8
Солнце горячими лучами касается кожи, греет чёрные неразобранные коробки в отцовской машине, вызывает широкую улыбку и лёгкий прищур, когда выходишь из тени. Музыка, звучащая из радио, льётся куда-то наверх, стремится ввысь. Сердце бьётся одной лишь мыслью о том, что семья снова в сборе, и ему радостно от того, что лица родителей сияют любовью.
Барб сидит на крыльце, греет оголённые ноги, выглядывающие из-под короткой юбки, и ждёт, пока высохнет пастельного жёлтого цвета лак на ногтях ступней. Она поднимает глаза к ясному лазурному небу и чувствует, как внутри всё трепещет, подаётся движению тёплого слабого ветра.
Она даже не представляла, насколько отвыкла от яркого утра, начинающегося не с бестолкового сидения на кровати, а со вкусного завтрака и ленивых, но милых разговоров с мамой. Ей этого не хватало, очень сильно не хватало, и она рада, что наконец-то в сердце не пусто, а душа не переполнена грузом от плохих мыслей.
Весь остальной день Барб провела вместе с Роджером, скитаясь по раскалённым улицам в поисках прохладной тени и ларьков с напитками. Говорить было легко, гораздо легче, чем вообще когда-либо. Она впервые не думала ни о чём, и позволяла себе это. Она ловила каждый момент, каждую секунду душой, а не разумом. Она просто наслаждалась временем, которое проводит с другом, и не пыталась выжать из него какую-то практическую пользу. Барб хотелось смеяться без остановки, петь любимые песни и кружиться в танце. Подобные дни она ужасно любила и ценила, потому что чувствовала, что вот она, здесь и сейчас — живая и настоящая.
Она всегда стремилась к счастью, как математическая функция к определённому значению. Оно было её главной целью в жизни. А куда без него? Барб не понимала, как можно жить в сплошных страданиях, посреди нытья и отсутствия улыбки — это выдуманные людьми спутники, не стоит даже на них зацикливаться. Наслаждаться грустью для Барб означало стать заложником своих мыслей. Она против своего сознания всегда была слаба, но имела невероятно сильное желание победить, преодолеть, вырваться из плена тёмно-серых колючих цепей, звенящих на костях.
В тихой кофейне вся смелость и решительность Барб внезапно исчезла, стоило ей только сесть за столик с Роджером. Он ушёл, чтобы сделать заказ, и она поддалась давлению своих чувств и сомнений, будто порывистым ветром принесённых в голову. Всё вокруг в мгновение затихло, вывернув громкость внутреннего голоса до предела.
— Я поняла, — неуверенно начинает Барб, немного заикаясь от волнения, когда Роджер возвращается к ней с двумя чашками ароматного мокко, — что не ото всех жалящих медуз мне удалось сбежать. Одна ещё преследует меня.
Её похолодевшие пальцы слабо касаются тёплой зелёной чашки. В карих глазах плескается страх, стоит только ей оторвать свой взгляд от столешницы и лежащего на ней рекламного флаера. Она встречает внимательный и пристальный взгляд Роджера, на лице которого застыло еле заметное волнение.
— Скажи, — она дышит глубоко и тяжело, шумно, заметно чувствуя телом каждый свой вдох и выдох, — может ли она не просто исчезнуть, а превратиться в безобидную? Есть ли хоть маленький шанс?
Барб помнит те крошечные безобидные намёки, которыми пыталась донести свои чувства до Роджера, показать ему, что он ей дороже, чем лучший друг. Она, правда, не знает, заметил ли он их вообще, придавал ли им какое-то значение. Она не хочет всё испортить, но продолжает ждать ответа.
— Я не знаю, — пожимает плечами Роджер, но следом подаётся вперёд, чуть ближе. — Расскажи о ней.
«Я не могу!»
— Она... она связана с человеком, — голос Барб слегка дрожит, и она осекается, но находит силы закончить хотя бы одну фразу, — который мне очень-очень дорог.
— Знаешь, у меня тоже такая есть, — он понуро опускает глаза, отчего-то смущённо замолкает на несколько секунд, морщит лоб. — Не скажу, что появилась она давно, но как только приплыла, так ни разу и не отставала. Она мне не мешает, но постоянно напоминает о себе.
— Правда? — тихо спрашивает она, опасаясь, что видит ложную надежду в его словах.
Роджер молчит и медленно кивает. Молчит, и Барб понимает, что от его молчания ей становится в разы хуже. Она не знает, за что может зацепиться, что может такого сказать, чтобы ничего не оборвать в тот же миг. Беспомощно смотрит по сторонам, начинает жалеть о том, что решилась начать этот разговор.
— А может это медузы не твоих и моих мыслей, а наших? — лицо Роджера посветлело, губы тронула слабая улыбка.
Он с опаской тянется к руке Барб, понимая, что слова не помогут ему выразить в полной мере то, что хочется на самом деле.
— Может, — отвечает она и тоже тянется к его руке; чувствует, как внутри всё успокаивается. — Может.