Маргарет

3 октября

- Андрей, - тяжело вздохнув, возразила Зина, остановившись в тёмном переулке, со стен которого медленно стекали грязные капли. Я, не сразу заметив, что она застыла, остановился и подошёл к ней. Зина, скрестив руки, продолжила серьёзно и угрюмо:

- Разве ты не знаешь, что делаешь и как это выглядит на людях?

Она закуталась тёплой накидкой в попытке согреться, но щёки всё равно налились кровью из-за морозного ветра.

- Нет, Зина, я не понимаю!.. – выпучив глаза, помотал я головой, не вынимая рук из карманов. – Да разве что не так-то?!

Зина закатила глаза, с особым мучением промычав и мотнув головой так, что её меховая шляпка с пушистым пером чуть не упала. Она продолжила чуть тише – в переулке зашарпанных домов возник прохожий:

- А всё не так! Андрюша!.. – ещё никто не язвил моим именем так, как она. - Ведь у Маргариты есть жених, а ты проявляешь излишнюю... - она, не сводя пристального сердитого взгляда, запнулась, не знаю какое подходящее слово вставить.

- Внимание?

- Да, именно это! – отвернулась Зина.

- Но ты ведь тоже замужна, хотя это не мешает тебе стоять со своей первой любовью в странном закоулке на окраине города, - ухмыльнулся я, а она, покраснев, оглядела потрескавшийся, не ровно уложенный булыжник и грязь в щелях. Зина чуть отошла: - Лужа сзади... - правым каблучком она под моё позднее замечание наступила в воду.

- Нет, Андрей, это совершенно другое!.. – вспылила она, яростно взмахнув руками.

Ухмыльнувшись и покачав головой, я начал объясняться дальше более серьёзно:

- Я не позволяю себе лишнего... - задумался я над тем, как дальше продолжить объяснение, поскольку, как мне казалось, всё и так понятно, - потому что мне это без надобности. Видимо, все забыли, что Маргарет моя сестра.

- Но она лишь дочь твоих крёстных, а никак не родная сестра, - возразила Зина, а после некоторой паузы додумала: - Да и к тому же многие на кузинах женятся!

Возникло необъяснимое напряжение, полное злобы и непонимания. Дальше мы молча стояли и ждали... но чего?

Мы вышли из тёмного переулка между двумя квартирными пятиэтажными домами на широкую улицу, переполненную экипажами и повозками, а по обочинам расхаживали дамы в простых платьях с такими же провинциальными кавалерами, как и они сами, а где-то между ними проходили бедняки и рабочие.

Грязно-коричневые и тёмно-серые дома возвышались к небу и отражались в лужах. Солнце ясно и холодно светило, нагло врываясь в мутные окна этих домов.

- Петя пытался уже переубедить Молвина, - грустно начала Зина.

- Он его секундант? – перебил я.

Она кивнула.

- Андрей, прошу...

- Нет, Зина! И не проси! Я не стану молить о пощаде.

Вновь воцарилось между нами молчание. Кажется, и не было городского шума.

Я уже представил себе поле, холодное раннее утро, и четверо среди высокой травы, двое из которых желают отчистить честь от оскорбления кровью обидчика.

Почему-то в голове встряли воспоминания о письмах Паши про дуэль между ним и Куликовским. Те далёкие времена, когда ещё существовала прекрасная вдохновляющая любовь моего друга и Оли. Помню горечь и печаль, что наполняли одно из этих писем, где Паша сообщал о предательстве возлюбленной, о её предстоящей свадьбе...

Но, право, я забылся.

Около магазинчика, у которого мы молчали, стояла, поджидая Зину, повозка. Кони ржали и брыкались, подзывая госпожу, и возница смотрел на неё, тихо недовольничая. Медленно отходя к повозке, она не отрывала от меня взгляда, преисполненного печалью и сочувствуем, будто меня уже застрелили.

Право, я совсем забыл, что эти глаза и все её слова были так дороги и любимы когда-то. Тогда я отдал бы всю свою скромную жизнь ради неё, ради её любви. А сейчас её забота для меня ничего не значит.

- Я надеюсь, Паша образумит тебя... - пробормотала она напоследок и, опустив грустный взгляд, села в повозку. А я в ответ ей широко улыбнулся – попрощался.

Возница вздёрнул уздой, и лошади тронулись, умчавшись вскоре за поворот.

«Не стану я унижаться!» - тут же нахмурился я, исчезла улыбка, провожавшая Зину.

Как так? Меня оскорбили, обвинили во лжи и чужих мнениях, а я ещё должен принижаться в извинениях перед обвинителем? Ха!

Таким людям нужно объяснять только угрозой и оружием: слов они не воспринимают.

Я пошёл на набережную.

Туда, к себе в особняк, должен был приехать Паша, чтобы собрать оставшиеся вещи и перевезти их на новую квартиру, которая находится недалеко от Ясной Долины.

Войдя в дом, я поднялся на второй этаж, что тянулся светлым пустым коридором с распахнутыми настежь дверями к залу, в которой шумела суматоха.

- Куда это, Павел Фёдорович?

- Сложите сюда...

- Ну куда вы?!

Я, немного постеснявшись, потупившись, вошёл в зал, залитый утренним светом, что превращал комнату в скучное неживое пространство. Везде мебель, укрытая белыми простынями, успела уже запылиться и отвердеть, а ящики со всякой всячиной беспорядочно стояли где только можно. Вместе с Пашей там копошились четверо слуг и управляющий.

- О, Андрей, это ты! – обрадовался он и, положив коробку, подошёл ко мне. – Как ты?

Завязалась приятная, хоть и короткая, беседа: мы поболтали насчёт его планов и той суете, что происходила сейчас в доме. А сколько было бед с квартирой!.. Но хорошее место, спокойное выбрано.

Всё же позже наш беззаботный разговор перетёк в другое узкое русло, плыть по которому нужно, извиваясь.

- Завтра... - начал он и, махнув рукой, приказал слугам выйти из зала, - Молвин назначил время на завтра... поедем в восьмом часу.

Я кивнул, впав в мысли и чуть отвернувшись от друга. Но Паша не закончил:

- Ты не передумал? – в его взгляде читалась печаль.

- А он не думает передумать?!

Паша вздохнул, опустив грустный взгляд.

- Ты же можешь погибнуть...

Конечно, я это понимаю. Но честь превыше всего и даже самого себя, а я не собираюсь терпеть оскорбления.

- Эта глупая ссора не стоит жизни.

Он, отвернувшись, отошёл. С минуту молчал. Пустая комната наполнялась холодом, а среди тусклых лучей виднелась падающая пыль.

- Итак много смертей... Оля... мама, Инга... ещё и ты... - печаль ещё сильнее обрисовывалась на его бледном лице, чёрные брови опустились, а тёмные глубинные глаза потухли. – О себе не думаешь, подумай о нас: мы не сможем похоронить любовь к тебе... - он вновь замолчал, но вмиг разозлился и вспылил: - Хотя нет! Подумай наконец и о себе!