Часть 12
– Отвезете меня в отель? – спросила я, улыбаясь своим мыслям. – Спасибо за все, что вы для меня сделали. Я унесу в могилу ваш секрет. Ну этот, касательно отмычки. – Я провела пальцами по губам, словно застегивая рот на невидимую молнию.
– Отель? – переспросил Харт. – У вас нет денег на приличный отель.
– Ну, мне не очень нравятся скамейки в парке, так что...
– Вы поживете у меня.
– Серьезно? – моргнула я. – Нет-нет, не покатит. Вы не должны совершенно. Слушать мой храп по ночам – это страшнее, чем мыть унитазы, поверьте. И еще весь мой хлам займет полквартиры и...
– Ладно. Я отвезу вас в гостиницу, но раз уж Хилтон вам не по карману, придется въехать в клоповник. Думаю, вам понравится. Это будут незабываемые впечатления. Повидаете всю флору и фауну Ирландии, включая мышей, клопов, тараканов и все виды плесени в ванной. Соседи по номеру будут всю ночь устраивать концерты. А на матрасе, на котором вам придется спать, вполне вероятно, за день до вас предавался утехам какой-нибудь дальнобойщик с...
– Все, не продолжайте. Я поеду к вам.
– Вот и славно. Мы не будем друг другу мешать, я редко бываю дома. А если и бываю, то в основном сплю. И ваши вещи не займут даже десятой части квартиры. Потом найдете работу, подкопите денег и можете съехать. Но не раньше.
– Спасибо, – кивнула я, моргая, чтобы не дать слезам пролиться.
У меня точно биполярное расстройство: я то истерично смеюсь, то плачу последние несколько дней. Ничего, у Харта дома я выпью мятного чаю, включу Льюиса Капалди на своем проигрывателе, поставлю на окно лимонное дерево, и все как-нибудь наладится. Все будет хорошо. Бог по-прежнему со мной и не злится на меня. Он все знает, все видит и понимает. И Он тоже смеялся, когда я бегала по своей квартире и совала в сумку свое нижнее белье и нотные тетради. И это Он послал мне своего ангела – неспроста же этого человека зовут Гэбриэл, и не случайно же он умеет вскрывать замки! Ну в самом деле. Все просто как ми бемоль.
Харт жил в огромном пентхаусе под самой крышей старого здания, нижний этаж которого занимали дорогие магазины. Окна по размеру скорее напоминали двери и упирались в пол, под высоким потолком висела большая старинная люстра, а стены покрывали темные обои с винтажным рисунком. Здесь было множество вещей, которые сразу же захватили мое воображение: массивные деревянные балки, удерживающие потолок; декоративный камин со сложенными пирамидкой дровами; ковер – то ли шкура оленя, то ли имитация. Все здесь словно намеренно не меняли еще с прошлого века. Только кухня была современной, с большим панорамным окном и барной стойкой с идеально гладкой черной поверхностью, отражавшей свет точечных лампочек в потолке. Если бы я увидела такое жилье в фильме, то сразу бы сказала, что тут живет главный злодей. Ибо только злодеи знают толк в красивых и необычных вещах. Не то что эти аскеты-протагонисты, которые, кроме спасения мира, больше ничем не интересуются.
– Ничего себе. Вы точно работаете детективом, а не приторговываете наркотиками?
– Вам нравится? – Он обвел глазами пространство гостиной.
– Очень... Это мой отец вам так щедро платит?
– Родители завещали мне наследство.
– Они умерли?
– К сожалению.
– Очень жаль... Вы сами тут все обставили?
– Эта квартира когда-то давно принадлежала моей матери. Еще до замужества. Я выяснил это относительно недавно, пришел к владельцу и выкупил ее. Он не сильно менял ее все эти годы. И я тоже не стал. Больше реставрировал, чтобы как можно дольше сохранить все, как было.
Я сняла туфли и ступила босиком на паркет. Тот встретил меня тихим вежливым скрипом. Минут десять я ходила по квартире кругами, разглядывая ее. Гэбриэл тем временем повесил на крючок наши с ним пальто и исчез в кухне. Когда он вернулся, в его руках было две чашки.
– Вы без ума от этого места, не так ли? – спросила я.
– Пожалуй, да. Было здорово заполучить что-то, что когда-то принадлежало матери.
– Давно она умерла?
– Мне было два года.
– В самом деле? Значит, вы почти не помните ее... а знаете, моя мать тоже умерла, когда я была совсем крохой...
– Да, я знаю.
Мы немного помолчали, попивая чай. Я присела за барную стойку, перекатывая в руках чашку.
– Мне всегда говорили, что Стаффорды похитили ее и сбросили из окна гостиницы. Пока однажды я не узнала, что, вероятно, это были не Стаффорды. А она сама решила покончить с собой, потому что отец довел ее. Она сделала аборт, а это никак не укладывалось в религиозную картину его мира. Боюсь, уже не выяснить, что случилось на самом деле...
– Мне жаль, Кристи, – ответил Харт, усаживаясь рядом.
– Ничего... Это было так давно, и я так много думала обо всем этом, что чувство боли притупилось... Давно вы работаете у моего отца? – спросила я.
– Два года.
– А почему я познакомилась с вами только сейчас?
– А разве мы должны были познакомиться раньше? – спросил Харт, отхлебывая чай.
– Просто я вас раньше никогда не видела. Не припоминаю. На домашних обедах вас точно раньше не было.
– Вообще-то бывал, – сказал он.
– Да ладно! Мне ужасно стыдно, но я вас не запомнила.
– Я предпочитаю оставаться незамеченным.
– А кроме обедов мы еще где-то встречались?
– Пару раз я отвозил вас в церковь.
– Не может быть! – выдохнула я. – Вот теперь мне по-настоящему стыдно!
– Да бросьте, – отмахнулся Харт. – Игнор девочки-подростка – не самое страшное, что со мной случалось.
Я рассмеялась, хотя слова «девочка-подросток» почему-то неприятно задели самолюбие. Я вообще-то уже два года как совершеннолетняя.
– Вы живете тут один? – поинтересовалась я.
– Да.
Мы стояли возле камина, и я разглядывала стоявшие на каминной полке фотографии. Почти на всех была одна и та же женщина: изысканная, темноволосая, хорошо одетая. На некоторых она обнимала или держала на руках маленьких детей: девочку и мальчика.
– Ваша мать? – спросила я.
– Да, – кивнул он.
– Очень красивая... а вы на нее совсем не похожи.
– Да, я в курсе, что не блещу красотой, – хмыкнул Харт.
– Я не это хотела сказать, – смутилась я. – Вы не похожи на нее, но тем не менее тоже очень привлекательны.
– Неужели?
– Честное слово.
– Кристи, вам необязательно быть милой и вежливой только потому, что вам больше негде ночевать. Можете быть собой, – подначил меня Харт.
Я рассмеялась.
– Считаете меня грубиянкой?
– Да, и еще хулиганкой. Хотите есть? – спросил он.
– Вообще-то, очень. В родительском доме было не до еды.
– Не возражаете, если мы поедим дома? Я что-нибудь приготовлю, – предложил он.
– Даже не знаю, что приводит меня в больший восторг. То, что не придется никуда ехать, или то, что вы умеете готовить. Я могу помочь. Например, сделать салат.
– Прекрасно. Я пожарю мясо.
Кухня оказалась огромной, с видом на город. Над барной стойкой свисали крупные лампы с яркими нитями накаливания внутри. Поверхность стола была сделана из цельного куска древесины и отполирована до блеска: рисунок древесины был так красив, что я минут десять не могла оторвать от него глаз. Гэбриэл пожарил стейки и запек картошку. Я приготовила целую миску салата, залила всё оливковым маслом и бальзамическим уксусом и осталась вполне довольна результатом.
– Хотите бокал вина? – поинтересовался Харт, когда мы отнесли все на обеденный стол.
– Если вы выпьете со мной, то не откажусь.
Харт ушел на кухню и принес бутылку вина и пару бокалов. Я скользнула взглядом по этикетке, и мои глаза полезли на лоб.
– Что это? «Брунелло Ди Монтальчино» восемьдесят пятого года? – спросила я, уставившись на этикетку. – Вы что, с ума сошли?! Зачем вы его открыли?! Оно же стоит кучу денег!
– Это просто вино. Досталось мне от отца. Я не потратил на него ни копейки, и продавать не планирую тоже, так что почему нет? Жизнь коротка.
– Нет, это не просто вино! – возразила я так жарко, что Харт рассмеялся. – Для такого вина нужен особый случай.
– Что, если сегодня особый случай? – пожал плечами он. – Мы успешно ограбили квартиру, так что...
Я сделала глоток и захихикала. Харт отпил тоже, глядя в потолок.
– Очень необычное, словно
не из винограда, а из каких-то невиданных ягод из волшебного леса. И спирт не чувствуется совсем, как будто оно безалкогольное.
– О, не стоит ему доверять, – подмигнул мне Харт. – Уверен, это обманчивая легкость, и после пары бокалов вы это заметите. Надеюсь, вы не буйная.
Я хохотнула, откидываясь на спинку стула и закидывая ногу на ногу.
– Я просто сплошное уныние, если переберу. Сразу отключаюсь и храплю так, что от звука стекла трескаются... а вы?
– Становлюсь слишком беспечным, – сказал Харт и взялся за стейк.
– Это как? Начинаете бегать по балконным перилам и играть в русскую рулетку от скуки?
– Вам говорили, что вы забавная? – спросил Гэбриэл.
– Много раз, – кивнула я.
– Жаль, значит, вы не узнаете ничего нового, – сказал он.
Я рассмеялась. Мне нравились люди, которые умели шутить с совершенно серьезным лицом.
– Забавная? А еще какая? – поинтересовалась я. – Опишите меня одним словом.
– Непослушная, – сказал Харт, не особо раздумывая.
– Непослушная? – захихикала я.
– Да, – подтвердил он. – Просто беда с вами.
Я рассмеялась в голос, испытывая необычное удовольствие от беседы с ним. То ли вино начало действовать, то ли это и правда прозвучало смешно. Хоть я и раньше замечала, что у Харта хорошее чувство юмора, но сейчас поняла, что оно просто отменное.
– А вы знаете какой? – Я минуту помолчала, постучала пальцем по подбородку, подумала и наконец сдалась: – У меня не получается описать вас одним словом, можно их будет четыре?
– Ладно, давайте свои четыре слова.
– Тот, кому хочется доверять.
Харт опустошил свой бокал и поставил его на стол.
– Я должен сказать вам кое-что, – хмуро сказал он после долгой паузы.
Мне показалось, что мое признание тронуло его, и именно поэтому он решился сказать мне нечто важное – то, чего не собирался говорить.
Я просто кивнула в ответ, онемев от нахлынувшего волнения.
– Я передумал устраивать вам встречу с Дэмиеном.
– Что? Почему? – Я даже перестала жевать от волнения.
– Раньше это была просто плохая затея, а теперь она попросту опасная.
– Поясните, – прошептала я, холодея.
– Его жена, Дженнифер, – она исчезла. Недалеко от 7того места, где ее видели в последний раз, нашли обрывки ее одежды с частицами ее крови. Очень похоже, что ее убили. И Стаффорды убеждены, что это дело рук вашей семьи.
Бывает, что жизнь разламывается на «до» и «после». На часть «до», которая, может, и не была безупречной, но по крайней мере была полна надежд. И на часть «после» – такую безнадежную и беспросветную, что стынет кровь.
Я медленно поднялась из-за стола и отошла к окну. Снаружи царила ночь – черная, как зрачок дьявола. Или как наше со Стаффордами будущее. Или как земля, в которую мы однажды все ляжем. Теперь мы точно все ляжем в нее.
– Вы в порядке? – спросил Харт.
Меня начало трясти, горло словно сжала чья-то невидимая рука – стало больно дышать. Я попыталась вдохнуть, но изо рта вырвался сдавленный всхлип.
– Кристи, – позвал меня Харт, подошел сзади и обнял меня.
Я развернулась и разрыдалась у него на груди. Земля вдруг пришла в движение и поплыла, словно я стояла на палубе корабля. На мгновение мне показалось, что я вот-вот окажусь за бортом и полечу в пучину, в темноту, но руки Харта удержали меня от падения. Он помог мне дойти до дивана и прилечь. Укрыл пледом, вышел и вернулся со стаканом воды. Я следила за ним сквозь мутную пелену слез.
– Вы тоже думаете, что это моя семья? – спросила я.
– Если хорошо подумать, то нет причины, по которой это убийство было бы выгодно МакАлистерам. Дженнифер тоже была верующей католичкой – тоже «воин света», если угодно. Ее отец – полицейский, и это еще одна причина не делать глупостей. И еще ее характер – я неплохо разбираюсь в людях и одно время собирал информацию о ней тоже: она была просто... святой. Не знаю, какое еще слово подобрать. Занималась благотворительностью, собирала деньги для приютов и лечения тяжело больных, проводила много времени в хосписах... Убить ее – как Богу в лицо плюнуть. Так что не думаю, что это был ваш отец. Но у Дэмиена могут быть свои соображения.
– Дэмиен – как он? Я должна поговорить с ним. Я должна увидеть его, – приподнялась на локтях я. – Моя семья в опасности.
– С таким же успехом можно пойти и швырнуть себя под поезд, – ответил Харт.
– Он не тронет меня. Поэтому только я смогу остановить его.
– Вам не нужно видеть Дэмиена. И точка.
– Кто вы такой, чтобы решать за меня? – выпалила я. – Суженый? Жених? Драгоценный супруг?
– Вы мне нравитесь, Кристи! – перебил меня Харт. – Этого достаточно? И не для того я рассказывал вам все это, чтобы потом бросать землю на ваш гроб. Хотите остановить бойню – тогда оставайтесь живы. Ибо от вас мертвой проку не будет.
– Я вам нравлюсь? – переспросила я.
– Я в бешенстве от того, что из всего сказанного вы услышали только это, – сказал Харт, качая головой.
В этом внезапном признании, оброненном сразу же после ужасных новостей, было что-то гипнотическое и умиротворяющее. Словно по огромному черному озеру вдруг проплыла маленькая белая кувшинка.
– Спасибо, – зачем-то сказала я.
Он не ответил, ушел на кухню и принес чай. Я учуяла мяту и лемонграсс и сказала Харту, что вместо успокоительных трав предлагаю допить вино.
– Вино притупляет боль, – добавила я голосом врача, выписывающего рецепт.
– Алкоголь не притупляет боль. Наоборот усиливает, – возразил Харт, но вино все-таки разлил по бокалам.
– Откуда вы знаете?
– Проверял.
Я не стала лезть к нему в душу. Взяла свой бокал, пробормотала: «Боже, храни Дженнифер» – и сделала большой глоток.
– Я хочу сходить в церковь и поставить свечу за здравие Джен. Есть особые молитвы, очень сильные, и они могут...
Харт сел рядом и заглянул мне в глаза.
– Кристи, какая церковь? Вам из дому вообще выходить не стоит. Если Дженнифер не разыщут в ближайшее время, то Дэмиен начнет мстить. И под горячую руку ему сгодится любой МакАлистер. Вы тоже.
– Я все-таки предпочитаю верить, что он не тронет меня.
– О господи, – покачал головой Харт. – Допивайте вино. Обо всем остальном подумаем завтра.
Я сунула нос в бокал: вино было чудесно, пахло фруктами и какими-то цветами. Горестных мыслей в голове становилось все меньше, и боли внутри тоже. Я была уверена, что когда допью бутылку, то где-то в нависшей надо мной темноте взойдет звезда.
– Я увидела пианино в смежной комнате, можно мне сыграть? – спросила я. – Клянусь, что умею с ним обращаться.
– Я знаю, что вы талантливая пианистка, – кивнул Харт, подхватывая наши бокалы и кивая в сторону комнаты. – Сыграйте что-нибудь, почему нет.
Я охнула, когда разглядела пианино. Это был роскошный винтажный инструмент из темной древесины. Я тронула клавиши – звук объемный и теплый. Верхние ноты – чистые, как кристалл. Басы – топкие и жирные, как густой шоколад. О, у этого создания был характер. Оно становилось то нежным и выразительным, как девочка на первом свидании, то мощным и яростным, как отверженная женщина.
Я уселась перед пианино на стул и разогрела пальцы: сначала прошлась ими по нижним октавам: комнату наполнила вибрация, торнадо звука, крещендо, мощь. Потом двинулась к верхним октавам, выхватывая из клавишного ряда легкие, невесомые аккорды. Легко, словно кормить с руки птиц.
Музыка начала проникать в мои вены, словно обезболивающее. Отступила тревога и боль, страх и грусть. Все, что я оставила позади, перестало меня волновать. Все, что ждало меня в туманном будущем, перестало холодить кровь. В музыке было спасение, в музыке был Бог. Меня унесло минут на двадцать: когда я закончила, стрелки на часах прошли треть круга. У музыкантов и наркоманов много общего: они легко теряются во времени. Я вдруг вспомнила, что не одна здесь, и оглянулась: Гэбриэл неподвижно стоял на том же самом месте, сжав два бокала, и смотрел на меня. Пристально. Словно я была голой.
Я медленно поднялась, подошла к нему, и он протянул мне бокал. Наши пальцы соприкоснулись.
– Ну как? – спросила я.
– Вы как будто забрали меня с собой на другую планету, – ответил он, по-прежнему разглядывая меня.
– Вам понравилось?
– Да, особенно последняя мелодия.
– Это пиано-кавер на песню «Бог – это женщина» Арианы Гранде. Слыхали ее?
– Да, – кивнул он.
– Я как-то услышала ее по радио и несколько дней трудилась над е е клавишной версией, почти не спала. В ней поется о ночи с мужчиной и о том, что женщина может дать ему такое наслаждение, что он поверит, будто Бог – это Она... На одной из домашних вечеринок я сыграла ее дома. Отцу очень понравилось, он сказал, что мелодия драматичная, сильная и чистая. Ему нравилось все, пока я не сказала, что это кавер на современную песню, которая называется «Бог – это женщина». Я не знаю, в курсе ли вы, Гэбриэл, но если вы хотите рассориться с порядочным христианином, то намекните ему, что, возможно, Бог – это женщина. Потому что мир христианства предельно, до крайности патриархален. В нем правят мужчины, а женщины считаются порочными по своей природе. Женщина – разврат, женщина – соблазн. Это она заговорила со Змеем и виновата в грехопадении. Она расплачивается за это, рожая в муках. Женщина не может быть священником. Когда у нее месячные, ей нельзя в храм. Она должна покрывать свою голову, входя в церковь, чтобы не выставлять наружу свою греховную природу. Женщина с распущенными волосами всегда считалась распутницей. Если она теряет девственность – она опорочена. Если показывает тело – бездуховна. Если она получает удовольствие от секса – она шлюха. Если бы не женщина, мы бы до сих пор жили в раю. Понимаете? Поэтому Бог может быть только мужчиной. Он – Отец, Он – Сын, Он – Дух. Он создал Адама по своему подобию, в то время как женщина – всего лишь поделка из его ребра... Отец уже не мог поставить меня на колени, как в детстве. Просто попросил уйти. При гостях. Я уже тогда снимала свою квартиру, и мне было куда идти, но осадок остался. Я все думаю, что было бы, если бы я сказала, что эту мелодию написал Клод Дебюсси в девятнадцатом веке и она называется «Воскрешение» или «Слезы Христа»...
И я рассмеялась, но смех вышел каким-то невеселым. Гэбриэл слушал меня очень внимательно, не перебивая.
– Что вы скажете, детектив? Что я слишком много вопросов задаю, а религию нужно просто принимать сердцем, а не умом?
– Я думаю, что если вопросы есть – то они возникли неспроста. А сердцу вообще доверять не стоит. Слишком... ненадежный орган. Склонный ошибаться.
– А вы не любите делать ошибки, – закончила я.
– Не люблю.
– Даже маленькие?
– Даже маленькие, – ответил он, изучая мое лицо.
Мы стояли так близко, что я могла бы обвить рукой его шею и мне не пришлось бы даже наклониться. Вино наконец ударило в голову: все стало так просто и легко. Казалось, что ни сделай – все будет правильно и не повлечет никаких последствий. Легкомысленная вседозволенность, слово за слово, шутка за шуткой, медленно уводящие в глубину его глаз...
Он был чертовски привлекателен. Вот так и выглядел бы грех, если бы ему придали человеческое обличье. И его ангельское имя – Гэбриэл – ужасно контрастировало с очертаниями его порочных губ, которых я страшно хотела коснуться своими губами.
– А что, если ошибка будет совсем маленькой? – спросила я тихо, придвигаясь ближе. – Крошечной.
– Она по-прежнему будет ошибкой, – будто бы с сожалением ответил Харт, глядя на мои губы и заправляя прядь волос мне за ухо. – Спокойной ночи, Кристи. Увидимся завтра.
И он стремительно вышел из комнаты, оставив меня наедине с моим бешено колотящимся сердцем, сбитым дыханием и таким чувством, словно я только что поскользнулась и со всей дури шлепнулась на задницу.