глава 2
Я сидела у себя за столом, поджав ногу под себя. Пятница. На улице закат. Сидя за ноутбуком, я пыталась понять куда идти чтобы устроиться в следственный отдел. С интернет-картами я никогда не дружила.
Помню, когда у меня был мой самый первый сенсорный телефон, я и Аня – моя лучшая подруга – забрели куда-то в неизвестный нам район. Нам было по одиннадцать, город мы совсем не знали, только местность в округе. Решили посмотреть в карту города в телефоне. В итоге забрели еще дальше, и подруге пришлось звонить маме, чтобы та нас забрала. Конечно, Анина мама ругалась, но сдавать меня моей не стала. Иначе я бы стояла всю ночь в углу – это при самом мягком раскладе из всех возможных.
Сейчас я, конечно, город знаю лучше, чем тогда, но все никак не могла понять, где же этот долбанный отдел.
В голове то и дело мелькали мысли о Вэлле. Он дал мне два дня. Один уже прошел. Послезавтра я должна буду дать ему точный ответ. Я прекрасно понимала, что верить этому человеку нельзя. Черт возьми, кто вообще поверит незнакомцу в здравом уме? Тем более, когда тот неизвестно как пробрался к тебе в дом начал предлагать всякую чушь. Достать книгу из музея мамы?
Чисто теоретически я знаю несколько идей, как можно это сделать. Первая – самая банальная – украсть. Выкрасть у мамы ключи от музея, отключить камеры, взять книгу и быстренько замести следы. Но тогда это уже уголовная ответственность и плюсом лишение работы. Если меня раскроют – я окончу свою карьеру следователя, даже не начав.
Идея номер два. Я могла бы подменить книгу, что лежит в музее, на муляж. Мама в любом случае никогда не будет пытаться понять, что написано внутри, а снаружи книга очень простая – черная кожа, а в центре пентаграмма. Везде она пошарканная и видно, что ей уже очень-очень много лет. Я даже не уверена, что там еще видны чернила и можно разобрать текст – настолько она потрепанная. Так что сделать реплику не составит большого труда. Тем более если Вэлл захочет мне помочь. Я так полагаю, у него много связей, раз он так много знает обо мне и с легкостью может достать моих родителей.
Но почему тогда он просит достать эту гребаную книгу именно меня? Почему не может сделать это сам? Не хочет руки марать? Странно. Очень странно. Я бы даже сказала, страшно.
И зачем ему вообще эта книга? Он сумасшедший коллекционер? Почему тогда просто не выкупить ее у мамы? Правда, она вряд-ли ее продаст. Мама никогда не продает экспонаты. Считает, что они – бесценны, ведь половина из них достались ей от дедушки. Эта книга в том числе.
Тяжело вздохнув, я достала свой блокнот. Туда я обычно делала всякие заметки по типу «занеси преподавателю конспекты!!!». Открыв чистую страницу, я достала из стакана с канцелярией ручку и начала активно писать:
Кто такой Вэлл?
Как он пролез ко мне в дом?
Откуда он меня знает?
Почему Вэлл не может сам достать то, что ему нужно?
я писала с расплывчатым смыслом, чтобы в случае чего никто не понял, что я имею ввиду. Хотя, если меня будут подозревать в краже, то это тоже подойдет в качестве улики. Но мне просто жизненно необходимо было перенести все свои мысли на бумагу.
Зачем ему нужна книга, да еще и в такие короткие сроки?
Что было с моим телефоном?
Ситуации с телефоном я до сих пор не могла найти оправдания. У меня настолько проблемы с головой? Я точно видела, как разбился мой телефон. Может, Вэлл – это тоже воплощение моей больной фантазии? Теперь я уже сомневаюсь в том, что здорова психически.
В один момент из мыслей меня вывела бешено дергающаяся ручка двери. Комната закрыта мной лично. Потом кто-то (я даже догадываюсь, кто), начал активно долбить – именно не стучать, а долбить – в дверь. Быстро убрав блокнот в нижний ящик стола, я открыла настойчивому гостю.
Передо мной стояла мама не в лучшем состоянии. Ее тушь осыпалась, глаза полуприкрыты, волосы в беспорядке. Обычно глаженая рубашка сейчас мятая. Я только сейчас осознала, что сегодня пятница, а, следовательно, мама напьется. Когда она напивается, то лучше вообще к ней не подходить и женщина спокойно уходит куда-нибудь к своим друзьям. Но сегодня, видимо, не мой день и мать никуда не ушла. Она осталась и решила лезть ко мне.
— Чего тебе? — строго спросила я, глядя на мать.
Женщина пьяно усмехнулась. Видимо, она уже много выпила.
— Ты как с матерью разговариваешь, дрянь малолетняя, — заплетающимся языком говорила родительница, — да в твои годы я боялась даже посмотреть в сторону родителей, а ты еще и рот смеешь открывать.
У-у-у, крыша уехала и даже не попрощалась.
Я мысленно вздохнула.
— Иди спать, мама.
— Рот закрой, пока я говорю.
Во мне начало расти раздражение. Ну и чего она ко мне пристала то опять? Что надо? Я же сижу тише воды, ниже травы. Почему она лезет ко мне? Да что я ей сделала в конце то концов?!
Я попыталась вернуть себе самообладание.
— Мама, я тебя прошу, иди спать, ты уже достаточно пьяна, — попыталась я вежливо выпроводить маму из своей комнаты.
Ее глаза наполнились злостью. Губы сжались в тонкую линию. Я знала это выражение лица. Затишье перед бурей.
— Ты будешь мне указывать, что мне делать? Маленькая сволочь. Да ты мне всю жизнь испортила, сука.
Мать поливала меня грязью. Я бы могла сказать, что привыкла, что не воспринимаю ее слова всерьез, но осадок был. Как бы я не хотела, эти слова все же где-то глубоко внутри меня откликались. Малолетняя я бы заплакала и попросила прощения, чего всегда хотела мама. Ни прощения. Моих слез. Она всегда мечтала, чтобы я страдала. Ни кто-либо другой. Именно я.
Поток ее слов не кончался. Пока я в один момент не крикнула:
— Хватит!
Щеку обожгло. Во рту почувствовался металлический вкус. Кажется, мама разбила мне губу своим кольцом. В моем организме произошел выброс адреналина. Сердце начало быстрее перекачивать кровь. Сосуды сузились. В глазах на мгновение помутнело. В голове возникли картинки из прошлого, но я тут же отогнала их.
— Не смей повышать голос на мать, — пьяно сказала мама прежде, чем я ударила ее в ответ.
Впервые я ударила ее. Впервые я дала ей сдачи. До этого момента я всегда терпела. Но теперь я ударила ее в ответ. Также. По щеке. Не так сильно, как хотелось бы, но больно.
Я никогда не была человеком, который спорит со старшими, а тем более с родителями. И для меня ударить родителя было верхом невоспитанности. Что-то невозможное. Но сейчас, в данную секунду во мне словно что-то сломалось. Какой-то провод, отвечающий за воспитание и уважение к старшим, отошел. Мне хотелось крови. Ее крови. Чтобы она молила о пощаде. И, клянусь, на секунду меня окутал ужас. Ужас от того, что со мной твориться. Я ударила собственную мать и хочу еще. Я никогда не была жестоким человеком, но сейчас...
Я не помню, как мама схватила меня за волосы. Я не помню, как упала на пол. Не помню, как повалила на пол маму. Не помню, как мы продолжали драться. Не помню. Ничего не помню. Помню только то, как за шкирку вытащила ее из своей комнаты и закрыла дверь на ключ. Она продолжала долбиться, а я просто сползла спиной по стене с бешено колотящимся сердцем.
Я не жалела. Ни единого удара я не жалела. Я чувствовала, как болит голова от ее пальцев. Кажется, она вырвала мне клок волос. Я чувствовала, как у меня кровоточит губа. Я чувствовала боль в ноге, но не помню, почему. В голове грохотал пульс. Руки тряслись.
Я никогда не дралась. Было пару раз, что драка почти случалась, но все обходилось простыми толчками и ничем больше. Нас быстро разнимали. Нет, я была не из робких, за словом в карман никогда не лезла. Про таких как я обычно говорили «палец в рот не суй – откусит по локоть». Но такая я только в подходящем обществе. Конечно, в компании взрослых преподавателей я не буду хамить или язвить. А вот в компании сверстников вполне.
Я заметила, что белая футболка, в которой я сидела, была замарана кровью. На трясущихся ногах я подошла к зеркалу и осмотрела губу. Та припухла. Зашивать не надо было, но обработать бы стоило. А также закинуть в стирку футболку. Я сняла ее, оставаясь в одном лифчике и коротких шортах.
Словно под гипнозом, я повернулась боком и стала рассматривать свою спину, руки. Те были в маленьких, едва заметных шрамах. Были и более заметные. Я касалась каждого из них и перед глазами мелькали воспоминания.
...
В тот вечер маме позвонили со школы. Я нахамила учителю за то, что тот нахамил мне. Никогда не забуду тот взгляд.
— Снимай футболку, вставай на колени к стене.
Она произнесла эту фразу так спокойно и просто. А я заплакала. Внутри поднялась паника. Я знала, что будет дальше.
— Нет... мамочка, пожалуйста. Мамочка, не надо, — упала ей в ноги я. По щекам текли слезы.
Мамин взгляд стал жестче. Голос был пропитан сталью. Ни капли жалости. Ни капли сострадания.
— К стене, — словно собаке приказала она мне.
Я зарыдала громче. Уже через несколько мгновений пряжка ремня била мою хрупкую спину. Мама не жалела меня. Она била до тех пор, пока вся моя спина не покроется кровью.
Так было всегда, когда я в чем-то провинилась или у нее просто было плохое настроение. Она всю жизнь вымещала на мне злость.
...
Моя рука поползла дальше. Коснулась самого длинного шрама.
...
В тот день мама напилась. Когда мама пьяна, то вообще не держит себя в руках. Делает все, что ей вздумается. Это действительно страшно.
В тот день я просто пришла со школы домой. Мама уже была вдребезги пьяна. Стоило ей только увидеть меня, как глаза тут же загорелись ненавистью. Животной, такой, словно я убила всю ее семью.
Мне сразу стало страшно. Я поняла, что стоит убраться подальше отсюда, пока она не схватилась за нож и не зарубила меня, прям тут.
Женщина встала из-за стола, на котором стояла ваза. Ваза была большая, красивая, с небольшими металлическими ветками. В тот момент я даже внимания на нее не обратила.
— Ну и где ты была, шалашовка?
Укол обиды отдался где-то в животе. Мама очень редко называла меня по имени. Только оскорбления. Дрянь – ее самое любимое.
— В школе, — сказала я, сжимая лямку рюкзака на плече.
Мама сделала чуть шаг вперед. Во мне зародилась тревога. Сейчас что-то будет.
— А если я не верю тебе? Тебя ведь не было в школе. Где ты была, дрянь?! — закричала мама.
Но я была в школе. Я отсидела восемь уроков и пришла домой.
Паника внутри меня только росла. Что делать? Как мне ей доказать?
— Но я была в школе!
— Врешь! — крикнула мама и просто кинула в меня вазу! Ту самую вазу, что стояла на столе.
Мне оставалось лишь уворачиваться. Одна из веток прошлась по моей спине, оставляя длинный порез. Если бы я вовремя не увернулась, то ваза попала бы мне в голову, а ветка спокойно проткнула мне глаз или висок.
...
По щеке побежала одинокая слеза. Во мне плескалась жалость. Жалость к себе. К своей судьбе. И такая же ненависть. Как же я ненавидела эту женщину. Воспоминания возникали в голове проносились сами собой.
...
Наконец-то приехал папа. Он спасет меня от лап этого чудовища. Он любит меня в отличии от нее.
Ужин. Мы сидим за круглым столом. Папа сидит напротив меня. Рядом сидит мама.
— Папа, а сегодня пять за контрольную по математике получила, — радостно сообщила я отцу.
Папа поднял на меня глаза и улыбнулся. Он – единственный в этом доме, кто рад моим успехам.
— Да, не забудь рассказать ему о той двойке за тест по английскому, — добавила мама, смотря в тарелку, — бестолочь.
Я мигом поникла. Лучше бы вообще ничего не говорила.
— Ольга! — воскликнул папа.
— Что? Я всего лишь говорю факты. Наша дочь – бестолочь.
Папа стукнул по столу. Я вздрогнула.
— Хватит. Ольга, извинись перед ребенком.
Мама фыркнула. Извиняться она явно не думала.
— И как часто ты ее оскорбляешь? — папа перевел взгляд на меня, — мама тебя обижает?
Я задрожала, когда наткнулась на мамин взгляд. Она почти кричала о том, что если я хоть слово скажу про то, как она со мной обращается, то мне крышка.
Пульс застучал в голове. Мне хотелось встать и убежать.
— Не бойся, милая, скажи мне правду.
Я смотрела то на папу, то на маму и ругала себя за то, что вообще открыла рот.
Папе врать не хотелось.
Он же меня защитит, верно? Не даст меня в обиду?
Но я всего лишь опустила голову. Трусиха. Я ничего не сказала, но папа понял все сам. Он встал из-за стола и кивнул маме, чтобы та пошла за ним. Мне стало страшно. Что папа собирается делать? Он же не тронет маму, верно?
Вышли из комнаты они вместе. Мама даже не смотрела на меня. Через неделю папа уехал. В ночь после его отъезда мама била меня ремнем до тех пор, пока я не потеряла сознание.
...
Почему я не пошла в полицию? Потому что любила маму. И боялась ее. Также я боялась остаться одна. Вдруг маму посадят? Это будет моя вина.
Я осела на пол. По щекам текли слезы. Я тонула в жалости к самой себе. И ненависти к матери. Она перестала бить меня ремнем лет в пятнадцать, когда я научилась давать отпор. Но давать пощечины она не переставала.
Голова болела. Губа тоже. А в голове лишь одно слово:
Ненавижу.
Ненавижу.
Ненавижу.
Как же я ненавижу всех. Ненавижу приемных родителей. Ненавижу настоящих родителей. Ненавижу всех тех, кто смотрел на страдания ребенка и ничего не делал.
Ненавижу!
Ненавижу!
Ненавижу!
Приемную мать за то, что она ненавидит меня. Приемного отца за то, что тот вечно в командировках и ему плевать на меня. Ненавижу настоящих родителей за то, что отказались от меня. Равнодушных ненавижу за их черствую душу.
НЕНАВИЖУ!
НЕНАВИЖУ!
НЕНАВИЖУ!
Я вцепилась себе в волосы и зарыдала громче. Вот так, сидя на полу перед зеркалом в одном лифчике и коротких шортах. Душа рвалась на части. Я никогда не плакала о своей судьбе, но сейчас...
В дверь тихо постучали. Еле слышно, но мой обострившийся из-за адреналина слух уловил. Мама так не стучала никогда. Она обычно просто ручку дергала, а когда я не открывала, то начинала тарабанить, словно за ней гонится стая голодных тигров.
Я аккуратно встала. Больше я не плакала. Утерла слезы, тихо открыла дверь.
Передо мной стоял Вэлл. Он мигом заткнул мне рот рукой и силой втащил в комнату, захлопнув за собой дверь. Его лицо было очень близко к моему. Я могла рассмотреть его идеальную кожу без единой морщинки и прыщика. Карие глаза отливали красным из-за заката.
Сказать, что мне стало страшно – ничего не сказать. И как он на этот раз попал в дом? Может, у него есть дубликат ключей от моей квартиры?
— Чш-ш-ш, — приложил к моему рту палец он, — ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка раскрыла наш план?
На его лице заиграла ухмылка. Вторая рука крепко держала меня за плечо, не давая вырваться.
Ну что, с мамой я сегодня уже подралась. Могу и ему врезать.
Сейчас меня вообще не волновало, что я стою перед Вэллом в одном лифчике. Меня больше беспокоило то, как он залез ко мне в дом?
— Что, выдался плохой разговор с мамулей? — его насмешливая ухмылка раздражала не меньше матери, — хочешь, отомстим ей?
Я застыла. Он предлагает мне месть? Твою мать, да что ж это за человек то такой?!
Я вырвалась из рук парня и сделала шаг назад, что позволило ему пройтись по полуобнаженной мне взглядом. Мне стало противно, но прикрываться я не стала. Пусть не думает, что может меня смутить.
— Как ты попал в квартиру? Отвечай! — зашипела на него я.
— Эй, полегче, — с идиотской улыбкой вскинул руки парень, — я сейчас описаюсь от страха.
У кого-то сегодня хорошее настроение. Хоть мне и было страшно, виду я собиралась не подавать.
— У тебя ключи от моей квартиры? Давай сюда, — вытянула я ему руку
Вэлл прислонился плечом к шкафу с зеркалом, перед которым я в слезах валялась на полу пару минут назад. На его лице была дурацкая улыбочка, словно он мальчик-дурачок, сбежавший из психоневрологического диспансера. Даже не знаю, у кого из нас больше едет крыша.
— У меня нет ключей, — усмехнулся парень.
— И как же тогда ты попадаешь ко мне в квартиру?
— Я сюда телепортируюсь.
Во мне поднялась волна раздражения. Страх понемногу утихал, но сердце все еще бешено колотилось. Шутки со мной шутить вздумал?
— Вэлл, или как там тебя, это мой дом!
— Не волнуйся, Аделина, никто сюда кроме меня не попадет. А я зла тебе не желаю. Наоборот, помочь хочу.
Вэлл двинулся на меня. Я сделала шаг назад и тот остановился. Из-за разницы в росте ему пришлось чуть нагнуться, чтобы быть со мной на одном уровне.
— Хочешь матушке отомстить? Я помогу.
— Кто ты такой? Все можешь. Книга тебе зачем-то нужна. Непонятно как попадаешь в мой дом.
Ухмылка на лице парня только росла. Он сказал чуть тише:
— Ты хочешь, чтобы она мучилась? Чтобы она ответила за это, — Вэлл еле ощутимо провел пальцами по дорожкам слез, — за это, — его рука опустилась ниже, к спине, где были шрамы.
Я дрожала от каждого его прикосновения. Это было так... странно. Словно так и должно быть. Словно этот практически незнакомый человек и должен стоять у меня дома. Касаться меня так. Шептать сладкие фразы. Подбивать меня на грех.
— Она будет молить о пощаде. Твои настоящие родители тоже. На коленях к тебе приползут.
Его голос так сладко шептал эти речи. Я представляла как моя мать плачет и валяется у меня в ногах. Я чувствую ее вину. Чувствую, что ей стыдно. Что ей жаль. Руки Вэлла мягко касались моего лица. Он знал, на что надавить. За это я готова была аплодировать ему стоя.
— Нет, — резко выдала я.
У Вэлла даже взгляд изменился. На мгновение мне стало страшно. Стало страшно, что он начнет агрессировать и заставит меня плясать под его дудку. Но я решила договорить, прежде чем он начал что-либо делать.
— Я не хочу мести, — говорила я медленно, чтобы он впитал каждое мое слово, — Я хочу спокойствия. Я помогу тебе, но взамен ты дашь мне всю информацию по моим родным родителям и закроешь музей этой мрази к чертовой матери.
Я планировала переехать к Ане в конце этого года. Но если Вэлл закроет этот чертов музей, то я смогу переехать уже в конце этого лета. Деньги, которые давал мне отец я откладывала. Часть – наличкой, которую у меня чуть не забрала мать пару дней назад, а остальная часть на сберегательном счете в банке. Этих денег вполне хватит для года жизни в другом городе с подругой, пока я буду учиться на заочном.
Сейчас я не переезжаю, потому что дала обещание отцу дождаться его. А приедет он только к Новому году. Тогда то у меня и будет все готово к переезду. Но раз такое дело, то я готова нарушить обещание.
Вэлл смотрел мне прямо в глаза. А затем с какой-то несвойственной ему серьезностью кивнул. Достал откуда-то лист желтой бумаги и ручку. Подошел к столу и начал что-то на ней писать. Через минуту подозвал меня к себе. Я с подозрением посмотрела на парня.
— Да не бойся ты, не съем, — вернул себе прежнюю ухмылку Вэлл, — Мы, считай, друзья. А я друзей не ем. Только если они не чересчур вкусные.
Вэлл вновь прошелся по мне взглядом, напоминая, что я стою в одном лифчике. Слава богу, не без него.
Я медленно подошла к парню. Прочла то, что он написал.
Аделина Х обязуется отдать Вэллу Х книгу Умерших, которая находится в музее ее матери.
Вэлл Х обязуется найти родителей Аделины Х, а также познакомить ее с ними прежде, чем та отдаст ему книгу. После нахождения книги Вэлл Х обязуется закрыть музей Ольги Х, приемной матери Аделины Х.
Все условия сделки обговорены лично. Сделка совершается добровольно, по обоюдному согласию. В случае невыполнения договоренностей с одной стороны, вторая имеет полное право убить или нанести тяжкий вред здоровью стороне, не выполнившей условия сделки.
— Почему «X»? — нахмурилась я, читая этот страшный сон юриста, — ты написал какой-то бред. Ни один юридический документ не выглядит так!
— Аделина, — спокойно протянул парень, — это просто формальность. Эта бумажка даже не будет нотариально заверена, не переживай. Это больше для меня.
— Я не буду это подписывать!
Вэлл словил мой взгляд и улыбнулся.
— Дай ручку, — протянул он мне свою руку, куда я, помедлив, вложила свою.
Парень перевернул мою ладонь и второй стороной своей чудо-ручки проткнул мне безымянный палец. Тут же из маленькой дырочки образовалась капля красной жидкости. Он макнул в эту каплю острый наконечник ручки и протянул.
— Серьезно? Кровью? Я что, сделку с Дьяволом заключаю? Что за бред? Вэлл!
Он молчал и улыбался, протягивая мне ручку в моей крови. А если у меня будет заражение? Он же даже ничего не обработал!
— Я не предам тебя, Аделина. В случае чего у тебя будет возможность меня убить, — вот так просто сказал парень.
— Еще сесть мне за тебя не хватало!
Вздохнув, Вэлл вложил ручку с кровью мне в ладонь, а сам откуда-то достал вторую точно такую же. Подписал еще одну строчку.
Если хоть одна фраза в документе сделки может обернуться против Аделины Х, то Вэлл Х обязуется сделать все, чтобы ничего не угрожало ее жизни, здоровью и благополучию.
Я вновь словила его взгляд. Он просто в один момент проткнул себе палец и подписал кровью бумагу. Твою мать, чем я вообще занимаюсь? Будущий следователь называется.
Что-то в моей душе было категорически против всего этого. Вот так просто довериться незнакомцу? А если он не найдет моих родителей? если он просто сумасшедший дурачок? Но, по всему видимому, сумасшедшая тут только я. Потому что вторая сторона все еще помнила все те побои и унижения матери. Я смотрела в глаза Вэллу, а в голове возникали картинки воспоминаний с матерью. До чего же это было ужасно. Я очень хотела это закончить.
Я подписала документ. Кровью.
С этого все началось.