костей, – заверил Дрозд. – Когда-то ему нравились женщины определенного типажа: стройные брюнетки.
«То есть такие, как Стрельникова».
– Если ты прав, то понятно, почему Рыбаков и Стрельников поссорились. Допустим, Виктор приехал к нему… Зачем?
– С непристойными предложениями, – пришел на выручку Дрозд.
Света подозрительно взглянула на него, но он был серьезен.
– Хорошо, с предложениями, – согласилась она. – Рыбаков – вовсе не тот общительный веселый парень, каким был раньше. Может быть, Виктор рассчитывал хотя бы на спокойный разговор, но ничего не вышло. Олег его отверг и высмеял.
– Высмеял? – усомнился Дрозд. – Не похоже на него.
– Мы же не знаем содержание их разговора. Может, он его оскорбил. Или Рыбаков вообще был гомофобом.
– Раньше не был. Не забывай, в какой среде он вращался. Тут, знаешь, долго гомофобом не побудешь. Это как приехать в Голландию и ненавидеть тюльпаны.
– Ты сам говорил, что он сильно изменился, – напомнила Света. – На фотографии ты его даже не узнал. Мог поменять и убеждения.
– Хорошо, допустим, так. Отверг, высмеял, и Стрельников его застрелил в состоянии аффекта. А перед уходом из дома захватил пистолет.
Дрозд осекся и резко помрачнел.
– Леш, ты чего? – Света подергала его за рукав. – Лешка! Что ты придумал?
Он отодвинул тарелку с недоеденным мясом.
– Не придумал, а кое-что понял. Знаешь, о чем говорит этот факт?
– О чем?
– О том, что ты была права. Дело не в манекене.
– Почему?
– Смотри: убийца забрал пистолет с места преступления. И не выкинул в ближайшую реку, как сделал бы на его месте любой нормальный человек, а носил с собой. Пистолет – это железная привязка к преступлению. Именно поэтому от орудия убийства обычно избавляются в первую очередь.
– А он не избавился…
– Нет. И это может означать только одно: когда он уходил из дома Рыбакова, то уже знал, что пистолет ему понадобится.
Света широко раскрыла глаза.
– Он знал, что пойдет убивать меня!
– Вот именно. И это случилось до того, как ты поехала к Стрельниковой. Значит, что-то заставило его считать тебя опасной! С Рыбаковым тебя связывает одна-единственная встреча. Света, вспоминай! Что такого ты могла увидеть у него?
– Оторванный рукав халата! – в полном отчаянии сказала она.
– Что?
– Шарф! – не останавливаясь, продолжала перечислять Света. – Пишущую машинку старую! Грязные миски. Швабру. Пятнадцать расчлененных стульев.
– Погоди! – перебил Дрозд. – Что значит расчлененных?
– Ну, ножки отдельно, сиденья отдельно. Может, их было не пятнадцать, а восемь, я не считала.
– Что еще? Может, фотографии на стенах? Записки на столе?
– У него весь стол был в записках! А также в чашках, чайных пакетиках, огрызках карандашей и…
Света запнулась.
– Что?
Света еще раз проверила то, что подсказывала ей память.
– Ты знаешь, – удивленно проговорила она, – я, кажется, видела пистолет.
Дрозд схватил ее за руку:
– Где?
– Как раз на столе. Ты сейчас сказал, и я вдруг вспомнила. Из-под пары листов торчала короткая черная рукоятка. Знаешь, как если бы пистолет просто валялся на столе, а потом на него небрежно бросили сверху листы бумаги.
– Бросили или специально прикрыли? – быстро спросил Дрозд. – Света, это важно. Вспомни! Если прикрыли, это означает, что Олег ждал кого-то, кого он сильно боялся. Вряд ли он подготовил оружие к твоему приезду. Олег, конечно, не любил фотографов, но не до такой же степени.
– А если просто валялся?
– Значит, Рыбаков был до идиотизма неосторожен с оружием. Может, все-таки не пистолет?
Света нервно рассмеялась. А в ответ на молчаливый вопрос в глазах Дрозда пояснила:
– Вспомнила старую детскую загадку: длинное, зеленое, на стене висит. Вот и у меня: черное, рифленое и поблескивает. Что это такое?
– Это может быть что угодно. Какой-нибудь кухонный тефлоновый прибамбас. Или вообще телефон. Похоже было на угол телефона?
Света высвободила руку, достала из сумки блокнот и по памяти нарисовала предмет, который она видела. Подвинула открытый блокнот к Дрозду:
– Вот. Похоже на телефон?
– Нет, – сказал Дрозд, помолчав. – На пистолет похоже. На «Макаров».
Ни слова не говоря, Света спрятала блокнот в сумку.
– Так… – Дрозд побарабанил пальцами по столу. – Давай я тебя отвезу домой, а по пути поговорим. Иначе я в Малиновку не успею.
Света поднялась и похлопала его по плечу:
– Не надо меня никуда отвозить. Я с тобой поеду.
Из кафе они выходили в уже привычном порядке: сначала Дрозд высунулся наружу и осмотрел улицу, потом выпустил Свету. Она обернулась к окну. Герань радостно пламенела на подоконнике. За стеклом медленно двигалась официантка, убирая их столик. Она походила на большую рыбу, плавающую за водорослями. Света мысленно сделала кадр.
Улица была почти безлюдна. Вдалеке к остановке прижался троллейбус, уронивший усы, и стоял, как уставшая лошадь возле забора.
Света замедлила шаг. Ей хотелось поймать и удержать в памяти эту улочку, такую тихую, сонную, разморенную под июльским солнцем. Внутреннее чутье подсказывало, что в ближайшее время такой тишины и умиротворенности в ее жизни не случится.
В позвоночнике прочно поселилось новое для нее чувство – чувство опасности. Света ощущала его как холодный стержень. Как иглу, воткнутую в спину, не дающую забыть о себе ни на миг.
Черт бы побрал тот день, когда она решила поехать к Рыбакову!
– Свет, – позвал Дрозд.
Она вздрогнула.
– Не пугайся. Я только хотел спросить, что это такое – зеленое и на стене? Я помню, что отгадка какая-то дурацкая.
Они подошли к «Хонде». Когда Дрозд открыл дверь, изнутри дохнуло жаром, как из нагретой духовки.
– Дурацкая, – подтвердила Света. – Их много, этих отгадок. В моем варианте это был тренирующийся альпинист.
– А почему зеленый?
– Потому что испугался.
– М-да… – язвительно протянул Дрозд. – Единственная загадка, которую я знаю, и то лучше.
Света хмыкнула.
– Не знаешь ты никаких загадок!
– А вот и знаю. Одну. Висит груша, нельзя скушать – почему?
– Почему? – заинтересованно повторила она.
– Потому что боксеры морду набьют. Все, поехали.
Света засмеялась и села в машину.
И только когда Москва осталась позади, она вдруг сообразила, что Дрозд не просто так вспомнил про загадки. Он отвлекал ее, заметив страх в глазах.
Через два с половиной часа на дороге промелькнул указатель к станции. Они издалека увидели зеленый хребет электрички.
Дрозд повернулся к Свете и предупредил:
– Никуда от меня не отходить. Ясно?
Она кивнула. В позвоночнике по-прежнему звенел холод, будто она прижималась спиной не к автомобильному креслу, а к глыбе льда.
На станции оказалось оживленно.
Возле кассы переговаривались две женщины с хозяйственными сумками. К автобусной остановке гуськом, как утки, шла группа старушек в шерстяных кофтах.
Загорелый мальчишка, остановившись на краю платформы, смотрел вниз, на железнодорожное полотно, и глаза у него были такие, словно он видел перед собой не рельсы, а накатывающие волны.
Неподалеку от него старик в кургузом пиджачке кричал в сотовый телефон: «Давай забирай меня уже, Миша! Давай, я тебя заждался!»
– Это он с архангелом Михаилом общается, – тихо сказал Дрозд. – Все, говорит, надоело мне тут, хочу в рай. Забери меня, Миша.
Света посмотрела на маршрутку, ждущую с открытыми дверями.
– Начнем с водителя? – предложила она. – Сейчас будут развозить народ по деревням, через пять минут здесь все опустеет.
– Согласен.
Пассажиров оказалось около двадцати человек. Света с Дроздом подходили к каждому, показывали снимки.
Куривший водитель, стряхивая пепел за окно, рассматривал фотографии дольше всех.
– Вот эта вроде ничего так, – хохотнул он, ткнув загрубелым пальцем в Стрельникову.
– Вы ее видели? – с надеждой спросила Света.
– Да ну, откуда! Вон только каких вожу!
Он мотнул головой в сторону салона. С первого сиденья ему лучисто улыбалась сухонькая старушка лет девяноста на вид.
Света присела возле нее.
– Простите, пожалуйста, вы откуда?
– Чево? – с улыбкой крикнула старушка ей в ухо.
– Откуда вы, бабушка? – повторила Света громче и потерла ухо.
– Из Малиновки она, – подсказали сзади.
«Из Малиновки!»
– Посмотрите, вы никого из эти людей здесь не видели? Может, в деревне?
Старушка живо перебрала фотографии, щурясь на каждую.
– Может, вам очки надеть? – подсказала Света.
– Чево?!
– Очки, говорю, не нужны?! – рявкнула Света.
– Ты очки продаешь? – удивилась старушка.
– Ваши! Ваши очки!
– Девушка, вы с ней только зря время потеряете, – проговорили сзади. – Она мало того, что глухая, еще и не видит ничего. А если видит, то не запоминает. Ее сын встречает в Малиновке, иначе она не помнит, в какой дом идти. А на станции я ее сажаю в автобус. Давайте лучше мне. Гляну, кто там у вас.
Света обернулась к советчице. Симпатичная круглолицая женщина лет пятидесяти, похожая на сельскую учительницу из книжек, протянула руку.
Света молча отдала ей пачку фотографий.
– Это кто? – с любопытством спросила «учительница». – Лица все какие хорошие…
Света уклонилась от прямого ответа.
– Вы кого-нибудь из них здесь видели?
Женщина покачала головой. И вдруг сказала:
– Ой, вот эту, кажется, помню. Точно, помню! На машине она приезжала.
Света выхватила снимок у нее из рук. Неужели им так повезло?! Они нашли, кто может опознать Стрельникову!
Но в следующую секунду испытала острое разочарование. На фотографии была неизвестная ей молодая актриса, которую она прежде никогда не видела. Смуглая черноволосая девушка в ярком длинном платье загадочно улыбалась зрителю. «Кармен, наверное, ставили. Или пушкинских “Цыган”».
Женщина явно ждала одобрения, и Света через силу улыбнулась.
– Спасибо большое, вы очень нам помогли.
В самом конце салона, опросив последнего пассажира, выпрямился Дрозд, и по его лицу стало ясно, что он тоже ничего не добился.
– Да, уже года два прошло, не меньше, – горделиво сказала «учительница». – Но у меня память на лица прекрасная, скажу вам без ложной скромности. Каждому бы такую память! Эта девушка дорогу не могла найти. А я ей говорю: вам, говорю, нужно ехать…
И подробно пересказала их разговор. Свете показалось, что пересказ мог бы быть и покороче. Но собеседница увлеклась собственными воспоминаниями.
На их счастье, водитель громко объявил:
– Перекур закончен, поехали, граждане!
Как только Дрозд со Светой спрыгнули со ступенек, дверь за ними захлопнулась. Маршрутка фыркнула и умчалась, взметая пыль на проселочной дороге.
– Кого там тетенька опознала? – спросил Дрозд. – Покажи.
– Да ошиблась она, наверное. К тому же это было несколько лет назад.
– Эх, черт… Все равно давай проверим.
– Давай, – согласилась Света без малейшей веры в успех. – Ну что, теперь домой? В Малиновку не поедем, я надеюсь?
– Подожди, мы кассира не опросили.
Но касса уже закрылась. Станция опустела, и только седой старик, призывавший Мишу, бродил по платформе.
Света с Дроздом переглянулись.
– Дедушка, вас подвезти? – предложил Дрозд, подходя к нему.
– А? Что? – вздрогнул старик. – А-а, нет, ребятки, спасибо. Я зятя жду. Зять за мной должен приехать. Перепутал время, опоздал, что поделаешь. Я ничего, погуляю здесь. Тепло у нас, можно и погулять.
Он пощипал клочковатую бородку и полюбопытствовал:
– А вы что же, едете куда? В Назарово?
– В Малиновку собирались, – ответил Дрозд.
– Эх! Так вам со мной не по пути. Я-то в Назарово. Автобусом можно, конечно, только пока он доплюхает! – Старик махнул рукой. – Ничего, Миша мой приедет, домчит, как говорится, с ветерком.
Он доверчиво посмотрел на Свету и признался, понизив голос:
– Зять-то у меня хороший, не каждому таких выдают. А вы что же, в автобусе потеряли что? Сережку обронили? Бродили, искали…
Света подивилась зоркости старика. Он не отходил от станции, но успел разглядеть, что они долго находились в маршрутке.
– Нет, не сережку. Мы разыскиваем одного человека, который был здесь несколько дней назад. Вот, спрашивали, не видел ли его кто-нибудь.
– Это что же за человек такой?
Дрозд без особого воодушевления достал фотографии.
– Кто-то из этих.
– Глянуть-то можно?
Старик полез в карман, выудил очки и нацепил на нос. Первую фотографию отодвинул далеко от себя, рассмотрел на расстоянии вытянутой руки и молча отдал Свете. Вторую вернул сразу же. На третью коротко глянул и кивнул:
– Да, был здесь такой, помню его. Рано утром был, еще до восьми. Заблудился, значит, вот что. Здесь у нас все плутают. Ни указателей ведь нету, ну ничего! Пять деревень кругом, попробуй разберись, где какая! Походил он, значит, дорогу спросил у кого-то и уехал.
– Это какого числа было? – замирающим голосом спросила Света.
– А пятнадцатого, – не задумываясь, ответил старик. – Я почему помню? Потому что пятнадцатого в город должен был ехать, к доктору своему. Ну и поехал. Пораньше, чтобы, значит, до обеда успеть. Не успел, конечно. Успеешь тут с такими очередями! Все болеют, как с цепи сорвались!
– Подождите! – прервал Дрозд словоохотливого старика. – Вы уверены?
К станции подлетел замызганный «Жигуленок».
– А вон и Миша мой! – обрадовался старик и замахал руками, как будто стоял в густой толпе и боялся, что его не заметят. – Уверен, уверен! У него лицо приметное такое, кругленькое.
И пошел навстречу широкоплечему мужчине, выбравшемуся из машины.
А Света и Дрозд остались стоять, глядя на фотографию, с которой грустно улыбался похожий на забытого всеми доброго клоуна маленький актер Серафимович.
Скоро новые части, ждите)