179 глава. Чтение вслух.
В этот момент Сяо Хайян почувствовал себя разделенным на три части. Первая часть ошеломленно спрашивала собственные уши: «Что сказал этот старый болтун?»
Тем временем вторая часть контролировала его руки, желая открыть металлическое кольцо на шее Фэй Ду. К сожалению, несмотря на то, что у офицера Сяо была эйдетическая память, он совершенно не разбирался в машинах и мелких бытовых приборах. А услышав, как женщина только что сказала, что там была бомба, он еще больше растерялся, не зная, с чего начать, так запаниковал, что весь онемел.
Остальная часть его концентрации была сосредоточена на спине, готовая принять пулю. Хотя у него никогда не было легкого времяпрепровождения, на него все же никогда раньше не направляли пистолет. Как осужденный преступник, лежащий под лезвием перед исполнением приговора, он уже представлял себе свою смерть.
Осужденный преступник, несущий колодки и кандалы, вообще не мог двигаться под лезвием.
Сяо Хайян не мог ясно сказать, что он нес. Весь в море со своим огромным ужасом, он не мог понять, почему он не увернулся.
Но все равно не увернулся.
Позади него раздался резкий выстрел, и Сяо Хайян напрягся, в его голове проскользнула мысль: «Я умру».
«Умирать» было лишь мимолетным чувством. У него не было времени вспомнить свою короткую жизнь; и, в отличие от описанных литературных произведений, он не чувствовал далекой печали. Его разум был в хаосе, подобно огромному морю, которое он не знал, с чего начать описание. Сотни тысяч мыслей поднимались и опускались и уничтожались, как прилив; самым насущным было: «Как мне разомкнуть это кольцо?»
В следующее мгновение Сяо Хайян был отброшен в сторону. Все еще окоченевший от испуга, он обернулся и заметил, что острой боли, которую он ожидал, не последовало. В его кармане была лишь маленькая дырочка…
В тот момент, когда он выстрелил из пистолета, Ло Вэньчжоу ударил Фань Сиюаня ногой, который бросился в атаку. Пуля отклонилась от курса, задев край одежды Сяо Хайяна и попав в телефон с разбитым экраном, который оставила Лан Цяо. Телефон, у которого экран изначально был разбит, умер на месте при исполнении служебных обязанностей и полностью не подлежал ремонту. Между тем хрупкие кости неизлечимо больного пациента не выдержали удара. Рука Фань Сиюаня с треском сломалась, и Лан Цяо проворно сковала его наручниками, бросившись следом.
С того момента, как он услышал об исчезновении Фэй Ду, Ло Вэньчжоу был в состоянии сильного стресса – он грубо отбросил все свои эмоции, пробежал огромное расстояние, ударом ноги отправил в воздух пистолет Фань Сиюаня. Он опустился на колени, не глядя на Фэй Ду, принимая то, что только что услышал, только что увидел… экранируя все это вне своего сознания, сосредоточив всю свою энергию в узкую нить, быстро просматривая структуру металлического кольца, методично ощупывая затылок Фэй Ду.
В то же время он мог систематически приказывать:
– Вызовите эксперта по бомбам.
Раздался щелчок, и металлическое кольцо открылось.
Воздух, быстро ворвавшийся внутрь, словно ураган, пронесся через раненое горло Фэй Ду, заставив его ослабевшее сознание прийти в себя. Сильный кашель заставил его содрогнуться, и рукоять наконец выскользнула из его руки. Ло Вэньчжоу обнял его. Только теперь окровавленная штанина и синяки на Фэй Ду кололи ему глаза, как подушечка для иголок. Все голоса, гнев, тревога и ужас, которые он только что заглушил, превратились в наводнение, хлынувшее через ворота шлюза, обрушившееся и утопившее его.
Ло Вэньчжоу ослабел, с трудом удерживая Фэй Ду.
Коллеги, которых он только что оставил, быстро подошли.
– Капитан Ло, положите его!
– Положите его на землю, дайте ему дышать!
– Помедленнее… Подойди и помоги!
Кровь Фэй Ду втиралась в руки Ло Вэньчжоу. Он едва заметил, что вошли медики, не заботясь о том, что место происшествия еще не расчищено, и он тупо следовал их инструкциям, идя за ними.
Фэй Ду казался бонсаем, который никогда не подвергался влиянию ветра и мороза.
Его было нетрудно держать. В повседневной жизни он не ел только два вида вещей – он не ел это и он не ел то. Его сладкие слова были международным стандартом, и он обладал квалификацией доктора философии в поисках удовольствий и веселья.
Он был подобен стеклу, безукоризненно слаб и безразличен.
«Удушение кого-то – это продолжительный и приятный способ убийства».
«Не могли бы вы… дать мне еще один шанс притвориться, что я вижу свою маму?»
«Не причина ее смерти заманивает меня в ловушку».
«В мире сотни тысяч высотных зданий. Почему она выбрала именно его?»
«У меня нет никаких… травм.»
Сырой ледяной подвал, скрывающий безграничные тайные воспоминания, непроизвольный кашель при каждом его упоминании, вечно поставленная на повтор песня…
Все знаки слились воедино в нескольких словах Фань Сиюаня, и невообразимая темная правда столкнулась без предупреждения, на мгновение опустошив грудь Ло Вэньчжоу.
Он вспомнил тот летний день, мальчика, который, казалось, не мог интегрироваться в мир, прислонившись спиной к одинокой вилле, и его ясные упрямые глаза, казалось, скрывали бесчисленные секреты.
Он хотел бы прорваться сквозь время, шагнуть на семь лет в прошлое, подобрать этого молчаливого ребенка, вытащить его из невыявленной боли, сказать ему: «Прости, я пришел слишком поздно».
– Я пришел слишком поздно…
Только когда он был в машине скорой помощи, Фэй Ду пришел в сознание. Его рассеянный взгляд надолго задержался на лице Ло Вэньчжоу. Потом он, казалось, узнал его; он показал улыбку.
С усилием Ло Вэньчжоу удалось понять слова, которые он беззвучно произносил.
Он сказал:
– Ты не… Все монстры уничтожены, а я последний. Ты можешь запереть меня в своем доме?
Три поколения, начиная с грязных денег и желания, ненависть, продолжающая беспрестанно бродить и расширяться… теперь пыль наконец осела.
Ло Вэньчжоу больше не мог этого выносить.
Может быть, все Фейи действительно были садистами от природы. Даже когда у него остается всего один вздох, Фэй Ду все еще мог устроить величайшую пытку в жизни Ло Вэньчжоу, чтобы мучить его.
– Эй, Очкарик, ты в порядке?
Лан Цяо вытерла холодный пот со лба и подняла Сяо Хайяна. Куртка ее давно исчезла, а довольно модный толстовый свитер потерпел неудачу, превратившись в «модную» мешковину нищего. Если бы она умылась, ее нетрадиционная внешность, вероятно, могла бы появиться на нескольких уличных снимках в еженедельном журнале.
Сяо Хайян очнулся, словно ото сна, и поднялся на ноги. Увидев Лан Цяо, он вдруг что-то вспомнил и полез в карман.
– Сяо Цяо-цзе, твой телефон…
Говоря это, Сяо Хайян внезапно замер, а затем ощупал себя.
– Не беспокойся о телефоне, – сказала Лан Цяо. – Что ты ищешь?
– Мое рабочее удостоверение только что выпало, – прошептал Сяо Хайян, просунув пальцы в обугленную дыру в кармане, и, нахмурившись, огляделся.
– Подожди немного, пусть они помогут тебе поискать. – Лан Цяо потянула его за руку, пропуская эксперта по бомбам. – Здесь небезопасно, отойди пока.
– О… Эй, я вижу!
Рабочее удостоверение Сяо Хайяна вылетело вместе с его пистолетом и упало рядом, к ногам Фань Сиюаня, которого поддерживали двое полицейских. Рабочее удостоверение открылось, когда упало; Очкарик нес с собой фотографию Гу Чжао вместе с рабочим удостоверением.
Сяо Хайяну не понравилась черно-белая мемориальная фотография Гу Чжао. Та, что он носил с собой, была их фотографией, сделанной в парке, когда Гу Чжао был в отпуске и взял его поиграть. Мужчина на ней выглядел моложе, чуть более расслабленным. Он положил руку на голову мальчика и держал для него сладкую вату, немного неестественно улыбаясь в камеру и выглядя совсем не так, как на мемориальной фотографии.
По какой-то причине Фань Сиюань не отрывал взгляда от этой фотографии. Он чувствовал, что человек на ней был очень знакомым. Когда полиция утащила его прочь, его взгляд все еще был прикован к ней.
Сяо Хайян подошел, чтобы поднять его, довольно неохотно загораживая Фань Сиюаню взгляд, вытирая с него грязь.
– Чью фотографию ты носишь? – небрежно спросила Лан Цяо, призывая его поторопиться и уйти.
– Дяди Гу, – сказал Сяо Хайян.
– О, – звонким голосом сказала молодая женщина-полицейский, – это офицер Гу Чжао? Ты действительно знал его? Эй, дай мне посмотреть…
Фань Сиюань затрясся всем телом, как от удара молнии. Он быстро повернул голову и начал бороться, пытаясь добраться до Сяо Хайяна.
– Подожди!
Сопровождавшие его криминальные полицейские подумали, что он опять затевает какую-то выходку, и крепко удержали его, сурово ругая:
– Что ты делаешь? Успокойся!
– Подожди подожди! Покажи мне. Вернись! Дай-ка я посмотрю на него…
Но Сяо Хайян холодно повернул голову, чтобы посмотреть на него, даже не останавливаясь.
Полицейские держали Фань Сиюаня так, что его ноги не касались земли. С вывернутой под невероятным углом шеей он все еще неумолимо поворачивал голову.
Четырнадцать лет назад в его сознании образ Гу Чжао стал той мемориальной фотографией, всегда с одним и тем же выражением лица; никакой разницы, и он не мог узнать его больше.
Застенчивый, мягкий молодой человек из Янской службы безопасности, катающийся на велосипеде под зонтиком, ткань которого шуршала при падении… Все это исчезло, как дым, голоса затихли. Он только сейчас понял, что забыл Гу Чжао, забыл, как тот выглядел, когда улыбался.
Прошло более десяти лет, и в его памяти остались только одни Чжан Чуньлин и Чжан Чуньцзю.
Конгломерат Чунлай оставил свой отпечаток на его плоти и костях; вместе с его собственными усилиями это сделало его таким, каким он является сегодня.
Чжан Чуньлин смотрел, как уносят Фэй Ду. Затем полицейский, который надел на него наручники, обыскал его и достал из кармана телефон. В тот момент, когда он забрал его, на экране засветилось уведомление о сообщении. На экране блокировки появилось содержание сообщения: «Время вышло. Игра закончена. [Фото]."
Фотография не была доступна для просмотра в заблокированном режиме. Чжан Чуньлин в панике добровольно предложил код.
– Это код блокировки экрана, дайте мне взглянуть на него, дайте мне его увидеть!
Сотрудник криминальной полиции, державший его, положил телефон в сумку для улик. Через прозрачный пластиковый пакет он доброжелательно разблокировал телефон Чжан Чуньлина и показал ему фотографию. Обратный отсчет достиг нуля. Чжан Дунлай упал на бок, его глаза были закрыты, его белая рубашка была в красных пятнах, он не двигался.
– Нет! Нет-
– Нет, нет, нет, перестаньте лить, оно липкое!
Тем временем на другой стороне океана Чжан Дунлай внезапно вскочил. Он все еще был связан.
– Красное вино стоит денег! И ты не заставишь меня играть одному!
Кольцо весело улыбающихся барышень окружило его. Одна девушка с овальным лицом потрясла его телефон.
– Ты проиграл! Ты проиграл! Чжан-дагэ, человек, который получил ваши сообщения, не ответил. Либо ты слишком большой неудачник, либо они раскусили нас. В любом случае, вы проиграли, не отступайте сейчас.
Улыбаясь, Чжан Дунлай позволил девушкам помочь ему выбраться из веревок, а затем стряхнул с головы вино – он играл с девушками в унылую игру «Правда или действие». Когда подошла его очередь, он выбрал «действие», и они попросили его притвориться, что его похитили, и отправить фотографии другу, посмотреть, ответят ли они.
Щебечащие красивые молодые женщины налили Чжан Дунлаю так много вина, что он раскачивался повсюду. Ничего неподобающего в этой игре он не заметил и с радостью согласился. Ему трагически отказали.
– Не валяй дурака, дай посмотреть, кто этот несчастный…
Его слова резко оборвались, когда он увидел, с кем был разговор. Он вскочил на месте.
– Дерьмо! Джиджи! Ты действительно что-то с чем-то! Вы знаете, кому вы отправили сообщение? Это мой чертов папа!
Девушка, которая делала фотографии на его телефон, невинно наклонила голову.
– Ты называешь своего отца «Магнатом»?
– Старик, знаете ли, – сказал Чжан Дунлай, икая и дергая свой воротник, намокший от красного вина, – дома он очень суров. Я никогда не видел, чтобы он улыбался. Когда я был маленькой, он иногда приходил домой, и когда мы с ним разговаривали, он заставлял меня и мою сестру стоять в двух метрах от него, как будто мы докладывали о работе. Я помню, как однажды, когда Чжан Тин была маленькой, она тайно носила платье с цветочным узором под своей школьной формой. Даже учителя в школе ничего ей не сказали, но когда старик увидел, о, черт, он так слетел с катушек, что даже мой дядя не осмелился попытаться его успокоить. Девочка-подросток, расхаживающая весь день с удрученным видом… Хотя мы немного сблизились с ним, когда выросли. Может быть, это потому, что старик был уже в возрасте.
В этот момент он внезапно остановился, потому что обнаружил, что игривая девушка, все еще обливающая его вином, имеет странный вид. В ее глазах, дважды прикрытых тяжелым гримом и контактными линзами, появился след невыразимой жалости, а цветочная улыбка стала натянутой. Чжан Дунлай сказал:
– Что случилось?
– Ничего такого. Я вспомнила свою трагическую школьную форму, когда была маленькой.
В мгновение ока девушка проконтролировала свое выражение.
– Мы еще не закончили вас наказывать, не меняйте тему. Иди закажи вино!
Сладко терзаемый толпой девушек, Чжан Дунлай не знал, плакать ему или смеяться.
– Пощади меня!
Глядя вниз с высоты, Чжоу Хуайцзинь взглянул на толпу, окружавшую бассейн, и молча вышел.
Солнце начало садиться на западе. Он слышал, как Лу Цзя разговаривает по телефону с кем-то неподалеку. Выражение лица Лу Цзя было очень напряженным. Он дважды спросил человека по телефону:
– Вы уверены, что все в порядке?
Затем он немного расслабился, и его голос смягчился. Чжоу Хуайцзинь слабо услышал, как он сказал:
– Мы вернемся через пару дней, не волнуйся.
«Вернемся куда?» – подумал Чжоу Хуайцзинь, его мысли блуждали.
Китай был ему незнаком, и старая резиденция Чжоу не была его домом. Его единственные близкие родственники были потеряны в разных концах Ванчуани. Куда еще было возвращаться?
Через некоторое время Лу Цзя молча подошел к нему. Он где-то раздобыл два мороженых и отдал одно Чжоу Хуайцзиню – по словам Лу Цзя, у иностранцев не было острого вкуса, и мороженое было сделано слаще, чем дома, что, как оказалось, соответствовало его вкусу; он должен был наесться досыта, прежде чем вернуться.
Чжоу Хуайцзинь не интересовался региональными вкусами мороженого. Когда на него подул холодный ветерок, он попробовал кусочек и задрожал. Эти двое мужчин среднего возраста сидели бок о бок на холодной каменной ступеньке на заднем дворе отеля. Лу Цзя сказал:
– Они все пойманы.
Чжоу Хуайцзинь повернул голову.
– Глава Конгломерата Чунлай; эта толпа, которая пыталась убить тебя раньше; и та банда психов, которые убили твоего младшего брата. Всех поймали.
Лу Цзя сделал паузу, а затем грубо изложил всю историю так, чтобы он услышал.
Нелепая драма богатой семьи, зловещий Чжэн Кайфэн, отец и дочь семьи Дун, которых использовали… и Чжоу Хуайсинь, лежащий в гробу вместо него.
Вся история была очень сложной; ведь она растянулось непрерывной цепью ожесточенной ненависти на сорок или пятьдесят лет. Его и его брата захлестнула буря ненависти; они были незначительными персонажами в этой истории.
Они даже не считались ходовыми частями; они, вероятно, заслуживали того, чтобы их называли «реквизитами».
Чжоу Хуайцзинь кивнул и медленно съел кусок мороженого, которое дал ему Лу Цзя, чувствуя, что, возможно, его чувство вкуса застыло. Он не чувствовал никакого вкуса. С кусочком крема, прилипшим к уголку рта, он медленно опустил голову, уткнулся лицом между коленями и завыл.
Западное солнце похоронило сегодняшнюю версию самого себя под звуки его плача, и в городе Ян в последний день года рассвело. Один за другим раздавались разрозненные звуки фейерверков. Криминальные полицейские, работавшие сверхурочно, быстро умылись, устроили короткое совещание, как в бою, и каждый принялся за дело. В комнате для допросов Вэй Лан, которая сдалась, с выцветшим макияжем прошлой ночи, обеими руками откинула волосы с висков и попросила у полиции сигарету.
– Мое настоящее имя – Вэй Лан. Я кое-кого убила, а потом сбежала. Они предложили мне убежище, выдали фальшивое имя. Да, я могу. Я могу свидетельствовать. Сожалею ли я?
Вэй Лан помолчала, затем опустила голову и улыбнулась, стряхивая сигаретный пепел. Кто-то в этом районе встал рано и запустил серию петард, произведя такой сильный взрыв, что все машины на дороге загудели в унисон. Его можно было даже слабо услышать в комнате для допросов.
Вэй Лан какое-то время слушала его и позволила своим мыслям блуждать. Не отвечая на вопрос, она прошептала:
– Скоро Новый год, не так ли?