Творец слез

Ты нужен мне со всеми твоими демонами, недостатками и темнотой.

Если наши тени не могут соприкоснуться, то и наши души тоже не могут.

Квартира Ригеля находилась на третьем этаже. Лифта в доме не было, но хорошо освещенная лестница сверкала, как жемчуг. Она привела нас к двустворчатой двери из темного дерева. Возле нее на табличке блестела медная табличка с его именем. Я успела ее заметить, прежде чем Ригель положил ладонь мне на глаза.

– Не смотришь? – спросил он.

– Нет, – ответила я искренне, как ребенок, и подпрыгнула от нетерпения. Я хотела бы вести себя сдержаннее, но любопытство было сильнее меня.

– Только не хитри, – сказал Ригель мне на ухо наигранно строгим голосом и пощекотал мне бок.

Я обожала живые игривые жесты Ригеля. В эти моменты он открывался передо мной с неожиданной стороны и сводил с ума. Хохоча во все горло, я нащупала замок и без особого труда вставила ключ, который он сунул мне в руку.

Дверь открылась, и между пальцами Ригеля просочился свет.

– Ну что, готова?

Я закусила губу и кивнула, и тогда он снял с моих глаз «заслонку».

Передо мной открылась уютная, залитая светом комната, обставленная простой светлой мебелью в современном стиле, с которой приятно контрастировал темный деревянный пол. Все, от оконных рам до подушек на диване, по цвету гармонировало с паркетом кофейного цвета. Я осторожно прошла в глубь комнаты, осматриваясь.

В квартире пахло свежестью и новизной. Я заметила еще одну дверь в конце узенького коридора и пошла по нему, по дороге свернула на кухню, это мое любимое место в любом доме, пространство для общения, бесед, гостей и тепла. Здесь царил белый цвет, усиленный естественным светом из окна, большой «остров», сверкающая чистотой плита, холодильник стального цвета.

Квартира была великолепна! И совершенно не похожа на жилище студента из молодежных фильмов.

Я повернулась к Ригелю с сияющими глазами и поняла, что все время он молча наблюдал за мной. Всегда такой самоуверенный, язвительный и ироничный, сейчас он, казалось, ждал только одного – моей оценки.

– Она прекрасна, Ригель! У меня нет слов. Мне здесь так нравится! – Я расплылась в улыбке, а он посмотрел на меня с каким-то странным выражением в глазах.

Щеки аж защипало от счастья, и я поспешила продолжить осмотр, уже представляя, как он идет из кухни в комнату с книгой в одной руке и чашкой кофе в другой. Я подошла к подоконнику и достала из картонного пакета, который принесла с собой, маленькое растение с красными соцветиями. Ригель, как я и ожидала, слегка нахмурился: он не очень любил комнатные растения.

– Это зачем? – спросил он недовольно.

Я заставила себя улыбнуться, чувствуя, что мой подарок кажется ему неуместным и уродливым.

– Он тебе не нравится?

По тому, как скептически он посмотрел на горшочек, я поняла, что ответ меня не порадует.

– Боюсь, я не смогу за ним ухаживать, – ответил он, уходя от однозначного ответа. – Загнется.

– Ничего с ним не случится, поверь мне, – заверила я Ригеля с улыбкой и подошла к нему с заговорщицким видом. – А теперь закрой глаза!

Ригель наклонил голову и с любопытством посмотрел на меня, внимательно следя за каждым моим движением. Он не ожидал такой просьбы, а выполнить ее сразу ему мешал его независимый характер. Однако, когда я остановилась перед ним, он все-таки решил подчиниться. Я взяла его руку и положила ему на ладонь маленький блестящий предмет. Пришла моя очередь интриговать.

– А теперь можешь посмотреть.

Ригель посмотрел на маленького волка, вырезанного из блестящего черного материала, похожего на обсидиан. Многогранная фигурка переливалась на свету, как драгоценность. Эта изящная вещица мне понравилась, как только я ее увидела.

– Брелок. Как раз для ключа от твоей квартиры, – просветила его я.

– Волк?

Было непонятно, понравился ли он Ригелю.

– Он дикий, одинокий, любит ночь. Прекрасен своей таинственной силой. Я сразу подумала о тебе, когда его увидела.

Ригель внимательно на меня посмотрел. Не переборщила ли я, искренняя и наивная девочка из сказки, с этими эпитетами, подумала я. Мне так хотелось, чтобы Ригель понял, что, даже если он и полон противоречий, даже если в нем и есть что-то от волка, мне нравились его повадки.

Смущаясь, я вынула из пакета фотографию в рамке: мы двое, в мантиях и шапочках.

На фотографии я обнимала его с сияющей улыбкой и блестящими от радости глазами. Я застала его врасплох, потому что он, вместо того чтобы смотреть в камеру, опустил глаза на меня. Мне так понравился этот снимок, что я вставила его в рамку.

– Моя любимая, – пробормотала я, залившись детским румянцем. – Но тебе необязательно ставить ее, если не нравится. Я дарю ее на случай, если тебе захочется когда-нибудь на нас посмотреть...

– Останься на ночь!

Ригель вторгся в мое пространство, опьяняя меня своим запахом. Я подняла глаза и увидела его, завораживающе красивого, совсем рядом.

– Останься со мной, – прошептал он глухо, – наполни мои простыни своим ароматом. Разложи повсюду свои вещи. Поставь свой гель для душа в ванной. Я хочу найти тебя там, когда проснусь...

Я задохнулась, когда он положил руки на подоконник по бокам от меня, запирая меня в кольце. За три года я еще не успела к нему привыкнуть. У природы, казалось, было четкое намерение сделать из этого темного нездешнего ангела вполне себе земного, но неприступного короля красоты. Иногда мне хотелось, чтобы она отказалась от своего плана, ведь чем ярче расцветала красота Ригеля, тем больше проявлялись самоуверенность и превосходство, которые так прельщают женщин.

– Я обещала Анне, что вернусь домой к ужину, – прошептала я, когда Ригель стал медленно покусывать мой подбородок.

Я вздохнула, забыв о том, что говорила, а Ригель уже целовал меня в шею.

Конечно, я не против побыть с ним наедине в его квартире, но вредоносное влияние Ригеля мешало мне сдержать данное родителям обещание.

– Ригель!

Я сжала губы, когда он снова приник ко мне губами, медленно и жарко целуя за ухом и запустив пальцы в волосы, подчиняя меня своей воле.

В этом он мастер. Ригель обладал силой убеждения, проявляя ее как в жестах, так и в голосе... на мою беду.

Вдруг зазвонил мой мобильник, и я положила руки ему на грудь, останавливая. Ригель подавил раздраженный стон. Ему не нравилось, когда кто-то отрывал его от медленного пожирания меня.

– Я принесу свои вещи, – мягко заверила я его, погладив по щеке, – дай мне немного времени.

Я побежала отвечать на настойчивый звонок. Ригель проследил за мной взглядом, а затем, нахмурившись, стал рассматривать снимок. К тому времени, как я, порывшись в сумочке, нашла мобильник, он умолк.

Звонила Аделина, причем целых три раза. Странная настойчивость, это на нее непохоже. Я проверила сообщения, но от нее ничего не приходило, поэтому я решила перезвонить. Нажав на ее контакт, я поднесла мобильник к уху, но не успела услышать даже первого гудка, потому что в комнате вдруг раздался громкий шум, от которого мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я страшно испугалась. Бросив мобильник, я побежала в комнату, где оставила Ригеля.

Он привалился к стене у окна, сотрясаясь всем телом от дрожи. У его ног лежал опрокинутый стул. Ригель оскалил стиснутые зубы, а его руки, пронизанные неконтролируемой дрожью, представляли собой сгусток нервов, готовых взорваться. Я смотрела на него, окаменев от ужаса.

– Что... – я не договорила, увидев, как его пальцы конвульсивно сжимают рамку.

У Ригеля был приступ. Он зажмурил глаза, содрогаясь от боли, которая доводила его до полуобморочного состояния. Упал на колени, стекло рамки разбилось в его руке, на пальцах выступила кровь. Ригель схватился за голову, судорожно впиваясь в волосы. Я сжалась, глядя на него.

– Ригель...

– Не подходи ко мне! – проревел он свирепо.

Я смотрела на него с болью в сердце, ошеломленная такой реакцией. У Ригеля расширились зрачки, черты лица исказились до неузнаваемости. Он не хотел, чтобы я видела его в таком состоянии, не хотел, чтобы его вообще кто-либо сейчас видел, но я не оставлю его одного. Я шагнула к нему, но он снова прорычал по-звериному:

– Я велел тебе держаться подальше!

– Ригель, – прошептала я миролюбивым и ласковым голосом, – ты не причинишь мне вреда.

Его дикие глаза смотрели на меня из-под взлохмаченных волос. В грубости Ригеля я слышала страдальческий крик, который рвал мое сердце на части. Я знала, что во время таких приступов он может быть опасен для окружающих, однако за себя не боялась. Я медленно пошла к Ригелю, стараясь казаться спокойной и беззащитной, а он смотрел на меня, тяжело дыша. Я боялась напугать его, вызвать в нем еще более бурную реакцию, но дрожь в его теле постепенно ослабевала, а это значило, что приступ отступал.

Подойдя к Ригелю, я села рядом с ним на пол. Он отвернул от меня лицо, но я видела, что он сцепил зубы, на виске вздулась вена. Я скользнула рукой по его груди и легонько его обняла. Сердце Ригеля билось как сумасшедшее, он все еще дрожал.

– Все хорошо. Я здесь, – прошептала я как можно мягче, так как знала, что мой голос поможет ему успокоиться.

Ригель впился ногтями в ладони. Я боялась, что он поранил голову, но не шевельнулась, чтобы проверить: пока рано. Сейчас ему нужны спокойствие и тишина.

На полу среди окровавленных осколков лежала наша помятая и местами порванная фотография. Ригель смотрел на разбитую рамку и осколки, казалось, целую вечность.

– Я – катастрофа.

– Потрясающая катастрофа, – добавила я.

Он едко ухмыльнулся, но я не уступала – прижалась щекой к его плечу, отдавая ему все свое тепло.

– Ты не такой. Нет... Даже не смей об этом думать, – сказала ласково я, а так как ответа не последовало, продолжила: – А знаешь, что за цветок я тебе принесла? Амарант. То есть «тот, что не увядает». Бессмертный цветок, как и мои чувства к тебе.

Я улыбнулась и закрыла глаза.

– Он отличается от других растений. Почти не требует ухода, странный на вид и очень стойкий. Он сильный, как и ты. Амарант такой, какой он есть, этим и хорош.

Я не знала, дойдут ли до Ригеля мои слова, но хотела, чтобы он понял: если я не могу забрать себе хотя бы часть его боли, возможно, мое присутствие сможет ее облегчить.

– Перестань меня нахваливать. Я никогда не стану нормальным человеком, – признался он.

Я знала, как сильно болезнь влияла на его психику. Приступы не только истощали его физически, но затуманивали его разум. Они делали Ригеля неадекватным, раздражительным и рождали в нем настолько глубокое чувство разочарования в себе, что он отрекался от своей личности.

– Неважно.

– Еще как важно, – обиженно прошептал он.

– Нет. И знаешь почему? – спросила я кротко. – Потому что ты идеально мне подходишь. Мне нужен любой Ригель, со всеми недостатками, слабостями и поломками. Ты мой самый милый и самый противоречивый волк...

Я снова переусердствовала со словами, но Ригель сейчас казался таким беззащитным и слабым, что надо было защитить его от самого себя. Я вспомнила, как после несчастного случая чуть не довела себя до смерти, потому что не могла смириться с тем, что могу его потерять. В то время я была слишком молода, чтобы понять, как сильно я ошибалась, но и сейчас я готова отдать ради него всю себя.

– Я здесь ради тебя и всегда буду рядом с тобой...

Поцеловав его в плечо, я встала, сходила в ванную и вернулась со всем необходимым. Смочила ватный тампон дезинфицирующим средством и аккуратно промокнула им порезы на его руках. Ригель молча следил за каждым моим движением. Наконец смазав все порезы, я достала из кармана пластыри и наклеила один на его указательный палец. Я выбрала фиолетовый, такой же, как тот, что приклеила ему на грудь несколько лет назад. Возможно, Ригель тоже об этом вспомнил, потому что он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я мягко ему улыбнулась.

– Позволь мне смотреть на тебя, потому что ты на себя смотреть не умеешь.

Я поцеловала его руку и, прежде чем он успел среагировать, прижалась к его груди. Ригель меня не обнял, его руки все еще дрожали. Но его сердце было со мной, оно билось об мое сердце. Наши души взялись за руки и шли под звездами. Снова.

Я осталась с ним в эту ночь. Позвонила Анне и рассказала о случившемся, признавшись, что не хочу оставлять его одного. Всю ночь я гладила его по волосам и ждала, когда утихнет головная боль. Внезапный приступ наверняка произошел из-за усталости, накопившейся за последние несколько месяцев. Интенсивная учеба в университете и репетиторство не могли не сказаться на его здоровье. Да, так и есть, приступ – следствие стресса, решила я, и думала об этом до утра, пока с тяжелым сердцем не вернулась домой.

Не помню, как и чем я пообедала, потому что перед глазами все еще стоял Ригель, обхвативший голову окровавленными пальцами. Хотелось перемотать мысли, как старую пленку, но я должна пережить тот момент заново и подумать, каково было Ригелю терпеть эту боль всю жизнь.

Звонок в дверь вырвал меня из тревожных мыслей. Я пошла открывать, гадая, кто это. Может, Норман заехал на ланч и обнаружил, что забыл ключи.

На пороге стояла Аделина. Я сразу вспомнила о пропущенных звонках и о том, что так ей и не перезвонила. Она смотрела на меня с беспокойством. Я схватилась за лоб.

– Ой, Аделина... – Я собиралась извиниться, но увидела на ее лице выражение, которого давно не видела. Очень давно – с детства. Еще до того как она заговорила, я нутром почувствовала что-то недоброе.

– Ника, – сказала она, – Маргарет вернулась.

Должно быть, меня унесло в другое измерение, потому что все внезапно перестало существовать: воздух, земля, солнце, ветер, моя рука на дверной ручке.

– Что?

– Она вернулась.

Аделина вошла и закрыла дверь.

– Они арестовали ее в аэропорту. Она здесь, Ника. Уже две недели.

Приняв заявление от Питера, полиция стала искать Маргарет и выяснила, что она давно уехала из страны. Точнее, сразу после того как ее уволили из Склепа, закрыв глаза на ее зверства.

Мы думали, что она избежит наказания, отсидевшись где-нибудь лет десять, но Асия уверила нас, что у серьезных преступлений, к каким относится насилие над детьми, по закону штата Алабама нет срока давности.

Маргарет совершала ужасные преступления из года в год, нанося своим жертвам психологические травмы с неоправданной жестокостью. Неважно, сколько лет прошло. Она била и унижала детей, о которых должна была заботиться, и даже время не могло стереть из памяти ее злодеяния.

– Она думала, что вернется сюда как ни в чем не бывало. Она не знала, что кто-то написал на нее заявление. И как только она приехала, ее задержали.

Аделина говорила, заикаясь от волнения, но ее голос выдавал чувство, которое испытывала и я: смесь недоумения, шока, мести и ужаса. Я позволила ей высказаться за нас обеих, потому что была слишком потрясена, чтобы реагировать на эту новость.

Аделина возбужденно ходила по гостиной, потом остановилась, посмотрела на меня с сочувствием и сказала:

– Суд начнется на днях.

Осознать эти странные слова почти невозможно. Я не могла представить себя в зале суда, хотелось от всего отгородиться.

– Им нужно как можно больше свидетелей. К сожалению, прошло много лет и не всех воспитанников удалось найти. Одни уехали, другие не смогут прийти, третьи отказались.

Аделина помолчала, и я сразу поняла, о чем она собирается меня попросить. Она посмотрела на меня большими голубыми глазами, а затем мягким, но твердым голосом сказала:

– Приходи на суд, Ника. Выступим с тобой свидетельницами.

Ее просьба ввергла меня в панику. Я должна радоваться этой новости, желать справедливости, но мысль о том, что Она, кошмар из прошлого, снова появится в моей жизни, перевернула мою душу.

Я продолжала ходить к психологу. Мои страхи утихли, но не исчезли. Я все еще не могла носить ремни, а при прикосновении к кожаным изделиям меня тошнило. Иногда мои страхи превращались в монстров и терзали душу.

Исцеление не приходило. Порой я ощущала ее присутствие в своих снах, по ночам я могла услышать ее ужасный голос, шепчущий мне на ухо: «Знаешь, что будет, если ты кому-нибудь об этом расскажешь?»

– Я тоже хочу забыть ее, Ника! – Аделина прищурилась и сжала кулаки. – Я тоже... Как бы я хотела, чтобы у меня было другое детство – счастливое, свободное от Нее... Но это наш шанс, Ника! Наконец-то мы дождались момента, когда нас готовы выслушать. Ход за нами. Не будем молчать, не отойдем в сторону, только не сейчас! Сделаем это ради меня, ради тебя, ради Питера и всех остальных. Она должна заплатить за то, что сделала.

Аделина часто дышала и смотрела на меня заплаканными глазами, но я видела железную решимость на ее лице. Она ужасно боялась этого суда. Никто из нас не хотел видеть Маргарет снова. Никто из нас не хотел опять встретиться с ней глазами. У нас одинаковые шрамы, одна и та же отчаянная тоска в душе. И у нас появился шанс навсегда избавиться от этого кошмара.

Я вспомнила ту девочку, которая до сих пор часть меня, увидела нас двоих, маленьких и в синяках, подбадривающих друг друга в темноте общей спальни.

– Я выступлю свидетельницей. – Я сжала пальцы в кулак, чтобы не было заметно, как они дрожат. В глазах Аделины загорелся мощный свет. – Но пообещай мне одну вещь, – продолжила я, – Ригель ничего не должен знать.

Аделина остановилась и посмотрела на меня. Я не смогла выдержать ее разочарованный и растерянный взгляд. Она надеялась, что Ригель тоже придет на заседание, чтобы морально нас поддержать.

– Это из-за...

– Я не хочу, чтобы он там был, – перебила я жестко.

Я сжала пальцы, и мой взгляд на Аделину впервые в жизни не допускал возражений.

– Он не должен приходить в суд.

В тот судьбоносный день я надела узкие темные брюки и белую шелковую блузку с облегающим серым жилетом. Мне казалось, что этот кусочек ткани душит меня, поэтому я все время теребила его пальцами. Анна спросила, не хочу ли я надеть один из ее жакетов поверх блузки, но одной мысли, что он стиснет запястья, было достаточно, чтобы у меня скрутило желудок.

По мраморному полу коридоров стучали каблуки элегантно одетых мужчин и женщин. В здании суда, просторном и торжественном, с высоченными потолками, мы казались крошечными и незначительными.

– Все будет хорошо, – прошептал голос Анны.

Аделина, стоявшая рядом с ней, нервно сглотнула. Ее голубые глаза сейчас напоминали зимнее море, нервное, мутное и взволнованное. Бледная, под глазами тени – значит, не только я мучилась бессонницей последние дни. Карл не смог прийти, и ей очень не хватало его сейчас.

– Я пойду с вами, сяду среди зрителей, – продолжила Анна. – Нам нужно подождать... О, вот она.

Я повернулась к фигуре, поднимающейся по большой лестнице. К нам подошла Асия, одетая в темную юбку и бирюзовую атласную блузку. Энергичная и решительная, она хорошо вписывалась в строгую и формальную обстановку Дворца правосудия. Удивительно, что она пришла. Я знала, что Асия получила диплом юриста и хотела стать адвокатом по гражданским делам, но не ожидала ее здесь увидеть.

– Извините, – сказала она решительно, – я поздно увидела, что они перенесли время заседания.

В глазах Аделины замерцали искорки радости, когда она посмотрела на Асию. И тогда я поняла, что это она попросила ее приехать. Асия села рядом, и я почувствовала, что воздух вокруг нас изменился, как будто наполнился неведомой силой. Она пришла поддержать нас. Как это хорошо.

– Нам пора заходить, – сказала Асия спокойным деловым тоном. – Анна, ты сразу проходи на галерею. А вам двоим придется ждать в глубине зала, пока вас не вызовут для дачи показаний. Прокурор попросит вас выступить в качестве свидетелей.

Асия пристально посмотрела нам в глаза.

– Постарайтесь не волноваться. Нервозность вам не поможет, а защитник может заставить присяжных поверить в то, что вы лжете. Отвечайте на вопросы спокойно, максимально четко, не торопясь.

Я терла ладони друг об друга, пытаясь запомнить ее слова. Последние дни меня не покидало неприятное ощущение, что я уже многое забыла. А ведь я должна четко и ясно рассказать о том, от чего, несмотря на прошедшие годы, у меня до сих пор подкатывает комок к горлу. Надо срочно взять себя в руки, сосредоточиться, все вспомнить.

Когда мы вошли, меня удивила уважительная тишина, с какой нас встретила многочисленная публика в зале. Здесь присутствовали и журналисты, которые надеялись опубликовать историю в вечернем номере и теперь с нетерпением ждали судью.

Анна бросила на нас ободряющий взгляд, и я уцепилась за него изо всех сил, следила за ней глазами, пока мы усаживались на стулья у стены.

В этот момент мне захотелось, чтобы рядом со мной сидел высокий и уверенный в себе молодой человек с черными глазами. Он посмотрел бы на меня строго и нежно, как только он умел. Обхватил бы мою ладонь своими нежными пальцами. Напомнил бы мне, что неважно, насколько темными были мои кошмары, ведь сквозь них я могла разглядеть звезды...

Нет, протестовала моя душа, нет, ему здесь не место. Он должен быть отсюда подальше. В тени и в безопасности.

Вошел судья, и все встали. Когда мы сели, клерк провозгласил: «Штат Алабама против Маргарет Стокер!»

Услышав эти слова, я вдруг осознала, что Она где-то рядом.

Мне стало тесно в собственном теле. Я покрылась холодной испариной. Начала нервно царапать запястье указательным пальцем, пока кожа в этом месте не покраснела и я снова не почувствовала себя липкой деревяшкой. Я хотела расцарапать себя до крови, но Асия взяла мою руку и, крепко сжимая, положила к себе на колено. У меня не хватилоо сил повернуться и взглянуть на нее. Аделина сжала мою другую руку и прижалась ко мне плечом, за что я была ей очень благодарна.

– Благодарю вас, ваша честь, присяжные заседатели, – сказал прокурор после разъяснения дела и оглашения обвинения. – С вашего позволения я начну опрос свидетелей.

– Продолжайте!

Мужчина кивком поблагодарил судью, а затем повернулся лицом к слушателям.

– Я вызываю Нику Миллиган в качестве первого свидетеля.

Я вздрогнула как от толчка. Назвали мое имя. Я первая.

Я встала и, мелко дрожа, вышла вперед. Мое тело казалось чужим. Колкий воздух царапал кожу на руках. Я шла в тишине, стараясь не смотреть на людей, которые, как немые роботы, медленно-медленно поворачивали головы вслед за мной. В ушах у меня стоял гул их голосов, хотя все молчали.

Через несколько мгновений судебный пристав взял с меня обещание говорить правду, а затем указал на свидетельскую трибуну, куда я прошла под пристальными взглядами присяжных.

Жилет душил меня, руки вспотели. Я сидела на краешке стула, плотно сжав колени и сцепив пальцы в замок. Смотреть по сторонам я не решалась, поэтому вперила взгляд в пространство перед собой.

– Пожалуйста, мисс, назовите свое имя для протокола, – сказал прокурор.

– Ника Миллиган.

– Вы проживаете на Бакери-стрит в доме номер сто двадцать три?

– Да.

– Два года назад вы прошли через процедуру удочерения, верно?

– Верно, – ответила я тихим голосом.

– Ваша прежняя фамилия Довер. Вы это подтверждаете?

Я снова ответила утвердительно, и прокурор прошелся перед трибуной, прежде чем продолжитть:

– Значит, вы носили имя Ника Довер, будучи одной из воспитанниц приюта «Санникрик-Хоум».

– Да, – пробормотала я.

– А миссис Стокер в то время руководила учреждением?

Мороз по коже. Время остановилось. Какая-то внутренняя сила заставила меня поднять глаза и посмотреть в лицо реальности. И я увидела ее.

Она сидела за столом, застывшая и бледная, как будто сошедшая со старой фотографии. Я смотрела на женщину, которая украла мои детские мечты, и время словно обратилось вспять. Она была все та же, разве что постарела.

Колючие, как булавки, холодные глаза, короткие седые волосы, грубое, посеревшее от никотина и алкоголя лицо, неухоженный вид. Под кофтой угадывались все еще сильные предплечья, большие жилистые руки, под которыми нередко хрустели мои ребра.

Я смотрела на нее, а она – на меня. На ее лице все сильнее проступало недоумение, по мере того как ее жесткие глаза скользили по мне и как будто не узнавали в хорошо одетой и цветущей девушке замарашку Нику, маленькую мерзавку с дурацкими пластырями на пальцах и плаксивыми глазенками.

Странное безумие овладело моим сердцем. В висках пульсировало, сердце громко стучало. Казалось, кто-то только что вывернул мою душу наизнанку.

– Мисс Миллиган?

– Да, – прошептала я неузнаваемым голосом и сцепила покрепче пальцы, чтобы никто не заметил, как они дрожат.

– Отвечайте на вопрос.

– Да. Она руководила учреждением.

В груди у меня что-то корчилось, извивалось, грозило задушить меня. Я изо всех сил сопротивлялась этим ощущениям, цепляясь взглядом за прокурора, за скамейки со слушателями, за столы и стулья, лишь бы удержаться в настоящем моменте. Что психолог советовал мне делать в таких случаях? Я забыла. С его помощью я столько раз давала кураторше бой в своей голове, но столкновение с ней в реальности было похоже на сбывшийся кошмар.

Обвинитель продолжал задавать вопросы. Я отвечала медленно, преодолевая неуверенность, выталкивая наружу застрявшие в горле слова, делая голос громче, когда он угасал, но больше не позволяла себе пауз.

Я хотела, чтобы она увидела, какой стала девочка, бегавшая за облаками в небе. Хотела показать ей, что я не сдалась и осуществила свою мечту.

Надо, чтобы она увидела меня такой, какая я есть, увидела силу в моих сияющих глазах, даже если в моей груди билось трепетное сердце бабочки.

Тем не менее во время опроса я ни разу не взглянула ей в лицо.

– Спасибо. У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Прокурор сел на место, вооруженный моими заявлениями, и тут настала очередь защитника.

Адвокат Маргарет задавал вопросы, пытаясь сбить меня с толку, но я не поддавалась на его уловки. Я не противоречила себе, не отказывалась от своих слов, потому что вопреки опасениям ничего не забылось, тем более что воспоминания в буквальном смысле врезались мне в кожу. Я дополняла свои показания новыми подробностями, чем, похоже, усугубляла положение обвиняемой, потому что адвокат в какой-то момент решил отступить:

– Достаточно, мисс Миллиган.

У меня получилось.

Я взглянула на присяжных. Помимо прочих эмоций их лица выражали неодобрение, напряжение и недоумение. Я только что закончила рассказывать о том, как она связала меня в подвале и оставила там одну корчиться в страхе. Как мои губы трескались от криков и жажды. Как она угрожала вырвать мне ногти, если я не перестану царапать кожаные ремни.

Потом я повернулась и встретила взгляд Маргарет. Она сверлила меня своими темными острыми глазами, как будто наконец узнала меня. Затем она улыбнулась. Такая же улыбка была у нее на лице, когда она закрывала за собой дверь подвала. Она так же улыбалась, когда я униженно цеплялась за ее юбку. Эта кривая, отвратительная улыбка всегда означала ее победу надо мной.

Горячая, как красная лава, обида поднялась из груди к горлу, мне стало трудно дышать.

Я быстро встала и по требованию судьи сошла с трибуны, потная и дрожащая. Кровь пульсировала в висках, тело била нервная дрожь. Уже почти дойдя до своего стула, я свернула в сторону, схватилась за дверную ручку и выскочила из зала суда.

В туалете я уцепилась за унитаз и вместе с желчью извергла из себя всю тоску, разъедавшую душу. Пот лился с меня ручьем. От рвотных судорог на глазах выступили слезы, и я снова увидела ее там, в зале, ее издевательскую улыбку, которая даже спустя столько лет вызывала во мне боль.

Для нее я оставалась грязной маленькой девочкой, которая старалась быть умницей.

Ко мне прикоснулись чьи-то руки, они искали контакта со мной, но я увернулась: на душе было тошно, мозг отвергал любые прикосновения. Я оттолкнула чьи-то пальцы, которые настойчиво хватали меня за плечи, откуда-то издалека доносился знакомый голос, призывающий меня успокоиться.

– Пустите! Нет! Оставьте!

Вразумить меня пыталась Асия, которой пришлось прикрываться руками от моих защитных тычков. Может, ей было больно, но я мало что сейчас соображала. Наконец она ухватила меня за плечи и хорошенько встряхнула.

– Все хорошо, Ника, все закончилось. Ты молодчина. Ты просто умница.

Я попыталась вырваться, но она обхватила меня обеими руками и крепко прижала к себе. Асия была сильнее меня, и в конце концов я затихла. Ее руки не были мягкими, как у Анны, и не были такими теплыми, как у Аделины, но они удержали меня. И пусть мы были из разных реальностей, если не из разных вселенных, я дала волю слезам и позволила Асии прикоснуться к сердцу той маленькой девочки, которую всегда скрывала от чужих глаз.

* * *

В тот вечер я бесконечно долго стояла в душе. Смыла с себя пот, боль и мурашки, прилипшие к коже. Смыла запах страха, царапины на запястьях и все, что осталось от того дня.

Потом со скукоженной душой и пустыми глазами я добралась до квартиры Ригеля. Моя жизнь казалась мне смазанной картинкой, словно с нее стерли добрую часть переживаний и событий. Я испытывала острую необходимость хотя бы немного побыть рядом с Ригелем, подышать с ним одним воздухом, почувствовать нашу близость, потому что во мраке, в который я иногда погружалась, он был единственным источником света, способным принести мне облегчение. Ригель не догадывался, какую власть надо мной имел.

Темноту Ригель превращал в бархат. Он прикасался к моему замершему сердцу, и оно снова билось ровно и спокойно, как будто Ригель знал тайную мелодию, которая вращала его сложные шестеренки. В его глазах был рай, а на губах – ад, и эта истина не требовала доказательств.

Я повернула ключ в замке и открыла дверь. Ради приличия следовало хотя бы постучать, но когда я уловила в воздухе запах его парфюма, то без колебаний переступила порог. Бросила сумку на банкетку и сняла куртку, заметив в комнате свет от настольной лампы.

Я ожидала увидеть там Ригеля, но нашла только открытую книгу о движении спутников, стакан воды, тарелку с крошками и листочки, исписанные его изящным почерком. Я погладила ручку, оставленную в бороздке между книжными страницами, и представила прекрасное лицо Ригеля, освещенное лампой, и его внимательные глаза, которые скользили по этим строчкам. Он всегда был очень сосредоточен, когда читал.

В следующий момент я почувствовала его у себя за спиной. Я резко обернулась, потому что знала его разбойничью привычку бесшумно двигаться в темноте.

– Надеюсь, ты мне все объяснишь.

Он стоял в дверях, ужасный и прекрасный. Его глаза пронзали комнатный полумрак и, как всегда, вызывали во мне дрожь. В руке Ригель держал свернутую трубочкой вечернюю газету, и нетрудно было догадаться, что в ней написано. История о «Санникрике» облетела всю страну.

Он подошел и швырнул газету на стол, не спуская с меня грозного взгляда. Запах его духов еще больше волновал мое сердце. И хотя сейчас глаза Ригеля отталкивали и кололись, никогда еще мое тело не чувствовало так остро, что оно целиком и полностью принадлежит ему.

– Почему? Почему ты мне не сказала?

Он был на меня зол. Очень.

Ригель хотел бы быть там. Мое поведение ему не понравилось, и мысль о том, что он не находился рядом со мной, столкнулась в нем с первобытным инстинктом защитника, возбуждавшим сердце.

Вот бы просто нырнуть в его объятия, прижаться к груди и почувствовать себя в безопасности. Но я понимала, что мне не избежать тяжелого разговора, если Ригель просит объяснений.

– Если бы я сказала, ты бы пришел, – прошептала я. – А как раз этого я и не хотела.

– Ты этого... не хотела? – Глаза Ригеля превратились в две узкие щелочки. – И почему, Ника?

Внезапно в глазах Ригеля вспышкой промелькнула догадка, и теперь он смотрел на меня холодно-враждебно.

– Значит, ты подумала, что я слишком слабый, чтобы туда прийти? – Ригель шагнул ко мне, выплескивая гнев и боль. – Ты так решила, потому что у меня случился приступ?

– Нет.

– Тогда почему?

– Я не хотела, чтобы она тебя увидела, – прошептала я с обезоруживающей искренностью.

Ригель не двигался, но в его радужках рождалась новая эмоция. Удивление?

– Я не хотела видеть, как она смотрит на тебя, – призналась я. – Если бы она на тебя посмотрела, в ней могло бы что-то пробудиться. Я этого не вынесла бы. Она ведь помешана на тебе, всегда буквально душила тебя своей заботой, навязывала свою любовь. Мне нечем дышать, даже когда я ее вижу. Она не должна к тебе приближаться. Я хотела защитить тебя от нее, поэтому решила пройти через все это одна!

Я сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь в руках. В горле першило от сказанных слов. К глазам подступали слезы. Последние дни я только и делала, что плакала, и вот опять.

– И я опять так поступила бы, – процедила я сквозь зубы, вспомнив ее победоносную улыбку, посланную мне в напоминание о мучительном прошлом. – И еще тысячу раз, лишь бы только не подпустить ее к тебе. Даже если ты думаешь, что это глупо, мне все равно. Злись на меня, если хочешь. Ригель, я готова на все, только бы она больше тебя не увидела!

На секунду я зажмурила глаза. Внутри меня как будто взорвалась звезда и высвободилась энергия.

– Так что сердись, рычи на меня! Скажи мне, что я не права и слишком много на себя беру, думаю и решаю за тебя и все такое! Говори, что хочешь, но не проси меня извиняться, не делай этого, потому что единственное, что дает мне силы и спасает в этой ужасной ситуации, – мысль о том, что хоть раз, хотя бы раз я смогла сделать что-то, чтобы защитить...

Ригель схватил меня и притянул к себе. Я уткнулась ему в грудь и укуталась его теплом как пледом, мир завибрировал в его объятиях, подчинившись невидимой сладкой и могущественной силе.

Я дрожала, пока сердце омывалось слезами и меня покидали последние силы.

– Глупышка, – тихо прошептал Ригель мне на ухо.

Я закрыла глаза. Боже, как хочется, чтобы Ригель навсегда вычеркнул Маргарет из памяти, просто заговорив со мной низким грудным голосом.

Ригель погладил меня по затылку, как будто убаюкивая. Он сейчас гладил и мое сердце. Я любила его еще больше за то, что он умел собрать меня по частям, просто обнимая меня.

– Тебе не нужно меня защищать, – пробормотал он с нежностью, – ты не должна ни от чего меня ограждать. Это... моя работа.

Я уткнулась лицом в его чистый душистый свитер и покачала головой, застонав у него на груди.

– Я всегда буду тебя защищать, – сказала я упрямо, как маленькая девочка, потому что именно такой и была. – Даже если ты думаешь, что тебе это не нужно...

Ригель прижал меня крепче, и я замерла, чувствуя, как растворяюсь в его тепле. Он знал, что я такая, что мы оба такие – упрямые и несносные.

Мы будем и дальше жертвовать собой ради друг друга. Мы будем и дальше защищать друг друга как умеем, предпочитая молчание словам, жесты всему остальному.

Мы будем и дальше любить друг друга – безмерно, несовершенно, безрассудно и искренне.

Я устало посмотрела на него, а он ответил мне спокойным глубоким взглядом. Мое сердце забилось, взволнованное его взглядом, всем, что он значил для меня, и Ригель наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Внизу живота приятно защекотало. Я обняла его за плечи и прижалась теснее, чтобы унять сладкую дрожь. Наши языки встретились, переплелись, и Ригель сжал мои бока, словно стараясь удержать меня, остановить. Он пытался сдержать нарастающее во мне исступление, но я вонзила пальцы ему в плечи и прижалась еще плотнее.

– Ты мне нужен, – взмолилась я, – мне это нужно. Пожалуйста...

Ригель глубоко вздохнул, я взяла его лицо в свои ладони и впилась в мягкие губы. Его мышцы напряглись, дыхание участилось. Я почувствовала, как он дрожит и уступает натиску моего маленького тела.

Ригель схватил меня сзади за шею, и его рот впился в мой, обжигая поцелуями. Его язык вторгся в меня так властно и уверенно, что я на секунду оцепенела, чувствуя, как по спине пробегает ток. Я провела руками по его волосам и страстно ответила на поцелуй, вырвав хриплый стон из его груди. Его дыхание стало жадным, стремительным. Прижимаясь ко мне, Ригель теснил меня куда-то назад, пока я не уткнулась в край письменного стола, который он освободил одним махом: стакан и тарелка разбились, на пол посыпались бумаги, хлопнулась об паркет книга. Ригель приподнял меня за бедра, и я легла.

Дрожащими пальцами я попыталась стянуть с него свитер, но Ригель сам швырнул его на пол вместе с рубашкой. Темные волосы мягким ореолом ниспадали на его сильные плечи, и я любовалась им, пока он судорожными движениями расстегивал застежку на моих брюках и потом бесцеремонно сдернул их с меня. Стало трудно дышать. Я подняла руки, чтобы ему легче было сорвать с меня толстовку. Движения Ригеля были торопливыми, нетерпеливыми. Мы набросились друг на друга, как голодные звери.

Воздух обволакивал кожу, даря телу горячие и холодные ощущения. Обнаженные лопатки скользили по столу, Ригель положил ладонь на изгиб моей шеи и сжимал ее до тех пор, пока мои нервы не загорелись. Я вздрогнула от его прикосновения, и пульс ускорился, когда он вцепился пальцами в мое бедро, а затем впился губами в самую нежную и чувствительную плоть. Я зажмурила глаза и схватилась за край стола.

Меня охватила дрожь, и я позволила Ригелю стереть с меня все, взять у меня все и наполнить меня собой. Я не собиралась его останавливать. Мне нужны его огненные прикосновения и укусы, его темная любовь.

Я хотела заблудиться в его душе, потому что это единственное место, которое меня никогда не пугало.

Руки дрожали, мышцы напряглись. Я ойкнула, когда Ригель разорвал на мне трусы и резинка на секунду впилась в кожу. Потом он довольно неделикатно взял меня за лодыжки и потянул на себя, пока я не уткнулась телом в его промежность. Ригель горел от напряжения, от исступления, от желания попробовать меня на вкус, разорвать на части, сделать меня своей.

Красивый демон, единственный ангел, обитавший во тьме моей души.

Его властные прикосновения опаляли кожу. Ригель провел пальцами по моим бедрам, сначала скользя, затем с нажимом, чтобы почувствовать, как моя бархатистая плоть поддается его рукам. Прерывистый вздох сорвался с моих губ, и Ригель еще яростнее сжал мои бедра. Я прикрыла глаза и выгнулась. Ригель наклонился, чтобы впиться горячими губами в мои губы между ног. Я распахнула глаза, схватила воздух ртом, дернулась, но он обвил мои бедра руками и не позволил им двигаться. Он стал покусывать там внизу, целовать и лизать, я в изнеможении закрыла глаза и застонала. Ноги онемели, низ живота пульсировал. Его жадный язык продолжал безжалостно ласкать меня, а покусывания возбуждали нервы, которые рассылали сладостную дрожь по всему телу.

Я схватила Ригеля за волосы, но он не остановился, а покрутил языком вокруг чувствительного кончика, а затем просунул его внутрь с большей силой, чем раньше. Я прикусила губу и изогнулась, Ригель удерживал меня, пока его горячий язык продолжал ласкать меня со сладкой жестокостью.

Когда он выпрямился, я едва помнила себя, измученная пронзительными ощущениями. В голове шумело. Ригель облизнул красные набухшие, яростные губы, а затем, следуя инстинктивному импульсу, приспустил спортивные брюки. Ригель знал, что я принимаю противозачаточные.

Он крепко схватил меня за бедра и приподнял. У меня перехватило дыхание. Ригель никогда не был деликатным, но я не собиралась просить его сделать для меня исключение. Он всегда пытался контролировать себя и сдерживать, словно постоянно боялся сломать меня. Ригель был ненасытен, дик и порывист, но в тот момент мне хотелось, чтобы он с присущей ему грубостью на время отодвинул мир в сторону, подальше от нас.

Я почувствовала прикосновение там внизу. Кровь закипела в жилах, тело задрожало, пульсация разрывала сердце. Я хотела наклонить голову, встретиться с ним взглядом, но Ригель уже вошел в меня, внезапно и стремительно, так что я застонала, выгнула спину и схватилась за стол. Ригель шумно дышал, постанывая, наслаждаясь охватившим его теплым ощущением. Я прикусила губу, но вместо того чтобы начать атаку, Ригель погладил мою щеку и посмотрел мне в глаза. Время остановилось. Грудь взорвалась от переполнявших меня ощущений. Я отвечала ему взаимностью, отдавая всю себя, все, что чувствовала.

Именно так встречались наши души. Именно так они отдавались друг другу без остатка.

Не отрываясь от моих глаз, Ригель начал двигаться внутри меня. Он толкал сильно и глубоко, прижав меня к поверхности стола, сжимая бока, пока у меня не заболели кости.

Его дыхание наполняло тишину. Мир исчез. Он стал его глазами. Он стал его телом, его запахом, его энергией и силой. Он стал им.

И тьма превратилась в бархат. Среди теней расцвели звезды.

Ригель склонился надо мной, и я обхватила его дрожащими ногами. Он до боли сжал мои бедра, а я вонзила ногти ему в спину и ответила на поцелуи, отдавая нежность, разлитую по моему телу.

Мы с ним – звездная галактика. Прекрасный хаос. Сверкающий восторг. Но сиять мы могли только вместе. И мы всегда были такими: сложными для понимания, несовершенными и особенными.

И бессмертными... как цветки амаранта.