3
Чем больше я перечитывал «Смерть в Сансаре», тем сильнее ее ненавидел. В персонаже Мелани было слишком многое от меня самого, ее проблемы были моими проблемами, ее мысли — моим представлением о мире.
Бывшая жена, Эмили, часто говорила, что не в состоянии читать книги, которые я пишу, и теперь впервые я ее понимал. Правда, причины ее неприятия были несколько иными, она не раз повторяла: «Что это за мужчины, изменяющие женам? И почему женщины всегда страдают? Это ужасно, Алекс».
Не было смысла объяснять ей, что я пишу о мужских изменах не потому, что приветствую такое поведение, а потому, что пытаюсь как можно ярче отразить действительность. Эмили полагала, что в книгах я делюсь теми желаниями, на воплощение которых в реальной жизни у меня просто-напросто не хватает смелости. Примерно такой же позиции придерживался и мой отец, а жена, напоминающая о ком-то, кого хочешь забыть раз и навсегда, не самое приятное, что может приключиться с писателем.
Когда в прессу просочилась информация о том, что Александр Шоу пишет о небезызвестной Мелани Хелл, мне позвонила Эмили. На самом деле, она звонила довольно часто; мы и после развода поддерживали в относительной мере дружеские отношения. Примечательно, что именно дружеские отношения стали причиной развода. Эмили не хватало эмоций, и она не упускала возможности мне об этом сказать: колко, иногда на людях, всегда не в то время и не в том месте. Необычные существа — женщины: на первых порах их привлекает холодность, они надеются растопить лед там, где, как они полагают, скрыта пылкость; не обнаружив в конечном итоге ничего — что, на мой взгляд, вполне естественно, — винят всех, кроме себя.
— Ты будешь писать про Мелани Хелл? — спросила она в тот раз; видимо, подружки успели сообщить, что бывший муженек предался непонятному занятию.
Я лежал на кровати в нашей городской квартире (уже моей квартире, точнее сказать), когда она позвонила. Закрывая глаза ночью, иногда представлял, что она, как и раньше, рядом. На ней ночнушка, что я ей подарил, а на лице жуткого вида маска от чего-то там. Эмили читает недавно выпущенный любовный роман и не торопится выключать свет.
— Да.
— Необычно. — Она ненадолго замолчала. Я практически видел, как на другом конце провода Эмили нервно покусывает губу — как и всегда, когда боится сказать лишнее, но при этом не в состоянии сдержать себя в руках. — Ты уверен, что сможешь?
— Почему нет?
— Ну, не знаю... — Вновь выдержала паузу, затем вновь не сдержалась: — Помнишь, ты писал что-то про подростков, которые сочиняют музыку? Когда мы учились в колледже... Ты был так воодушевлен.
Я понимал, куда она ведет, но виду не подал.
— И?
— Алекс, — начала она тем же тоном, которым всегда меня поучала, — если знаешь, что не сможешь, то лучше не стоит и начинать. Зачем было объявлять об этом еще до написания? Ту книгу про подростков редактор перекроил так, что ты отказался ее издавать...
— При чем здесь это вообще? — перебил я.
— Ты знаешь, при чем.
— Не хочу об этом говорить, Эм.
— Нет, ты хочешь.
Создавалось ощущение, что мы вновь женаты. Эмили со своими материнскими инстинктами любила так делать; даже после развода она считала своим долгом направлять меня на путь истинный. Проблема, как и до развода, заключалось в том, что наши мнения об истинном пути находились на разных полушариях земного шара.
— Эмили...
— Алекс, ты совсем один. Я знаю, каково тебе.
Я устало вздохнул и сосредоточился на выкрашенных в темно-пурпурный цвет стенах. Темно-пурпурный — инициатива Эмили, а я так и не выкроил время, чтобы избавиться от этой гнетущей атмосферы.
— Эм, это всего лишь книга.
— Когда ты пишешь про музыку, тебя всегда уносит не туда. Я просто не хочу, чтобы ты вновь впадал в депрессию.
— Я пишу не про музыку, а про то, как умерла Мелани.
Она не говорила ни слова — секунду, две, три — и как всегда не сумела промолчать:
— Разве не про то, как она жила?
Смерть в Сансаре
Глава 10
Больше всего на свете она ненавидела съемки. Находясь в окружении людей, каждый из которых знал свое дело, Мелани чувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу. Она единственная занималась не тем, что было ее делом. А ее делом, конечно же, была музыка. Не позирование перед камерами, уж точно.
На этот раз дизайнеры нацепили на нее наряд, который хоть немного смог бы скрыть татуировки, и это злило. Как сообщил ей менеджер, так было нужно для новой целевой аудитории, которая куда более религиозна, чем та, что на родине, — и это злило еще сильнее.
Пальцы застыли, как онемевшие. Я уставился на экран, перечитал написанное, и мне тут же захотелось себя ударить.
Это не было похоже на биографию. На что угодно — детективный роман, любовный роман, сочинение школьника, — но не на биографию, пускай даже в художественном изложении.
Пока я удалял пятнадцатую главу (хотя сначала хотел исключить лишь один абзац), подумал о том, что забросить всю эту затею — не такая уж и абсурдная идея. Нужно было по крайней мере иметь смелость признать, что я в тупике. Теперь, начав переписывать десятую, я, ко всему прочему, возненавидел вырисованный мной образ Мелани. Это была вовсе не та девушка, на которую я наткнулся пять месяцев назад, просматривая видеоролики в интернете.
Про группу «Сансара» я был наслышан и до этого, но никогда не придавал особого значения их творчеству. А тем вечером ссылка просто замелькала перед глазами — и я ее открыл, подумав: «Почему бы и нет?» Сначала решил, что посмотрю лишь одно видео — просто в осведомительных целях — и вернусь к оркестровой музыке, которая всегда была мне фоном при работе. Но потом втянулся; так, как это обычно бывает, — думаешь, что один маленький шаг не решает ничего, но после он по неуловимым причинам становится самым что ни на есть наваждением.
Не могу сказать, чем меня привлекла их музыка. Обычные классические аккорды, характерные для рок-музыки тех времен, и не менее характерное эпатажное поведение на сцене.
Затем, ради простого интереса, я прочитал кое-какую информацию о «Сансаре». О том, как они стали популярными. О том, через какие трудности проходила Мелани из-за того, что мало кто хотел видеть женщину в индустрии рок-музыки. Казалось бы, ничего особенного.
Однако причина, по которой после первого видеоролика я посмотрел следующий и так далее по нарастающей, заключалась в том, что меня зацепили тексты песен; они изобиловали метафорами и отсылками к религиозной тематике. В некоторых ярко ощущалась боль от неразделенной любви, но подача была настолько агрессивной и необычной для рок-баллады, что вряд ли кто-то стал бы называть их несерьезными. Поэтому, открывая один сайт за другим, где было много разной информации об истории группы, я пытался найти ответы. Обычный интерес, порожденный не менее обычными причинами.
— О ком вы поете в своих песнях о любви?
Сначала слышится смех — немного хриплый, но на удивление женственный. А затем:
— О человеке, который вряд ли их услышит.
После подобных заявлений, которые Мелани часто любила делать, многие фанаты думали, что она имеет в виду кого-то умершего. Даже спустя столько лет никому не известно, о ком пелось в тех любовных песнях, наполненных болью и дерзостью, нежностью и грубостью.
По ее манере отвечать на вопросы и по самим текстам лично для меня очевидно, что этот человек живее всех живых. По крайней мере, тогда был.
***
— Рады, что вы выбрали именно нашу гостиницу, — произнес администратор. Мы стояли друг напротив друга у ресепшна. Он улыбался во все тридцать два зуба и смотрел на меня с нескрываемым восхищением. — Вы посетите нас еще раз?
— Пока не уверен.
Я старался держаться уверенно и дружелюбно, но взгляд невольно устремлялся на стеклянную дверь. Такси должно было подъехать с минуты на минуту, и мне не терпелось прекратить беседу с надоедливым администратором. Около недели тому назад, когда я приехал, он попросил автограф для себя и своей дочери.
— Китти хотела наведаться ко мне на работу, чтобы увидеть вас, но я сразу сказал ей, что лучше не беспокоить вас попусту, — продолжал Роджер (если судить об имени по бейджу, то он Роджер; какое-нибудь Мо или Фил больше бы его охарактеризовало, и никогда нельзя исключать любую возможность, в том числе и то, что на бейдже вымышленное имя). — Помните, я говорил о своей дочери Китти? Она ваша большая поклонница. Никак не уймется и все просит узнать меня, когда же вы выпустите книгу про Мелани Хелл. — Он говорил как заведенный, и я молча стоял напротив, поглядывая то на часы, то выискивая за прозрачной дверью признаки такси. — Мелани ведь — местная знаменитость. Прославила наш городок на весь мир!.. Вы же приехали информацию там разную собрать, правильно я понимаю?
Без ответа уже было не обойтись, и я кивнул:
— Все верно.
— Побывали у Хелен? Повезло старухе, ничего не скажешь...
— Да. — Немного помолчав, я не сдержался и добавил: — Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что ей повезло.
— В каком смысле не понимаете? — Роджер огляделся по сторонам, как будто проверяя, не подслушивает ли кто. Вокруг не было ни души, если не считать старухи в дальнем конце зала, которая задремала на диванчике, поэтому Роджер с заговорщическим видом подался вперед. Радовало, что он не стал выходить из-за стойки: даже у моего терпения были пределы; раздражительность и без того была на самом пике из-за головной боли, удаленных страниц и недописанной главы. — Вы что же, даже не задались вопросом, почему Мелани не оставила дом Полу? В конце концов, этот дом — совместное вложение родителей Мелани и Пола. Они потратили огромную кучу денег, выплачивая ренту, перед тем как окончательно выкупить дом у прежнего владельца.
Впервые за всю нашу беседу то, что говорил Роджер, меня заинтересовало. Теперь я и сам сделал шаг к разделяющей нас стойке администрации.
— Откуда вам известны такие подробности?
— Так ведь каждый в городке об этом знает! — воскликнул Роджер. — Даже на форумах там всяких обсуждают завещание Мелани. На фанатских форумах, или как их там... Вы что же, не читали? Мне вот Китти сказала. Она-то не особо любила Сансару, старье, мол, — ну, сами понимаете, молодежь сейчас какая... Но как узнала, что вы о Мелани пишете, сразу стала про них узнавать там разное, музыку даже сейчас слушает некоторую...
— Хотите сказать, в сети есть информация по поводу того, как родители Мелани выкупали дом, а также подробности относительно завещания? Я не нашел подробной информации. Одни лишь слухи.
— Так ведь я не договорил! Меня как Китти стала расспрашивать о Мелани, я вспомнил, что отец-то мой в одной школе с Мелани и Полом учился. Я для Китти что угодно сделаю! Позвонил отцу в дом престарелых, все разузнал. Это уж получше источник, чем форумы там всякие... Так вот отец мне и рассказал там разное, а он, если так подумать, частенько говорил о группе, когда я был ребенком и когда они популярными еще были. Хвастался все, что лично знаком с солисткой... Так я это, когда сейчас его расспрашивать стал, он уже меньше всего вспомнил. Говорил все без конца, что у Мелани с Полом были странные отношения.
— Странные?
— Ну да. Объяснять не стал. А из него сейчас и слова лишнего не выудишь, знаете ли...
Хотелось задать миллион вопросов, но я понимал, что ни один из них не будет иметь смысла — всё, что говорил Роджер, было лишь домыслами. Тем не менее большим я и не располагал: лейбл до сих пор отслеживал имидж группы, даже спустя столько лет после распада. Именно по этой причине интернет пестрил одинаковыми историями — на объективный взгляд современного человека, слишком идеализированными. Если верить им, то Мелани собрала группу, когда ей было семнадцать. Тогда она только поступила в колледж, и мировая экономика мало ее интересовала. Всегда стремилась к независимости. Обладала завидной индивидуальностью. Была настолько красивой, что смогла привлечь в группу под своим началом двух братьев — Эрика и Кристофера Холденов.
Эрик и Кристофер — практически погодки. Эрику, который на год младше брата, с самого детства отводилась роль «голоса разума». В одном из просмотренных мной интервью Мелани с мягкой, почти материнской улыбкой объясняла: «Если бы не Эрик, мы бы до сих пор пели в барах. А что касается Кристофера, то фанаты не зря называют его просто Холденом... Услышали, что мы его так часто зовём, и повторили. А он только рад. Циник еще тот! Обожает сравнивать себя с любимым литературным героем, поэтому ему и нравится, что Холден. Скажу вам честно, он псих...» Холден выхватывает у нее микрофон и говорит, что он-то псих, а она — та еще стерва, после чего все смеются, в том числе и интервьюер.
Глупо было бы предполагать, что любое из подобных интервью не постановка. Мне кажется вполне очевидным, что «Сансара» была чем-то вроде символа. Глядя на них, молодежь того времени могла думать, что они способны на все, как и эта обычная тройка, каждый из которой родом из маленького пригорода страны. «Сансара» олицетворяла все, о чем они помышляли: стремление к свободе и независимости, небывалая индивидуальность и необычность.
— Мистер Шоу?
Я взглянул на Роджера. Его голос вернул меня к реальности, и образы в голове исчезли. До этого я около минуты невидяще смотрел на покрытую разводами стеклянную дверь, мысленно вырисовывая портреты участников «Сансары» — так же, как обычно вырисовываю персонажей книг.
Правильно ли поступать так с живыми людьми, не зная о них ничего, кроме представленного образа? А может, этот представленный образ и есть действительный? И я заблудился, сбился с пути?
— Почему вы вдруг решили писать про Мелани? — спросил Роджер. Я читал его: он боялся показаться навязчивым и смущался, но при этом не мог держать себя в руках. Я невольно вспомнил Эмили. — Простите, что спрашиваю... Просто это не дает мне покоя. Есть же там много разных сюжетов, так ведь? У вас в голове, я хочу сказать... То есть... ну... помимо жизней реальных людей. Разве это интересно — писать про реальную жизнь?
Я почесал переносицу, несколько раз насильно моргнул, боясь напугать Роджера своим невидящим взглядом, и ободряюще ему улыбнулся — точно так же, как улыбался Эмили, когда понимал, что злюсь из-за себя самого, а не из-за нее.
— Вы устроились на работу недавно, Роджер?
Теперь, когда я хотел обратного, он и вправду смутился. Так это чаще всего и бывает.
— Простите, мистер Шоу... Я вас уже порядком достал, наверно. Тут-то я давно работаю, и я обычно не такой разговорчивый... То есть там это, ну... Не достаю клиентов, да. Но такие люди, как вы, заезжают к нам нечасто, вот и разболтался я...
Почувствовав неловкость от того, что поставил его в столь неприятную ситуацию своей неоднозначностью, я миролюбиво улыбнулся и произнес:
— Я вовсе не это имел в виду. Просто хотел вам на вашем же примере показать, что жизнь других людей бывает очень и очень интересна, а представители профессий, подобных вашей, знают это как никто. И здесь нет ничего плохого, но только если вы умеете разграничивать праздное любопытство и сочувствие чужому горю.
Роджер смотрел на меня со вселенским непониманием — для пущего образа оставалось лишь разинуть рот.
— Я половину не понял, честно вам скажу, мистер Шоу. Но вы что же, хотите сказать, что сочувствуете горю Мелани Хелл?
— Можно и так сказать.
Он немного помолчал, подумал, после чего проговорил на одном дыхании:
— Знаете, я вам как представитель моей профессии могу сказать, что в чужие дела лучше не лезть. Тут вовсе неважно — любопытство там у вас праздное или сочувствие.
У меня создалось впечатление, что, пройдя огромный путь, я врезался в невидимую стену, и имя этой стены — ограниченность человеческого мышления. Вспомнились все споры и ссоры с отцом. Вспомнилось, как он презирал мою увлеченность психологией и попрекал за желание помогать людям. «Зачем ты лезешь туда, куда не просят? Кому нужна твоя помощь? И когда это они помогали тебе?!»
— Вы, наверное, правы, — дружелюбно улыбаясь, сказал я Роджеру, пока внутри меня все пылало от несправедливости его суждений.
— Я-то? Вам виднее, мистер Шоу.
Такси приехало через минут десять. Небо было усеяно серыми тучами, когда я вышел на улицу, волоча за собой небольшой чемодан, и первые капли осеннего дождя упали на брусчатку. Я вдохнул свежий морской воздух и напоследок огляделся. Отсюда было видно беспокойное море, которое сегодня, под стать небу и моему душевному состоянию, приняло насыщенный серый оттенок.
Пока мы ехали к городскому вокзалу, я смотрел в окно и думал, как поступить: заехать к Полу или вернуться домой? А если вернусь домой, то что делать дальше? Подавить в себе нежелание писать и закончить «Смерть в Сансаре» или же сказать Марку, что готов расторгнуть контракт, какой бы ни была неустойка?
Мысленно я анализировал все что только можно. Пытался вспомнить острое ощущение необходимости писать про Мелани, которое зародилось во мне около пяти месяцев тому назад, и не менее настойчиво силился возродить в памяти момент, когда загнал в себя тупик. Теперь, вспоминая слова Кристофера Холдена о гибели искусства, я не испытывал стыда. Стыдился же я, когда вспоминал картину Мелани: то, что было сокровенным, она желала скрыть и не хотела, чтобы эти картины увидели свет. Хотя точнее сказать — чтобы свет увидел их.
Как далеко можно зайти, пытаясь обнажить человеческую душу реально существовавшей личности? Есть ли у меня как у писателя на то право?
И самое главное: можем ли мы разглядеть то, что сокрыто за маской, и попытаться познать другого — так же, как пытаемся познать себя?
Я чувствовал себя ничтожеством, когда покупал билет на экспресс до Лейстера — в городок, что стал пристанищем для Пола Монтгомери.