Глава 10 - в теле огня
Они не должны были разделяться.
Но задание было срочным: Чуя в паре с Куником переоценили силы противника. Информация, как позже выяснится, была ложной. Их втянули.
Всё случилось слишком быстро.
Чуя успел отбросить Куника от взрыва, когда тот, даже не рассчитал направление атаки. Его самого отбросило к стене. Хруст сломанного ребра, мгновенно затопленный болью, кровь — она шла изо рта, из-под ребра, из уха. Он почти не чувствовал левой руки. Но стоял. Он всегда стоял.
— Арахабаки... активи—... — выдох сорвался на кашель. Тело отказывалось слушаться.
Он не успел. Один из врагов вонзил нож ему между рёбер. Чуя захрипел, но не упал. Поднял руку. Притянул противника гравитацией, размазав по полу, и рухнул сам.
Куника звал на помощь. Поздно.
⸻
Когда Дазай прибыл, зал уже был зачищен. Он шёл по выжженной земле, по чёрным от крови плитам. Его пальцы дрожали. Он видел, как медики накрывали тело Чуи серебряным одеялом, как кто-то подключал капельницу.
— Он жив, — услышал он чей-то голос, но в голове стучало только одно: он должен был быть со мной.
— Кто. С. Ним. Был.
Куника не сразу понял, что этот тон — не просто холодный.
— Я... я был. Я не знал, что врагов будет больше. Это не моя—
Удар. Громкий, сухой. Кулак Дазая врезался прямо в скулу Куники. Тот отшатнулся, едва не упав.
— Ты не знал? — голос Дазая срывался. — Ты не знал?! Это был Чуя. Ты должен был умереть первым, но не он. Понял?
Медики бросились между ними.
— Господин Дазай, успокойтесь! Он выживет, Чуя в сознании!
Дазай всё ещё тяжело дышал, смотрел сквозь.
— Не смей... — прошептал он, — не смей больше приближаться к нему на миссиях.
⸻
Позже, в больничной палате.
Чуя лежал, забинтованный, но живой. Он открыл глаза, медленно. Всё тело — словно после пытки. Но он увидел знакомую силуэтную тень у окна. Осаму.
— Живой... — хрипло сказал он.
— Пока что, да, — голос Дазая был еле слышен, но в нём дрожали ярость и страх. Он подошёл, сел рядом. — Ещё раз... ещё один чёртов раз, Чуя, и я к чёрту вырежу того, кто тебя подставит.
Чуя усмехнулся, болезненно, с кровавой трещинкой в голосе.
— Ты ревнуешь к моему новому напарнику?
— Я убью твоего нового напарника, если ты мне ещё раз вот так позвонишь с "мне чуть не оторвало грудную клетку", — прошипел Дазай.
Они молчали.
Потом Чуя закрыл глаза, медленно, но спокойно.
— Я знал, что ты придёшь.
— Всегда приду.
И впервые за всё время, Дазай позволил себе взять его за руку — аккуратно, будто она могла рассыпаться. И не отпустить.
Он не ответил. Просто наклонился — и поцеловал его в висок. Осторожно.
— За то, что ты не умер, — прошептал.
Поцеловал в щёку.
— За то, что сказал моё имя.
В уголок рта.
— За то, что снова открыл глаза.
В лоб.
— За то, что не дал себе погибнуть.
И ещё один — чуть ниже губ.
— За то, что ты — ты.
Чуя улыбнулся — слабо, с кривизной боли.
— Прекрати, я и так весь изранен...
— И это не остановит меня, — шепнул Дазай и снова коснулся губ. Уже мягче, но глубже. Задержался. Тёплый, настоящий поцелуй, не как в бою, не как случайность. А как выдох.
Он целовал его снова и снова — не как любовник, не как спаситель, а как человек, который чудом удержал свою вселенную от краха.
— Я не знал, что могу так бояться, — наконец выдохнул Осаму, склонившись к его лбу. — Я думал, что умею терять. Я даже думал, что умею отпускать. Но ты...
Он не закончил.
Чуя сжал его пальцы.
— Я останусь. Даже когда снова пойдёшь на край.
— На край я иду только теперь, если ты держишь меня за руку.
Тишина. Свет в палате начал угасать. Машины пискнули — равномерно, спокойно.
— Осаму, — сказал Чуя, еле слышно, — ты задушишь меня своей любовью.
— Это лучше, чем дать тебе умереть без неё, — прошептал он в ответ.
И снова — поцелуй.
Долгий.
Тихий.
Спасающий.
Квартира Дазая напоминала странную смесь хаоса и порядка: книги в стопках на полу, неубранная кружка кофе на подоконнике и идеально сложенное одеяло на диване. Сейчас же всё было... чисто. Даже слишком.
Чуя сидел на кровати, обложенный подушками. На нём был чёрный домашний свитер, заметно больше нужного — очевидно, не его. Брюки из мягкой ткани. Носки в полоску. Он выглядел раздражённо уютным.
— Опять ты меня укутал, как бабку, — проворчал он, но без настоящего злости.
— Ты выглядишь потрясающе. Моя стильная бабка, — с ленивой улыбкой ответил Дазай, поднося поднос с кашей и чаем.
— Если я съем кашу, меня можно будет смело хоронить.
— Значит, я тебя не отпущу к Шинигами. Ешь.
Чуя закатил глаза, но принялся ковыряться в тарелке. Медленно, ворча. Осаму сел рядом, закинув одну ногу на кровать. Он молча наблюдал, как Чуя жует, отворачиваясь, будто застыдился.
— Прекрати пялиться, — пробурчал рыжий.
— Не могу. Ты... живой.
Тишина.
Чуя поставил ложку в чашку и глубоко вдохнул.
— Я не привык быть беспомощным, — сказал он. — Мне трудно. Я злюсь.
— Ты можешь злиться сколько хочешь. Но я всё равно буду рядом.
Чуя бросил на него быстрый взгляд. Потом отвёл глаза.
— И не бойся, — добавил Осаму. — Я больше не позволяю себе исчезать. Особенно сейчас, когда ты слабо хромаешь и с трудом ходишь в туалет один.
— Придушу.
— Только после полного выздоровления.
Дазай тихо усмехнулся и склонился ближе, его волосы мягко щекотали Чую щёку. Он осторожно уложил любимого обратно на подушки, поправил плед, пригладил взъерошенные рыжие пряди. Лицо Чуи было совсем рядом — тёплое, чуть уставшее, но родное.
— Ну что же ты упрямый такой, — прошептал Дазай, касаясь губами его лба, — дай хоть раз позаботиться о тебе нормально, а не между перестрелками.
— Заботишься каждый день, — пробормотал Чуя, сонно щурясь. — Просто по-своему.
— Тогда вот мой новый способ. — Дазай легко поцеловал его в висок, потом в щёку, и чуть улыбнулся. — Всё, отдыхай. Можешь даже снова превратить меня в подушку.
Чуя хмыкнул, но не отстранился. Напротив — прижался ближе, уткнувшись лбом в его плечо.
— Ты не уходишь?
— Я уже давно пришёл, Чуя. И не собираюсь никуда. Даже если будешь пинаться.
— Тогда останься... — почти неслышно, будто между вдохами.
— Я здесь. И буду. Пока ты морщишь нос во сне, пока злишься на утренний кофе... и даже если начнёшь ворчать в три утра.
Чуя тихо рассмеялся, но голос его был сонным, уже почти шёпотом:
— А если начну любить ещё сильнее?
— Тогда мне конец, — мягко ответил Дазай, пряча лицо в его волосах. — Потому что я уже безнадёжно влюблён.
Чуя не ответил словами. Только переплёл пальцы с его рукой — крепко, надёжно, как будто знал: теперь можно. И позволил себе заснуть, зная, что любимый никуда не уйдёт.