9
Ева дала почитать книгу. В ней герой настолько одинок, что сходит с ума. Безысходность — в каждом моменте его существования. Он кричит и кричит. Хочет, чтобы кто-то его заметил, но при этом, боясь насмешек, не говорит окружающим ни слова. Те замечают лишь то, что он стал вести себя чуточку иначе. Когда ситуация доходит до предельной точки, что-то говорят про депрессию. Ему остаётся лишь только горестно над ними надсмехаться.
Семья настаивает на том, чтобы пришёл в себя и вернулся на работу, а он отвечает: «В чём смысл? Смысл где?» Кажется, сошёл с ума. Кажется, и правда клиническая депрессия. А у родных — настороженные взгляды.
«Тебе необходимо лечение».
И он смеётся, а глаза слезятся. «Смысл в чём? — спрашивает. — Может, я просто хочу быть, а не быть частью чего-то».
В конце, напичкавшись таблетками и терапией, он выздоровел. Все вокруг — счастливы. Вернулся муж и отец, который зарабатывает деньги. Каждое утро он благодарит жену за завтрак и бесстрастно целует её выбеленную дорогущей пудрой кожу. Перед ужином, ровно в восемь, семья крепко-накрепко держится за руки и благодарит господа бога за пищу, что тот послал. На следующее утро — то же самое. И на следующее — тоже. И дни смешиваются друг с другом. Солнце светит ярче, чем до больницы, на нём новый костюм поверх белоснежной рубашки, а на шее, руками любящей жены, завязан новенький галстук. И теперь он на поводке, счастливый и благодарящий бога за блага, что тот посылает свыше.
И мысли те же, что и у других. Счастье то же, что и у других. Жизнь, кажется, тоже.
~~~
Сегодня я ходила вернуть ей книгу. Она спросила, понравилось ли мне.
— Да, — ответила я. — Только концовка странная.
— Он, считай, умер, — отозвалась Ева и глотнула спиртной напиток из фляги, которую постоянно с собой таскает. — Не хочешь зайти?
— Скоро уезжает Пол, я лучше вернусь домой.
Она усмехнулась и отступила на шаг. Я увидела валяющиеся по квартире обёртки, пачки от сигарет и пивные банки.
— Так вы же поссорились? Лучше забей на него на некоторое время.
— Он мой брат.
Не знаю, почему так сказала. Испугалась её усмешки и постоянных фраз про нас с Полом, которые обычно говорят в отношении пар, у которых всё сложно. Ева как будто видит насквозь и знает правду.
— Да какой он тебе брат, — проговорила она и сделала ещё один глоток. — Заходи, говорю. Сегодня Крис приезжает. Хочу вас познакомить.
Немного поколебавшись, я всё-таки сдалась.
Квартира Евы была насквозь пропитана запахом сигарет. Дышать — буквально нечем, кроме серости и сухости.
— Где родители? — спросила я, садясь на ковёр, обсыпанный в некоторых местах пеплом.
— Не знаю, свалили куда-то.
— Надолго?
Она наполовину легла в одном из кресел, свесив ноги с боковой стороны, и достала сигарету из пачки, которой тут же кинула в меня.
— Два дня не объявлялись. Думаю, надолго.
На низком деревянном столике, между пустыми банками, я нашла спички и закурила.
— Два дня?
— Ну да, — усмехнулась Ева, — это тебе не дочерью священника быть.
— Падчерицей вообще-то.
— Тогда и Пол не твой брат. — Она искоса взглянула на меня с застывшей на губах лукавой улыбкой и выпустила густой дым изо рта. — Долго будешь по нему сохнуть?
Сигарета чуть не выпала из рук — пальцы онемели и дёрнулись.
— Я по нему не сохну.
— Врёшь, — тут же отзывается, и усмешка никуда не уходит. — Запретный плод сладок, а?
Хоть и продолжала усмехаться, но взгляд как будто сканировал и излучал материнскую проницательность. Я сделала затяжку, и дышать сразу стало легче.
— Всё не так. Просто Пол — он как часть меня.
Ева тут же наградила меня насмешливым взглядом — проницательность как рукой сняло, — и я пожалела, что выдала ей правду. Как только она запрокинула голову и заливисто рассмеялась, пожалела сильнее.
— Часть тебя, говоришь? — произнесла Ева, смахивая с лица пряди сухих волос свободной от тлеющей сигареты рукой. — Чушь собачья. — Она усмехнулась ещё раз, и это был как будто призрак недавней вспышки смеха. Потом глубоко затянулась. — Иногда мне кажется, что люди — возомнивший о себе скот.
Не знаю, почему вдруг так, но мне стало её жаль. Я ощущала исходящее от нее плохое настроение. Когда Ева такая, она говорит фразы, от которых вешаться охота.
— Ты цитируешь книгу, которую мне дала, или что?
Ева поднялась и потушила сигарету в алюминиевой пепельнице, в которой от бычков не осталось даже пустого места.
— Я тебя направляю. А то свихнёшься от тупорылых страданий, которых на самом деле нет. Тебе нужен парень и секс. Необязывающий. Или это перебор для твоей пуританской семейки?
Мне стало неловко. Разговоры о сексе и парнях — слишком смущают. Не знаю, почему так, и боюсь, что у четвёрки это вызовет смешки.
Ева вернулась на своё место и посмотрела на меня в ожидании ответа, с привычным лукавством изогнув одну бровь.
— У меня нет семьи, — отозвалась я. — У тебя есть ещё выпить?
Я думала, не стану дожидаться её двоюродного брата. Но после выпитого пива и выкуренной пачки голова закружилась. Так часто бывает — чувство, словно тело не моё. Смотрю неотрывно вверх, и всё сужается, падает, падает, а затем сдавливает. Помню, что Ева спрашивала, жива ли я, подбирая с пола мусор. Я кивнула. Голова упиралась в пыльный диван. Казалось, её надо удерживать, чтобы не отвалилась.
— Эй, ты чего? Тебе плохо? Может, покуришь ещё?
Покачала головой — на большее не была способна.
— Крис должен скоро прийти.
Не знаю, что со мной тогда было. Я молчала. А в ушах так шумно звенела музыка, что мне казалось — Ева тоже её слышит. Но спрашивать не стала, потому что побоялась выглядеть глупо.
— У меня кое-что есть. Но я для Криса приберегла, — сказала Ева и села рядом со мной. Не знаю, сколько времени прошло, пока я вот так застыла. Боялась даже рукой пошевелить.
Как-то нашла в себе силы и глухо, не своим голосом спросила:
— Что?
— Целебная штука. Дам немного, хочешь? А то тебе совсем хреново, я смотрю. Всё из-за Пола твоего?
— Нет.
Ева что-то разложила на столике, и я отчётливо, как будто звуки отделялись друг от друга, слышала каждое её движение — шелест бумаги, что-то сыплется, она аккуратно сдвигает содержимое и вновь шелестит бумагой. Потом — поджигается спичка.
— Это сигарета? — спросила я, глядя в серый потолок.
— Косяк.
— Не хочу.
— Не будь ханжой.
Я сглотнула и постепенно задвигала пальцами рук. Ева тем временем затянулась, и с запахом сигарет смешался новый — ещё более резкий и непривычный. Не с чем сравнить, чтобы описать.
— Держи. Я же тебе не дорожку сыплю и не шприц сую. От травки эффект покруче, чем даже от самых крепких сигарет.
Моргнув, я привстала и посмотрела на Еву. Комната как будто вращалась перед глазами. Не покидало ощущение, что я нахожусь не в своём теле, а где-то — отдельно.
— И давно ты?..
Ева улыбнулась, выпуская едкий дым, и ненадолго закашляла.
— Можно воздержаться от ответа? На. — Она протянула косяк.
— Я правда не хочу, — неуверенно сказала я.
— В голове прояснится. Ничего, кроме голых ощущений, не останется.
Хоть и говорила, что не хочу, с самого начала сомневалась. А тут Ева сказала про ясность в голове — и захотелось сильнее.
— Когда приезжает твой брат?
— С минуты на минуту должен. Пока ты в отрубе была, знаешь, сколько времени прошло?
— Пару раз затянусь.
У меня даже сигареты привыкания не вызвали. Каждый раз, когда курю, кажется, что впервые. К тому же могу пару дней не курить, и ничего не произойдёт. Скорее всего, и с травкой так же. Только вот не хотелось, чтобы от неё стало плохо — этого изначально и боялась: надо было, вернувшись, поговорить с Полом.
Ева придвинулась ко мне и протянула косяк. Я взялась за него онемевшими пальцами и с улыбкой спросила:
— Где ты научилась его заворачивать?
— Ты не захочешь знать.
Она сложила руки на животе, откинула голову на диван, подобно мне несколько минут назад, и не сказала больше ни слова.
Вблизи запах ощущался сильнее — резкий и немного даже неприятный. Я затянулась — в горле тут же запершило. Кашляла с минуты и заметила, как Ева улыбается с закрытыми глазами.
— Пробуй ещё. Привыкнешь, как и к сигаретам.
— Ты плохо на меня влияешь, — с усмешкой ответила я, когда дыхание пришло в норму, и вытерла навернувшиеся слёзы.
— Тебя никто не заставляет, — безмятежно отозвалась она.
— Где ты это достала?
— Йен притащил.
— Йен?
— Ну да. Удивлена?
— Не думала, что он тоже...
— Он только продаёт. — И тут же со слабой улыбкой: — А мне со скидкой.
Я сделала ещё одну затяжку и снова закашляла, но уже не так сильно.
— Сколько Крису лет?
— Семнадцать. Заинтересовалась им, что ли?
— Я его даже не знаю, не неси бред.
— Можешь перейти на моего брата, раз с твоим не получилось.
Я выдохнула дым после очередной затяжки и, услышав её слова, засмеялась. Постепенно смех перерос в истерику, и ко мне присоединилась Ева. Было такое ощущение, как будто тело теплом наливается. Музыка стихла, и в мыслях действительно прояснилось — серая комната вдруг перестала казаться такой мрачной, как до этого.
Мы ещё долго смеялись, особенно после второго косяка. Навязчивые идеи, которые беспокоили, когда шла возвращать книгу, отступили на второй план. Даже то, что Пол уезжает, больше не казалось таким уж важным. Сейчас меня это пугает, но тогда было на самом деле спокойней и легче. Беззаботнее, лучше сказать. Никаких тревог — один сплошной беспричинный смех.
Когда пришёл Крис, хорошее настроение всё ещё было при нас. Раздался звонок в дверь, и Ева, пошатываясь, пошла открывать. Вскоре он вошёл в комнату вслед за ней, даже не взглянув в мою сторону. За спиной был чехол с гитарой, а в руках — небольшая спортивная сумка.
— Травкой воняет, — сказал Крис, сбрасывая принадлежности на пол, и устало развалился в кресле.
Ева промолчала. Молча расположилась рядом со мной и закурила сигарету.
— Не слишком радушный приём, сестрёнка, — произнёс он и наконец посмотрел на меня. — Ты кто? Новая подружка?
— Да, — ответила я и почему-то почувствовала себя глупо.
Он широко улыбнулся. Я невольно отметила, что Крис красивый: густые взъерошенные волосы, бледная кожа и большие губы. А глаза — заискивающие и хитрые.
Крис — полная противоположность Пола.
— И как тебя зовут?
— Мелани Уинтер.
— Уинтер? — переспросил он, игриво скрестив руки на груди. — Слишком холодная фамилия для тебя, не находишь?
Ева усмехнулась.
— Отвали от неё, Крис. Лучше пожалей — у неё папаша крестопоклонник.
Крис улыбнулся ещё шире, не сводя с меня оценивающего взгляда.
— Не папаша, а отчим. Папашу уже съели черви, — поспешила я ответить и, не зная, куда себя деть, потянулась за пачкой сигарет, игнорируя испытующие глаза Криса.
— Сочувствую. Адски. — Театрально вздохнул и добавил: — Я Кристофер Холден.
— Приятно познакомиться.
Несколько секунд он молчал, не сводя с меня заинтересованного взгляда, и улыбался.
— Тебе сколько? Пятнадцать? Шестнадцать?
— Скоро шестнадцать.
Крис коротко рассмеялся.
— И твой отчим знает, что ты раскуриваешь косяки? — Он посмотрел на Еву и с наигранной холодностью добавил: — Расскажу тёте с дядей, что ты этим занимаешься.
— Не надо, — ответила Ева, — а то они будут у меня клянчить.
Я почувствовала себя не в своей тарелке. Хотя и не первый раз слышала от Евы подобные высказывания — всё равно удивилась. Неужели у неё действительно такие родители? Если да, то не знаю, какая семья отстойней, — моя или её.
Когда вот так вот обнажает душу, Ева улыбается и мигом переводит тему. Как будто в сказанном ничего необычного нет.
— Мелани ходит в музыкальный кружок, — обратилась она к Крису.
Он в ужасе, как актёр театра, прикрыл рот и шумно вздохнул.
— Не может быть.
— Я скоро брошу. Нужно было обучиться основам, — поспешно произнесла я.
— Ноты — это условность. Как цифры и буквы. Истинные гении должны быть выше условностей.
В нём всё — театральное. Когда говорил последнюю фразу, напустил на себя якобы серьёзный вид, через секунду не выдержал и засмеялся.
— И как, интересно, человечество смогло бы обходиться без цифр и букв? — скептически спросила я, наградив его кривоватой улыбкой, и затушила сигарету.
— Сейчас — никак. Ещё не доросли.
— Кажется, ты путаешь регресс с прогрессом.
Крис глянул на меня как-то странно и засмеялся во весь голос. Даже Ева улыбнулась, поглядывая то на меня, то на него.
— Где ты её откопала? — спросил он у сестры. — Ненавижу начитанных подростков. Думают, что знают всё, хотя в сущности не знают ничего.
Не знаю почему, но стало немного обидно. Желая вернуть его внимание, я спросила:
— А ты, что ли, не подросток?
— У меня, к сожалению, не было всех необходимых условий для того, чтобы им быть, — ответил Крис и потянулся за валяющейся у ног гитары. — Умеешь играть?
— Да.
— Я имею в виду не с нот. А играть. На самом деле. Своё. Так, чтобы в музыку складывалось. Умеешь?
— Я это и имела в виду.
Он оторвался от гитары и в очередной раз посмотрел на меня с улыбкой — лукавой и теперь даже немного мягкой.
— Невыносимая, — покачал головой, — всезнайка.
Думала, даст мне гитару, но нет — сам начал играть. Тяжело признавать, но я завороженно смотрела на длинные пальцы, касающиеся струн так, словно те сделаны из драгоценного камня.
Всё было ярким и пёстрым после косяка. Во рту пересохло.
Но когда Крис начал играть, ничего, кроме музыки, не осталось.
Домой я пришла поздно. Пол не вышел из комнаты. Мама несколько раз ударила по голове и назвала потаскухой.