20.
И в этом-то и заключалась проблема.
Гихун старался не думать об этом. Пытался отмахнуться от этой мысли, как будто она не имела значения. Но она имела значение. Имела, потому что он не привык к тому, что кто-то остаётся, к тому, что кто-то приходит, ничего не прося взамен.
И что хуже всего? Он продолжал это замечать.
Теперь он всё чаще ловил себя на мысли о том, насколько настойчив Джунхо. Он продолжал возвращаться, как будто решил, что этот ресторан стал его новым любимым местом. И не только ради кофе. Ради всего.
Для Гаён, которая всё ещё называла его «Альфа из «Кроличьей книги» и буквально сияла, когда он входил в дверь.
Для Чхоля, который всё ещё притворялся равнодушным, но следил за Джунхо с тихим любопытством, словно ожидая, что альфа окажется таким же, как и остальные.
Ради чертового персонала ресторана, которому он начал нравиться.
И для Гихуна.
Осознание свернулось в его груди, как кулак, сжимающий что-то нежное, что-то хрупкое. Это расстраивало его. Это раздражало его. Но больше всего это причиняло боль.
Потому что альфы всегда уходили. Это было то, что они делали.
Так почему же Джунхо не уходит?
___________________________
Воспоминания нахлынули непрошеные.
В тот раз Джунхо появился перед открытием, прислонившись к стойке, как будто он здесь свой, небрежно бросив «Доброе утро, хён», как будто это было совсем не странно. Он ничего не заказал, даже не присел — просто постоял несколько минут, болтая с Гихуном ни о чём конкретном, а затем ушёл, медленно и удовлетворённо кивнув, как будто получил именно то, за чем пришёл.
Или в тот раз, когда Джунхо отговорил Ёнми, одну из его молодых официанток, увольняться после того, как один из клиентов заставил её плакать. Гихун был слишком занят на кухне, чтобы заметить это, но к тому времени, как он вышел, Джунхо уже позаботился об этом — тихо и уверенно стоял в глубине ресторана и разговаривал с ней низким голосом, резким и уверенным, заставляя людей прислушиваться.
«Тебе не нужно было этого делать», — пробормотал гихун позже, протирая поднос, пока Джунхо потягивал кофе.
«Я ничего не сделал», — сказал Джунхо, пожав плечами. «Ей просто нужно было, чтобы кто-то напомнил ей, что она лучше, чем тот идиот, из-за которого она так себя чувствовала».
И на этом всё должно было закончиться. Это должно было быть не более чем мимолетным проявлением порядочности со стороны того, кто оказался рядом.
Но потом Ёнми начала называть его «детектив Джунхо», как будто он был кем-то вроде обычного полицейского.
Потом Чонбэ начал ухмыляться каждый раз, когда Джунхо входил в комнату, и отпускать ненужные комментарии, от которых Гихуну хотелось его придушить.
Тогда персонал перестал смотреть на Джунхо как на незнакомца и начал относиться к нему как к постоянному работнику.
А еще было то, как Джунхо обращался со своими детьми.
Гихун знал, что должен был это прекратить. Он должен был поставить точку, дать понять, что они не какая-то найденная семья, которая вот-вот появится, что Джунхо должен был быть не более чем случайной помехой с зависимостью от кофеина.
Но он этого не сделал.
И теперь его дочь в половине случаев пахла Джунхо.
Она всегда бежала навстречу, как только он появлялся, цепляясь за его куртку, за руку, за ладонь — «Книжка-крошка Альфа»,«Посмотри, что я нарисовала сегодня! Посмотри, как я кручусь! Посиди с нами! И Джунхо позволял ей. Он позволял ей тянуть его за собой, куда ей вздумается, позволял ей затаскивать его в свой мир, как будто он там свой.
И, возможно, это была та часть, которая задела Гихуна больше всего.
Джунхо не проталкивался внутрь. Он позволил себя втянуть — легко, непринуждённо, без колебаний. Без страха, с которым гихун жил годами.
И Чхоль. Это было другое дело.
Чхоль был осторожен. Он был насторожен. Он не спешил сближаться с людьми. Но с Джунхо что-то изменилось. Ничего очевидного, ничего такого же драматичного, как открытое обожание Гаён. Но Гихун видел, как взгляд его сына задерживался на Джунхо, как он слушал, когда Джунхо говорил, как он, казалось, взвешивал его слова, словно решая, стоит ли им доверять.
И что самое ужасное? Джунхо никогда не навязывался. Он никогда не давил, никогда не пытался завоевать Чхоля пустым обаянием. Он просто... появлялся. Держал дистанцию, пока Чхоль сам не решил сблизиться с ним, ослабив бдительность на своих условиях.
И это? Это было опаснее всего на свете.
Потому что Джунхо не пытался влиться в их жизнь. Он просто это сделал.
А теперь?
Теперь его запах был повсюду.
Не только в ресторане, не только в воздухе после его ухода, но и на краях вещей — на одежде Гэйён, когда она обнимала его, на стуле, на котором он всегда сидел, на рукавах чёртова свитера гихуна, потому что Джунхо протянул руку — всего один раз, на мгновение — чтобы поправить потрёпанный край у запястья. Это прикосновение было таким рассеянным и естественным, что гихун даже не заметил его.
И даже сейчас, спустя несколько дней, он мог поклясться, что всё ещё чувствует едва уловимый аромат кедра, словно призрак чего-то, что не должно было остаться, но осталось.
И что хуже всего?
Это его не раздражало. Он должен был ненавидеть этот запах. Он должен был избавиться от него, как только почувствовал. Но вместо этого он обнаружил, что всё ещё носит этот свитер. Он всё ещё ловил себя на том, что дышит слишком глубоко, когда Гаён забиралась к нему на колени, а от Джунхо всё ещё пахло так, словно это напоминало ему о том, чего он не должен был допускать.
И именно этого он не мог вынести. Того, что его инстинкты начинали принимать это. Того, что постепенно его тело переставало сопротивляться.
_________________________________________
903, слов