Луг

Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я открыл глаза. Я говорю не о том, как я проснулся сегодня утром, отнюдь. Я о том дне (а может, это было утро?), когда я здесь оказался. Помню, первым, что пришло мне в голову, была мысль о том, что мне холодно. Правда, это ощущение пропало сразу же, как я открыл глаза, но я это почему-то отчётливо запомнил.

В том месте, где я проснулся, не было ничего. Вернее, мне так в начале показалось. На самом деле было, и очень даже чего. Во все стороны, на сколько хватало взгляда простирался луг. Огромный, одинаковый рябящий цветущими вкраплениями зелёный луг. И небо. Высокое и такое огромное. Одна глубокая синяя бесконечность, океан вверх тормашками. Солнце било сквозь облака, эти белоснежные нагромождения сладкой ваты, и самые тонкие их края были просвечены насквозь, словно переспевшие дикие яблоки. Откуда-то дул лёгкий тёплый ветерок, прокатываясь по зелёной степи волнами.

И я снова закрыл глаза. Усталости я не чувствовал, но решил не просыпаться. Какой красивый сон...

Во снах бывают запахи? Здесь правда очень свежий воздух. Интересно. Мне ещё никогда так не нравились мои сны. Обычно это либо кошмары, либо смутное собрание мыслей и событий пережитого дня, которое я толком и не запоминаю как следует. И как я понял, что сплю?

Не помню, когда точно понял, что не сплю. Наверное, прошло не меньше часа. А может, гораздо больше, я ведь почти ни о чём не думал. Когда вот так проваливаешься в бездумное состояние, время летит незаметно.

Время... Это единица измерения? Или просто субстанция? Странно... Почему я этого не помню? Где я вообще?

Этого я, кстати, так и не понял. А может, просто не хотел. Со временем я решил для себя, что это не так уж и важно. Конечно, иногда, я всё-таки думаю о том, сколько времени я здесь провёл, и сколько провёл там, где был раньше. А вот где я был...

Когда я понял, что не сплю, я в начале не на шутку испугался. Я боялся сдвинуться с места, пытаясь понять, где я, кто я и зачем, в общем мучаясь всеми банальными вопросами, которыми задаётся человек в подобной ситуации. А когда я наконец собрался с силами и заставил себя встать, я огляделся, и представил себя со стороны, и мне вдруг стало так смешно из-за всей этой картины, что я снова упал в разогретую тёплым солнцем траву и хохотал в конвульсиях, держась за живот, не меньше четверти часа. Если бы кто-нибудь меня в тот момент видел, то наверняка бы подумал, что я законченный псих. Хотя, на самом деле, ручаться за обратное не могу и не буду.

Это безудержное веселье закончилось так же резко, как началось. В какую-то минуту до меня дошло, что я совершенно ничего не понимаю и не помню.

Сейчас я должен сказать, что это было не совсем правдой. Со временем я стал замечать, что в потаённых уголках моего сознания всё же остались кое-какие обрывки от той, прежней жизни, которая теперь наоборот кажется мне лишь сном.

Я не смог вспомнить своё имя. От осознания этого факта у меня внутри тогда всё похолодело и будто куда-то провалилось, оставив неприятное пустое пространство на своём месте. Чего ещё я не помню?

Как оказалось, много чего.

Как я сюда попал? Что со мной произошло? Что это за место? Есть ли здесь кто-то кроме меня? Где мой дом? Был ли у меня дом? Есть ли он у меня теперь? Есть ли у меня хоть что-то?

Последняя мысль преостановила поток вопросов. Как оказалось, в моей одежде были карманы. Странно, до этого я как-то не обращал на них внимания.

В левом кармане штанов я обнаружил круглый предмет с чёрным ободком и застеклённой лицевой стороной белого цвета. Под стеклом беспокойно крутилась то в одну, то в другую сторону блестящая на солнце двусторонняя стрелка, мечась между четырьмя нарисованными в белом кругу символами.

Что это за штука? Странная какая-то. Она должна так крутиться? Как на крути его в руках, она не останавливается. Этот компас сломан...

Компас?

Откуда я знаю что это такое?

В правом и заднем карманах штанов я ничего не нашёл. Зато в нагрудном кармашке свитера оказалась эта штука. Она так ярко блестит, отражая солнечный свет. Ох, ну вот. Его закрыло облако. Мне кажется, я уже где-то видел эту шариковую ручку... О, на ней имя. Выведено красивой металлической прописью. Но я не могу прочитать... Это не мой язык. А может, я просто разучился читать?

Нет. Просто надпись была сделана латинскими буквами. Я не помню, что это за язык, вернее, не помню его название. Ну и его самого тоже, если я вообще его когда-то знал.

Может, это моё имя? На ручках часто пишут имена адресатов, если они изготовляются в подарок. Мне так кажется...

Я попробовал чиркнуть находкой по тыльной стороне кисти руки. Чернила оказались матового чёрного цвета. Ну что ж, может пригодится где.

Любой другой, имея компас, наверняка на моём месте выбрал бы сторону света и шёл бы в этом направлении, поскольку куда ни глянь, везде одно лишь ярко-зелёное, волнующееся от ветра море. Такая логика в моей ситуации, равно как и в случае, если бы я оказался в пустыне, была бы довольно уместна при наличии рабочего средства ориентирования. Мне же оставалось идти "куда глаза глядят".

Я рассовал по карманам мой небольшой капитал того момента. И пошёл. Не разбирая дороги. Я шёл в каком-то полубреду, не думая не о чём конкретном, и чем дальше я шёл, тем менее отчётливо осознавал, что происходит. Временами мне становилось немного страшно и тоскливо одновременно, но это ощущение исчезало так же быстро, как накатывалось.

Возможно, я шёл весь день. А может быть, и весь следующий. Теперь я уже не помню. Зато точно знаю, когда и что именно заставило меня очнуться от этого беспамятства.

Я остановился метрах в двадцати. Трава близ него с этого места становилась ниже, так, что теперь едва закрывала сапоги. Здесь не было протоптанных кем-либо тропинок, но мне почему-то совершенно точно подумалось, что здесь должны быть люди.

Странно, что меня не смутило состояние дома. Это небольшое строение в один этаж с чердаком от силы было окружено низеньким, местами покосившимся и прогнившим забором. В несильно лучшем состоянии было крыльцо домишки, стоявшего относительно земли под углом не совсем в девяносто градусов. Старого вида шифер по краям оброс тускло-изумрудным мхом, похожим на вату. Сам домик казался не столько очень старым, сколько просто заброшенным. Но самым (не считая наличия чьего-то жилья в этой однообразной степи) удивившим меня в тот момент фактом было дерево. Дерево, росшее за этой одиноко выраставшей из ниоткуда постройкой. Оно совсем немного возвышалось над сгибом шиферного листка крыши, но, контрастируя с окружением, казалось очень высоким.

Пока я шёл, утонув в своём забвении, я совсем забыл, что на свете вообще может быть хоть что-то кроме огромного неба и бесконечных лугов. Теперь же, когда я "проснулся", мне было одновременно радостно и страшно. Радостно было потому, что где-то в глубине подсознания я надеялся, что то, что я могу найти в этом доме, поможет мне вспомнить хоть что-нибудь, а возможно, и понять происходящее. А страшно, наверное, оттого, что другая, совсем противоположная часть рассудка говорила, давя на мысли тупой беспредметной тревогой, что этого может не случиться.

Я нашёл в себе силы подойти ближе. Пройти через повисшую на ржавых петлях в открытом положении калитку. Преодолеть заросли сорняков и травы по колено,  заполнявших почти весь видимый с моего ракурса сад. Подняться по ступенькам крыльца, машинально отодвинув рукой пустую паутинку в верхнем углу дверного проёма. Поднести руку к двери.

И вдруг мне показалось, подумалось так, что я этого сразу и не понял. А когда осознал, понял, что мне это знакомо. Вот так стоять под дверью и не решаться постучать, превлечь внимание хозяина дома. Откуда такая мысль? Неужели...

Костяшками пальцев я трижды постучал по звонко отдающему звук дереву. Тишина. Я потоптался секунд пятнадцать на месте и постучал ещё раз. И опять нет ответа.

Я попробовал заглянуть в одно из окон, но, обойдя впоследствии весь дом вокруг убедился, что его глаза все до последнего занавешены изнутри.

И я снова стою у двери. И не решаюсь дёрнуть угловатую металлическую дугу. Даже не знаю, что меня тогда заполняло больше: усталость, любобытство, нетерпение или страх. Хотя, это ведь уже не важно, потому что тогда я всё-таки дёрнул ручку. И дверь оказалась открыта.

...

Здесь всего два помещения: жилая комната и кухня. Последняя составляет где-то две пятых всей площади дома. Окно из кухни выходит на сад. На гнилой участок забора и на травянистую гладь за ним. Прямо у окна стоит стол, двумя сторонами придаинутый к стенам. Пара не новых, но крепких деревянных стульев (хотя нуждаюсь я, по сути, только в одном). Ещё здесь есть раковина. Она встроена в столешницу правее шкавчика со стеклянными дверцами. Под ней мусорка, а ещё правее, уже наверху – подвесной шкаф для посуды.

Вся раковина измазана чем-то вязким и чёрным. Надо будет отмыть.

Кстати да, вода здесь есть. И электричество тоже. Я без понятия откуда, но один щелчёк выключателя включает в доме свет, а из крана льётся (пусть и только холодная, какой бы вентиль я ни крутил) вода.

Вообще, на кухне ещё есть холодильник. Было бы там ещё что-то... Хотя, пусть я и вспомнил о существовании чувства голода, только увидев этот предмет интерьера, тут же понял, что голода, как такового, не чувствую. Правда, жажду – да, но почувствовал я её, лишь когда попробовал попить воды из-под крана. На вкус она оказалась как из колодца, но всё равно с металлическим привкусом.

А насчёт холодильника я не пошутил. Наверное... Трудно сказать, есть ли там вообще что-то. Вы когда-нибудь видели светоподавляющие лавпочки? Если не видели, то они, можено сказать, светят темнотой. Ну так вот там, наверное, такая лампочка. Не могу найти другого объяснения тому, что помимо кромешной темноты (вне зависимости от степени освещённости помещения) там ничего нет. Я даже пытался пару раз совать туда руку, но даже полок  стен не нащупал. А однажды, когда я попробовал прислушаться, наклонившись в эту темноту, откуда-то из глубины холодильника донесся странный звук. То ли чавкающий, то ли хлюпающий. Приглушённый, как пропущенный сквозь подушку. Я с тех пор холодильник, по-моему, больше не открывал.

По мере своего прибывания здесь я стал замечать, что мебель тут не очень-то любили. Так, уронив один раз ручку, сидя за столом, я опустился на деревянный пол, чтобы достать её. Мой взгляд случайно упал на ножку стола. На ближнем ребре были зарубки. Много зарубок. Сделанные, судя по всему, ножом с весьма широким лезвием, они исчерчивали с интервалом не больше пяти миллиметров угол по всей высоте, будто причудливый арнамент. Такие же зарубки я видел на спинке второго стула, на изголовье кровати в жилой комнате, на оконной раме и на оправе зеркала. Вернее, оправе от зеркала. Зеркала, как такового, в ней нет. А неаккуратно отколотые кое-где края свидетельствуют о том, что его выбили, а не вытащили. Так что зеркало в моём представлении теперь – тоже мебель.

Кровать. Я уже упоминал её? В этом доме она больше всего остального вызывает дежавю и какое-то странное чувство настольгии. Может, не спроста.

Белые наволочка и простыня. Цветастый пододеяльник с дырами в паре мест, обножающими шерстяное одеяло. Один взгляд на него заставляет мои мысли проваливаться куда-то в глубь пустого подсознания. Но это чувство становится в пять раз острее, когда я ложусь спать. Да, есть мне не нужно, но я всё равно устаю. Хотя не уверен, что сплю столько, сколько нужно на самом деле. И всё же, старую льняную ткань на ощупь нельзя сравнить ни с чем.

Впрочем, тут и говорить не о чем. Каким бы ни было это место и каким бы оно мне ни казалось, теперь это мой дом.

...

Сегодня опять пасмурно.

Почти все дни, что я здесь провёл, были солнечными. Небо принимало то вид лоскутного одеяла с неровными белыми пятнами, то проливало на себя банку со светло-синей краской (банка, судя по всему, была не из маленьких). Но последние несколько суток нельзя было наблюдать ни одну из этих эпостасий, а сидя в доме мне даже днем приходится включать (не факт, что не безлимитный) свет. Вместо привычной палитры из двух цветов днём и черноты ночью небо заволокли вязкие, тяжёлые тёмные тучи. Они нависали над лугами, как какая-то неправильная сахарная вата, изо всех сил стараясь удержать каждый малейший кусочек солнца, ни за что не делиться им с теми, кто здесь, внизу.

В доме в такую погоду ещё можно сидеть в одном свитере, а вот если хочется выйти на улицу – приходится накидывать что-нибудь сверху. При входе стоит вешалка, на которой, когда я в первый раз вошёл в дом, висела старая куртка с меховым капюшоном. Ну я и одолжил (у кого бы то ни было). Впервые накинув её, я сразу почувствовал отчётливый запах дыма, въевшийся в ткань, как кровь в разделочную доску. Странно, раньше мне казалось, что я знаю, как пахнет дым, точно не так...

Я вышел на улицу. Окунувшись в прохладный влажный воздух, пахнущий дождём, закрыл скрипучую дверь, спустился с крыльца по продавливающимся старым ступенькам. Низко висящая серая масса даже в бесконечной степи заставляла чувствовать себя как в тесной комнатке.

Трава всех видов и размеров ещё была покрыта росой. Видимо, воздух ещё слишком влажный, чтобы она вообще высыхала. Обувь пропускала эту влаку к носкам и это было жутко неприятно.

Пробираясь через разнообразие чистотела, сныти и репейника, я обошёл дом.

Задняя часть двора была ухожана не больше, чем у фронтальной части дома, однако из-за того, что я уже неоднократно ходил по саду одной и той же дорогой, мимо кухонного окна и дальше, к дереву, протянулась узкая протоптанная полоса. Она упиралась в большущую дровню, пристроенную к стене дома и до верху заполненную светыми колотыми паленьями.

Встав на цыпочки, я всё-таки умудрился достать несколько деревях сверху не самого высокого участка этой "горы". Той же дорогой вернулся к крыльцу и ненадолго застыл на месте, пойманный видом темнеющего неба. Несильный, но промозглый порыв ветра заставил меня поспешить зайти в дом и плотно закрыть дверь.

Забыл упомянуть о том, что здесь есть печка. Не очень-то большая и не из тех, что предназначены для готовки. Эта широкая, обшитая тонким, похожим на металл материалом труба тянулась к потолку в самом углу спальни. Подойдя к ней, я машинально похлопал рукой по её стенке, проверяя, до конца ли она остыла со вчерашнего вечера. Стенка была холодной.

Я торопливо засунул все поленья, что принёс, в печку (это было весьма неудобно, так как дверца, соединяющая с недрами печки была довольно мала). Из кармана куртки достал зажегалку в прямоугольном металлическом корпусе, немного запачканным копотью с одного угла. Её я нашёл здесь, за печкой, на удивление заправленную до края. Хотя, удивляться стоило бы тому, что сколько ей ни чиркай, бензина в ней меньше не становится.

Я поджёг этой "ошибкой реальности" щепку, которую отколол от одной из полешек, посмотрел на неё пару секунд, зачарованный мягким желтоватым огоньком, и бросил в печь. Пропитавшиеся влагой из воздуха дрова загорелись не сразу, но в какой-то момент всё же начали потрескивать, потом уверенно затрещали и вскоре я сквозь осознание того, что у меня затекли ноги, заворожённо смотрел уже в полыхающие недра печи, похожие на маленькую дверцу в ад. Ад...

В голове что-то больно кольнуло. Так бывает теперь, когда я обустроился в этом доме. Особенно когда пытаюсь читать что-то из пыльных книжек, которые нашёл сложенными неровными стопками на чердаке. Ну ничего, пойду в сад, пока нет дождя.

...

Я проснулся от звука далёких раскатов грома. По замёрзшей спросонья спине пробежала дрожь, а в голову воткнулась очередная невидимая иголка. Мне расхотелось вставать. Я повернулся на другой бок, сильнее укутываясь в тёплое одеяло. Попытался снова уснуть. Не прошло и пары минут, как загрохотало ещё ближе. Придётся вставать.

Я сел, нащупал правой рукой на изголовье кровати нерасправленные штаны и натянул их на ноги. В комнате стояла душная прохлада: ни топить, ни окно открывать с таким раскладом не хочется.

В печке я обнаружил несколько еле-заметно тлеющих угольков, оставшихся от дров, что я подкидывал ночью.

Где-то относительно недалеко опять громыхнуло, и на сей раз раскат сопровождался всплеском белого света, проникшим в дом через щель неплотно задёрнутой занавески.

Голову, как выстрел, пронзила мысль: дрова. Протирая на ходу сонные и ощущающиеся какими-то сухими глаза, я накинул куртку и сунул ноги в сапоги. Прежде чем выйти на улицу, несколько секунд стоял, облокотившись на дверь, представляя, как холодно снаружи, но потом взял себя в руки и прокрутил завёртку замка на два оборота против часовой. По лицу тут же хлестнул холодный ветер с примесью предливневой моросящей пылью, повисшей в воздухе. "Вывалившись" на крыльцо, я тут же начал застёгиваться. И только когда я слегка поднял голову, чтобы до упора поднять бегунок, мои глаза наткнулись на небо.

Оно потемнело ещё сильнее...

Вся толща до крайности раздрожённого неба теперь была похожа на трескающееся матовое стекло. Бесформенные, будто не имеющие краёв облака то и дело пронизывали изуродованные белые нитки, вслед за которыми до слуха доходили волны чьего-то ужасного рёва.

Трава была ещё более влажной, но мне уже было всё равно. Споткнувшись пару раз, я сломя голову добежал до дровни и стал нагружать себя поленьями, пока не понял, что больше просто не унесу. Чуть медленнее я возвратился в дом и снова повернул завёртку, только теперь по часовой стрелке. Не снимая верхней одежды я стал заново растапливать печь.

Мне не было страшно. Но и спокойно тоже не было. Почему-то мне казалось, что надвигается что-то похуже грозы. И ощущение опасности этому "казалось" придавала вероятность, рождённая, наверное, инстинктом самосохранения: это "казалось" может быть ещё и одушевлённым.

В печи заиграли языки пламени, а на улице поднялся сильный ветер. Он бился об окна, недовольный тем, что его не пускают внутрь. А минут через десять пошёл дождь. Сначала он просто накрапывал, но потом стал усиливаться и превратился в ливень, сквозь который уже ничего не было видно, кроме моего силящегося разглядеть хоть что-нибудь кроме разрезающих небо трещин света отражения в стекле.

...

Я сидел за столом на кухне, слухая шум шторма и грозы уже час к ряду. Он больше почти не потухал и не усиливалася. Казалось, кто-то просто выплёскивал накопленную за очень долгое время злость и обиду. Не разбирая, что ломает, не замечая, кого ранит...

Стоп.

Стоп.

Стоп.

Это что, стихи? Я определённо где-то раньше их читал или слышал. Но откуда мне было их слышать? Или читать... Читать. Наверху, на чердаке есть книги. Те самые, от которых голова начинает болеть.

Мне почему-то вдруг захотелось найти её – ту самую книгу, в которой я это прочитал. Я, вообще-то, никогда не любил стихи. Но я всё рано пошёл туда, на чердак.

По пропахшей сыростью лестнице с огромными неудобными ступенями, вдоль пыльной стену, ощущая затылком близостьначала потолка, стремящегося к центру крыши вверх к выключателю и надежде на наличие лампочки...

...Которая, мигнув пару раз, загорелась.

Помимо книг здесь было ещё много всякого барахла: ровный рядок висящих под потолком веников для бани, пара запылившихся так, что нельзя различить цвет ящиков по углам, пустой шкаф. Несколько грязных тумбочек, также, как и стол внизу исколеченных зарубками, битая посуда и разнородный мусор на полу.

Обложки книг были истёрты, а надписи на них уже почти нельзя было различить. Их уголки были слегка загнуты и изломаны, а некоторые страницы были смяты и ломались по сгибам.

Я стал перебирать их, сдувая с каждой пыль и напрягая глаза, безуспешно силясь прочитать имена неизвестных авторов. Большинство книг были в прозе и без картинок внутри. Под шум ливня, ставшего здесь, под самой крышей, ещё громче, я монотонно перекладывал древние бумажные блоки из стопки в стопку, пока не взял в руки ту, на чёрном переплёте которой остановил свои поиски и взгляд.

Я стал лихорадочно перелистывать её страницы в поисках упорядоченного в строфы текста. И нашёл. Нашёл на двести пятьдесят второй странице.

"...Он сидел на ветке старого дерева и напевал себе под нос:

"Он потерял в тот час себя,
Друзей, врагов. И всё и вся.
И шёл, как будто бы ослеп.
Погрязший в горечи тех лет,
В глазах пустот не ощущая
И жизнь простить не обещая.
Не разбирая, что ломает,
Не замечая, кого ранит."

Ему надоело ощущение грубой, колючей верёвки на шее. Ему надоело сидеть здесь. Надоело ждать. Пора спускаться."

Головная боль, нараставшая всё время, пока я читал, уже, как мне казалось, достигла предела. Не в силах больше терпеть её, я захлопнул книжку и хотел полежить её в одну из стопок, но почувствовал что теряю равновесие. В глазах помутнело, качество передачи картинки мира резко ухудшилось, и я, сидевший до этого на круглом грязном ковре, повалился на пол, обхватив руками трещавшую голову. Ветер подхватывал капли воды и бился об окна, их ярость отчаянно констатировали молнии. Шёл дождь. Не разбирая, что ломает, не замечая, кого ранит...

...

В маленькое мутное окошко под стыком крышевых плит проник луч солнечного света. Он упал на пол, пополз по старым доскам, перешагивая через щели между ними и наконец достиг моей руки.

Я сидел на полу и пялился в стену. Голову ещё не до конца отпустило, хоть и стало значительно лучше.

Я вспомнил автора этой книги. Её написал мой друг. А ещё вспомнил, что его уже нет в живых. Он повесился в саду своего дома, на кроне старого вяза.

...