Шварцвальд. Мистический спецотдел

– Вернулся, предатель.

Людвиг только зашел домой, весь в мыслях о Броне. Обманом он выкрал ее из допросной в участке Штудгарта. Банши обернулась птицей и упорхнула, но прежде сказала: «Хотя бы раз». И поцеловала его. Так сладко, так горько... Что это было, сентиментальное прощание? Или признание в любви? Людвиг в смятении касался губ, и вдруг этот голос. Знакомый тембр, но незнакомый тон. Вампир включил свет.

За столом в кухне сидел Рейнеке и поигрывал кружкой с «Маленьким принцем».

– Рей! Ты нашелся! – обрадовался Людвиг. Он смекнул, что лис-трикстер снова в шутку подменил слова, правда, впервые звучал так серьезно.

– Невозможно найтись, если тебя никто не искал, – процедил лис.

– Как это не искал? Очень даже искал, с ног сбился. Но хитрая лиса хорошо прячется, – заискивал вампир. Он скинул обувь, повесил плащ и прошел в кухню. – Так что за чудо-футболку ты мне привез?

Он сегодня надел ту, которую Рейнеке купил в первой поездке, с длинными буквами «Берлин» и силуэтами зданий в них. Лис выдал, глядя помимо:

– Ты не заслужил.

Людвиг шагнул к нему, чмокнул в макушку и провел по распущенным волосам, прежде сплетенным и увешенным перышками, бусинами, растами. Рыжий шелк скользил меж пальцев.

– А куда делись мои любимые фенечки?

– Вот именно, твои любимые, – огрызнулся Рейнеке и оттолкнул его руку. – Ты не представляешь, как чешется и мешает вся эта дрянь.

– Лисенок, ну, ты чего? – Людвиг с улыбкой присел перед Рейнеке, как в детстве, хотя тот в силу роста смотрел теперь свысока. Молчание затянулось, и он ткнул пальцем в кончик лисьего носа. – Неужели обиделся на старого вампира?

– Я раньше ради этой улыбки врал бы до посинения, – произнес Рейнеке. – Но больше не дождешься. Ты прав, я ужасно обижен.

– Какой же ты шутник, мой хитренький трикстер, – Людвиг улыбнулся еще шире и потрепал Рейнеке по колену. Тот вскочил, выкрикнув:

– Я не трикстер и никогда им не был!

Компьютерный стул отъехал и врезался в кухонный гарнитур. Людвиг смотрел на колесико, которое грозило отвалиться – давно бы пора его починить.

– Это ты выдумал, будто я трикстер, а я врал, чтоб тебе угодить! Но я лис, просто лис, такой же оборотень, как Йофрид, как Брона, как Кригер. Просто лис, который бы вырос добрым и честным, не преврати ты меня в лжеца!

Может, лучше купить новое кресло, думал Людвиг. Обивка уже изрядно потрескалась, и регулятор высоты барахлил. Но нет, он все деньги спустил на похороны, сейчас стоит затянуть пояса. Если аккуратно сидеть, колесико, пожалуй, продержится до зарплаты.

– Я ни разу тебе не солгал! Ни разу! Я только соглашался с тобой, если ты не хотел мне верить. Конечно, зачем смотреть правде в лицо, когда легче все неприятное подменить шуткой. Зачем слушать, что мне плохо без тебя, что я не хочу уезжать, что мне обидно!

Людвиг прикидывал, где взять денег хотя бы на еду для лиса, не говоря уже про квартплату, бензин и прочие мелочи. И как не огорчить Рейнеке тем, что Людвиг не мог оплатить ему нового путешествия? Или мог? Нужно позвонить Юргу, он подскажет, как оформить кредит. Подростки сейчас куда смышленее стариков.

– Зачем вообще меня слушать, да?! – выкрикнул лис и вздернул Людвига за грудки.

Вампир встал и перехватил его запястья.

– Хватит, лисенок, уже не смешно, – сказал он, грустно улыбаясь.

– По-твоему, я смеюсь? Да ты в упор меня не слышишь! Я. Говорю. Правду! – лис оскалился.

Людвиг притянул его к себе и поцеловал в лоб.

– Ты просто расстроен.

Рейнеке толкнул Людвига со всей силы. Вампир ударился об стол. Монитор съехал на подоконник, вздрогнул системный блок. Опрокинулась и скатилась кружка.

Вдребезги.

– Рей... Моя любимая чашка!

Людвиг опустился на колени, чтоб собрать половинки, которые надеялся склеить. Рейнеке наступил на кружку подошвой. Осколки хрустнули. Бедро саднило от удара.

– Кто ты вообще такой?.. – прошептал Людвиг.

– Двойник из кровавого зеркала.

Вампир в изумлении поднял глаза. Лис усмехнулся и спокойно сказал:

– Я говорю правду. Только правду. Таково заветное желание Рейнеке из рода альпийских лис.

Людвиг поднялся и схватил двойника за плечи.

– Что ты с ним сделал?!

– Ничего. Он добровольно отдал мне свое тело.

Двойник впился в Людвига взглядом таких родных, но таких холодных янтарных глаз.

– Я здесь, чтобы высказать за него все, что гнило в его душе. Каждое слово принадлежит ему, принадлежит мне, потому что я и есть он. Можешь врать себе, будто я просто злой двойник, но я – отражение его боли, настоящей и неудобной. И это ты довел его... довел меня до отчаяния!

Он скинул руки вампира и отступил, ощетинившись.

– Ты просто темная сторона, – пробормотал Людвиг, вспоминая слова гнома.

– Конечно, легче признать, что я порождение тьмы, чем собственную вину! Но тьмы не существует, Луи, нет силы, что сама по себе мечтает наносить вред, есть только человеческие чувства. И я чувствую боль. Из-за тебя.

Людвиг сглотнул, облизал пересохшие губы и попытался подобрать слова:

– Я не говорю, что невиноват, и не говорю, что Рей не имеет права на темную сторону, у каждого она есть, но... Рей состоит не только из боли, он еще состоит из любви, радости, удивления, веселья, из доброты и тепла. Где все это? Он в зеркале?

Двойник снова стал равнодушен и только ответил:

– Да.

– Его можно спасти?

– Можно.

Людвиг подался вперед в нетерпении к внезапной немногословности двойника.

– Как?!

– Есть три способа освободиться из зазеркалья. Первый – услышать зов друга, второй – позвать друга самому, третий – найти единственный выход среди миллионов зеркал. Но правда в том, что Рейнеке из рода альпийских лис заплатил за исполнение желания своим слухом, зрением и осязанием.

Губы лиса растянулись в ухмылке.

– Это что за грабительская сделка? – оторопел Людвиг. – Он хоть знал, чем ему придется платить?!

– Я говорил ему, что в замен он отдаст зеркалу самое дорогое. Он ответил, что самое дорогое уже потерял. Но до смешного мало кто понимает, что на самом деле им дорого. Не моя вина, что дороже всего ему видеть, слышать и чувствовать тебя.

Людвиг схватил двойника за грудки, встряхнул его и замер. Это тело, это лицо по-прежнему принадлежали Рейнеке. А эти губы говорили только правду. И Людвиг спросил:

– А если вытащить его из зеркала, он вернется в тело?

Двойник злорадно ответил:

– Каждый может вернуться в тело до исполнения желания, но не может вернуть того, чем заплатил. Поэтому даже если ты вытащишь его из зеркала, он навсегда останется парализованным инвалидом, который будет только есть и гадить. Но без зрения, слуха и осязания ты ему даже не втолкуешь, что он покинул зеркало и может вернуться. Поэтому тебе остаюсь только я.

Вампир оживился.

– Ты сказал, если я его вытащу? Значит, я могу попасть туда, даже если не отражаюсь?

Самодовольная мина сошла с лица двойника.

– В кровавом зеркале ты отразишься, – нехотя сказал он.

Людвиг улыбнулся. Он разжал пальцы, пригладил рубашку Рейнеке, взял в ладони его лицо, стиснул щеки и, глядя в эту забавную мордашку, сказал:

– Я спасу тебя, лисенок.

Он отпустил двойника и бросился к выходу. Влез в обувь, накинул плащ. Заерзали на чердаке летучие мыши, но вампир хлопнул дверью, не пуская их за собой. Он мчался по лестнице, перепрыгивал ступени, а двойник голосил позади:

– Стой! Я еще столько тебе не сказал! Я должен сказать, чтобы исполнить желание...

Людвиг вырвался в ночь, свежую, как глоток девственной крови. Вокруг ни души, только фонарь моргал, бросая блики на металл Мерседеса. Людвиг замешкался, метнулся к машине, но передумал. Ему не добраться до кургана фей на четырех колесах, проще пройти напрямик, по тропе, что петляла за домом. Но не успел вампир свернуть за угол, как его сцапал двойник.

– От меня не сбежишь! Я не оставлю тебя в покое, пока не выскажу все до последнего слова! – угрожал он, запыхавшись.

– Тогда идем. – Людвиг с улыбкой поддел его под руку и повел в лес. – Только я буду спрашивать, а ты отвечать. Ну, что случится с Реем, если ты исполнишь желание?

– Он умрет, а я превзойду его повадки и стану жить своей жизнью.

– И что это будет за жизнь?

– Моя собственная.

– Нет, ну а какая? Зачем она тебе?

– Хватит, Луи, я не хочу говорить о будущем, я хочу говорить о нас! – возмутился двойник и прозвучал почти по-родному, как бывало, звучал Рейнеке, если капризничал.

– Ладно, давай расскажи, чем я тебе не угодил, – подначил Людвиг и приобнял двойника.

Они шагали по горной тропе, вампир подсвечивал путь телефоном, лис говорил, ехидно и зло, про обиды, про вранье, про путешествия. Людвиг то и дело перебивал его, уводил от темы, чтобы только двойник не успел исполнить желания. Лесная ночь шелестела, ухала, где-то выл волк. Может быть, Кригер. Людвиг не купил ему ошейник, но был уверен, что ни за что не спутает его с другим волком. Он изучил, казалось, каждую его шерстинку, пока они с Гансом вывозили волка за город. До того вампир отсыпался под кроватью в спальне Кригера, как в старые добрые времена. Когда только Кригер привел его в дом, Людвиг не нашел другого укрытия от солнечных лучей. Даже спустя двадцать лет под кроватью по-прежнему пахло пылью, древесиной и штукатуркой. Людвиг скучал по этому запаху. Скучал по этому дому. Скучал по Кригеру. Тоска вошла в него, точно лезвие меж ребер – если не шевелиться, вроде и не болит, но стоит вздохнуть, как захлебнешься кровью. Людвиг будто бы не дышал. Он знал, боль ничего не изменит, и незачем раздирать себе нутро. Но лезвие у тоски без рукояти, его не выдернуть. Снова и снова он будет узнавать Кригера в случайных прохожих, все вещи мира разом станут напоминать о нем, и звук его голоса начнет мерещиться в каждом шорохе. Так было с его семьей, Анджеем, Ондреем, Златой... доктором Баумгартнером... Лорелеей, Хольцтеллером... и Катариной.

– Как ты мог отдать ему мою комнату?! – возмущался двойник. – Мало того, что он разбросал свои вещи и все провонял, так он завел там червя!

– Во-первых, это вовсе не червь, а татцельвурм, – возражал Людвиг. – А во-вторых, я просто не мог бросить Юрека. Но если ты против, то пускай он переедет в мою комнату, а я, так и быть, займу ванну.

– Еще чего! Пускай выметается насовсем!

Они уже добрались до кургана фей, а из чащи тьма вернула им отсвет фонарика. Вампир отстранился, но двойник не пускал его дальше.

– Подожди, я не договорил! Я должен исполнить желание.

Людвиг развернулся к нему. Крепко обнял.

– Я обязательно вернусь, лисенок, и если у меня ничего не выйдет, договоришь. Но дай мне шанс все исправить.

Людвиг отпустил двойника, и тот не стал его задерживать, только бросил в спину:

– Не если, а точно ничего не выйдет. Но я дождусь. Некоторые из нас годами исполняют желания.

Вампир шел к зеркалу. Папоротник бил по коленям, а впереди отражались серые джинсы над пышной травой. Людвиг различил уже смутную раму, осветил ее, плетеную, в гномовых письменах. И перевел фонарик на себя. Он не видел своего отражения вот уже восемьдесят лет и давно позабыл себя, полагаясь только на миловидные рисунки Рейнеке. Вампир сглотнул и поднял глаза. В зеркале ему предстало зловещее привидение. Он вздрогнул, увел телефон выше. Тени сползли, и серое лицо теперь смотрелось усталым и настороженным. На щеках проступала щетина, волосы завивались. Людвиг повернулся одной стороной, другой, оскалил зубы, ощупал подбородок и скулы, поправил прическу, склонился к зеркалу, чтобы рассмотреть себя ближе.

– Ну что, налюбовался? – спросило отражение.

Людвиг отшатнулся. Невольно он опустил телефон, но опомнился и осветил себя. Отражение в зеркале ухмыльнулось.

– Ты уступаешь мне?

– Вот так сразу? А как же разговоры по душам? Про заветное желание и все такое.

– А ты, что ли, не знаешь, чего хочешь?

Людвиг растерялся от собственной наглости и ответил:

– Я хочу спасти Рейнеке из рода альпийских лис.

Двойник залился беззвучным смехом, запрокинул голову и выдохнул.

– Ой, насмешил.

– Ничего смешного! Я хочу этого сильнее всего! – возмутился Людвиг. Он видел вроде бы собственное лицо, но едва узнавал мимику и ужимки.

– Ну да, хочешь, уже, смешно сказать, целый час! – дразнил двойник. – А я, дорогуша, исполню то, о чем ты мечтал всю жизнь!

Людвиг изумился. Он едва ли о чем-то мечтал. Он жил и выживал только ради того, чтобы вернуть долг всем, кто погиб по его вине, он стремился спасти всякую обездоленную жизнь. Многие бы не пострадали, не будь он вампиром. Людвиг сообразил:

– Ты сделаешь меня человеком?

Двойник снова рассмеялся, теперь в кулак, с глухим «х-х-х-х-х».

– Во дурак, сотню лет землю топчешь, а в себя не заглядывал? Умора!

– Я что, ржать мечтаю, как лошадь? – не выдержал Людвиг.

– Да уж не плакать! – заявил двойник и нахально навалился на раму. – Ну что, уступишь? Такса известная: самое дорогое за самое важное.

Людвиг не знал, чем и за что заплатит. Для него важны и дороги только чужие жизни, не его собственная.

– Кто-нибудь, кроме меня, пострадает, если я уступлю? – спросил он.

– Неа.

– А я смогу спасти Рейнеке?

– Ну, нет ничего невозможного, – двойник развел руками.

Людвиг замешкался. Он понимал, что в ответе не только за Рейнеке, но за спецотдел, за Ганса, за Юрга. Стоило связаться с ними прежде, чем выпускать наружу этого пересмешника. Вампир развернул к себе телефон и разблокировал экран. Сеть не ловила.

– Я скоро вернусь, – сказал Людвиг, отходя к кургану фей, чтобы после словить сеть у ручья, но услышал за спиной:

– Бедный лисенок, он так скулит.

Сердце дрогнуло, и Людвиг остановился. Впереди безразлично, точно высокий пень, застыл силуэт Рейнеке.

– Слушай, Рей, – вполголоса позвал Людвиг. – Ты же хочешь исполнить желание? И ты всегда говоришь правду, верно? Тогда сделай одолжение, присмотри за моим двойником и предупреждай всех, кого мы знаем, что он подделка. Сделаешь?

– Сделаю, – ответил двойник лиса.

– Спасибо, – улыбнулся Людвиг. – И не обижай Юрека.

Он отправился к зеркалу. По пути набрал сообщение Йофриду и открыл с десяток других приложений. Был шанс, что сообщение уйдет прежде, чем двойник его заметит. Тот скучающе прислонился к раме. Людвиг сказал ему: – Ладно, я уступаю!

Двойник оскалился, выбросил руку за раму, схватил Людвига и дернул на себя. Людвиг врезался в толщу стекла, жидкого, вязкого, обжигающе ледяного. Он не мог не вздохнуть, не разлепить веки, время вдруг растянулось, как пружина, которая, казалось, не сомкнется обратно, но зеркало обтекло затылок, и Людвиг вынырнул по ту сторону. Он по инерции пролетел еще несколько шагов и обернулся. За рамой вампир оцепенел, держа в руке телефон, но вот взгляд его ожил, губы скривились, и двойник расхохотался во весь голос.

– Аха-ха-ха-ха, аха-ха-ха-хаааа, аха-хааа, – он выдохнул, покачал головой и взглянул на Людвига с обезумевшей усмешкой. – Счастливо оставаться, дебил.

Он толкнул зеркало к себе, и рама хлопнулась оземь. Людвиг бросился ее поднимать, но не нащупал ничего, кроме папоротника. Вокруг стояла непроглядная тьма. Телефон остался у физического его тела, а себя он ощущал как вроде бы себя. Зрения он не лишился, слуха тоже, руки-ноги шевелились. Он прочистил горло и позвал:

– Рей!

Голос остался на месте. Лис не откликнулся. Людвиг свистнул и прислушался к эху, подобно летучим мышам, с которыми его роднило проклятье. Звук встретил множество неясных преград, крупных, но дробленых, живых, будто Людвиг попал в огромный сонный курятник. Он стал шарить по земле в поисках Рейнеке, наткнулся на ствол дерева, ударился об угол, задел изгиб, нащупал прохладную и гладкую поверхность. Различил маленькое стекло, большое стекло, овальное, круглое, прямоугольное. Зазоры между ними были совсем узкими, иногда они шли внахлест. Людвиг обогнул одно такое дерево, заросшее стеклами, и наугад шагнул дальше. Снова стекла, снова вокруг ствола.

На землю упал прямоугольник искусственного света. Людвиг вышел к нему и увидел за стеклом дверной проем в кухню. Там возле холодильника стояла пышнотелая девушка в ночной сорочке и кусала губы. Наконец, решилась и достала прозрачную коробку с тортом. Название на этикетке шло задом наперед. Она поставила коробку на стол и включила чайник.

Это не стекла, это зеркала, понял Людвиг. Через них Охотник наблюдал за людьми и вычислял чудовищ. Через них Людвиг найдет друга и выберется. Он огляделся, слабого света хватало, чтобы оценить, как густо деревья обросли зеркалами и как тесно они жались друг к другу. Лиса Людвиг не нашел, но он видел, как занимается рассвет в краешке кухонного окна. Скоро станет светло, нужно торопиться. Он продолжил звать Рейнеке, шарил по земле, угодил в разбитое зеркало, порезался, но не угомонился.

Он свистнул у самой земли, где звук свободно шнырял между стволами и стеблями трав. Свистнул еще раз и слева ощутил, как эхо утонуло в крупном, глухом препятствии. Пока Людвиг добирался туда, протискиваясь между зеркал, тьму разбавил сумрак. И вот за просветлевшими зеркалами Людвиг нашел шерстяной холм. Вампир упал на колени.

– Рей... Рей, лисенок, я здесь! – позвал он, обнимая лиса. Черные лапы его обвисли, голова свесилась, обычно чуткие и такие подвижные уши застыли, только дыхание еще ютилось в груди. – Рей, прости, это я во всем виноват! Прости меня, Рей, – Людвиг обнимал его крепче и раскачивал на руках.

Вздымался рассвет. Соседнее зеркало принадлежало отелю на склоне, и солнце дотянулось к нему прежде других. Людвиг увидел кромку солнца и сжался, уткнувшись в макушку лиса. Сейчас вампир сгорит, и дело с концом. Но солнце не обожгло. Напитался золотом рыжий мех, озарился пушистый зеленый мох, зарумянилась плитка в вестибюле, лес полосовали медовые лучи. Людвиг впервые за восемьдесят лет видел живой рассвет, такой изумительный и прекрасный, а в щеку ему дышал сухой лисий нос. Дыхание участилось. Лис издал слабый стон, в котором угадывались звуки «уи». Он чуял.

– Да, это я! Рей, я здесь! Я с тобой! – твердил Людвиг и целовал лиса в нос, а после прислонялся к нему лицом, шеей, ладонями. – Я с тобой, лисенок. Мы выберемся.

– Уи, уии, – поскуливал Рейнеке.

– Сейчас, малыш, – кряхтел Людвиг, поднимаясь и взваливая крупного взрослого лиса на плечо. – Сейчас мы выберемся, вернемся домой, все будет хорошо.

Он перехватил лиса поудобней, переложил так, чтоб мордашка утыкалась в шею, и понес Рейнеке вдоль зеркал.

– Сейчас мы кого-нибудь найдем, – приговаривал он, но не узнавал ни одной из квартир. В незнакомой спальне он заметил часы, что показывали начало шестого. В это время обычно заходил нуси с баночкой насекомых, Людвиг гадал, хватит ли двойнику ума позаботиться о летучих мышах, или он сразу бросится исполнять желание. Какое желание? Какова плата? Людвиг до сих пор не понимал, что именно он потерял, если совсем не изменился.

Вампир блуждал меж зеркальных деревьев, то забредая в папоротник, то выходя на мох. Зеркала простирались до верхушек, голые ветви пробивались под рамами и поддерживали их. Людвиг задирал голову, но едва мог рассмотреть верхние зеркала. Он подумывал взбираться на деревья, если на нижних ярусах никого не найдет. От отражений уже рябило в глазах, и помещения казались безликими. Вдруг он узнал прачечную. Ту самую, куда сдавал одежду. Высокое зеркало отражало стойку, вешалки, резные напольные часы, широкий комод, в нижнем ящике которого спал гутгин.

– Эй! – Людвиг перехватил лиса одной рукой, а другой постучал в зеркало. Гутгин всхрапнул, щелкнув клыкастой челюстью. Прилюдно он прятал свои клыки в густых усах, а острые уши, как оказалось, прикрывал париком, тогда как сейчас сверкал лысиной. Людвиг постучал громче. Гутгин перевернулся на бок.

– Геринг, дружище! Просыпайся! – кричал Людвиг, продолжая стучать. От усердия лис валился с плеча, Людвиг его поправлял и стучал снова.

Из оконца в напольных часах вынырнула кукушка и кивая отбила шесть раз. С последним ударом гутгин встрепенулся, сел и сладко зевнул.

– Новый денек, новые подвиги, – пробормотал он, выбираясь из ящика.

– Геринг! Герр Геринг! – звал Людвиг, пока гутгин переодевался. После он подошел к зеркалу и стал натягивать парик.

– Геринг, дружище, друг, это же я, твой ночной кошмар, ну же! – Людвиг кричал ему прямо в лицо, но тщетно. Он вспомнил, что Геринг ворчал похлеще герра Динера, когда вампир заявлялся среди ночи. Вампир вздохнул. – Ладно, должен признать, мы никогда не были друзьями.

Людвиг отступил и стал обходить дерево по кругу. Он только теперь заметил, что окна в зеркалах если встречались, то выходили в одном направлении. Должно быть, дерево носило на себе зеркала соседних зданий. Людвиг бросился вычислять дерево с знакомым ему районом. Для того он искал окна в зеркалах, хотя инстинктивно побаивался смотреть на солнце, которое поднималось все выше. Люди просыпались, расшторивали окна, и Людвиг заметил вид на реку. Он высматривал ее заборчик и заросли, пока не обнаружил на среднем ярусе нужный дом. Узнал его по цветам на внешних подоконниках.

– Йофриииид! – окликнул Людвиг и прошептал лису. – Пони тот еще засранец, но он же не бросит нас, правда?

Он окликнул еще раз. И еще раз. Обошел дерево, заглядывал в верхние отражения, насколько позволяла теснота, приметил наконец знакомый черный дипломат. Позади шевельнулась створка шкафа.

– Йофрид! Йофрииид! Авеееербаааах! ...долбанный ты пони! Похоже, придется лезть, – сказал Людвиг и опустил лиса на землю, тот жалобно пискнул. – Прости, лисенок, я за тобой вернусь.

Людвиг нашел небольшое зеркало, поставил на него ногу, ухватился за зеркало выше и вскарабкался. Он перебирался с рамы на раму, хватался за ветви, как вдруг неудачно оттолкнулся, и зеркало сорвалось. Дребезги, визг.

– Что такое?! – крикнул мужской голос.

– Я не знаю, зеркало само упало со стены! Честное слово, само! – причитала женщина.

Людвиг убедился, что Рейнеке не задело осколками, и полез дальше, аккуратней распределяя вес. Он добрался до рамы напротив шкафа Йофрида и увидел, как келпи надевал пиджак поверх белой рубашки.

– Йоф, дружище! – позвал вампир, ухватившись за раму, и зеркало повело вниз. Прогнулась ветвь, зеркало на мгновение увязло в следующей ветви и снова скатилось. Людвиг никак не мог зацепиться ногами, только скользил по стеклам подошвами. Ветка хрустнула, и зеркало слетело. Людвиг в падении нагнул его и принял удар на себя. Осколки впились в спину, дрожащие руки держали зеркало над телом, Йофрид завязывал галстук.

– Галстук, серьезно? – просипел Людвиг. – Ты же говорил, они хуже уздечки.

Он перекатился на бок, сел и прислонил зеркало к другим зеркалам. Спина намокала от крови, затылок саднило. Людвиг перевел дыхание и постучал в стекло.

– Эй, Йоф! Йоооф!

Келпи затянул галстук и взял расческу.

– Не делай вид, будто правда меня ненавидишь, – прошептал вампир. – Мы с тобой не поделили Катарину, но в глубине души ты все равно же... мой лучший друг.

Йофрид причесался и встряхнул гривой так, чтоб смоляные волосы рассыпались по плечу.

– Йофрид Авербах, келпи с берегов Рейна! – со всей серьезностью позвал Людвиг. Йофрид опустил взгляд, будто прямо на него, и усмехнулся. Взял дипломат со стола и ушел.

– Йоф?! Йофрид, вернись! – кричал Людвиг, дубася в зеркало.

– Он тебя слышал, но он тебя не спасет, – прозвучало за спиной.

Людвиг в изумлении обернулся. Он поднялся на ноги, подобрал лиса и заглянул за другое дерево. На земле сгорбившись сидел человек в черных брюках и черной рубашке, с длинными черными волосами.

– Йоф?..

Он поднял смуглое лицо с потерянным взглядом.

– Привет, Лех, – сказал келпи и слабо улыбнулся.

Людвиг даже не помнил, когда Йофрид последний раз так по-дружески сокращал его родное имя, а не дразнил крысой. Вампир в недоумении опустился рядом, укладывая лиса на колени.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Любуюсь тем, как исполняется мое желание, – с горечью произнес Йофрид и повернулся к узкому зеркалу, в котором отражалась комната совещаний. Карта Шварцвальда была грубо склеена, фотографии и заметки висели вразнобой.

– Какое еще желание? Ты давно здесь?

– Со дня ее похорон.

Людвиг обмер, с трудом выговаривая:

– Со дня похорон Катарины? Тринадцать лет?! Ты шутишь?!

– Как, ты сказал, ее звали? – оживился Йофрид, оборачиваясь к нему.

– Катарина, – ответил Людвиг.

– Ката... ри... – повторял Йофрид, и взгляд его гас. – Как ты сказал?

– Катарина!

– Ката... Ка.... Кх... Как ее звали? Скажи еще раз.

– Да что с тобой происходит?!

Интерлюдия: Йофрид Авербах

Настоящая свобода в одиночестве.

Дружба и любовь – это сбруя,

и я по глупости позволил себя запрячь.

Я всегда был один. Еще жеребцом отбился от табуна, где здравый смысл уступал гордыне, и каждый бил копытом за себя. Я скитался в водах Рейна от Франции до Швейцарии, в Нидерланды через Германию и обратно, пока не забрел по притоку Рейна в ручей, на берегу которого угодил в капкан. Я пролежал там с неделю. Мне не хватало около фута, чтобы достать до воды, и осеннее небо не щадило дождем. Я уже прощался с жизнью, когда увидел два силуэта в свете луны. Человек с ружьем и монстр в окружение летучих мышей. Они позарились на меня, и человек разомкнул капкан. Стали меня поднимать, но даже иссохший и тощий я оказался им не по плечу.

– Обратись человеком, – велел густой бархатный бас. Я почему-то послушался. И потерял сознание.

Проснулся я в постели, а не на разделочном столе. Розовые обои, детский шкафчик. Ногу сжимали две доски и тугой бинт, возле кровати стоял графин. Я напился воды прямо из горлышка и нечаянно разбудил парня, который дремал в кресле. Его густая грива вилась до плеч, кожа отливала серым. Келпи мышастой масти?

Нет, не мог быть келпи таким удушающе любезным. Лех не отлипал от меня – болтал на дикой помеси немецкого и польского, осыпал вопросами, подносил воду, подсовывал сено, траву, морковку, но я только воротил нос и упрямо молчал.

Однажды он принес мне кусок сырого говяжьего мяса и спросил, приготовить его или нет.

– Ладно, пойду поставиць воден, – сказал Лех, забыв мясо на столе.

Он вернулся уже через минуту, но застал только пустую тарелку с обглоданной костью. Удивление на его лице сменилось безотчетным счастьем.

– Поправляйся, пони! – сказал он, сияя улыбкой.

– Я не пони, – проворчал я. О, если бы я не отвечал ему! Смог бы вырваться, не увязнуть в болоте его обаяния, сбежал бы, едва окреп! Но я заговорил с ним и уже не мог избежать неуемного дружелюбия Леха. Он с ходу записал меня в соседи. Глупый вампир, он верил, что мы уживемся с человеком. Человек не бывал у меня, а если заходил, то смотрел хмуро и опасливо. Но стоило вампиру заговорить, заулыбаться, как взгляд человека таял. Лех говорил, что человек бардзо добрый, но я думал, дело в гипнозе.

Когда я уже мог ухромать оттуда, я дождался, чтобы оба они ушли, и выбрался из комнаты. Я спустился по лестнице и попал в сущий хламовник – гостиная кишела вещами, бездомными и одичавшими под тяжестью пыли. Как же я ненавижу беспорядок! Только поправлю натюрморт на стене и пойду, решил я. И разве сложно вот этот журнал сложить вместе с теми двумя? Я опомнился, только когда перемыл посуду. За тем они меня и застали.

– Ты прав, такой нам в хозяйстве нужен, – сказал человек.

– Завтрак! – воскликнул Лех, радостно воздевая пакеты, от которых тянуло сырой говядиной.

И я остался. Меня кормили, обо мне заботились, мне позволяли блюсти порядок. Я следил за чистотой, разбирал счета Кригера, исправлял ошибки в документах. Ума не приложу, почему люди не в состоянии помнить обо всех обязательствах, я-то сразу усваиваю правила и сроки. Леха я учил манерам и немецкому языку, одергивал его, если тот сбивался на польский. Я заставил вампира сначала носить хвост, а после и вовсе остричь волосы, до того завидовал его гриве. Пожалуй, я относился к своим благодетелям чересчур строго, но они не гнали меня прочь, как сделал бы любой из моего табуна.

Мы... подумать только, мы. Как давно я не вспоминал этого слова. Мы жили у Кригера на единственном условии – никогда не вредить людям. И мы никому не вредили, честно. Только однажды, во Франции, когда чертов сектант всадил Кригеру шприц в шею, и наш человек корчился в агонии, мы разорвали чужака в клочья. Мы оба наелись вволю, ни косточки не оставили, ни капли крови. Кригеру мы соврали, будто он сбежал, а друг другу поклялись, что никогда не вспомним об этом и никогда не повторим.

Кригер стал вервольфом и расследовал теперь не только преступления чудовищ, но и преступления против них. Мы отделились от полиции в Мистический спецотдел, этакое детективное агентство на муниципальном содержании. До сих пор не пойму, почему генеральный прокурор поддержал инициативу и выделил нам бюджет. Наверно, и сам он пострадал от чудовищ. Настоящая же полиция принимала нас за клоунов, но и не лезла к нам. Я еще застал пару лет, когда Ганс поступил на службу. Такой восторженный энтузиаст, он приносил нам любое подозрительное дело.

К нам присоединились кобольд, эшенфрау, банши, шелки и никса. Мы с Лехом работали в паре, пока нам не достался тот случай. У девушки накануне свадьбы пропал жених. Его нашли в лесу, потемневшего, как гнилой банан. Он не мог говорить и будто вовсе лишился разума. Врачи его не спасли. Мы отправились на место преступления, а в паре километров оттуда нашли корову. Крупную и мясистую, прямо в чаще леса. За ней выбежала она.

Она...

Она была...

Как же она выглядела?..

Наверно, она была удивительно красивой, раз мы оба по уши влюбились.

Она оказалась хульдрой и жаловалась, что спригганки крадут ее коров. Мы проводили хульдру в луга, она привязала корову и пригласила нас в дом. Мы говорили слишком долго для допроса и слишком мало для флирта. Лех, конечно, пустил в ход все свое обаяние. Я не мог его затмить. Но я мог приходить днем. Мы с ней гуляли в лугах, дышали сладким весенним воздухом, грелись в лучах солнца. Она была... нет, не могу.

Со спригганками, уродливыми старухами, которые обворовывали дома, тащили себе скот и некрещеных младенцев (и почему местная полиция не потрудилась сообщить нам об этих «незначительных» преступлениях?), я расправился в два счета. Стоило вытащить их из-под курганов, где они отсыпались днем, и спригганки каменели не хуже троллей. В глазах хульдры я стал героем, в глазах Леха – предателем. Он всякому чудовищу давал шанс. И потом, он считал, я поспешил закрыть дело гнилого жениха. Но он просто не видел, какую помойку развели спригганки, поймай они человека, он не то, что сгниет, он рассудка лишится от вони и ужаса. Что с женихом и случилось. Дело закрыто. Точка.

Лех не умел злиться, он остался моим напарником и другом, даже когда я отбил у него хульдру. Он только завел привычку нудить, будто я был неправ насчет того дела. Тут уже разозлился я. Я поменял напарника на Леита, бестолкового шелки. А Леху досталась никса, Лорелея, вполне смазливая, чтобы его утешить. Но Лех продолжал тенью ходить за моей хульдрой. Я съехал от Кригера и снял прелестную квартирку для двоих. Я хотел привести туда хульдру, но коровий хвостик держал ее при стаде крупных коров, которых она пасла. Я договорился с Броной, что та удалит злосчастный хвост. Но Лех достал меня даже средь бела дня.

– Не надо, не заставляй ее отрезать хвост, если это она погубила парня, то превратится в старуху! – твердил он.

– Если (шумит, не разобрать, как же ее звали?) говорит, что невиновна, значит невиновна! Я ей верю! – огрызался я.

– Опомнись, спригганы не насылают болезней, а она хульдра, она может врать!

– А еще говорил, что любишь!

– Именно потому что люблю, я хочу ее уберечь! Не нужно операции, бросай спецотдел, переезжай в луга, живите долго и счастливо! Йоф!

– Она невиновна, и я ей верю! – выкрикнул я и пошел в операционную.

– Ты неправ, долбанный ты пони!

Я зло хлопнул дверью.

...она умерла у меня на руках. Постарела, сморщилась, пошла безобразными пятнами и обмякла. Только такой я ее и помню.

***

– Я заплатил зеркалу воспоминаниями о ней, – произнес келпи. – Расскажи мне, какая она была?

– Подожди, но что же ты загадал? – спросил Людвиг.

– О, я недурно подставил своего двойника, – слабая усмешка коснулась лица Йофрида, все его эмоции едва проступали, но не из-за надменной маски, а будто с непривычки, точно он тлеющий уголь, встревоженный кочергой, которому нечем разгореться. Йофрид продолжил: – Я тогда желал только одного – всегда быть правым. Всегда, понимаешь? Ему никогда не завершить моего желания, я умру только вместе с ним.

– Всегда быть правым, – повторил Людвиг и сглотнул. – А ты... это ты был на похоронах или уже не ты?

– Уже не я. У нее не было документов, и ты хотел просто зарыть ее в лугах, как кота в обувной коробке. Я не мог на это смотреть, – Йофрид чуть поморщился и отвернулся. – Но я видел, что ты сказал мне в машине.

Пальцы его сжались в замок.

«Йоф, я был с ней в ночь перед операцией».

«Значит, я прав, что позволил ей умереть. Она это заслужила».

Людвиг возненавидел друга за бессердечность. Ишь праведник нашелся, будто сам он никого не убивал! Катарина следовала своей природе, как любое другое чудовище, но она любила Йофрида, так сильно любила, что заслуживала прощения, а он... Он похоронил ее с постной миной, а после перерезал ее коров себе на пропитание. Все эти годы он вел себя, как последний отморозок, но Людвиг даже не подозревал, что Йофрида подменил двойник.

– Йоф, я не договорил тогда. Она не изменяла тебе, клянусь, я просто убеждал ее отказаться от операции. Твердил, что ей не нужно рисковать, что я готов принять ее преступления, что... все равно ее люблю. Прости, я не хотел ее увести, я просто пытался спасти ее, и... Боже, кому я вру, я хотел ее увести, конечно, хотел! Но знаешь, что она мне ответила? Что разница между мной и тобой в том, что я вижу в ней тьму, а ты видишь свет, и она счастлива отражаться в твоих глазах. Поэтому она пошла на операцию. Она до последнего хотела, чтобы ты в нее верил.

Йофрид с тоской посмотрел на Людвига.

– Расскажи, какая она была, – прошептал он.

– Сейчас, подожди, – прокряхтел Людвиг, усаживаясь ближе и осторожно прислоняясь к зеркалу израненной спиной.

– Убери кровь, ты не ранен, у тебя больше нет тела. Твоя боль – просто память о том, как должно быть, – сказал Йофрид.

– Да как же убрать-то? Больно и все тут! – возразил вампир, обнимая лиса и укладывая его голову себе на грудь.

– Еще привыкнешь, – хмыкнул келпи.

– Вот уж не собираюсь! Но ладно, давай слушай. Катарина была похожа на солнечный день, такое невинное лицо, совершенно прелестное и бесхитростное, глаза большие, влажные, как у буренки, а улыбка... ммм, будто ангелы спускались с небес! А какие волосы, ну чисто липовый мед, волнистые и мягкие, просто чудо. Она носила белую косынку и...

Людвиг долго рассказывал, снова и снова, но Йофрид совершенно не мог запомнить ни описания, ни даже отдельных слов.

– Крепко же зеркало тебя оболванило, – вздохнул Людвиг. – Ты вообще что-нибудь о нем знаешь, как тут все устроено? Я понял только, что на каждом дереве висят зеркала из соседних домов.

– Нет, зеркала собираются по признаку хозяина, а не по месту положения. Смотри, здесь зеркала Кригера – спецотдел, его дом, мотоцикл, машина, зеркало в доме его сестры, которым он, наверно, когда-то пользовался. – Йофрид указал вперед, и Людвиг изумился, как же он не признал перевертыш гостиной Кригера. Йофрид говорил: – Я до конца не знаю, как зеркало выбирает хозяина. Сначала я думал, по факту владения. Потом заметил, что иногда зеркала принадлежат тем, кто чаще в них смотрится, например, я находил зеркало из общественного туалета рядом с квартирой уборщицы. А бывало, человек переезжал, и к его ветви прирастали новые зеркала, да только старые тоже оставались с ним, даже если отражали других людей. Самое любопытное – это зеркала в магазинах, они могли прирасти к ветви владельца, потом перерасти к ветви продавца, но так и не прирастали к ветви покупателя. Скорее всего зеркалу требуется некая сильная эмоциональная связь, возможно, единоразовая. А может быть...

– Тормози, не догоняю, как это «прирастали»? – перебил Людвиг.

– Видишь ветви между зеркалами? Каждая принадлежит человеку или чудовищу, и вот как раз ветви растут семьями, то есть, кто рядом родился, тот рядом и растет, поэтому тебе показалось, что дома на деревьях соседние. Ты просто искал зеркала из одного района и не обращал внимания на остальные. А прирастают зеркала довольно банально: когда зеркало переходит от одного человека к другому, оно уползает к стволу и выползает в другом месте. Что уж там происходит возле ствола, я ни разу не видел.

– Так... так-так-так, – пробормотал Людвиг, потирая лоб и собираясь с мыслями. – Кто рядом родился, тот рядом и висит. Но ты-то вообще родился в Британии, почему ты висишь здесь, в Вальдхерце?

– Во-первых, не в Британии, а в Бретани, это земли Франции, – дотошно поправил Йофрид. – А во-вторых, зеркала в моей квартире принадлежат бывшим владельцам. Я ведь толком не успел там пожить, а двойник, думаю, не владеет зеркалами.

– Ладно, значит, Ганс «растет» где-то здесь?

Людвиг осматривал зеркала вокруг ветви Кригера и пытался припомнить квартиру Ганса.

– Нет, думаю, Ганс на ветви Шеферов, его отец из Оффенбурга, и в паспорте у него местом рождения записан Оффенбург, а это «Врата Шварцвальда», город уже за пределами леса, и мы его не найдем.

– Разве? – растерялся Людвиг. Шансы застать в зеркале друга пугающе сокращались. Йофрид, Рей, Кригер, Ганс, Брона, герр Динер отпадали. У Аделины на этаже зеркал нет, а причесывается она обычно глядя в отражение монитора. Кто еще может его вытащить? Людвига осенило, но он тут же сообразил: – А Юрек, что ли, в Мюнхене «растет»? То есть не «растет» здесь вообще!

– Шиллеры родились в Вальдхерце, – напомнил Йофрид.

– Слава богу! – воскликнул Людвиг, и слова впервые не отдались болью на языке. Проклятье отвращало вампира от церкви, но Людвиг упрямо поминал Бога, как и его набожные родители. Он принялся подниматься. – Пошли, найдем его!

Людвиг встал, прислушиваясь к боли в спине, и взвалил лиса на плечо. Он поймал себя на том, что когда не думал о Рейнеке, тот вовсе не казался тяжелым. Но лис поскуливал, и Людвиг держал его бережно, а для того помнил о его весе.

– Ты знаешь, как выглядит Юрек? – спросил вампир. – У него сейчас четыре блестящих крыла.

– Да, я видел его в спецотделе, – ответил келпи, поднимаясь следом.

– Особо не отставай, не хочу потеряться, – бросил Людвиг и пошел между деревьев.

– Наоборот, нам лучше разделиться, так мы осмотрим больше зеркал. Будем вести перекличку, – категорично заявил Йофрид, точь-в-точь его надменный двойник. До чего же все-таки двойники походили на оригиналы. И только собственный двойник Людвига изумлял. Неужели он такой же мерзкий? Неужели у него тоже голодный, насмешливый взгляд? Тогда его никто не захочет видеть. Но нужно найти выход, ради Рейнеке.

Поиски затянулись. Вампир боялся, что Юрг застрял у него дома, где не было зеркал, а даже если нет, пока он искал его в одном месте, он мог появиться в другом. Энтузиазм, с которым Людвиг воображал, будто отыщет иголку в стоге сена, еще не шагнув в зазеркалье, тут среди тысяч – или как говорил двойник, миллионов – зеркал сходил на нет. Вампир потерял всякое чувство направления и бродил, казалось, кругами. Солнце клонилось к закату. Он уже отчаялся найти знакомое лицо, как увидел зеркало из гримерки бара «Лорелея», в котором когда-то пела никса, а теперь выступала Грета. Она смотрелась в зеркало, вся такая нарядная, в платье-бандо из сине-зеленых пайеток, точно чешуя. Голову ее украшали белоснежные лилии.

– Йоооф, сюда, срочно! Скорее! Я нашел Грету! – кричал Людвиг. Он постучал в зеркало, но Грета отвернулась к дверям. – Эй, мы здесь!

Подоспел келпи, ворча:

– И чего ты меня зовешь?

– Так ведь, может, она меня не захочет видеть, но тебя-то точно! – ответил Людвиг и сник. – Ну вот, ты уже там.

В гримерке появился двойник Йофрида. Он беззвучно шевелил губами.

– Мы можем как-то услышать их? – спросил Людвиг.

– Нужно коснуться зеркала, – сказал Йофрид и дотронулся до рамы.

– ...вилась песня? Я сама написала ее, – говорила Грета.

– И ради этого ты выдернула меня с работы? – спросил двойник. – Я был на хвосте у некроманта, ты же знаешь, как долго тянется это дело, как важно его закрыть.

– Я просто хотела, чтобы ты ее услышал, чтобы понял, как я к тебе отношусь, – произнесла она, заливаясь румянцем. Ундина поправила волосы, коснулась бус.

– Как? Воображаешь, будто влюблена в меня? – осадил двойник.

– Воображаю? – изумилась Грета. – Я правда люблю тебя, Йофрид! Ты спас меня!

– Я тебя вычислил, спасал тебя Людвиг, это он у нас местная мать Тереза. В него и влюбляйся.

– Эй! – Людвиг ударил в зеркало.

– Но ты заботился обо мне, ты подарил мне бусы, – лепетала она, – и ты...

– Бусы? – переспросил двойник и склонился к ней будто за поцелуем. Но вместо этого он дернул нить, и жемчуг разлетелся, отбивая дробь. – Просто дешевый амулет, чтобы не видеть твои уродливые синяки.

– К-какие синяки? – Грета обернулась к зеркалу. На ее груди и плечах проступили кровоподтеки, раны и ссадины, по виску скользнула струйка крови.

– Тебе так мало надо, чтобы мужчина попользовался тобой, – процедил двойник прямо ей на ухо.

– Не смей! – Людвиг дубасил в зеркало предплечьем. – Не слушай его, Грета!

– Твоя любовь ничего не стоит, – усмехнулся двойник.

Он ушел, а Грета дрожащими руками ощупала шею, грудь, живот. И рухнула на пол. В зеркале отражались только ее макушка и плечи, они вздрагивали, тряслись, а тишину раздирали рыдания.

– Грета, Гретхен, милая, не верь ему, пожалуйста, – уговаривал Людвиг, прислонившись к зеркалу боком и тихонько постукивая в стекло.

– Никогда не понимал, что она в нем нашла, – виновато сказал Йофрид.

– Да не в нем, а в себе, конина ты бестолковая! – обозлился Людвиг. – У Греты золотое сердце, раз она полюбила такую ледышку, как ты! То есть, как он...

– Что случилось, моя принцесса? – в гримерку заглянул владелец бара, толстый усатый старик.

Людвиг перехватил лиса и отошел от зеркала.

– Ладно, нам нужно найти Юрека, – сказал он. – Может, в темноте будет проще, он же светится.

Они шли дальше, мимо бесчисленных зеркал. В глазах рябило. Казалось, даже если Людвиг увидит отражение Юрга, он его пропустит.

– Давай ты подождешь у зеркала в спецотдел, – предложил келпи, когда довел вампира к месту встречи. – А я поищу Шиллера. Мне отдых не нужен, а ты попробуй все-таки избавиться от памяти тела.

Людвиг послушно уселся напротив зеркал Кригера, где тьму нарушали только отсветы уличных фонарей. Не сразу, но он сообразил – что-то не так. Узкое зеркало спецотдела ползло внутрь.

– Ты куда? – изумился Людвиг и схватил стекло без рамы. Оно медленно ускользало, царапая пальцы оборотом. Вампир прошептал: – Чье ты теперь?

Но никто ему не ответил. Он крепко обнял лиса и зарылся лицом в его мех. По привычке, по неугодной памяти тела он задремал.

– ...эх! Леээх! – кричал Йофрид вдалеке. – Я нашел крылья!

Людвиг подскочил, взвалил лиса на руки и помчался на голос, лавируя меж деревьев. Редкие пятна света из квартир полуночников помогали не набивать шишки. Наконец, Людвиг выбежал к Йофриду, который только теперь уточнил:

– Но это не Шиллер.

Людвиг отдышался и поднял глаза. В обшарпанном прямоугольнике зеркала по захламленной комнате ходил рыжий пацаненок с золотыми глазами и крыльями фейри. Пятна крови повторяли форму тех, что Людвиг видел у Юрга, но прибавилась пара новых.

– Еще один фейри? – недоумевал вампир.

– Нет, это пикси, – сказал келпи. – У него есть собственные крылья, ты увидишь, если он повернется.

Пикси собирал вещи в сумку. Когда он присел над второй, чтобы расстегнуть молнию, Людвиг разглядел внутри размаха перламутровых крыльев два крохотных крыла, цветастых, как у бабочки.

– Значит, это у него крылья Юрека? Но как?!

– Не знаю, возможно...

Пикси взвился, зашевелил губами, и Йофрид прижал ладонь к зеркалу.

– ...проклят, ушлый лилипут! – кричал пикси. Он ударил ногой по сумке, и оттуда высыпалась жухлая листва. – Гаденыш! Гнусный жадюга! А еще, «мы, рыжие, должны держаться вместе», тьфу!

Раздался стук.

– Одумался, зараза, – проворчал пикси и скрылся за зеркалом. – А ты еще кто?

– Какой невежливый сеньор, – ответил женский голос.

– Подожди, ты ведь...

Свист, и пикси рухнул на пол. Во лбу у него торчала черная стрела. Глаза потухли и стали зелеными.

– Что это? – Людвиг наклонился к стеклу, а за ним появилась женщина в широкополой шляпе и длинном черном платье. Подол ее волочился, каблуки цокали. Тугие медные кудри падали на обнаженные плечи. Она присела возле пикси и развеяла стрелу в голове. Втащила его в комнату. Перевернула тело. И стала выдирать ему крылья.

– Боже, нет, – простонал Людвиг, зажмурившись. Он приоткрыл один глаз и сквозь ресницы наблюдал, как дергался покойник.

– Она вырвала только крылья фейри, крылья пикси не тронула, – заметил Йофрид. Людвиг открыл оба глаза. Женщина теперь складывала крылья Юрга друг на друга и сворачивала в рулон. Закончив, она поднесла сверток к зеркалу, и Людвиг рассмотрел ее юное лицо с алой помадой и томными болотными глазами.

– Как договаривались, – сказала она в зеркало, зловеще улыбнулась и ушла.

– Это ты с ней договаривался? – спросил Людвиг Йофрида.

– Нет, – келпи нахмурился. – Скорее всего она говорила с двойником. Если учесть, что до тебя я еще никого не встречал, полагаю, двойники существуют только в плоскости зеркала.

– Как это никого? А шефа? В смысле, Охотника? Он же выходил в полнолуние.

Йофрид вылупил глаза, и Людвиг обо всем рассказал.

– Нет, я никогда его не видел, иначе бы дал вам знать. Я только слышал, как в полнолуние зеркала трещат, будто лопаются, но я не успевал застать ни двойника, ни осколки. Понятия не имею, что это было.

– А та девица, которая пощипала крылья, ты видел ее раньше?

– Может быть, правда, последние годы я ко всему потерял интерес и не вникал в чужие дела. Но я ее выслежу. У нее татуировки внутри ладоней, ты заметил? Или, как всегда, проморгал, слепая летучая мышь? – Йофрид иронично улыбнулся.

– Куда мне до глазастого пони, – сухо ответил Людвиг. Йофрид вскинул брови и помрачнел.

Вампир и келпи снова разошлись. Людвиг бесцельно бродил между ночных зеркал. Он уже не надеялся найти Юрга, а Йофрид, как оказалось, искал след преступницы и чуть не взгрел Людвига, когда узнал, что тот раз-другой уловил сияние крыльев, но внимания не обратил. Больше они не видели девушку в широкополой шляпе. Взошло солнце, и Людвиг вымотался, тело его, еще не лишенное памяти, дало слабину. Келпи снова отвел вампира к зеркалам Кригера, где не осталось зеркал спецотдела.

– Куда они делись? – гадал Йофрид и через пару деревьев обнаружил. – Зеркал с моей квартиры тоже нет.

– Что это значит? – занервничал Людвиг, подсаживая лиса, который то и дело съезжал с плеча. – Что-то дурное, да? Там проблемы, а мы здесь, взаперти, Боже, что же нам делать?

– Не знаю, но я выясню. И вытащу вас, не раскисай.

Келпи пошел дальше, и плечи его впервые развернулись, осанка вытянулась, а грива вилась, точно на ветру. Вампир прошептал ему вслед:

– Я скучал по тебе, Йоф.

Тринадцать лет ему не хватало опоры, не хватало защиты, не хватало того, кто бы спасал его, пока он спасал других. Неужели воскресла почившая дружба? От усталости счастье едва ворочалось в груди. Людвиг сел, прислонился к случайному зеркалу и задремал. В полусне ему мерещилась Брона, которая целовала его, так сладко, так страшно, она превращалась в Лорелею, которая превращалась в Катарину, которая превращалась в Злату, и все они умирали, и сама смерть тянулась поцеловать его на прощание. Из ее объятий Людвига вырвал звонок.

– Кого там еще принесло? А, ой... Кх-кхм. Доброе утро, – лепетал мужской голос.

– Здравствуйте, – отвечал женский. – Я работаю по соседству. Пропал мой друг. Может быть, вы его видели? Он карлик, носит коричневый костюм или...

Людвиг отнял голову от загривка лиса и протер глаза. Звук шел из зеркала позади.

– ...домашнее платье как будто из мешковины, и он всегда в красном колпаке.

Людвиг кряхтя развернулся. Он увидел только половинку парня в старомодном клетчатом халате, на голове у того была сеточка для волос. Парень задумчиво почесал лоб.

– Нет, не припоминаю. – Он заметил сетку и резко стянул ее, покраснев до кончиков ушей. – Просто я здесь совсем недавно, только переехал, если бы я видел, я бы обязательно...

– Извините за беспокойство, – сказал женский голос.

– Ада! – наконец, сообразил Людвиг. – Ада, я здесь! – он постучал по раме.

– До свидания, – прозвучало издалека.

– Ада!

– Простите, как вас зовут? – окликнул парень, все еще красный, будто распаренный в бане.

– Ааадаа! Аделииинааа! – кричал Людвиг, барабаня в стекло. Он не слышал ее ответа.

– Фройляйн Аделина, я поищу вашего друга, обещаю, – произнес парень и добавил с надеждой: – До встречи.

Он закрыл дверь, и Людвиг прекратил стучать. Не вышло. Из-за сонливости он упустил такой шанс! Все пропало! Ну, нет, без паники – Людвиг выдохнул, обнял лиса и поднялся, озираясь. Если Аделина обходила соседей, значит, она еще могла отразиться поблизости. Людвиг пытался смотреть во все зеркала сразу, лихорадочно вертелся на месте, кружилась голова, душило отчаянье. Вампира остановила крепкая рука келпи.

– Я нашел его.

Сводка по делу №7

Шелки – в шотландской мифологии морской народ, люди-тюлени. Они живут под водой и могут сбросить шкуру, обращаясь в прекрасных юношей и девушек. По разным версиям шелки сбрасывают шкуру раз в девять ночей, в весенний прилив, раз в год на тринадцатую ночь, раз в семь лет или в любое удобное время. От брака с человеком у шелки родятся дети с перепонками на ногах и даром исцеления.

Никсы – в германском фольклоре водные духи, которые живут на дне водоемов. Красавицы никсы порой выходят в люди, узнать их можно по мокрому подолу. У водных дев двойственная природа: они могут предупреждать о штормах, а могут топить рыбаков. Мужчины никсы чаще отрицательные персонажи, бывают уродливы или предстают в виде животного, похищают женщин и топят детей.

Лорелея – в немецкой культуре никса, связанная с одноименной скалой на берегу Рейна, где она расчесывала золотые волосы и невольно своей красотой и пением манила корабли разбиваться о скалы.

Хульдра – персонаж скандинавского фольклора, белокурая красавица с коровьим хвостом, который она скрывает. Встретить ее можно в горах или в лесной чаще, где она пасет свои стада. Мужчины влюбляются в хульдру с первого взгляда, иногда она является им под видом жены или подруги. Тот, кто станет ей верным и добрым мужем, получит богатства и удачу. Но для того, кто обидит ее, хульдра обращается уродливой старухой и насылает проклятье. Единственный способ для хульдры избавиться от хвоста – венчание.

Спригган – в британском фольклоре разновидность троллей, низкие безобразные старухи, хранители сокровищ, которые живут в руинах, на кладбищах и возле древних захоронений. Они боятся солнечного света и прячутся днем, а ночью устраивают пляски, воруют детей или скот, насылают ураганы и могут вырастать в размерах, чтобы отпугнуть путника.

Смесь с «pójdę postawić wodę» в переводе с польского «пойду поставить воды».

«Bardzo» в переводе с польского «очень».