глава19
Жанна, увидев меня, удивилась.
— Проходи, — сказала она нерешительно. Я сбросила туфли и прошлась по комнате, оглядываясь, точно была здесь в первый раз. Жанна наблюдала за мной, стоя у окна гостиной. — Я рада, что ты пришла, — сказала она тихо.
— Я не могла не прийти, — усмехнулась я, взяла плюшевого медвежонка, повертела в руках. — Забавный.
— Это его подарок, — вдруг сказала Жанна, — на Восьмое марта.
— Ясно, — кивнула я. — Слушай, — немного помедлив, продолжила я, — а ты уверена, что он... в общем, умер?
— Что? — Жанна шагнула мне навстречу. — В каком смысле?
— То есть он, конечно, умер, — засмеялась я, — но хорошо зная Виктора...
— Да ты с ума сошла, — всплеснула руками Жанна. — Что с тобой происходит? Ты... странно выглядишь.
— Странно?
— Лили, что с тобой? Я хотела приехать, когда узнала о Гаевском, но побоялась. Вдруг ты меня выгонишь...
— О Сереже? — замерла я. — Что ты о нем узнала?
— Как что? Ты не в курсе? — растерялась Жанна. — Он же... вы что, расстались?
— Да. Так что произошло?
Жанна с минуту молчала, точно собираясь с силами, а потом выпалила:
— Он застрелился. В своей квартире. Говорят, это он убил Шермана. Шерман убит, ты ведь знаешь?
— Да. Мне звонили.
— Неужели его действительно убил Сережа? Соседка его видела, когда он входил в квартиру Шермана, и там было полно его отпечатков. Говорят, ему то ли позвонили из милиции, то ли повестка пришла, он не выдержал и...
— Записку оставил?
— Что?
— Записку. Самоубийцы обычно оставляют записки.
— Нет, не слышала я ни о какой записке... Может, выпьем чаю?
— Спасибо. Я пойду.
— Но почему? Давай поговорим. Все эти дни я...
— У меня мало времени, — покачала я головой.
— Зачем ты пришла? — спросила Жанна, когда я уже открыла дверь.
— Понятия не имею.
— Ты меня пугаешь...
— Извини.
Я вышла из квартиры, оставив свою подругу в полном недоумении.
* * *
— Где ты была? — Голос его звучал напряженно.
— У подруги, — ответила я.
— Не помню, чтобы я разрешал ездить тебе к какой-то подруге. Подруги тебе совершенно ни к чему. Ты поняла?
— Да.
— Отлично. Расскажи, как провела день?
— Ждала твоего звонка.
Он засмеялся.
— Неужели? Ну, ты его дождалась, и что дальше?
— Не знаю, — помедлив, сказала я и вдруг решилась:
— Ты обманул меня.
— Что? — В голосе гнев.
— Ты обманул меня, — повторила я настойчиво. — Пьяный в подворотне... ведь ты убил его?
— Конечно. Я никому не позволю тебя и пальцем тронуть. Это я могу делать с тобой все, что взбредет в голову. Другие — нет.
— И Сережу ты?..
— Твоего любовника? Он бы все разболтал в ментовке. Я не хочу, чтобы ты оказалась в тюрьме. Это слишком просто.
— Да, конечно, ведь тогда ты не сможешь продолжать игру...
— Ты это называешь игрой?
— А ты?
— Я называю это по-другому.
— Как?
— Догадайся сама. И вот еще что, я запрещаю тебе выходить из дома. От этого одни неприятности.
— Но ведь я...
— Ты поняла? Понадобится куда-нибудь сходить, дождешься моего разрешения.
Прошло несколько дней, тягучих и жутких. Ночами я лежала в темноте и вздрагивала от каждого шороха, боясь его прихода, и когда он наконец приходил, это было избавлением.
Днем я бродила по дому. Взгляд мой скользил по стенам, задерживаясь на картинах, зеркалах... Мне хотелось прочесать дом сверху донизу, но я отводила взгляд, прикрывала веки. «Помни, он тебя видит. Возможно, сейчас, в эту минуту...»
С утра я ждала его звонка, везде таскала с собой телефон, когда он позвонил, голос мой звенел от радости:
— Это ты? Я хотела спросить, можно я пойду в парк?
— Зачем?
— Не знаю... просто прогуляюсь. На улице солнце, так хочется...
— Мне плевать на то, что тебе хочется.
— Только на полчаса...
— Может быть, позднее...
Он повесил трубку. Позвонил уже вечером.
— Я ждала твоего звонка, ты ведь обещал...
— В самом деле? Забыл, наверное.
— Ты не сказал, можно мне немного погулять в парке?
— Какая, к черту, прогулка? Когда я отучу тебя шляться по ночам?
— Но ведь... ты же обещал...
— Я тебе обещал совсем другое.
— Пожалуйста, всего полчаса.
— Я подумаю, — бросил он недовольно.
Я не отходила от телефона, стоя столбом и пожирая его глазами, в любую секунду готовая схватить трубку. Я отсчитывала секунды, я заставляла себя смириться, ждать. Замри, будь терпеливой. Вот так... Перевела взгляд на часы. Я стою так сто двадцать семь минут. Господи, это безумие...
Я вошла в спальню, испуганно огляделась. Взгляд замер на пузырьке со снотворным. Я достала таблетку, сунула в рот и держала на языке, пока она не растаяла. Потом достала вторую, третью, высыпала оставшиеся таблетки на ладонь и, давясь, проглотила. Идти в кухню за водой не хотелось. Я постояла у окна, потом нашла лист бумаги и авторучку. «Я не знаю, кто ты, — не торопясь писала я. — Я даже имени твоего не знаю. Впрочем, это ведь неважно. Ты прав, это я убила мужа. Пожалуйста, прости меня. И еще, это невероятно, чудовищно, но я люблю тебя».
Я оставила записку на столе, разделась, легла в постель и выключила свет.
Звонок настойчиво трещал над самым ухом. Я с трудом разлепила глаза. Моя спальня. Занавески колышет ветер, окно я оставила открытым, солнечный луч подбирается к моему лицу. Ничего не кончилось.
Я сняла трубку и услышала:
— С добрым утром, дорогая. Ты меня очень огорчила, чуть не испортила мне все удовольствие. Знаешь, я предполагал, что ты захочешь избавиться от меня. Там была аскорбинка, а она совершенно безвредна. Так что изображать умирающую ни к чему...
— Значит, легкой смерти у меня не будет, — тяжело вздохнула я.
— А я тебе ее не обещал.
— Так какая же она будет, моя смерть? — с горькой усмешкой спросила я.
— Я еще не решил, но что-нибудь впечатляющее.
Я поднялась, накинула халат, заметив, что записка со стола исчезла.
— Еще один день, — сказала я громко и пошла в кухню.
Спускаясь по лестнице, почувствовала запах кофе. Он стоял возле плиты с сотовым в правой руке, левой помешивал кофе в турке. При дневном свете резиновая маска выглядела особенно нелепо. Джинсы, легкий свитер в обтяжку... Взгляд мой торопливо скользнул по его фигуре, успевая подмечать все. Я когда-нибудь раньше видела его?
— Доброе утро, — сказала я, садясь за стол.
— Хочешь кофе?
— Да, спасибо.
Он подал мне чашку, сам устроился напротив. Я видела его глаза и его рот, он насмешливо кривился.
— Почему ты соврала? — спросил он.
— Что? — вскинула я голову.
— Ты написала, что убила его. Зачем?
Я пожала плечами.
— Какая разница.
— Отвечай, когда я спрашиваю, и не вздумай врать.
Я долго вертела чашку и хмурилась. Наконец сказала:
— Я подумала, тебе будет легче. Я убийца, значит, ты прав. Значит, все правильно, и у тебя не будет сожалений... — Он засмеялся, а я спросила, коснувшись его ладони:
— Что с твоими руками?
Он вроде бы удивился, перевел взгляд на свои руки, ладони его были в шрамах, точно он по неосторожности сунул их в мясорубку. Он опять засмеялся:
— Это моя любовь к тебе. Я ведь говорил, любовь — это всегда боль.
Я взяла его ладони, осторожно погладила пальцы и тоже засмеялась:
— Если ты говоришь правду, даже страшно подумать, какая у меня будет смерть.
Он резко поднялся и отошел к окну, смотрел в сад, стоя ко мне спиной. Я видела, как напряжено его тело, я чувствовала его боль. Приблизилась и обняла его, ткнувшись носом куда-то между лопаток. Он замер и долго стоял так, не оборачиваясь. А я думала, что он должен как-то покинуть дом, если, конечно, не желает раскрыть карты, ведь иначе я догадаюсь, что никуда он отсюда не уходит, он всегда здесь, в моем доме, с самого начала рядом со мной... Вряд ли он захочет посвятить меня в свои тайны, а значит, сделает вид, что покидает дом. Белым днем выйти на улицу в дурацкой маске невозможно, если мне повезет, я увижу его лицо.
Но мне не повезло. Он никуда не спешил, провел со мной весь день и часть ночи, а исчез, когда я уснула.
Через несколько дней я стояла перед зеркалом, недовольно хмурясь, не жизнь, а наркотический бред. Лицо бледное, глаза лихорадочно блестят, губы нервно подергиваются. Игра чересчур затянулась, пора прекратить все это. Последние двое суток он не звонил и не появлялся. Ожидание сделалось невыносимым. Я устроилась возле камина, чертила пальцем узоры на паркете, долго, может, час, может, больше. Потом подняла голову и попросила громко:
— Пожалуйста, позвони мне, пожалуйста. — Я знала, что он слышит, он ведь где-то здесь, в доме. И он позвонил.
— Я все поняла, — сказала я устало. — Я знаю, чего ты хочешь. Мне очень страшно, но я сделаю это.
Я зашвырнула трубку в угол и пошла к балкону. Шел дождь, начало темнеть, было пасмурно и тоскливо. Я вернулась за стулом, влезла на него, а потом на перила балкона. Посмотрела вниз, на мраморные плиты. Шум дождя скрадывал звук шагов, я поняла, что он за спиной, только когда он схватил меня в охапку. Он несколько задержался, должно быть, напяливал свою дурацкую маску.
— Ты с ума сошла, — сказал он испуганно, прижимая меня к груди.
— Я ведь отгадала? Ты этого хотел? Виктор лежал там, на плитах... все идет по кругу, этим началось, этим и закончится.
— Нет, — перебил он, встряхнув меня. — Нет...
— Да. Ты все решил правильно...
— Замолчи. Я ничего не решал.
Я оттолкнула его, пытаясь вырваться и перемахнуть через перила, он вновь схватил меня и унес с балкона, а я принялась кричать, я кричала что-то, захлебываясь слезами, пока он не ударил меня по лицу.
— Прекрати.
Я всхлипнула и надолго замолчала, словно раздумывая, потом медленно покачала головой:
— Невозможно заставить человека жить, когда он этого не хочет.
— Выбрось всю эту чушь из головы! — рявкнул он. Но я его не слушала, раскачиваясь из стороны в сторону, и бормотала, точно спятила в одночасье:
— Ты уйдешь сейчас? Уйдешь? А я останусь в этом проклятом доме. Ты ведь бросил меня? Тебе все надоело, у тебя другая игрушка...
— Замолчи, замолчи...
— Ты просто исчезнешь, и я даже не смогу найти тебя, я ведь не знаю, кто ты, ни имени, ничего... Я даже лица твоего никогда не видела... Ты исчезнешь, а я... я не хочу, я не буду... — Разумеется, истерика не замедлила явиться, я опять вырвалась, он пытался что-то объяснить, пока не крикнул в крайней досаде:
— Я люблю тебя. Куда мне деться, скажи на милость?
— Ты врешь. Если бы ты говорил правду, если бы ты... Зачем ты прячешься? — Он тяжко вздохнул, взял меня за руку. — Сними ее, — сказала я, он покачал головой:
— Нет.
— Почему?
— Как только я сниму ее, ты меня разлюбишь...
— Что с твоим лицом? — спросила я испуганно.
— Ничего, — отмахнулся он, в его глазах мелькнуло страдание.
— Хорошо, — кивнула я и бросилась в кухню.
— Куда ты? — вскочил он.
Придется парню согласиться на мои условия, сумасшедшую не усторожишь двадцать четыре часа в сутки, если она замыслила самоубийство.