Глава одиннадцатая
Когда я проснулся, на улице уже было темно. Проспал весь день. На часах доходило семь вечера. Глухая тишина в доме давила мне на мозг. Я успел только спуститься вниз и включить телевизор в гостиной, как в дверь раздался звонок. Помятый и растрепанный, я открыл дверь. Двое мужчин, стоявших на пороге, предъявили мне полицейские значки и попросили войти. Я тогда спросонку не сразу допер, что им от меня надо. Но когда вспомнил, очнулся моментально. Родители Миранды, заметив пропажу дочери, позвонили домой к Эльзе, но и там никто не взял трубку. Телефоны обоих девочек были недоступны. Родители забили тревогу и обратились в полицию. Полицейские же не предали этому особого значения, так как с момента их пропажи прошло менее суток, но родители настояли на поиске. Поэтому двум офицерам пришлось в этом покопаться. Они прозвонили парочку одноклассниц пропавших девушек, а те выдали, что последним, с кем их обоих видели, был я.
Не знаю, что со мной тогда происходило, но я был спокоен. Выглядело это все, наверное, так, как будто меня, ничего не знающего и не понимающего, только что разбудили от крепкого беззаботного сна. Я еще извинился тогда перед ними за свой неподобающий вид. Сказал, что всю ночь смотрел кино, а день проспал. Когда полицейские спросили, что произошло после школьного вечера, я сказал, что просто проводил их обеих до дома Эльзы и пошел домой к себе. У них не было особо много вопросов, на их лицах было написано предвзятое отношение. Они и сами сказали, что считают, что девочки просто где-то затусили и сами скоро вернутся. По правилам, они должны были осмотреть мой дом. Да я и не был против, сам провел их по всем помещениям, вплоть до подвала. Они, разумеется, ничего не нашли. Их тогда повеселила моя стопка порно журналов на тумбочке. Один из них даже что-то съязвил по этому поводу, а я лишь состроил смущенную гримасу. А когда их провожал, то краем уха услышал, что завтра, если девочки не вернутся, планируют с утра заглянуть в школу, пообщаться с одноклассниками, куратором. Проводив их, я умылся, поел, а потом вспомнил про то, что одна из пропавших сидит у меня в убежище... Я взял коробку хлопьев, бутылку молока и отправился в бункер. Мне так не хотелось туда идти. Я знал, что она сейчас снова начнет кричать, а я очень не хотел это слушать. Я ведь только успокоился. Но вариантов у меня было мало, не морить же ее голодом. Как и ожидал, когда я открыл дверь, Эльза кинулась на меня с криками и кулаками. Но пара пощечин ее быстро угомонила. Я подтащил ее к столу, усадив перед ним, и прицепил наручниками за левую руку к металлической ножке стола. Она орала без остановки, стучала по столу, кричала: «Что тебе от меня надо? Сукин сын! Тварь!». Скажу честно, мне тогда хотелось ее убить! В моей голове проскакивала картина, как я перерезаю ей горло, лишь бы она заткнулась! Мне хотелось свернуть ей шею, воткнуть нож в сердце. Она быстро довела меня до состояния бешенства, но я держал себя в руках, еле-еле... Я поставил перед ней миску, насыпал хлопьев, поставил рядом бутылку с молоком и, кинув рядом ложку, прорычал: «Ешь!». Но эта скотина, посмотрев на меня, прошипела «Не буду!», и с размаху откинула все, что стояло на столе, в сторону. Тарелка, отлетев в стену, разбилась, разнося звенящее эхо по всему убежищу. Я замахнулся со всей силы, чтобы ударить девушку. Но мой взгляд упал на разбитую тарелку. Осколки лежали прямо под крючком, на котором висела сумка Миранды. Я шагнул ближе, как будто это было провидение сверху.
Эльза заткнулась в недоумении, что дало моему мозгу минуту, чтобы правильно сформировать пришедшую в голову идею. А пока в моей голове складывался план, тело двигалось, как на автопилоте. Я взял перчатки, машинально надел и стал разглядывать содержимое сумочки. Тогда я подумал, что у меня, наверное, есть ангел хранитель, или кто-то в этом духе. Тот, кто не первый раз помогает мне в подобных ситуациях. На мое счастье в ее сумке оказался личный дневник. Видимо, она забрала его с собой, чтобы родители не нашли в ее отсутствие.
Пролистал несколько последних страниц. В них, помимо предвкушения школьного вечера она так же писала про то, что очень бы хотела попасть на рождественский концерт группы Daughtry, который проходил именно в тот момент, когда я читал ее дневник. На последней странице было лишь одно предложение: «Концерт уже послезавтра. Как бы я хотела на него попасть!» Спасительная надпись... Увидев ее, я закрыл глаза и, улыбнувшись, сказал «спасибо», сам не зная кому, судьбе, наверное. Вырвав этот листок, положил его перед Эльзой, дал ей ручку и сказал, что сейчас она будет писать то, что я ей скажу. Но она вновь начала кричать, что ничего писать не будет, и снова смахнула все со стола. Я взбесился и стукнул со всей силы по столешнице, напугав Эльзу. Прошел пару кругов по помещению, пытаясь взять себя в руки, а когда полез в карман за сигаретой, случайно там нащупал складной ножик. Боже, наверное, тогда я был действительно похож на маньяка. Подлетел к девушке, схватил за запястье и с силой ударил ее руку по столешнице, заставив расслабить кисть. Достав нож, я придавил лезвием ее пальцы к столу: «Не хочешь писать, значит, пальцы тебе не нужны!». Девушка испуганно посмотрела на меня и начала говорить, что все-равно писать не будет, но стоило мне надавить на нож сильнее, так что под лезвием выступили красные капельки, как Эльза тут же начала кричать, что все напишет. Я дал ей ручку и листок, вырванный из блокнота ее подруги, а сам продолжал прижимать к столу ее пальцы лезвием ножа, что бы она и не пыталась написать там что-либо другое. Эльза, на мое счастье, оказалась левшой, и не смотря на наручники, она вполне могла писать. Когда она дописала, я свернул бумажку в 4 раза. В итоге листок стал похож на школьную записку. Текст был таков:
— Концерт уже послезавтра. Я так хочу на него попасть.
— Давай сбежим завтра сразу после школьной вечеринки. До Северной Каролины можно добраться автостопом часа за 4, а родителям скажем, что после вечеринки останемся друг у друга на все выходные.
Эльза тогда поняла, что для нее это не предвещает ничего хорошего. Посмотрев на кровавые пятна на полу, она начала плакать, на этот раз, умоляя, чтобы я не убивал ее. Но я лишь, схватив записку, молча, ушел из бункера, так и оставив ее пристегнутой наручниками к столу. Я запер бункер на засов снаружи, вновь надвинул на люк клумбу и, накинув куртку, ушел в школу.
Я был в ярости. Всю дорогу думал о том, что мне делать с этой сучкой в убежище на моем заднем дворе, вместо того, как пробраться в школу. Я злился на нее и за то, что она была жива. За то, что она отпустила тогда ко мне Миранду, за то, что она ничего с этим не сделала. Я винил ее во всем. Не знаю почему, ведь прекрасно понимал, что виноват во всем только я один. Но мне больно было это признавать, и мое подсознание находило какие-то нелепые объяснения вины Эльзы. Бедная девочка... Сейчас я считаю, что поступал с ней очень жестоко. А тогда я вовсю срывал на ней злость и мне казалось это правильным.
На дворе была ночь. Школьный охранник всегда закрывал все двери изнутри. Я тихо обошел школу вокруг и, наконец, нашел одно не запертое окно. Я пролез через него и как шпион стал пробираться к кабинету, в котором чаще всего занимались Миранда и Эльза, кабинет их классного руководителя. Я шел на цыпочках, стараясь не издавать ни звука. Я замирал и прятался, завидев вдали тень охранника. Да я вообще шугался каждого шороха, как мышь, сразу прячась. Меня тогда вело какое-то необъяснимое чувство долга, сопровождающего страх, засевший глубоко внутри меня еще со вчерашнего вечера. Когда я пробрался в класс, то несколько минут стоял возле столика Миранды, не осмеливаясь его открыть. Будто боялся потревожить ее покой. Но какой покой может быть в каньоне с койотами? Наверное, я просто боялся всколыхнуть в себе воспоминания о ней. Я аккуратно выдвинул ящик ее парты, грустно посмотрев на разноцветные позитивные обложки тетрадок и, вздохнув, положил сверху записку. Боль с новой силой охватила мою душу. Веселые картинки на обложках ее тетрадей заставили меня вспомнить ее улыбку, которую я больше никогда не увижу, да и она больше никогда не будет радоваться жизни. Закрыв ящик, я отправился назад, возвращаясь тем же путем, каким и пришел.
Слезы снова наворачивались на глазах. Возвращался домой медленно, я туда не хотел. Но мне больше некуда было идти. А когда вернулся, то наглотался снотворного и уснул. Но и оно помогло сделать мой сон крепким только на несколько часов. На следующее утро я проснулся намного раньше, чем планировал. Быстро собравшись, я ринулся в школу. Когда пришел, школьный двор был еще пуст, но потом стали потихоньку подтягиваться ученики средних классов, у них уроки начинались почти на час раньше. А потом я увидел и вчерашних полицейских, приходивших ко мне. Они поймали куратора класса девочек, которая только что вошла на школьный двор. Не знаю, какой черт меня тогда дернул пойти проверить все ли в порядке, но я решил добраться до класса Миранды быстрее них. Я шел по школе быстро, но старался не привлекать к себе внимания. Вот правда детективы тоже шли не прогулочным шагом. Когда я подходил к кабинету, то полицейские вместе с преподавательницей уже вывернули с лестницы, и я оказался в поле их зрения. Приостановился напротив двери, и оттуда тут же вылетела девочка лет одиннадцати, неосторожно врезавшаяся в меня. А затем просто повернулась и убежала в сторону, где ее ждали подруги. И они все быстро убежали по коридору. Пока я засмотрелся на учениц средних классов, полицейские уже вошли в кабинет. Я наблюдал краем глаза, как они достали все, что было в ящиках парт Миранды и Эльзы. Они внимательно разглядывали их учебные принадлежности, и тогда я понял, что записки там нет... Сердце мгновенно ушло в пятки, а в голове промелькнула та девочка, врезавшаяся в меня на входе. Я кинулся бежать за ними и на лестнице я услышал их голоса.
Девочка, которая в меня врезалась, оказалась дочкой преподавательницы Миранды. И мама ей вчера рассказала, что две ученицы из ее класса пропали. И тогда ее дочь с подружками решили поиграть в детективов. Меня охватила дикая злоба, я подлетел к ним и вдавил эту девочку в стенку. Ее подружки тут же, испугавшись, вцепились друг в друга. Дочка куратора же смотрела на меня круглыми выпученными глазами. Я тогда на повышенных тонах объяснил ей, что красть нехорошо, особенно если это улики. Я не помню, что именно ей тогда наплел, но что-то в духе, что если она не вернет это на место, то ее посадят на 10 лет, за сокрытие преступления. Она тогда сильно напугалась и кинулась обратно в кабинет матери. Я наблюдал, следил, чтобы «улика» дошла непосредственно до полицейских. Эта маленькая воришка в слезах кинулась на выходящую из кабинета мать с криками «Мама! Я нашла это в ящике! Вот, возьмите! Не сажайте меня в тюрьму, пожалуйста! Я не хочу в тюрьму!». Преподавательница взяла эту записку и передала полицейским. Впоследствии экспертиза подтвердила, что написанное совпадало с почерками обеих девушек и их поиски перенеслись на путь к Северной Каролине. Но это было потом. А тот день отпечатался в моей памяти, как очень дерьмовый... Когда мои ровесники стали подтягиваться в школу, я встретил на себе множество презрительных взглядов. Все мои предыдущие жертвы смотрели на меня, как на монстра. Я видел, что они винят меня в пропаже девушек. Они проедали меня взглядом. А я понимал, что это правда и поэтому вскипал, как чайник. Я готов был порвать в клочья первого, кто ко мне подойдет, но никто не подходил. Даже Мия и Эмили. Даже они обходили меня стороной, и делали вид, что не замечают. Злость переполняла меня, я думал, что вот-вот взорвусь. Но смог продержаться до конца занятий.
А когда я вернулся домой, то прихватив пару бутербродов, отправился в бункер к Эльзе. Я понимал, что она должна поесть, как бы то ни было. Спустился вниз. Эльза тихо сидела за столом. Я подошел к ней и кинул бутерброды на стол, снова сказав: «Ешь!». Но эта сука тут же воткнула мне в руку отвертку. Видимо смогла дотянуться до полки с инструментами. Я со всей силы ударил ее так, что она грохнулась вместе со стулом на пол. Я с рыком выдернул из руки отвертку, торчащую насквозь ладони, и быстро отстегнул девушку от наручников. Она и опомниться не успела, как я, схватив за волосы, поволок ее по полу. Я затащил ее на кровать, туго привязывая веревкой к ржавому металлу решетки. Эльза начала рыдать во всю глотку, но мне почему-то хотелось, что бы она заткнулась. По ее губам стекала кровь от предыдущего удара. Я хотел тогда стукнуть ее, что бы она замолчала, но увидев кровь, передумал. Найдя какую-то старую тряпку, я завязал ей рот, как можно туже, так, что она могла только жалобно мычать. Снова достал из кармана ножик, и принялся избавлять ее от одежды. Медленно, наблюдая за ужасом в ее глазах. А когда одежды не осталось, я стал водить ножом по ее телу. Проводил по коже, оставляя красные полосы, сквозь которые выступали капли крови. Она пыталась сбежать от холодной стали, но бежать было некуда. Я спускался от ее шеи к животу и ниже. А когда стал водить кончиком ножа у нее между ног, она взвыла и зарыдала так, что даже тряпка, завязывающая ей рот, не спасала. Она думала, что сейчас лезвие ножа окажется внутри нее. И признаюсь, у меня были такие мысли, но на это не хватило смелости. Я же не собирался ее тогда убивать. По ее бледной коже стекала кровь от мелких порезов, ее даже было больше, чем когда я сделал Саре пирсинг. Но мне все равно хотелось наказать Эльзу, сильнее, жестче.
Она извивалась, дергалась и рыдала. Сквозь то, что она мычала, можно было разобрать обещания, что она так больше не будет. Я только тогда вспомнил, что из моей руки тоже во всю льет кровь. Чувство боли как будто отшибло. Я сжал руку в кулак над ее лицом, так что моя кровь потекла на тряпку, закрывающую ее рот, она судорожно пыталась отвернуться, но капли моей крови все равно попадали внутрь. А потом мне на глаза попался молоток... Нет, я не стал дробить им ей кости, хотя такая идея меня тоже посещала. Я вогнал его рукоять ей между ног. По деревянной ручке потекла кровь, она зарыдала с новой силой, но я не останавливался, вгонял рукоять все глубже, не смотря на то, что та шла туго. А Эльза все бледнела и топилась в своих слезах. Я двигал рукояткой внутри нее, наблюдая, как дерево все ярче окрашивается в красный цвет. А потом взгромоздился на нее и сам, резко войдя в кровоточащее отверстие вместо рукоятки молотка. Она рыдала уже тише. Вскрикивала, только когда я с силой вцеплялся зубами в ее соски. Старые пожелтевшие простыни окрашивались кровью. И кровью Эльзы, и моей... Я драл ее тогда часа два, пока все-таки не кончил. Эльза хотела вздохнуть с облегчением, но не тут то было. Я вновь вогнал в нее молоток, а сам всадил ей в зад. Она снова глухо закричала. Я не церемонился, проталкивался все глубже, несмотря на сопротивление. Руки ее уже посинели от тугих веревок, я, немного замедлившись, ослабил их, побоялся, что она без рук может остаться. Тогда я еще думал, что они ей пригодятся в будущем... а позже, внутри Эльзы оказались и другие предметы: напильники с деревянным рукоятками, отвертки, все, что я смог в нее затолкать. Так прошло восемь часов, пока девушка не вырубилась. Я тогда просто плюнул и ушел, оставив ее как есть, обнаженную в холодном бункере, истекающую кровью и с множеством непотребных предметов внутри. Но когда я сходил в душ и обработал свою руку, то подумал, что Эльзе бы это тоже не помешало. Мне, вдруг, почему-то стало ее жалко. И примерно через час я вернулся обратно в убежище. В сознание она тогда еще не пришла.
Я аккуратно вытащил из нее все «лишнее», развязал руки и рот, обработал и даже перебинтовал раны, а потом накрыл теплым одеялом и ушел. Я думал, что мне с ней делать. Я понимал, что отпустить я ее уже не смогу, но и держать у себя в бункере... Как долго? Неделю? Месяц? Я понимал, что это глухой тупик, и не знал, как решать данную ситуацию. От этого мне становилось очень грустно. Дикая жалость к этому еле живому существу начинала грызть меня изнутри до боли в сердце. Но разум говорил мне не то, что чувства...