Глава 19. Дом из костей
Когда я вошла в участок, мне показалось, что я попала на место стихийного бедствия. Люди сновали по коридорам, носили коробки, холщовые мешки, стопки книг. Кто-то тащил картину с выжженным крестом и чем-то, напоминающим человеческий череп. В воздухе стоял странный запах — смесь плесени, железа и чего-то затхлого, тянущегося издалека.
— Что здесь происходит? — выдохнула я, машинально прижимая папку к груди.
Мисс Холл стояла у стены, перекидывая папки в ящик. Увидев меня, она кивнула и жестом подозвала ближе. Вид у неё был такой, будто она не спала несколько суток.
— Что это всё? — спросила я, глядя, как мимо проносят ещё один мешок, из которого вывалилась связка старых перьев:—Меня не было день, а тут уже хаос.
— Обыск, — коротко бросила Холл. — Мы обыскали дом Грина. Всё это было у него. Книги, ритуалы, чертежи, картины, личные записи… и кое-что ещё.
Она запнулась.
— Что?
Холл посмотрела на меня с таким выражением, что у меня внутри что-то сжалось.
— Мы нашли его дочь.
Я моргнула. Ничего не поняла.
— Его дочь, Келли. Она умерла… давно. Очень давно. Мы думали она живая... А он всё это время держал её тело в спальне. На кровати. Как куклу. Там был… запах. Господи, я не могу это забыть.
Я не сразу смогла вымолвить хоть слово.
— Он... держал её тело?
Холл медленно кивнула:
— Завёрнутое в покрывало, у изголовья — чёрные свечи. Цветы, высохшие. Вокруг — детские рисунки, старые кассеты, даже плюшевая игрушка рядом. Всё как будто... застыло. В моменте. Как будто он не принял её смерть. Или не захотел.
Мне стало холодно. Даже несмотря на летнюю жару за окнами.
— Мы думали, что это культ. Но, похоже, всё сложнее. Эти восемь мужчин из его части… мы нашли документы, записи. Старая жалоба. Незарегистрированная, не прошедшая через протокол. Имена те же. Похоже, они… надругались над ней. Над его дочерью. Тогда, когда она была ещё ребёнком. А он... — Холл снова замолчала. — Он никому не сказал. Просто ждал. Ждал и готовился.
— Значит, это не культ убивал их?
— Похоже, нет. Похоже, это был он. Он всё спланировал. И, похоже, в конце он уничтожил и самих сектантов. Возможно, потому что они мешали. Возможно, потому что были свидетелями. Или потому, что хотели использовать то, что он хранил.
— Что он хранил?
Холл посмотрела на меня как-то странно:
— Не знаю. Но под полом спальни нашли зацементированный тайник. Мы ещё не открывали. Туда никто не заглядывал с девяностых.
Мимо нас прошёл техник с чем-то, похожим на старую виниловую пластинку, и я поняла, что в этой истории ещё слишком много незакрытых дверей.
Я побежала к выходу, чтобы найти Миллера.
— Миллер! — позвала я в коридоре.
Он обернулся, и я увидела в его глазах усталость и тревогу.
— Мы должны проверить тайник, — сказала я без предисловий.
Он кивнул, и мы вместе поехали к его дому.
Дверь захлопнулась за нами, и мы оказались в небольшой гостиной, где стены казались слишком тесными, будто хранили свои собственные тайны.
— Покажи, где тайник, — тихо сказала я.
Он поднял старый ковер, и под ним обнаружился небольшой зацементированный люк.
Мы взялись за инструменты, и спустя несколько минут люк поддался.
Внутри — темнота и запах сырости.
В руках Миллера оказалась деревянная коробка, покрытая паутиной времени.
Я стояла, чувствуя, как холод разливается по спине. Миллер осторожно вынул из коробки несколько пожелтевших писем. Его глаза пробегали по строчкам — там были записи, дневники, пометки на полях, словно кто-то пытался оставить подсказки, но боялся быть услышанным.
— Смотри, — прошептал он, — здесь описаны ритуалы… и что-то про “замороженную душу”. Что-то, что не дают покоя.
Я взяла одно из писем и прочитала вслух:
— «…если кровь не пролита вовремя, если обряд прервали, душа остается в ловушке. Тело живет, но не дышит жизнью. Я не могу отпустить её…»
Мы переглянулись.
— Это о дочке Лортфилда, — сказал Миллер, тяжело вздыхая. — Всё, что он делал — он пытался сохранить её, но какой ценой…
Вдруг я услышала скрип — кто-то стоял у двери. Мы замерли.
— Кто там? — спросил Миллер, пытаясь скрыть тревогу.
Ответа не было, только тихое эхо шагов, растворяющееся в коридоре.
Помимо старой деревянной коробки, там лежал ещё небольшой свёрток, связанный потрёпанной кожаной лентой. Я осторожно развернула его — внутри оказалась пожелтевшая тетрадь с заметками, вычёркиваниями и странными символами.
Миллер взял её в руки, листая страницы:
— Это дневник? Или записи? — спросил он, не отрывая взгляда от страниц.
Я наклонилась ближе, чтобы разглядеть почерк — он был разным, иногда неразборчивым, будто автор писал в спешке или в состоянии стресса.
— Здесь описаны детали ритуалов… и что-то про «призыв теней»… — прочитала я вслух.
— И ещё кое-что, — Миллер указал пальцем на страницу, где был аккуратно нарисован странный символ — круг с тремя стрелами, — этот знак встречается в наших досье, но здесь он окружён какими-то рунами и знаками.
Я почувствовала, как холод пробежал по спине.
— Похоже, у него были знания не только об обычных ритуалах, но и о чём-то древнем, куда глубже и темнее.
Пока я переворачивала страницы тетради, Миллер заметил ещё один свёрток, запылённый и аккуратно свернутый, лежащий в углу тайника.
— Посмотри сюда, — сказал он, осторожно развернув пергамент.
Я стала внимательно изучать страницы тетради, и постепенно узор ритуалов складывался в мрачную, жуткую картину.
Первое, что бросалось в глаза — это подготовка. Ритуал требовал не просто жертву, а особенное сочетание времени и места: ночь полнолуния, алтарь, вырезанный из старого дерева, покрытый черной смолой. В центре алтаря — выжженный знак, напоминающий перевёрнутую восьмёрку с дополнительными символами — он, как я поняла, связывал мир живых и мир теней.
Потом — кровь. Не просто кровь, а кровь "непрерывной линии" — то есть ритуал требовал, чтобы кровь шла от жертвы без перерыва, иначе связь разрывалась, и душа оставалась в ловушке между мирами. Именно поэтому в записках подчеркивалось: “если кровь не пролита вовремя, если обряд прерван, душа застывает в тени”.
Дальше — слова. Особые заклинания на забытом языке — смесь латыни, древнего иврита и каких-то символов, которые сложно было прочесть, но они должны были “призвать” и “удержать” дух. Текст описывал, как жрец или носитель обряда должен был произносить эти слова, чтобы душа “не отвернулась и не исчезла навсегда”.
Потом — “печати”. Эти символы наносились не только на алтарь, но и на тело жертвы, чтобы закрепить договор с неведомой силой. В записках были аккуратные схемы и инструкции, как правильно рисовать эти знаки, с предупреждениями о последствиях ошибок: “Неправильный знак — и тьма проникнет внутрь”.
И самое страшное — договор. Ритуал не просто сохранял душу, он обещал вернуть ее к жизни — но не как человека. Как нечто измененное, зависимое от силы, которую призывали. В обмен на это требовалась “жертва крови”: либо самого ритуалиста, либо другого человека, чтобы заменить утраченную жизненную энергию.
Страницы исписаны предупреждениями, угрозами и проклятиями для тех, кто посмеет разрушить этот договор. Было ясно: Лортфилд, пытаясь спасти дочь, подписался на вечную борьбу с тенями внутри себя и в мире вокруг.
Я сжала тетрадь, чувствуя холод, который будто пропитал всё помещение.
— Это… — выдохнула я, — не просто безумие отца, это игра с тьмой, с которой никто не справится.— Если ритуал был прерван… — продолжил я, — то сущность, которую он призвал, теперь где-то рядом. И она не добрая.
Миллер молча смотрел на меня, его глаза отражали тоже тревогу.
—Пошли, нам тут делать больше нечего. Пусть эта сущность сжирает Лортфилда, а не нас.
Мы вышли из дома, и только на улице я смогла снова сделать нормальный вдох. Небо потемнело, и казалось, что воздух стал плотнее. Или это всё ещё тень от того, что мы нашли внизу?
В машине Миллер молчал почти всю дорогу. Только когда город стал ближе, и фары начали выхватывать знакомые дома, он заговорил:
— Мне жаль, — тихо. — Я… я думал на Кайвана. Думал, он как-то замешан.
Он покачал головой:
— Но это… это не его уровень. Он бы точно до такого не додумался. Даже если бы захотел — не смог бы. Потому что только психопат до такого дойдёт.
Я ничего не ответила. Только смотрела в окно, пока он не притормозил у моего дома.
— Спасибо, — сказала я.
— Держись, — пробормотал он.
Я закрыла дверь, и машина растворилась в ночи.
Кайван был на кухне. Пахло чаем и чем-то жареным, но аппетита не было. Я скинула куртку, не разуваясь, и просто прислонилась к косяку, глядя на него.
— Рассказывай, что там ? — спросил он, не оборачиваясь.
— Участок. Мы с Миллером были в доме Лортфилда.
Он поставил чашку и наконец повернулся.
— Что нашли?
— Тайник. Под полом спальни. Зацементированный, с девяностых. Внутри — тетрадь, какие-то личные вещи и… она. Его дочка.
Я замолчала.
— Уже мертвая. Сложенная как кукла. Смотрела в потолок. И на груди — знак.
Кайван не двигался, только смотрел.
— Это была часть ритуала. Он хотел вернуть её. Но, кажется, призвал не то. Или не ту.
— Теперь это существо где-то рядом, — сказала я, чувствуя, как с каждой фразой становится холоднее. — Мы не знаем, где оно. И что оно вообще.
Кайван кивнул, затем тихо сказал:
— Это уже не наше дело. Он выпустил — пусть сам и разбирается.
Он подошёл ближе и посмотрел мне в глаза:
— Ты не обязана спасать всех. Особенно тех, кто сам полез в эту яму. Давай лучше подумаем наконец-то за нас. За нашего ребёнка.