Чёрная петля

Кабинет Мори пахло тишиной, лекарствами и чем-то... тревожным. Как всегда.

Чуя сидел в кресле, закинув ногу на ногу, скучающе вертя в пальцах значок, выданный недавно — как символ возвращения.
Дазай стоял у окна. Руки в карманах, взгляд на улицу, но уши — на разговор.

— Мы работаем с новой группой из Осакского отделения, — спокойно говорил Мори, перелистывая бумаги. — Они требуют опытного бойца. Не Дазая. Ты, Чуя, поедешь с ними.
— А Дазай? — спросил Чуя, чуть щурясь.
— Останется здесь. Ему надо закончить отчёты. И кое-что перепроверить по предыдущей миссии. Кроме того, — взгляд Мори скользнул к Осаму. — Ты знаешь, как ты работаешь в паре. Не всем это по вкусу.

Дазай едва заметно дёрнул щекой. Его голос был мягок, но стальной:

— Кто будет с Чуей?

— Хигучи. И... Тачихара, — бросил Мори, словно между прочим. — Они работают слаженно. А ты всё равно никогда не читаешь бумаги, пока я не скажу.

Хигучи. Тачихара.

У Тачихары слишком лёгкий стиль, он может флиртовать ради прикола. А Хигучи — и вовсе когда-то чуть не влюбилась в Чую, если слухи были правдой.

Чуя ничего не сказал. Он просто поднялся, кивнул и направился к двери.

— Выезжаю через два часа.

Дазай не обернулся, пока дверь не захлопнулась. Потом он резко повернулся к Мори:

— Зачем ты это делаешь?

Мори посмотрел на него поверх очков.

— Это не заговор, Дазай. Просто стратегия. Ты ревнуешь?

— Я не ревную, — холодно бросил тот. — Я не люблю, когда чужие руки тянутся к тому, что моё.

— А Чуя — не вещь, — усмехнулся Мори. — Он сам выбрал вернуться. А не быть рядом — это твоя слабость, не моя.

Дазай молча развернулся и вышел. Быстрым шагом, как будто убегал от чего-то. Или — к чему-то.

⸻

Позже. Вечер.

Чуя сидел на заднем сидении машины с Тачихарой. Хигучи спереди обсуждала план.

— Ты слышал? — хмыкнул Тачихара, — Говорят, тебя поселили с Дазаем. И вы там... почти как семья.

— Кто говорит?

— Да все. Мафия — она, как общага. Всё знают, что у тебя в спальне. Особенно если ты делаешь кофе без рубашки.

Чуя зевнул.

— Меньше слушай.

— А ты ревнуешь? — с усмешкой продолжил Тачихара. — Если он с кем-то встретится? Типа с той новой из агентства? Как её...

— Я тебя сейчас вышвырну из машины.

— Ладно-ладно! Не злись, Чуя. Но знаешь, мне всегда казалось, что ты с Дазаем — это, как бы сказать... невозможное совпадение. А теперь вы — будто два осколка одного ножа.

Чуя прищурился.

— Иди к чёрту, Тачихара.

⸻

Тем временем — квартира Дазая.

Он бросил документы на стол. Их было много. Но они не отвлекали.

Он думал, где сейчас Чуя.
Смеётся ли над дурацкими шутками Тачихары.
Пьёт ли с ними кофе.
Улыбается ли той полуулыбкой, которую Дазай раньше считал только своей.

Он подошёл к зеркалу в прихожей. Глянул на своё отражение.
Спокойное. Как всегда. Но в глазах — застывшее раздражение.

— Если он вернётся с запахом чужого одеколона, — произнёс он тихо, — я кого-нибудь вышвырну из окна.
А может, и не только кого-нибудь.

Чуя вышел из машины, устало потянувшись. Миссия, слава богам, закончилась без сюрпризов — ни ран, ни драмы, только куча пыли и раздражения.
С ним до дома дошёл Тачихара — шёл рядом, что-то рассказывал, и, конечно же, смеялся. Слишком громко. Слишком уверенно.

— А помнишь, как тот тип чуть не упал со второго этажа, потому что ты вломил ему гравитацией прямо под ноги? — хохотал Тачихара. — Ты вообще псих!

Чуя устало усмехнулся, руки в карманах.

— Не псих. Просто раздражают болваны.

— Ага. А болванов у нас много. Особенно ревнивых.

— Что?

— Да ничего, — Тачихара сверкнул зубами. — Ладно, бывай. Рад, что поработали вместе.

Он уже собирался развернуться, но вдруг резкий шаг — и резкая рука вцепляется ему в ворот рубашки.

Хлопок.

Тачихара отлетает в сторону, не упав — но на шаг назад. Смотрит с удивлением.

Чуя резко оборачивается.
— Осаму?!

На ступенях подъезда — Дазай.
Без пальто, в расстёгнутой рубашке, с растрёпанными волосами. Глаза — пустые и чертовски злые.

— Ты чего творишь?! — вскрикнул Чуя. — Мы просто шли!

Дазай молча смотрел на Тачихару.

— Ты был слишком близко, — тихо бросил он. — Ты это понимаешь?

— Твою мать, — прошипел Тачихара, выпрямляясь. — Ты в своём уме?

— Вполне. Просто предупреждаю. В следующий раз ты не отойдёшь, ты полетишь.

— Всё, хватит! — Чуя резко встал между ними. — Это вообще что было?! Мы просто дошли до дома, он даже не зашёл. Осаму, ты...

Дазай перевёл взгляд на Чую. Немного тише. Немного ближе.

— А ты не мог сказать ему, чтоб не лез?

— Я. Сам. Дойду. До дома. Мне не пять лет.

— Не в этом дело.

— Тогда в чём?

Он резко схватил Чую за запястье и подтянул ближе. Не больно, но резко.
— В том, что я не делюсь.

Тишина. Тачихара медленно развернулся.

— Ладно, чуваки. Я пошёл. Удачи вам в вашем... инфернальном медовом месяце.

Когда за ним закрылась калитка, Чуя вздохнул:

— Ты больной.

— Да. Особенно когда дело касается тебя.

Он отпустил запястье и молча пошёл внутрь. Чуя — за ним. Не злился. Просто устал. И немного... доволен.

Потому что, какого бы он ни был, этот чертов Осаму Дазай — он всё равно его.

Дверь квартиры хлопнула с характерным звуком — Дазай зашёл первым

Молчал. Шёл, будто на автопилоте — вглубь квартиры, в кухню.

Чуя скинул куртку, закрыл дверь и выдохнул.
— Осаму.

Тишина. В ответ — только скрежет чайника, который Дазай поставил на плиту.
Чуя пошёл за ним — бесило это молчание. Эта показная хладнокровность. Этому ублюдку пофиг, а потом, глядишь, снова врежет кому-то, как будто жизнь — его собственный театр, и каждый — актёр без прав.

Он встал рядом, облокотившись на стол.
— Скажи хоть что-нибудь.

Дазай молча смотрел, как закипает вода. Потом медленно повернулся.

— А ты что скажешь? — тихо. Опасно.
— Что ты мудак.
— Да. Я это слышал.

Чуя подошёл ближе.
— Но ты — мой мудак.
Дазай моргнул.
— Чего?

— Ты спросил, в чём дело. В том, что я ни с кем, кроме тебя, не иду до конца. Ни в драке, ни в словах.
Чуя смотрел ему в глаза.
— Ты один такой. Один, кому я позволяю быть рядом. Один, чьё имя во мне — как заноза.
— Заноза?
— Да. Больно, но вытащить не могу. И не хочу.

Он схватил Дазая за ворот, подтянул ближе.

— Так что хватит устраивать сцены ревности. Я с ним просто работал. Я — только твой, понял?

Дазай медленно выдохнул, уставившись в его глаза.
А потом... тихо усмехнулся.
— Повтори.
— Слушай, я щас...

— Нет, нет. Скажи ещё раз. Чисто для моей памяти.

— Только. Твой. Осаму.

Он не выдержал. Притянул Чую к себе и поцеловал — на этот раз жадно, как голодный. Без сдержанности. Как будто весь этот гнев, страх, ярость — выдохнул в него.

Когда отстранился, голос был почти хриплым:
— Если ещё раз кто-то на тебя так посмотрит, я взорву всё, к чёртовой матери.

— Тогда не смотри на меня так, — усмехнулся Чуя. — А то сам себя взорвёшь.

Они оба рассмеялись — хрипло, уставше, с каплей нежности, которую давно уже не прятали.

Чуя сидел за столом, босиком, в широкой домашней футболке, которая, без сомнения, была с плеча Дазая. Слишком велика, почти как платье. Волосы распущены. Он смотрел в кружку с чаем, будто в неё можно было уместить весь день и забыть, что сегодня кого-то били, кто-то ревновал, а кто-то дрался не только с врагами, но и с собой.

Дазай молча подошёл, положил на стол рядом тарелку с тостами и сыром. Не спрашивал, не говорил — просто знал, что Чуя не ел весь день.

— Ты бы мог стать нормальной домохозяйкой, — буркнул Чуя, но не отодвинул тарелку.
— А ты бы мог хоть раз сказать «спасибо», — фыркнул Дазай, присаживаясь напротив.

Они поели молча. Было так тихо, что было слышно, как тикали старые настенные часы, висевшие не по уровню.

А потом Дазай встал, прошёл в гостиную, включил ночник, и опустился на диван, потянув за собой Чую — аккуратно, без принуждения, просто... обнял и прижал к себе, как будто не мог отпустить.

Чуя не сопротивлялся.

— Прости, — тихо сказал Осаму, почти в волосы. — Я не умею по-другому. Я ревную, злюсь... и всё время думаю, что тебя у меня заберут.

— У меня никто не заберёт, — отозвался Чуя, зарываясь лбом в его шею. — Даже ты сам.

Они замолчали. Просто лежали.

Дазай поглаживал его по спине. Медленно, ровно. Не как ласка — как... проверка. Цел ли, жив ли, дышит ли.

— Хочешь, я тебе что-то расскажу? — спросил он.
— Давай. Только не про самоубийства.

— Ага. Тогда... знаешь, что мне снилось в госпитале, когда я был между жизнью и смертью?

Чуя приподнялся чуть-чуть, посмотрел на него снизу вверх.

— Что?

— Что ты сидишь рядом. И просто держишь меня за руку. И молчишь. А мне не страшно.

Чуя молчал. Потом — хрипло, уставше:
— Это не сон был.

Дазай посмотрел на него.
— Я знаю.

Он поцеловал Чую в висок. Тихо. Почти священно.

— Я жив, потому что ты был рядом.

В ответ — никакой громкой фразы. Только то, как Чуя сжал пальцы на его спине, будто боялся, что если ослабит хватку — он исчезнет.

Они так и уснули.
Вдвоём. В пледе. На диване. В мире, где слишком мало мира.