Глава 6. Прошлое
– Куда ты собираешься? – поинтересовалась Ирэн, когда заметила за кулисами Кеннета,
В ответ он лишь приложил палец к губам и, приобняв за плечо, мягко повел Ирэн к заднему выходу из шапито. Вечернее шоу давно закончилось, и все актеры разошлись по палаткам.
– Я ухожу, – ответил Кеннет, когда они немного отдалились от главного шатра. Справа, в трейлере Стива, горел свет. Отсюда было слышно, что он с кем-то ругался по поводу оплаты. – У меня мало времени. Гилберт не должен узнать.
Задать вопросы, тут же возникшие от неожиданной новости, Ирэн не успела. Парень отсалютовал ей и, перехватив лямки рюкзака, быстрым шагом направился в неизвестном направлении.
Как будет зол хозяин цирка следующим утром, Адлер даже представить не могла.
Впрочем, ей и не пришлось ничего представлять. По прошествии нескольких часов, когда Ирэн уже готовилась отходить ко сну, как и все в округе, потому что тишина стояла невероятная, раздался громкий приближающийся визг сирен. Тревожный звук снял сон как рукой.
Вскочив с постели, Ирэн прямо в ночной рубашке высунулась на улицу, где встретилась взглядами с еще несколькими любопытными головами. Стив метался туда-сюда перед трейлером, он выглядел взбешенным или нервным, в темноте различить получалось плохо. Одно она знала точно – происходящее не к добру. Для всех, кроме, конечно, Кеннета. Паренек смылся, а прочие цирковые остались здесь и наверняка будут отдуваться за выходку товарища.
Когда полицейская машина остановилась и из нее вышло два офицера. Ирэн спряталась за натянутой тканью, стараясь подслушать как можно больше деталей из разговора, но безрезультатно. Все трое проследовали в трейлер, Гилберт зашторил небольшое окно.
Раздосадованная Адлер вновь поплелась к кровати, чтобы рухнуть на нее, а потом провести добрый остаток ночи без сна. Как бывало обычно, когда вокруг происходила возня или случались внезапные новости, при чем характер их не имел ровным счетом никакого значения, главное – неожиданность.
Что, если Стив продал Кеннета, наплевав на обещание о безопасности? Если дела обстояли так, то парень обладал неплохой чуйкой или информацией, что даже лучше, а Гилберт снова подтверждал статус последнего мерзавца. Ни то, ни другое Ирэн не удивляло. По правде сказать, после всего, что успело приключиться в ее недолгой жизни, удивить ее было до невозможности сложно.
В любом случае, Кеннет сбежал, и Ирэн приняла это как настоящее предательство. Но предъявить это лично, увы, не имела никакой возможности. Оставалось только смириться и все же улечься спать, недовольной и разочарованной. Улечься с мыслью, что парень, который ей нравился, бросил ее в злополучном цирке и что она будет неизбежно скучать по нему. Они не были вместе, но Ирэн казалось, успели крепко сдружиться. А после Кеннет взял и бесследно сбежал. Именно сбежал и бросил, потому что только так наивное, нежное, детское сердце Ирэн могло пережить болезненное событие.
Закон Мерфи гласит: «Если что-то может пойти не так, оно пойдет не так», короче говоря, это закон подлости. Так что, проснувшись, Ирэн имела потрясающую возможность прочувствовать всю силу этого явления на собственной шкуре.
Как бы ей не хотелось, произошедшая история с исчезновением метателя ножей активно обсуждалась из каждого угла цирка целую неделю, начиная с того самого утра, которое бессонная ночь и так порядком подгадила. Каждый участник шапито словно считал своим долгом высказать собственную версию, подсыпая соль на еще свежую рану.
Это становилось главной темой на тренировках и репетициях шоу, как только Гилберт покидал арену. Обсуждалось за обедом и на задних рядах занятий Марии.
Как Ирэн умудрялась становиться свидетелем сплетен, если не участвовала в представлениях? Она все еще находилась на территории шапито, как в закрытой колбе, где воздух общий, а шушуканье, сколь бы тихо оно ни было, долетало до каждой пары ушей.
, найденного на следующий же день после побега Кеннета, с местными устоями. Стив заменил парня, словно тот был всего-навсего расходным материалом. Заменил, и глазом не моргнул. Мысль эта сидела в голове Ирэн и раньше, но только теперь проснулась и начала отдаваться болезненно где-то, ниже головы, наверное, в самом сердце.
Новичка она встретила у кованой арки с надписью «цирк», будто там располагалась конечная автобусная остановка, где мальчик вышел и теперь ожидал, пока его встретят родственники. Переминаясь с ноги на ногу, он мялся у входа, теребя лямки небольшого рюкзака с вещами. Заметив приближающуюся фигуру, паренек оживился.
На первый взгляд новенький показался Ирэн очередным парнишкой лет девяти-десяти, чуть младше ее самой, из неблагополучной семьи, если такая у него вообще имелась: протертые брюки на пару размеров больше и выцветший растянутый джемпер, который на худоватом теле невысокого роста выглядел еще объемней, плотный «рабочий» загар и короткая стрижка.
Адлер даже стало жаль новичка – что угодно лучше, чем работа на Стива. Но, чтобы не стать жертвой камеры пыток Гилберта, Ирэн засунула собственное мнение поглубже, по крайней мере, пока, и кивком предложила новичку следовать за ней.
В то мгновенье Ирэн вновь почувствовала себя деталью механизма, только на сей раз иного характера. Деталью мясорубки или пылесоса, а может – и того, и другого вместе. Она участвовала в заманивании новой жертвы, которую их цирковое существование непременно перекрутит.
Нет, жизнь в шапито не была дурной. Хуже оказаться босым на улице, погрязнуть в долгах, проиграв все, спиться и впасть в беспамятство, оказаться брошенным и обманутым целым миром.
Цирковая жизнь меняла, перемалывала нутро, и Ирэн ощущала это на собственной шкуре. Она не знала, каждое ли шапито могло сотворить из обитателей людей новых, перестроить их внутренности, но цирк Гилберта мог. Он превращал открытость в подозрительность, показывая гнилую сторону людской натуры, беспечность – в осторожность и предусмотрительность, чтобы не лишиться пищи, улыбчивость – в угрюмость, потому что необходимость дарить улыбку другим, невзирая на собственное желание, высасывала соки.
Ирэн помнила, как близняшки Хоуп по первости прятали сухари и яблоки под матрасами, чтобы Адлер не выкрала их, как поступала с побрякушками зрителей на шоу. Помнила, и как всего пару месяцев спустя они уже просили стащить что-то у других, лишь забавы ради.
Иногда, заглядывая в появившуюся совсем недавно комнату кривых зеркал и глядя в искаженные отражения, Ирэн задумывалась, а не менял ли цирк их лица: до того чужим и странным ей казалось ее собственное. Словно там, в зеркале, на нее смотрела кукла-чревовещатель, с выразительными, но слишком холодными глазами и порядком потрепанным видом.
– Это арена, это трейлер Гилберта, – указывала без энтузиазма Ирэн, исполняя нежеланное поручение, – а там – палатки артистов со всем необходимым для жизни, за ними – душ, он общий для всех.
«Артистов», – повторив про себя, девушка усмехнулась. О да, она была той еще артисткой. Артисткой-аферисткой.
Всю «экскурсию» новичок беспрестанно кивал, словно в конце его ждал экзамен. Этим он напомнил Ирэн ее саму в день, когда Гилберт впервые заставил ее воровать.
– Ты будешь жить там, – подытожила девушка, ткнув пальцем в сторону большой мужской палатки, стоящей неподалеку от женской. Парень снова кивнул.
Ирэн уже собралась уходить, когда все-таки обернулась, потому что внутри что-то защемило:
– Как тебя зовут? – обратилась она, впервые проявив интерес к незнакомцу.
– Калеб, – скромно ответил тот.
Девушка слегка хлопнула парня по плечу, отчего тот вздрогнул:
– Бежал бы ты отсюда, Калеб, – такие в нашем цирке долго не выдерживают.
Потому что жизнь в нем методично высасывает из тебя соки, делает податливым и мягким или наказывает за неповиновение, выбрасывает, как бракованный товар, и находит замену.
Калеб поднял глаза, полные смятения, и тихо спросил:
– Почему ты так думаешь?
Ирэн глубоко вздохнула – она не думала, она точно знала, о чем говорит:
– Гилберт, он как акула, только чует не кровь, а слабость. Так что соберись или беги.
Пугалки для новичков – не конек Адлер, как и инструктажи по безопасности для новобранцев, но здесь случай исключительный – на Калеба без слез было не взглянуть. Поэтому пареньку следовало сразу узнать, что случается в их сахарном мире, если не подобрать сопли.