Глава 6 Мост между мирами
Когда Харуми было шесть лет, её жизнь была подобна цветущей ветви сакуры, освещенной утренним солнцем. Всё вокруг казалось таким безмятежным и правильным, что трудно было представить, что эта гармония может быть нарушена. Но именно тогда, в тёплый майский день, случилось то, что разделило её мир на "до" и "после".
Её отец, Кадзуя, был человеком, которого невозможно забыть. Он не обладал громким голосом или впечатляющей внешностью, но его спокойное присутствие всегда придавало дому ощущение устойчивости. Когда он смеялся, его голос напоминал журчание ручья – тихий, но наполненный жизнью. У него были сильные руки, обветренные и натруженные, но нежные, когда он поднимал Харуми на плечи или помогал ей завязывать бантики по утрам.
Кадзуя погиб в автокатастрофе, возвращаясь с рынка. Это была случайность, ужасная и неизбежная. Её мама рассказывала, что водитель другого автомобиля уснул за рулем. Но для Харуми все это звучало как странная, далёкая история, словно из какой-то чужой жизни. Тот день остался веё памяти как выцветшая фотография. Небо было таким синим, что казалось, его можно было потрогать. Её мать, Таэко, подошла к ней и присела рядом, не сказав ни слова. Лишь спустя несколько минут она произнесла тихо, почти шепотом:
– Папа больше не придёт домой.
Эти слова долго звенели в ушах Харуми, как отголосок старого колокола.
После смерти отца всё изменилось. Дом, который раньше казался крепостью, стал пустым и холодным. Его отсутствие ощущалось во всем: в молчаливых ужинах, в неубранной комнате, в долгих тенях, которые падали на стены, когда заходило солнце.
Харуми тянулась к памяти об отце, как к единственному якорю, который мог удержать её в этом море перемен. Она находила утешение в его вещах: в старой фетровой шляпе, которую он надевал на прогулки, в деревянной шкатулке с его инструментами, в книгах, которые он читал по вечерам. Особенной была одна книга – сборник рассказов Рюноскэ Акутагавы. В её руках он будто оживал, и каждый листок книги был наполнен его голосом.
Иногда она находила способы "общаться" с ним. Она шептала свои мечты в пустую комнату или сидела в саду, где они вместе выращивали маленький клён. Ей казалось, что, если закрыть глаза и сосредоточиться, можно услышать его смех или увидеть его силуэт, стоящий у калитки.
Харуми любила слушать музыку. Отец коллекционировал виниловые пластинки, и среди них была одна, которую он особенно ценил. Это была ария Баха – лёгкая, как утренний бриз, и одновременно полная необъяснимой грусти. Каждую ночь, когда дом засыпал, Харуми прокрадывалась в гостиную, ставила пластинку на проигрыватель и сидела у окна, слушая, как музыка наполняет темноту.
Однако, несмотря на трагедию, её детство не утратило света. Её мать, сильная и умелая женщина, старалась, чтобы Харуми чувствовала себя в безопасности. Они вместе пекли пирожки с красной фасолью, смотрели, как вишни цветут весной, и катались на велосипеде по узким улочкам их района.
Когда она погружалась в книгу, весь мир вокруг исчезал. Её воображение превращало слова в образы, а образы – в целые вселенные. Она представляла себя путешественницей, капитаном корабля, скрипачкой, играющей на крыше дома, или детективом, раскрывающим тайны чужих жизней.
Книги стали для неё мостом между прошлым и будущим. Они хранили в себе отголоски её отца, но одновременно показывали, что мир слишком велик, чтобы оставаться в одном месте. А море стало для нее метафорой утраты.
Ей казалось, что она и есть море – таинственная и переменчивая стихия, в которой смешивались воспоминания, одиночество и надежда.
Все бы так и было, если бы не одно событие, которое, как редкая рыба, выплыла из тумана её жизни.
Когда я впервые встретила Хирото, мне было шестнадцать. Мы оба были в старшей школе, в тот период, когда всё вокруг становилось вопросом выбора: кого любить, что читать, на что смотреть.
Мой мир стал холодным, как пустой дом, который ты оставил папа, но не мог покинуть. И вот, в этом безмолвном хаосе, появился он, как тихий, почти незаметный ветер, который, тем не менее, нес с собой обещание дождя. Сколько раз я проходила мимо тебя, не замечая? Хирото был тихим, но он как-то умудрялся быть заметным, не привлекая к себе внимания.
Волосы его были черные, как ночь без звёзд, чуть растрепанные, с нотками небрежности. Они слегка волнились, как если бы утренний бриз слегка тронул их и оставил за собой эту небрежность. Он не пытался укладывать их, не расчесывал слишком часто. Это было частью его характерной незаинтересованности внешним видом. Они обрамляли его лицо, мягко падая на лоб и вокруг шеи, и глаза синие, словно море,глубокие и темные, он не любил говорить много, но мне нравилось находится с ним даже, когда мы молчали. Его лицо было немного светлее моего, я бы сказала он был — сдержанно красивым. Хирото был слишком высоким, поэтому он часто любил подшучивать надо мной, но делал это аккуратно, с какой-то заботой в словах, несмотря на свою скромность, у него была какая-то скрытая сила в каждом жесте. Например, когда он стоял на перемене, он часто скрещивал руки и слегка наклонял голову, как будто задумавшись, или наоборот, как бы наблюдая, как всё вокруг движется.
Мы познакомились случайно, как это бывает в мире, где не существует планов, и всё зависит от того, кого ты встретишь и когда. Он сидел за партой рядом, не пытаясь установить зрительный контакт, но всё же я почувствовала его взгляд в какой-то момент. И как только я повернула голову, то сразу заметила, что он смотрит в окно, но при этом его глаза были устремлены куда-то дальше окна с осенним дождём.
Тот день был обычным, мне так казалось. Я пыталась сосредоточиться на тексте, но ощущала его присутствие рядом, его молчаливое, но крепкое окружение. Когда учитель раздал всем задание, Хирото вдруг повернулся ко мне и спросил:
— Ты читаешь Акутагаву, да? Он ведь был странным человеком, ты согласна? В его рассказах можно услышать не только трагедию, но и свою собственную тень.
Его голос был мягким, почти шепотом, но уверенным, как если бы слова сами собой рождались из глубины, которой никто не мог бы постигнуть. Я удивилась, но, впрочем, было странно, что его слова вызвали у меня отклик.
— Да, я согласна, — ответила я, почувствовав, как некий невидимый мост образуется между нами, словно слова, которые мы произносили, действительно что-то значили.
Он не улыбнулся в ответ, но его глаза стали чуть ласковее, а уголки губ немного приподнялись, как будто он наслаждался нашим молчаливым взаимопониманием. В тот момент я не осознавала, что это было начало. Мы стали друг другу каким-то невидимым образом необходимыми.
С каждой неделей он становился всё более ярким в моей жизни, как свет в старом доме, который долгое время не включали. Его присутствие было тем, что я искала, даже не понимая этого. Мы с ним начали часто говорить, и всё казалось невероятно лёгким. Мы обсуждали книги, музыку, иногда сидели в кафе,
– Харуми, ты ведь не пьешь кофе, – сказал Хирото, медленно ставя чашку обратно на стол. Его голос был низким и мягким, – Почему? Он такой вкусный,
Я смотрела на его лицо, глаза его были пристально направлены на меня, не требуя ответа, но всё же в вопросе было что-то, что напоминало легкое любопытство, возможно, даже нечто большее.
– Я не люблю его, – ответила я, не поднимая глаз. – Это странно, наверное.
Он рассмеялся, так нежно, и я подняла взгляд, чтобы увидеть его реакцию. Улыбка, которая всегда оставалась на его губах, казалась спокойной, но в ней было что-то горькое, как если бы он тоже знал, что между нами, кроме этого простого вопроса, есть ещё какие-то невидимые барьеры, которые мы пытались сломать.
– Почему странно? – сказал он, и его тон был всё таким же заботливым, – Ты же не обязана любить то, что любят все. Может быть, ты просто не нашла тот кофе, который тебе понравится.
— Который мне понравится значит...
Мы смотрели на дождь за окном, молча, в какой-то момент даже не чувствуя, как время пролетало.
И в один из таких дней, когда мы шли домой после школы, я вдруг поняла, что он мне нравится. Это не был момент осознания, как в фильмах, не было ни громкого треска, ни вспышки света. Я просто посмотрела на его лицо и поняла, что чувствую себя спокойно рядом с ним, будто море, которое простирается далеко и не требует от тебя больше ничего, кроме того, чтобы ты просто был рядом.
— Ты всегда так молчалив, — сказала я однажды, не сдержавшись. — Но меня это не отталкивает, наоборот, мне нравится это в тебе.
Он посмотрел на меня с лёгким удивлением, как будто не ожидал, что я замечу это и ответил:
— Иногда молчание говорит больше, чем слова. Ты, наверное, понимаешь это.
Тогда я почувствовала, что в этом молчании не было пустоты, а скорее было что-то важное и нужное, что слова просто не могли передать. Я не знала, что ещё можно было бы добавить, поэтому просто шла рядом с ним, и мне было просто хорошо, просто спокойно.
Мы начали часто встречаться, и всё становилось легче. Когда мы разговаривали, было ощущение, что мы всегда знали друг друга, что наши души были знакомы ещё до того, как мы встретились. Мы делали всё, как будто это было само собой разумеющимся — гуляли по городу, смеялись, говорили о будущем, о том, что не было столь важным, но казалось важным именно для нас двоих. В конце лета, когда солнце начинало склоняться к горизонту, окрашивая мир в теплые оранжевые и золотые оттенки, и воздух становился немного прохладнее, но еще сохранял свою летнюю сладость, мы выбрались в поле, о котором он мне рассказывал уже не раз, место, где растут подсолнухи, высокие, как небеса, и тянутся в небо с какой-то тихой, почти невидимой решимостью.
Он сказал мне, что у него есть камера, и что он хотел бы сделать несколько снимков, чтобы поймать этот момент. Мы стояли среди этих высоких гигантских цветков, и я почувствовала, как их жесткие стебли почти касаются моей кожи, а их огромные желтые головы сияют на фоне неба, как излучающие свет звезды.
Он сфокусировал объектив, и я застыла, не зная, как мне выглядеть. Но он просто сказал:
— Расслабься, Харуми, ты не должна позировать. Просто будь собой.
Смех его был тихим, как будто он ожидал, что я снова начну нервничать, но вместо этого, он подошел ко мне, чуть наклонившись к ушку и сказал, что мы сделаем ещё несколько, и в этот момент я почувствовала странную лёгкость. Всё вокруг стало необыкновенно тихим, но в этой тишине был только один звук — мой собственный дыхание, его шепот и тот самый момент, который застыл в фотографии, что позже окажется самой важной в моей жизни. По дороге домой мы решили передохнуть на скамейке, сидя в парке когда солнце уже садилось за горизонт, я спросила его, внезапно ощущая, как воздух вокруг стал напряжённым:
— Мы всегда будем вместе, правда?
Его глаза стали немного задумчивыми, а потом он ответил, словно это было самым естественным вопросом в мире:
— Да, всегда будем.
Однажды тебе пообещают вечность, но вечность для этих людей может быть не больше, чем слово.Это чувство бьет в самое нутро, верни мне мою вечность, которую ты обещал. -Я в отчаянии, глупо звучит, да? Я могу заменить это смирением, чтобы звучало не так ярко, мне тяжело.
Время не ждёт, я ощущаю как тени прошлого начинают тянуться ко мне. Я помню те слова, и они теперь звучат, как пустое эхо, которое не хочет исчезать.
— Мы всегда будем вместе, правда? — повторяю я тихо себе каждый раз представляя твой образ перед собой, твои мягкие волосы.
Я снова смотрю в пустоту, и, кажется, уже не могу услышать его ответа.