Сошедшая с холмов
— Много скверных легенд ходит про эти места, мальчик мой, очень много, — старик громко прокашлялся, спугнув с засохшего дерева стаю ворон, — Какой леший понес тебя сюда?
Андерсен, до этого полулежавший на носу лодки, с трудом оторвал взгляд от черной воды и выпрямился.
— Неделю тому назад я бродил по пристани и все глядел и глядел на горизонт, —приглушенный листвой луч солнца осветил его русые волосы, — Знаете, дело в том, что тогда был ровно год как я отдал морю своего лучшего друга, и то не соизволило вернуть его в срок. Я ходил и наблюдал за волнами, за тем, как они разбивались о берег. Приходили они всегда по две, и в конце одна обязательно разбивалась, а вторая сбегала, не достигнув песка. И я думал, а если бы мы были волнами, кому было бы суждено разбиться? Но все это время вокруг меня носились дети...
— Ох эти проказники!
Андерсен усмехнулся, — Да, именно. Два мальчика и с ними девчонка лет шести. Они строили замок из песка и рассказывали друг другу страшные истории — время как раз шло к закату. И в один момент девочка подняла свои глаза, на её щеках заиграл румянец, губы дрогнули, и она тихо, нараспев стала шептать что-то, и мне казалось, что сами боги вещали ее устами. Она говорила про то, как однажды люди решили построить огромный парк аттракционов среди леса и начали безжалостно вырубать деревья, за что духи разгневались и прокляли парк, и в последний день стройки, когда все качели были покрашены, а оборудование — установлено, размашистые пальцы болот Луизианы добрались до поляны. Они поглотили все, сотни, тысячи рабочих канули в лету в их холодных объятиях, и по сей день парк стоит заброшенным и нетронутым, а из тёмных глубин то и дело всплывают трупы людей, всплывают, смотрят на мир пустыми стеклянными глазами и уходят — навсегда.
Наступило молчание, и ветер, завывая среди на удивление толстых стволов, тянущихся к далекому небу из воды, вставил свои печальные, понятные одному богу, слова.
— Да, мой юный друг, — проговорил старик, — Да. И поэтому ты отправился сюда? — он не стал дожидаться ответа, — К сожалению, это лишь одна из легенд, что растут здесь как на дрожжах. Парк и впрямь затопило, однако виной тому не лесные духи, а необдуманные действия рабочих — где ж это видано в низине-то лес вырубать? Он ведь землю держит! — он многозначительно потряс пальцем в воздухе, будто посылая весть всем строителям мира, тем, что жили десятки лет назад, тем, чьи глаза впервые откроются лишь через столетия.
— Конечно, Саймон, — Андерсен усмехнулся. Старик, и впрямь оказавшийся Саймоном, заговорил вновь, — И это далеко не последняя легенда из тех, что шепчут здесь из уст в уста. Слышал ли ты про сошедшую с холмов? — прочитав в глазах журналиста неподдельный интерес, он продолжал, — То девушка, то старуха, то живая, то будто мертвая, одетая в виноградную лозу или белый саван — все одно, у нее много обличий, но ясно дело: покажется она кому — быть беде. Ее величают предвестницей смерти, и это, как мне кажется, не зря.
Лодка обо что-то стукнулась и слегка качнулась. Андерсен перегнулся через край и замер: на него из тины смотрело белое лицо с алеющими на нем губами. Он отшатнулся, и лицо бесшумно погрузилось в черную воду. Послышался сиплый смех старика и тонкий, режущий слух скрип.
— Так здесь поет ветер. Он вращает огромное колесо обозрения, и то, окрашенное в рыжий бесконечными туманами, оплакивает все жизни, которые забрали болота, — старик вздохнул, — Однажды он споет и для меня.
Лодка по-прежнему плыла среди потопленных деревьев, но стволы их становились все толще, неестественные наросты показывались все чаще. Андерсен долго смотрел на те деревья, пытаясь понять, что за болезнь поразила их, и наконец решился спросить.
— О, это особая болезнь, мой друг, она — печать смерти. Люди, что жили здесь задолго до пришествия болот, хоронили в могучих стволах своих погибших младенцев. Они заворачивали их в одеяльце, сотканное из древесного волокна, вырезали в коре отверстие, и колышками закрывали в нём маленькие тела. Дерево росло вокруг них, тем самым принимало детей, они становились его частью. А души их, те люди верили, разносились по ветру, как сейчас разносится плач парка — забытого ребенка цивилизации.
Мурашки пробежались по спине Андерсена. Он отвернулся от уставшего лица старика и увидел её. По черной воде к нему шла девушка. Она не была ни мёртвой, ни живой, не имела ни веса, ни плоти. В глазах журналиста застыл ужас, и ему на секунду показалось, что он с лодкой — единое целое, настолько сильно страх сковал его. Мужчина оглянулся на старика. Тот по-прежнему спокойно греб по тихим коридорам болот.
Он смотрел прямо.
Он не видел её.