Эпилог
В первый день лета грозы, державшиеся всю неделю, уступают солнцу, замершему в густой синеве неба. Сталью блестит мокрый асфальт, глухо стучат по нему каблуки, заплетаясь в тугую косу с грохотом автомобилей и гулом голосов. Лу улыбается, щурясь, прикладывает козырек ладони ко лбу, глядит на здание театра – старый дворец с металлопластиковыми окнами.
С ее места хорошо просматривается сцена – залитый светом прямоугольник пространства, держащий, как поднос стаканы, инструменты и музыкантов. Музыканты заметно нервничают, теребя одежду, смычки, медиаторы. Лу знает, что их волнение отступит с первым взмахом дирижерской палочки, но ей немного жаль: публичные выступления до сих пор заставляют ее мимолетно вздрагивать.
Карла сидит за фортепьяно. В черном платье, с пучком волос, красные концы которых убраны внутрь прически, спокойная и серьезная. Красивая. Уверенная. С белыми, без единой ссадины, кистями рук.
Когда вздрагивает первая нота, Лу перестает обращать внимание совершенно на все, оркестр становится едиными целым, а Карла сдерживает себя, чтобы не колдовать сразу. Музыка переливается, звуки ложатся мазками на холст сознания, складываются в картину: лес, горы, холодная хрустальная река, напоенная вешними дождями, трель птиц, срывающаяся с ветвей вместе с лепестками цветущих диких яблонь.
Лу плачет, вдыхая полной грудью, до боли сжимает подлокотник. Магия Карлы напоминает шампанское: игристое, щипающее язык, кисло-сладкое вино, сразу бьющее в голову и заставляющее пьянеть. И Лу пьянеет на долгих два часа, не приходя в себя даже во время антракта.
***
Джо все еще читает стих вверх ногами, неподвижно стоя над могилой своего создателя и возлюбленного. Лу кладет цветы – букет белых роз с единственной черной – на ковер самшита и несколько минут молча стоит, опустив голову на строки о любви, достойной всего.
– Ты был нетерпелив, – говорит она. – Гениален, но нетерпелив. И, наверное, немного глуп.
Лу поднимает глаза на спокойное лицо Джо, на тяжелые каменные кудри, обрамляющие высокий лоб, усмехается.
– Ты уж дай ему подзатыльник от меня, ладно?
Джо молчит, Эд молчит тоже, а Лу поджимает красные губы и проводит по сухости помады языком.
Кладбище пустынно и тихо, ветер ласков, лето едва-едва набирает обороты для разгона: долгих засух, редких гроз, солнцестояния и звездного дождя на границе с осенью. А Эд и Джо – Лу хочет в это верить – навсегда соединены землей и камнем, как раньше были соединены магией.
– Не скучайте, – машет рукой Лу.
***
Мэй и Рэй нервные, дерганые и счастливые. Карла разливает вино вместо музыки, подает пластиковые стаканы “старикам”, старательно делающим вид, что им не нужно – выпивают залпом и просят добавки. Церемонии проведены, ручки делают резкие и мягкие росчерки на бумаге, звучат аплодисменты, щелчки фотоаппарата, крики и свист. И марш Мендельсона, пафосно сыгранный Карлой на прижатом с дальней стене рояле.
Лу целует их в щеки, сын Мэй бросает в воздух с два десятка листиков для заметок, с которых по взмаху руки срываются звери, птицы, бабочки, Мэй и Рэй заливаются милым румянцем, как впервые поцеловавшиеся подростки.
Лето переваливает за середину, горит болотами и жарой, и не высокие, но тонкие каблучки Мэй продавливают густо пахнущий смолой асфальт. Рэй поддерживает ее под локоть, отпускает сточившуюся остроту, но, когда Мэй обхватывает его локоть, успокаивается и гордо шагает в сторону их любимого ресторанчика. В узком кругу празднуют до первого блеска сумерек, потом расходятся.
Лу обнимает их напоследок, желает прожить долго и счастливо и спускается в подземный переход – кусок прохлады среди сухого зноя.
Конец