Лес

Рано утром, чуть взошло солнце, он вышел из дома и по протоптанной тропинке пошёл в знакомом направлении, чтобы сделать то, на что не мог решиться уже много лет.

***

Наблюдая, как по стеклу скатываются бусинки дождя, оставляя после себя мокрый след, Дима медленно пил чуть тёплый кофе в компании друзей, настукивая пальцем по чашке какую-то мелодию. Светлые волосы были завязаны в пучок на затылке, голубые глаза, не мигая, смотрели вдаль. Он сидел, затаив дыхание, не видя и не слыша ничего вокруг. Мысли его заглушали и шум дождя, и треск камина, и дыхание его друзей. Всё это растворилось в размышлениях о чём-то очень важном, в обрывках воспоминаний, в тихих невесомых мечтах. Его сознание уходило далеко за пределы тела, в свой собственный мир...

Оглушительно громкий в сонной тишине вздох Егора заставил его пробудиться от мыслей. Дима моргнул. На пробуждение его тело отреагировало волной мурашек, которые заставили его вздрогнуть и, наконец, прийти в чувства. Мир тут же наполнился звуками, запахами и ощущениями, глаза его начали видеть, и Дима взглянул на друзей. Неподвижные как фарфоровые статуэтки, они держали в руках чашки с наверняка уже остывшим чаем и впивались пустыми взглядами в лесной пейзаж. Редкие движения их были плавны.

«И о чём они думают?..» — пронеслось у Димы в голове.

Он аккуратно встал с кресла и, обходя места со скрипучими половицами, направился к двери, не заметил, как очутился на кухне, а оттуда – уже на улице, с яблоком в руках.

Дождь был несильным, однако со ступенек небольшими ручейками стекала вода. Капли в стоке отбивали нечёткий ритм. Птицы, засевшие в ветках, виртуозно исполняли своё соло. Дима вдохнул свежий запах осени и снова погрузился в медитацию под эту дождливую песню. А между тем, вдалеке, прячась среди деревьев, пронеслась чёрная фигурка, вот только видеть её Дима уже не мог.

Простояв на крыльце с минуту и окончательно замёрзнув, он был вынужден вернуться в дом. Пальцы его окаменели и порозовели. Дима зашмыгал носом. Холод немного привёл его в себя, но голова всё равно казалась туманной и приятно тяжёлой.

С лестницы послышался знакомый скрип. Это спускались Саня с Егором, каким-то чудом сумевшие оторваться от созерцания Леса и заметить пустующее Димино кресло. Завидев беглеца, они задержались на месте, но спустя секунду возобновили движение. Саня отправилась кипятить чайник, а Егор сел за стол, недоумённо поглядел на его пустую поверхность и с вопросом взглянул на Диму. Тот, немного помедлив, показал Егору огрызок яблока и улыбнулся от мгновенно погрустневшего выражения лица друга. Саша повернулась к ним с двумя банками в руках: с травяным чаем и с кофе. Парни кивнули на чай, и Саня отвернулась.

Такие немые сцены отнюдь не были редкостью. Особенно в такую погоду, когда молчанье настолько сладостно, что разговоры становятся в тягость.

За исчезновением единственной видимой провизии в доме, Егор отправился на поиски еды к холодильнику, но и там ничего удовлетворяющего не нашёл.

— Надо бы за продуктами съездить, — протянул он, перекатывая по полке пару уцелевших после завтрака помидоров.

В этот раз очередь ехать в магазин была Саши, но Егор, желая заполучить побольше вкусностей (зная, что Саня либо посеет список, написанный для неё, либо забудет о его существовании и ничего толком не купит), доложил, что поедет вместе с ней. Сразу после окончания дождя они помчали в город на Сашином мотоцикле.

Дима остался один. Некоторое время он ещё провожал друзей взглядом, стоя на крыльце, и когда они уже совсем скрылись из виду, зашёл в дом. Среди бревенчатых стен было очень тихо – так бывало только в такие дождливые вечера, или когда его друзья уезжали – то есть достаточно редко. Достаточно, чтобы успеть соскучиться по тишине. Тишину Дима обожал. Бережно окутанным ею хорошо думалось и мечталось, особенно под звон дождя вперемешку с музыкой. Мечтать и думать Дима тоже любил.

***

Давно, очень давно Дима стал пленником этих чувств и всё никак не мог освободиться от них. Стоя лицом к закрытой двери, он впал в думы, но его мгновенно отрезвила одна мысль, и он почти бегом он поднялся в свою комнату. Там его с нетерпением поджидала его первая и последняя любовь – электрогитара «Fender», в последнее время служившая только декорацией. Именно поэтому, он вцепился в неё жадно, пренебрегая такой «мелочью», как настройка, быстро подключил к усилителю и приземлился на кровать. Настроение было каким-то печально-отрешённым (всё в порядке: это его обычное состояние). От тумана тело сковывала сонливость и веки под её тяжестью то и дело слипались, а глаза пощипывало. Тонкие пальцы опустились на струны, глаза закрылись, и эхом по дому раздалась красивая мелодия.

***

Времени за этим занятием прошло немного, но Дима, потакая своей лени настолько, что даже не мог развернуться и взглянуть на часы, во времени не ориентировался. Для него такие мгновения растягивались в вечность. Туман сгустился, предоставив взору лишь молочно-белое море с еле просвечивающимися сквозь него соснами, а мелодии начали надоедать своей тягучестью. Дима отложил гитару в сторону и, растянувшись на кровати, подложил руки под голову. Он закрыл глаза, надеясь немного вздремнуть, но, не тут-то было. До его ушей донёсся сильный, настойчивый стук – это стучали во входную дверь. Едва услышав его, Дима ощутил странное чувство, давно не свойственное его возрасту, как будто мама вернулась с работы, а ты не успел замести следы учинённого тобой разгрома. Он опасался, что за музыкой и мыслями не услышал, как ребята вернулись, и возможно они стучали не один раз. В таком случае ему пришлось бы выслушать долгие, скучные и до зевоты знакомые нотации от Саши про то, что он «ничего не слышит за своей музыкой, что ему следовало бы быть чуть внимательней к посторонним звукам, и вообще, импровизации его в городе слышны». Подобные нравоучения он слышал и от Саши, и от Егора каждый раз, когда начинал играть. То он играет слишком громко и всем мешает, то, если он играл в наушниках – его не дозовёшься.

В предвкушении долгого и нудного разговора он спустился вниз и, бурча себе под нос какие-то нелепые оправдания, отварил дверь. Ещё не совсем соображая, кто перед ним стоит, он промурлыкал что-то неразборчивое, и уже собирался отойти от двери, но взгляд его скользнул по стоящему на пороге человеку раз, другой, и Дима в смятении заключил, что этот человек никак не может быть ни одним из его друзей.