Кай
Я билась в багажнике и кричала, молотя руками и ногами. Вокруг была темнота, а в спину впивалось что-то твердое. Мне казалось, что это дурной фильм ужасов, и я стучусь в стенки собственного гроба. Осознание времени постепенно пропадало.
Машина ни разу не остановилась.
«Но она должна», – сказала я себе.
Когда-нибудь. Где-нибудь.
Угадить в психоделический кошмар оказалось слишком просто. Есть машины, которые никогда не останавливаются. Есть дороги, которые никогда не кончаются.
Я отсчитывала про себя выбоины, кочки, синяки. Все то, что вокруг физически давало мне ощущение времени. В итоге впала в легкий транс, и когда мотор наконец заглох, я даже не обратила на это внимание, настолько глубоко отрешившись от мира.
Тишина не сулила ничего хорошего. Значит, мы снова увидимся. А о том, что будет после, даже думать не хотелось.
Крышка откинулась, и он выволок меня наружу. Стоило мне опять почувствовать его хватку, как тут же ожила паника, парадоксально наложившаяся на паралич. Я не понимала, что со мной. Я даже не пила. В черепной коробке словно дрожали кристаллы льда.
Надо бежать!
Сейчас!
Кричать.
Но что-то во мне сгорело намного раньше, и я уже не знала, стоит ли сопротивляться.
Земли под ногами будто не было, ноги все еще подкашивались. Я грудой упала перед ним, и тогда он опять взял меня на руки и принес в какую-то квартиру. Ни шагов, ни лестничных пролетов я не заметила. Психически я постаралась сдохнуть раньше, чем он меня прикончит.
Меня усадили на какой-то стул, и, заведя руки за спину, крепко связали их. Все это происходило в абсолютной темноте большой, просторной комнаты. Голова безвольно опустилась на грудь, я видела только свои колени. С нахлынувшим равнодушием я готовилась к чему-то страшному и неотвратимому, что должно было последовать вскоре.
Но мерзавец просто проверил крепость узлов на руках и ногах и без слов вышел. Из глубины квартиры до меня доносились его шаги, затем какой-то шорох... А я все смотрела в никуда остекленевшим взглядом, не в силах отойти от охватившего меня паралича.
Сколько я просидела без всякого движения? Часов семь по ощущениям. Мой похититель то затихал, то начинал нервно передвигаться в соседней комнате, что-то двигая... Иногда я вспоминала прошедший день: аэропорт, Макса, выставку – и это все выглядело таким странным, если даже не диким.
Казалось, что события должны были пойти как угодно, но не так.
***
С моих волос плавно съехала резинка, и они рассыпались по плечам, закрыв лицо...
Ублюдок звякнул посудой.
Чуть минут тишину разрезал свист чайника.
По квартире пополз навязчивый запах кофе.
Тени в углу посветлели.
Шаги...
Они отдавались звенящим эхом в моей голове.
Шаг. Еще шаг.
Комната почему-то стала намного ярче.
И в свете я видела, как он вошел сюда и приблизился ко мне.
Медленно — властным, но не грубым движением — он бесцеремонно приподнял мое лицо за подбородок и задумчиво изучал его несколько минут. Зачем-то повернул его туда-сюда. Его глаз я по-прежнему не видела, на нем были все те же непроницаемые темные очки. Выглядело нелепо.
Я беззастенчиво уставилась в черную гладь линз.
Ну, делай, что хочешь. Только быстро. Чтобы я ничего не почувствовала.
Он слегка усмехнулся, а затем отпустил мой подбородок. Голова снова упала на грудь.
Самое страшное – это не знать ничего о том, что он собирается со мной сделать.
Ублюдок присел на одно колено, и его лицо стало почти на одном уровне с моим. Я почувствовала, как он меня опять изучает с уже знакомым исследовательским хладнокровием.
Некоторое время слышалось только наше дыхание вразнобой.
— Доброе утро, — наконец-то произнес он приятным, ровным голосом.
Я промолчала. Все, что я чувствовала, так это всепоглощающую глухую ненависть к этому человеку.
— Ты хотя бы говоришь по-английски? Spreek je Nederlands?(Перевод, голл.: Ты говоришь по-голландски?) Явно нет. Молчишь? Жалко. Я хотел с тобой познакомиться, – его рука слегка коснулась моего плеча. — Немного неприятно вышло с багажником. Прости.
— Что тебе надо, ублюдок? — не выдержала я.
— Вообще-то родители назвали меня Каем.
— Мне все равно, как тебя назвали. Для меня ты просто ублюдок.
— Категорично, — спокойно заметил он. — Но я тебя понимаю... Как твое имя?
— Ты знаешь, раз похитил меня.
— Понятия не имею, — он весело усмехнулся. — Но твоя фраза пообещала мне пару сюрпризов. Ну что же, не хочешь представляться, не надо. Сойдемся на том, что у тебя нет имени.
Я слегка приподняла голову и произнесла:
— Меня зовут Марина.
— Марина, — с интересом повторил он. — Очень приятно. Руку жать тебе не буду, не хочу причинять дополнительных неудобств.
— Зачем ты это сделал? — вопросила я, пытаясь найти ответ в бледных чертах его лица. — Хотя погоди, ты хочешь получить от моего отца выкуп.
— С чего ты взяла? — снова усмехнулся он. — Может, ты мне просто понравилась, и я решил с тобой познакомиться таким нетрадиционным способом.
Его ирония уже начинала раздражать, и онемелый страх сменился глухим раздражением. Зато беседа постепенно возвращала ощущение, что я нахожусь в реальном мире.
Мы молчали где-то минут десять. Он сидел передо мной, смотрел непонятным взглядом и изучал. Когда наконец тишина была нарушена, в его голосе уже больше не было насмешливости. Он звучал задумчиво и серьезно.
— Ты на редкость апатична для похищенной.
— А ты любишь истеричек?
— Я много кого люблю, — хмыкнул он. — Но странно видеть такую пассивность. Я помню, что ты почти сразу перестала сопротивляться. Как если бы...
Он замолчал. Я буравила его тяжелым взглядом, и пауза затягивалась. Ублюдок по имени Кай о чем-то размышлял.
— Что? — не выдержала я. — Договаривай.
— Как если бы внутренне ты была готова, — почти эхом отозвался он. — Как если бы ты ждала этого момента.
— Ты больной.
— Не более чем ты, — он даже хихикнул. — И сейчас... На твоем месте я попробовал бы кричать. Конечно, тебя никто не услышит, но знаешь — это естественно для пленника.
Мне нечего было ему сказать. Я не знала, что могла сделать в этой ситуации. Кричать уже было бесполезно, а убегать некуда.
— Ну что же... Было приятно с тобой побеседовать, — произнес он. — Я, кстати, могу выполнить твое какое-нибудь маленькое желание. Можешь загадывать.
Снова разлилось давящее молчание.
— Может, ты хочешь в туалет или поесть? — предположил он. — Давай, пока золотая рыбка в хорошем настроении.
Я продолжала молчать, крепко стиснув зубы и упрямо глядя в пол. Не очень понимала, что пытаюсь доказать, и кому: ему или себе? Что мне не нужна его милость?
— Упрямая. Ладно. Что же... Очень жаль.
Он хотел было уже подняться, как вдруг сами вылетели из меня эти слова:
— Я хочу увидеть твои глаза.
Он замер, так и не поднявшись с пола.
— Что?
— Я. Хочу. Увидеть. Твои. Глаза, — отчетливо произнесла я.
На меня снова смотрели непроницаемые черные линзы. По губам нельзя было понять, что именно его насторожило в моей просьбе. Они оставались сомкнуты и недвижны, но почему-то ощущалось, что он не хотел это делать.
Внезапно пауза наполнилась каким-то особым, еще невысказанным смыслом. Как будто весь мир приготовился к этому моменту. Он поднес руку к очкам и с промедлением стянул их.
Наконец мы встретились взглядом.
Я смотрела на него исподлобья, а он прямо и нейтрально. Его глаза были пронзительно голубого цвета и напоминали два драгоценных камня. Я никогда еще не видела такой радужки. Как неживые... По ним нельзя было прочитать, сквозь них нельзя было увидеть... Я вспомнила голубизну глаз Макса, но она была совсем иной, какой-то размытой и прозрачной, словно родниковая вода.
В глазах Кая не было ничего кроме сухого, впивающегося холода.
Он слегка опустил веки, а затем встал и вышел из комнаты. В этот день я его больше не видела.
***
Когда он покинул комнату, я еще не знала, что увижу его только завтра. Почему-то казалось, что он будет все время тут, хотя у мерзавца вполне могли быть другие дела, чем весь день торчать рядом со своей жертвой.
У меня не получалось думать о нем, как о Кае. Он был ублюдок и редкостный негодяй, если совершил этот поступок... Мерзавец полнейший. Эти слова по-детски стучались в груди, отчего горло сводило в немом горе.
Никогда я не думала, что это произойдет со мной...
И пока я тонула в жалости к себе, мой похититель допивал свой кофе. Мы сидели в разных помещениях, погруженные в океан собственных мыслей. Для меня в тот момент не было ничего кроме этих загнанных эмоций. Осознание собственной беспомощности оказалось слишком страшным. Как такое могло случиться? Почему это я похищена в незнакомом городе? Почему я, человек, который к этому не был готов...
Впрочем, о таких вещах редко знаешь заранее. Никто не готов к страху и неизвестности.
Оставалось только жрать себя на пустом месте, винить за дурость и молиться неизвестно кому, чтобы все закончилось. О хэппи-энде и речи не было, я в него не верила.
Но час спустя паника стала сходить. Я оттаяла от своего транса и смогла уже трезвее оценить ситуацию. Все стало четче, даже вещи вокруг меня.
И первая мысль была оголенной и логически обоснованной: это все-таки должна быть я.
Потому что мой отец ворочает огромными деньгами.
Это должна быть я, потому что нет ничего проще, чем украсть предоставленную самой себе дочурку богача, за которой никто толком не следит, даже она сама...
И ублюдок наверняка знал, кто я. И, возможно прямо сейчас, он звонит моему отцу, и сообщает ему своим спокойным, немного властным голосом о том, что я теперь полностью в его распоряжении...
Сколько он захочет денег?
Мне смертельно хотелось думать, что меня похитили только из-за денег моего отца. Если были какие-то другие причины, я снова впадала в парализующий ужас.
Зачем похищать человека, если не планируешь получить выкуп?
Это должны быть деньги.
Только деньги.
В голову опять начали лезть кошмарные мысли.
Одновременно интуитивно казалось, что Кай все-таки не маньяк. У него был слишком трезвый, даже остужающий взгляд. В нем чувствовался рассудок и что-то... настораживающее.
Я его боялась. Я невероятно, до жути, до смерти боялась этого человека с взглядом, который останавливал мне сердце.
***
Мое тело болело. От кончиков пальцев на ногах до самой макушки. Неудобная поза, в которой я прибывала уже больше десяти часов, свела мне не только руки и ноги, но и весь позвоночник. К тому же я натерла себе кожу до крови, пытаясь высвободиться, разбалтывая узлы, и каждое соприкосновение запястья с веревкой вызывало обжигающую боль.
И он был прав насчет туалета. Надо было согласиться.
Солнце, светящее сквозь незашторенное окно, начинало припекать затылок. Сегодня погода явно была теплее, чем вчера.
Судя по форме светового пятна на полу, позади меня — большое окно. Справа - не заправленная двуспальная кровать с простыми белыми простынями. Одеяло слегка откинуто в сторону. В комнате также имелся встроенный шкаф с ребристыми дверьми. Аскетизм убранства компенсировался количеством света. Спальня практически целиком утопала в сиянии солнца, проливавшееся через то самое огромное, длинное окно.
Я попыталась развернуться, чтобы увидеть, что там на улице, но чуть не опрокинулась на пол вместе со стулом. Более я решила не экспериментировать, довольствуясь перспективой на узкий коридор.
И время пошло так медленно, что казалось, будто оно вообще остановилось. В последний раз я ела прошлым утром, кажется, это были какие-то конфеты. Желудок сводило от голода, а в голове опять творилось черт знает что. Слишком много вопросов, на которых у меня пока не было ответов.
То и дело я бросала взгляды на тени по углам — мое единственное подобие часов. Они сгущались и разрастались, но очень медленно, и когда отчаяние во мне достигло пика, было, наверное, всего лишь чуть больше полудня...
— Эй! — крикнула я. — Кай...
В ответ последовало молчание.
— Ты меня слышишь? Кай! — более настойчиво повторила я.
Я напряженно вглядывалась в узкий коридор, но вокруг стояла такая студеная тишина, какая бывает только в пустой квартире. Пульс участился, и я отчетливо слышала его трепет в висках. До меня дошло, что я одна в чужой квартире, в чужом городе...
И к тому же связана.
И, наконец, меня пронзила самая страшная мысль за все время, что я пребывала в плену. Что если... он больше никогда не придет?
Это его способ развлечься. Похищать, связывать и бросать.
От этого что-то во мне словно оборвалось и упало. Спина тут же взмокла.
— Ублюдок! Ты — ублюдок Кай, слышишь! — истошно завопила я.
Кому я это кричала? Он меня не слышал, его вообще здесь не было. Я надрывалась в пустоту, проклиная его последними словами, а по подбородку стремительно скатывались теплые слезы.
***
Через час беспрерывного крика у меня сел голос, и в горле воцарилась режущая сухость. Тогда я решила снова расслаблять узлы, двигая в них запястьями. Кожа обдиралась, и от боли я закусила до крови и без того лохматую губу. Но раз начала, надо закончить.
Я не хотела тут умереть.
***
Еще часа через два с меня упали веревки, и самая горькая ирония заключалась в том, что я просто не могла пошевелиться. Ногу свело, и что-то отдавало в шею. Вывернутая им вчера рука тоже болела. Я лежала на полу и глядела на свои развороченные запястья, не в состоянии повести ни одной конечностью. Тени сгустились и потянулись к середине комнаты.
Значит, солнце уже садилось...
Тогда я попробовала ползти вперед. В конце коридора тусклым серебром отсвечивала большая, металлическая дверь.
Но когда я добралась до нее, то поняла, что замок можно было открыть только ключом.
Ключа не было.
Ничего не было.
***
Я пробыла в забытьи почти до самой ночи. Сама не поняла, как отключилась то ли от общей слабости, то ли это был мой защитный механизм – отрубаться, как только дела идут скверно... Мир виделся через какую-то пленку, и мне только хотелось недвижно лежать на полу и ждать... Правда я так и не поняла кого, Кая или смерть.
***
Сухость в горле. Запекшаяся кровь на руках. На глазах пелена.
Что-то громыхнуло рядом со мной.
Дверь? Дверь.
Шаги. Сладкая горечь. Это в воздухе...
Шорох и стук в синеватой тьме. Белые носки чьих-то кед перед глазами.
Кто-то наклонился надо мной и бережно приподнял мою голову.
Сквозь туман я видела размытое лицо ублюдка. Почему-то четкими были только его глаза, которые в полутьме отдавали светло-серой сталью.
— Что с тобой, Марина? — равнодушно уронил он в пустоту, положив мою голову себе на колени.
Я хотела его грязно обругать и дать по роже. Но вместо этого слабо дернула рукой, касаясь его плеча, и хрипло произнесла:
— Больше никогда меня бросай...
Странные слова, которые можно сказать своему похитителю.
— Прости, — просто сказал он, поглаживая меня по волосам. — Но ты далеко забралась. Я не помню, чтобы тебя тут оставлял.
— Я хочу домой. Пожалуйста.
— Когда ты в последний раз ела? — проигнорировал он мои слова.
— Позавчера утром.
— Почему ты мне сразу не сказала?
Изнутри взвивалась обида. Как он мог меня бросить, уйти вот так вот почти что на два дня?! В конце концов, что я ему вообще сделала, за что он меня так мучает? Похищает и бросает без объяснений в полном одиночестве, не оставив еды, не потрудившись даже развязать меня?
Я почувствовала, что снова плачу, теперь уже на руках у моего похитителя. Он некоторое время безмолвно взирал, как я содрогаюсь в рыданиях, а потом, наклонившись ко мне, прошептал:
— Знаешь... не хотел бы я тебя так мучать. Но почему-то не получается иначе.
— Ты уже это сделал! Ты... жестокий ублюдок! Ты меня бросил! Бросил! Бросил!
Я в истерике кричала «Бросил!», а он меланхолично проводил по волосам и молчал. Не знаю, откуда у меня еще были силы плакать и ворочать высохшим языком... Моя истерика длилась минут десять, а он со спокойствием наблюдал за ней, легко касаясь меня ладонями. Мне хотелось, чтобы он утешил и пообещал, что никогда больше не оставит. Какое жуткое, неправдоподобное желание в этой ситуации.
Страх, который я испытала от мысли быть оставленной в том беспомощном состоянии, заставлял меня ощущать что-то странное. Как никогда в жизни, я нуждалась в ком-то близком... Но рядом оказался только этот Кай, разжигающий своим поведением удушающую смесь ярости с обидой. Пальцы клещами вцепились в его майку. Чтобы он, не дай Боже, опять не ушел.
— Ты, как ребенок, — с едва заметным весельем сообщил он, наблюдая за моими жалкими действиями, и, наконец, произнес нужные слова. — Ну, все, тихо, тихо... Т-ш-ш-ш...
Не знаю, что произошло в этот миг. Его спокойствие, суховатая ласка длинных теплых пальцев и моя беспомощность начисто стерли наши роли: палача и жертвы. В какой-то момент, глядя на него сквозь слезы, я почувствовала, что уже больше не боюсь этого странного человека. Как будто меня переключили в новый режим восприятия. И я даже не понимала, на каком этапе это произошло, но...
...он был рядом. Лучше, чем совсем никто.
Постепенно я затихала. Кай молчал, проводя пальцами по моему лицу и шее. Мне уже стало все равно, что со мной станет. Никогда я не чувствовала себя такой вывернутой наизнанку.
Кем мы были теперь?
Наши роли похитителя и жертвы каким-то образом размылись в тот момент. Хорошо, что полумрак комнаты давал нам обоим некое укрытие, осознать происходящее. Мы оба это понимали.
Внезапно в этой полутьме прозвучал совершенно обыденный вопрос:
— Хочешь яичницу?
***
Уже несколько минут я разглядывала розовый кружок колбасы посередине хлебца. Дилемма была проста: съесть или нет. Рядом со мной стояла пустая тарелка с желтыми следами по краям. Яичница уже благополучно перекочевала в мой желудок, и я заела несколько грубо сделанными бутербродами. Дрожащими руками я заталкивала в рот все, что он передо мной поставил, и вообще не понимала, как я могу еще что-то делать, как я все еще пребываю в сознании...
В глазах, как будто перекатывался песок.
Кухня была маленькой. Большую часть занимала плита и серый холодильник с разболтанной ручкой. Из блестящего крана капала вода, а небольшой светильник бросал треугольник света на стол, за которым мы сидели. Я — у двери, взобравшись с ногами на табурет и прижав колени к подбородку, Кай — напротив меня, опершись локтями о его поверхность и слегка наклонив вперед взъерошенную голову.
Сведенная нога постепенно отходила. Изредка я шевелила стопой, чувствуя, как с болью возвращаются ощущения.
Все это время он смотрел, как я ем, и молчал. Под конец, когда уже не было сил гипнотизировать злосчастный бутерброд, я не выдержала и спросила:
— И что дальше?
Он слегка пожал плечами и произнес:
— Все, что хочешь.
— А что я хочу? — спросила я уже у самой себя, и слегка повела закостенелыми плечами. — Я хочу... хочу тебя спросить. Можно?
— Ну, спроси, — вроде как разрешил он.
— Твоя карьера похитителя началась с меня, не так ли?
Уголки его губ дрогнули в усмешке.
— С чего ты взяла? Может, я профессионал.
— Не было у тебя ничего, — я посмотрела на него исподлобья и заявила: — Все началось с меня.
— Какая убежденность...
— Можешь сколько угодно иронизировать по этому поводу. Но это так. Кстати, что тебе сказал мой отец?
— Ничего. Мы с ним даже не знакомы, — хмыкнул он.
— И это опять наглое вранье. Ты знаешь кто мой отец, именно поэтому я сейчас здесь.
Кай впервые улыбнулся. С его холодными глазами вязалась только его обычная еле заметная усмешка. Улыбка вводила в заблуждение. Она не вязалась с его лицом и действиями.
— Ты не можешь смотреть на меня? — спросил он, замечая, как я потупляю взор.
— Не могу. Ты улыбаешься. И это улыбка мечтателя, а ты... ублюдок.
— А почему ублюдки не могут мечтать? Уверен, что у каждого из нас есть своя сокровенная ублюдочная мечта, — вполне серьезно сказал он.
— Проехали, что там насчет выкупа? Небось, уже договорился о кругленькой сумме?
— Марина...
— Вообще хорошая идея, наживаться за счет глупеньких богатых дурочек, — продолжала я, не обращая внимания на его попытки что-то сказать.
— Послушай...
— Как кстати планируешь потратить эти деньги? Открыть собственный ресторан, а может спустить их на наркоту? Отправишься в кругосветное путешествие?
Иногда я не понимала, почему не могу заткнуться. С другой стороны, это единственное, на что я была способна в этой ситуации.
— Марина, — теперь в его голосе проскользнули знакомые властные интонации. — Мне совершенно не интересны деньги и твой отец.
Я запнулась, тупо уставившись на сахарницу. Услышанное было диким. Значит, так оно и есть. Все самые страшные вещи вдруг решили случиться именно сейчас. Медленно подняв голову, я посмотрела в синие кристаллы его глаз и вопросила:
— Тогда зачем это было?
Кай изучал меня некоторое время со своего конца стола без всякого выражения, а затем произнес:
— А это я окончательно пойму уже, когда посмотрю на тебя завтра утром.
Выражение его стеклянных глаз снова стало меня пугать. Так смотрят на неживые объекты.
— То есть... ты сам не знаешь зачем??? — ошеломленно спросила я.
— Начистоту говоря — да, — развел руками он.
Опять мелькнула какая-то мальчишеская усмешка.
Дрожь начала расти по всему телу, и это передалось стакану с водой, который я держала в руках. Он мелко застучал по столу, и пальцы сами разжались. Как это может быть? Как можно похитить человека, не зная даже, для чего он тебе нужен? Это просто... просто абсурдно...
— Знаешь, — мой голос звучал придушенно и слабо, — я думала, это я ворочу, что в голову ударит, но оказалось, ты меня переплюнул... в капризах.
Последнее прозвучало как-то жеманно, хотя я просто провалилась в подборе слова к тому, что он сделал.
— Это не каприз, — спокойно возразил он. — Это... жизненная необходимость.
— И в чем она заключается?
Глядя мне в глаза, Кай усмехнулся уже другой, немного жестокой улыбкой и лишь произнес:
— В тебе.
Снова стало не по себе. Его заледенелая усмешка и эти загадочные слова мне совсем не понравились.
— А что такого... во мне?
— Я же сказал, завтра... я пойму. Я думаю.
Оставалось только кивнуть, большего я от него не добилась бы. По телу ломотой разливалась невыносимая усталость, и оно переставало мне подчиняться...
— Значит... завтра.
— Значит, завтра.
Это звучало, как заключение договора. И я уснула.