Агата Гэттис. Переплетая нити прошлого

Я вернулась с работы около одиннадцати вечера, и перекусив на ходу персиковым йогуртом, что обнаружился в пустующем со вчерашнего дня холодильнике, поплелась в душ, обещая себе, что завтра точно что-нибудь приготовлю на ужин.

Ну или послезавтра. На самом деле сил на готовку не было совсем. Еду ведь, можно и заказать!

Работа выжимала из меня все соки.

А если задуматься, то чего я ожидала, устраиваясь учителем в школу? Какой же вздор! Всю жизнь откровенно призирая школу и то, что в ней происходит, по иронии судьбы сама стала тем жалким преподавателем, что вещает очевидные вещи раз за разом, глядя в пустые глаза своих подопечных. Хотя, ненависть с возрастом ушла на второй план. Работа есть работа, тем более, когда она действительно прибыльная и не такая «скучная».
Не скажу, что я не люблю детей, но их вечные проделки, крики, шум и неуместные споры, оговорки. Черт бы их побрал... Может показаться, что я просто понятия не имею, как обращаться с детьми. Но нет. Я справляюсь, и даже очень хорошо. Не без труда, но хорошо.

И всё дело в опыте, довольно большом. Пускай ребенку, с которым мне приходилось пол жизни нянчиться, было слегка за восемнадцать.

Улыбка коснулась уголков моего рта, которую я поспешила отогнать.

Мысли об Англии отдавались головной болью в области затылка и горечью на языке. Она осталась позади, как мне и хотелось. И незачем ворошить воспоминая. Хотела сбежать — сбежала. Они — Джон, Рози, миссис Хадсон и мои родители — были всем, когда-то. Но не сейчас. Спасибо им за всё, но думать о них мне сейчас абсолютно не хотелось.

Я подставила лицо под прохладные струи воды и закрыла глаза, медленно втягивая влажный воздух через приоткрытые губы. Завтра будет новый день, в точности как этот. Завтра я снова буду погружена в горы конспектов и домашних заданий. А ночью я так же буду стоять в душе, копаясь у себя в голове. Вытаскивая из самых отдалённых угольков подсознания сладкие обрывки памяти.

Пройдёт хоть сто лет, а это не изменится.

Так будет наверняка, потому как каждый раз, зарубая себе на носу, повторяя как мантру: «Агат... Елизавета, не оглядывайся. Смотри вперёд!» я сама себе противоречу. Принимая душ, смотря фильм в гостиной вечером или обнимая мужа, стоит мне закрыть глаза, и я вижу тех... того, кто поселился в моем мозгу. Того, кто простотой своей украл глупое, детское сердце маленький Агаты, и хранит его у себя по сей день, как самую ценнейшую реликвию.

И снова я себя одернула. Не. Думать. Что-что, а это мне даётся с огромным трудом.

Я повернула вентиль и вышла из кабинки, облачаясь в мягкое холодное полотенце и подходя к зеркалу.

— Доброй ночи, миссис Дориан.— сама себе тихо сказала я, пальцами расчесывая сырые волосы. — Дориан.

Я повторяю вслух свою фамилию довольно часто. Почти неосознанно, на автомате. Не веря, наверное, до сих пор в то, что я решилась на замужество. Повторяю, скорее, для того, чтобы осознать. Не забыть.

Не Геттис, не Холмс. Дориан. И не... СТОП! Хватит...

Я закусила губу, проводя ладонью по впалой щеке. Лицо как всегда было уставшим и бледным. Но не болезненным. Я бы сказала, мне идёт эта аристократическая бледность. На её фоне чёрные, как смола, волосы выглядят выигрышно. И тёмные брови с ресницами. И алые, немного сухие губы. И голубые стеклянно-пустые глаза, в которых давным-давно угасла жизнь. Померк огонь.

Глаза мне мои не нравятся. Слишком мёртвый, для живого человека.
Причину их смерти я всегда знала, но не прекращала ссылаться на усталость.

Так проще, и мне...

... и мужу.

Я натянула на себя большую голубую футболку, перед тем как выйти из ванной комнаты, и погасив свет пошла в спальню.

Конор уже спал. Я тихо, как мышь, добралась до постели и влезла под одеяло, поворачиваясь лицом к стене.

Спать оставалось пять с половиной часов.

* * *

Проснулась я оттого, что почувствовала несильный толчёк локтём в живот, затем ещё один. Я приоткрыла глаза, привыкая к темноте, и присмотрелась к лицу бормочущего что-то во сне мужа. Конор никогда не упускал возможности повертеться и поговорить в постели, но в последнее время его ночная активность стала выходить за рамки дозволенного. Я немного отодвинулась, перетягивая большую часть одеяла на себя, и получила ещё один пинок. На этот раз ногой по коленке.

Я тихо зарычала, тыча ему в плечо пальцем:

— Конор, перестань!

Муж лишь проворчал что-то невнятное сквозь сон, и одернув одеяло обратно, повернулся ко мне спиной. Я легла на другой бок и уставилась на полоску лунного света на стене. Колено неприятно ныло, ведь благоверный мой вложил, казалось, всю свою душу в этот пинок. Не удивлюсь, если утром он расскажет мне о сне, в котором он стал футболистом и забил решающий гол по коленке бедной жены.

Родившийся в голове образ Конора  в футбольной форме, бутсах и с чёрно-белым мячом заставила меня улыбнуться. И осознать то, что спать мне больше не хочется.

Я дотянулась до телефона и взглянула на часы: 04:01.

«Отлично. Это будет мой самый ранний подъём.»

Я встала с кровати и поплелась на кухню, попутно заглянув в комнату сына.

Арчи сладко сопел, сжимая в свисающей с кровати руке пластмассовую фигурку Дарта Вейдера из Макдоналдса. На его милое личико падал мягкий свет ночника, а волосы неровными волнами спадали на лоб. Я подошла к нему ближе, и села на колени у кроватки, проводя ладонью по его непослушным, рыжеватым волосам.

Мой Арчи. Такой хорошенький.

Черты лица близки к идеалу: тонкие губы, тёмные густые ресницы, и едва заметные веснушки на курносом носике.

И шрамик на тёмной брови, совсем неприметный, крошечный.
Напоминание о том, что катание на велосипеде — это вовсе не его. (И, о Боги, напоминание о том человеке, кто носил почти такой же шрам на своем лице).

Но я всегда боялась проводить параллели между сыном и тем человеком. Ведь они никогда не видели друг друга, и не увидят. Им это не нужно, как и мне.

Но порой мою голову всё же посещает эта ненужная, горькая мысль о том, что обернись всё по другому, Арчи мог бы называть того человека «папой».

Вполне мог.

Но не в этой вселенной.

Здесь он — Арчибальд Дориан. Сын Конора Дориана. Здесь он до невозможности умный мальчик, который любит пиццу с грибами, «Звёздные войны» и не умеет кататься на велосипеде. Что очень расстраивает его, несмотря на то, что в свои шесть с небольшим, он хорош почти во всём.

И я горжусь им.

И Конор гордится сыном. Постоянно говорит о нём в компании своих друзей. Или делился достижениями нашего малыша с коллегами на работе. Гордится тем, что у Арчи целая уйма талантов и его — Конора — улыбка. Такая же живая, заразительная. Хотя, мне всегда казалась, что улыбка у мальчика моя. Так говорили многие, но Конор опровергал это.

Арчи его мальчик. Его копия. И никто не смел спорить, даже если это не так.

Никто не смел спорить, кроме самого Арчи, который утверждал, что похож он только на маму.

Разглядывал своими карими глазищами мои голубые, прижимался русой макушкой к моей груди, цепляя пальцами мои чёрные пряди, и говорил: «А я твоя копия, мама. Я на папу ни капли не похож.»

Конор никогда не подавал виду, но он расстроен. Чертовски расстроен его словами.

Отношения между отцом и сыном всегда были натянутыми, по большей части со стороны сына. Конор всячески пытается найти к нему подход, но Арчи не поддаётся. Это беспокоит нас. Конор обожает сына с самого появления того на свет. С первого вздоха. Потакает во всём, часто наплевав на мои запреты. Арчи ведь повезло с отцом больше, чем мне с супругом. С ним он ни в чём не нуждается, но открыться папе не спешит. В случае чего, он бежит ко мне. Малыш любит папу, и это заметно, но проявить свою любовь не хочет. Не знает как, и не пытается узнать.

Арчибальд Дориан — одна большая маленькая загадка, которая не поддаётся даже моему уникальному уму.

«Выпендрёжница!»

Точне просто уму. Это в прошлом.

Я углубилась в свои мысли, совсем не заметив два блестящих от света ночника глаза, глядящих на меня в упор. Я быстро заморгала, резко убивая руку с макушки сына, словно обжигаясь.

— Мам, ты почему не спишь?— прошептал Арчи, выпуская из рук игрушку, и цепляясь пальчиками за моё запястье.— Тебе плохой сон приснился?

Я улыбнулась, отрицательно качая головой:

— Нет, сладкий. Просто захотелось попить воды.

Мальчишка нахмурился, затем тоже улыбнулся мне в ответ:

— Мам, ну у меня тут нет воды. Она на кухне. Ты перепутала, что ли в темноте?

— Кажется да.— закусив губу, чтобы не засмеялся ответила я, касаясь пальцем кончика носа сына.— Заблудилась в темноте, и по ошибке забрела к тебе в комнату. И кстати...

— Что?

Я попыталась сделать более серьёзное лицо, но вышло довольно плохо.

— Что я говорила тебе, об игрушках в кровати?

— Ну мам, Дарт Вейдер спал не в кровати, а рядом с кроватью, в моей руке!— тут же начал оправдываться Арчи, хмуря бровки.

— Пускай он будет спать на полу, рядом с кроватью. Хорошо?

— Но только при одном условии!— Арчи спрыгнул с постели и подбежал к комоду, выуживая оттуда вязаный шарф.— Я сделаю ему кровать, чтобы на полу не было холодно.

Я закрыла рот ладонью, издавая тихий смешок.

— Как скажешь.

Я наблюдала за тем, как маленькие руки аккуратно складывают шарф пополам, потом ещё раз пополам и кладут возле кровати. Владелец импровизированной ночлежки сразу же оказался на своём месте.

— Всё!— Арчи радостно улыбнулся, протирая глаз кулачком.

— Владыка Ситхов спит, и тебе пора, сладкий. — я потрепала парнишку по волосам, от чего тот недовольно фыркнул.

— Я не сладкий, мам. И я не хочу спать уже.

— Ты видел, который час? Четыре утра, Арчи! Это очень-очень поздно. Или даже очень-очень рано. В общем сейчас нужно спать!— серьёзно отчеканила я, указывая пальцем на кровать.

— Ну ты же не спишь.

Я встала на ноги и сложила руки на груди:

— Я попью воды и вернусь в постель.

— Точно?— Арчи вскинул бровь, присаживаясь на край кровати и притягивая одеяло к себе на колени.

— Конечно.

— Тогда и мне принеси воды.— устраиваясь на подушке протянул сын, подавляя зевоту.— Хорошо?

— Хорошо.— я чмокнула сына в лоб, и вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь.

Когда я вернулась в детскую со стаканом воды, Арчи уже спал, сладко улыбаясь и прижимая к щеке ту самую фигурку Вейдера, которому видимо, стало холодно на полу.