ГЛАВА 5. Часть 1
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️
Таня, подхватившая под руки сгорбленную Верину фигурку, первым делом помогла ей дойти до ванной и умыться. Пока Вера бестолково всхлипывала, содрогаясь от рыданий на холодном бортике ванны, она зачерпывала ладонью чуть тёплую — чтобы нежную кожу не обжечь — воду и растирала Верино лицо.
Та позволяла Тане все эти манипуляции проводить, словно трёхлетка принимая заботу взрослого как неотвратимое и должное: опустив безвольно руки и подставляя ей лицо, не прерывая хлюпаний носом.
– Кто ж тебя так разукрасил? Не ототрёшь, – причитала себе под нос Таня, смывая разводы от теней и туши, смешавшихся с солью слёз.
Вера потянулась к баночке импортного средства для умывания и молча протянула Тане.
– Хос-споди, – буркнула та, близоруко прищурившись и тщетно пытаясь вчитаться в английские надписи на этикетке. – Давай лучше мылом, сейчас как мигом всё...
Вера капризно сморщила носик, совсем не воодушевлённая перспективой растирать лицо, словно наждаком, щиплющим глаза мылом, после которого бархатистую кожу стянет трескающаяся сухость.
Вера вытащила из тумбочки под раковиной пару ватных тампонов и, забрав у Тани бутылочку, принялась не глядя в зеркало стирать косметику. Слёзы продолжали бежать по лицу, застилая взор. Глаза царапали комочки ссохшейся туши и подводки — даром, что дорогих иностранных брендов, а веки песок скребёт совсем как после дешёвенькой «Ленинградской», — и Вере стало вмиг так тяжко и обидно, что разрыдалась ещё горше, роняя голову на ладони.
– Ну, всё-всё, – Таня порывисто обняла её за плечи, поглаживая мягкой ладонью по голове. – Ну чего ты, Верушка? — и столько в её голосе было какого-то материнского сострадания, что в сердце Вере точно спицу раскалённую вонзили, провернули безжалостно, старый едва затянувшийся рубец по шву вспарывая.
Вера уткнулась ей лицом куда-то в мягкий живот, закутываясь в ласковое тепло объятий. Вдохнула смесь ароматов порошка, выпечки и неизменной Таниной
«Красной Москвы». Таня приговаривала ещё какую-то бессмысленную успокаивающую чушь, гладила Верины волосы и позволяла выплакать всё наболевшее — и спроси Веру кто, о чём плакала сейчас, сама она потерялась бы с ответом: обо всём и ни о чём конкретном. И мир для Веры сузился внезапно до пределов этой тесной ванной комнаты.
Здесь, окутанная Таниной заботой, сгорбившись под гнётом пережитого за слишком долгий день, Вера могла наружу выпустить собственную уязвимость,
которую и без того уже давно боялась нечаянно расплескать. Этой уязвимостью на самом деле полнилось всё Верино существо под тонким льдом показной выдержки. И штормило это море человеческой слабости внутри иногда так, что под сокрушительными волнами рисковали разбиться хрустальные стены и без того тяжело давшегося самоконтроля.
– Пойдём, поспишь, утро-то вечера мудренее, – аккуратно вытирая Верино лицо полотенцем и стараясь не задеть ссадину на щеке, позвала Таня. – Леонид Георгиевич вспылил, он у тебя человек тяжёлый, Верочка... А вы завтра просто поговорите спокойно, и всё пройдёт.
Вера её слова не убеждали и убедить не могли; она скептически поморщилась и отвела взгляд в сторону. Тане (во всяком случае пока, потому что осведомлённость домработницы — вопрос короткого времени) неведомо, каков на самом деле истинный расклад ситуации.
– Ну, сбежала ты погулять, – продолжила увещевать Таня, опустив ей на плечо ладонь и заглядывая в лицо. – С кем не бывает-то? Молодость-глупость...
Вера подняла на неё обречённый взгляд и потрясла головой. Сейчас, в это же самое время, пока они сидят в ванной, отец со слов встрявшего, как кость в горле, Пчёлкина узнаёт, что Вера совсем не просто сбежала погулять. Она заслонила рукой лоб.
Забылась в беспокойном сне только под утро. То и дело просыпалась: тяжёлая голова трещала, от бессовестно просачивающегося сквозь занавеску дневного света резало в глазах.
Проснувшись в очередной раз и бросив бестолковые попытки снова погрузиться в сон, Вера открыла глаза, уставившись в потолок.
Утро за окном стояло седое, белёсое, тонувшее в поволоке плотного тумана. Хмурое утро; за такие осень принято не любить. Сырость почти могильная до костей пробирает, и ни просыпаться не хочется, ни окунаться лицом в уличную промозглость. Только оно, это утро, всё равно берёт тебя за шкирку и швыряет с размаха в бесконечную рутину — шевелись, мол.
За окном послышался ровный звук мотора отъезжающей машины. Вера обессилено поднялась и глянула на улицу: машина отца, шурша гравием, ползла по подъездной дорожке прочь от дома.
Тяжко вздохнула, когда воспоминания прошлой ночи всей своей неотвратимостью обрушились на неё. Опустилась на стул возле рабочего стола и уронила лоб на холодные ладони. Мама на фотографии задорно смеялась, не подозревая, что произошло несколько часов назад.
Отец уехал — это хорошо. По крайней мере, можно спуститься вниз и хотя бы позавтракать: со вчерашнего дня ничего во рту не держала. А ещё нужно позвонить Лизе – неизвестно, знает ли та вообще, где Вера.
На кухне суетилась Таня, которая, обеспокоенным взглядом окинув появившуюся Веру, поставила перед ней чашку с горячим чаем и парой бутербродов. Вера схватилась за тёплые стенки фарфора, будто хотела замерзающие пальцы отогреть.
– Спасибо, – охрипшим голосом тихо поблагодарила, отпивая глоток тёплой жидкости. В глаза будто песка насыпали; она с силой пару раз моргнула. Не помогло.
Таня осторожно опустилась на стул напротив. Вера оглядела её: светлые волосы с проседью забраны в тугой строгий пучок, бледно-голубые, какие-то застиранные глаза, обрамлённые морщинами, смотрят на Веру с прежней тревогой. Тане за пятьдесят — Вера точного её возраста не знала — и последние десять ли она работала у них.
– Леонид Георгиевич приказал никуда тебя не отпускать... – начала виновато, заламывая узловатые пальцы на руках.
Вера растянула губы в понимающей ухмылке и кивнула: ничего другого и не ожидала.
– Универ всё равно уже проспала, – успокоила она Таню. Та качнула головой, теребя в руках белоснежную салфетку.
– Он даже спать сегодня не ложился, Верочка, – выдавила Таня полным сострадания голосом, повертев головой. – Виктор Павлович тоже уехал только под утро...
Вера с ноткой удивления подняла брови, разглядывая до блеска натёртую поверхность стола. Поколебалась секунду, прежде чем задать вопрос, с ночи не покидавший мысли.
– Ты Женю видела? – возвращая взгляд к лицу Тани, без особой надежды спросила и замерла. – Вчера вместе со мной... — губы дёрнулись непроизвольно,
— ...привезли.
Таня глаза опустила, будто что-то постыдное услышала и сосредоточенно принялась комкать салфетку в кулаке.
– Вроде бы на улице с ним сначала... – она запнулась, на мгновение вскинув на Веру вороватый взгляд и возвращая его к салфетке, – ... говорили. Там, на заднем дворе.
Таня дёрнула подбородком в сторону, и Вера покосилась на большое окно кухни, за которым не было ничего, кроме ровного газона и глухой стены желтеющего леса. Она зарылась пятернёй в копну спутанных волос.
– Потом увезли, – закончила Таня тихо, с опаской глядя на Веру.
Вера закрыла лицо руками, с отвращением вернув на тарелку только что взятый бутерброд: голод после её слов резко отступил. Повисла напряжённая пауза, наполненная недосказанными, но обеим понятными догадками; и только щёлканье секундной стрелки часов набатом отдавалось в голове. Она отсчитывала мгновения – непонятно только, что должно случиться, когда время истечёт.
– Отец очень уж за тебя переживает, – Таня прервала молчание и потянулась к
Вере через стол, накрыв своей ладонью её руку. Сменила тему, и тон её голоса снова стал увещевающим.
Вера безмолвно взглянула в её встревоженное лицо. Губы растянулись в горькой недо-улыбке: переживает. Конечно, переживает. Легче что ли от этого?
– Я говорить не хотела... да и он не велел, – Таня чуть сжала пальцы на Вериной коже. – Сдал он сильно в последнее время. Пока тебя не было, в Швейцарию летал к врачу, да только, видно, без толку, ... – плечи её осунулись, и вся Таня будто поникла под тяжёлым Вериным взглядом. – Болеет очень, Верочка...
– Чем? – исподлобья глядя, нахмурилась Вера.
Таня принялась растирать ладонью правое запястье, пожав в неведении плечами. Но лицо её стало вдруг мрачнее тучи. Дело, должно быть, совсем плохо.
Вера обессилено опустила веки, откидывая голову назад. Чувства после пережитой ночи притупились, и она толком даже не понимала, какие эмоции вызывает в ней известие о болезни отца. Сморщилась только, за данность принимая ещё одно неприятное обстоятельство, свалившееся в общую груду к остальным.
– За тебя потому и волнуется, вдруг... – Таня не решилась закончить фразу, озвучивая свои опасения.
Вера шумно втянула воздух, блуждающим взглядом обводя кухню.
Не даёт ему покоя, значит, что с ней будет, если сам преждевременно покинет этот мир. Да, теперь в его слишком настойчивых попытках подсунуть Вере Пчёлкина стала проглядывать понятная логика.
В курсе ли сам Пчёлкин? Может, отец даже поделился с ним своими «планами», а тот, не будь дурак, рассчитал, какую выгоду ему может принести союз с дочерью Профессора, и не преминул закинуть удочку тогда, в ресторане. Вера поморщилась.
Может, и вчера за неё вписался, чтобы перед отцом выслужиться, показать, что на него в таком вопросе можно положиться.
Пчёлкин к Вере всегда проявлял внимание чуть более вежливо-дозволенного: то руки коснётся ненароком, то отпустит слишком интимный комментарий, сделает невзначай комплимент на грани приличного.
Эти заигрывания Вера старалась принимать холодно и сдержанно, не давая повода считать, что Пчёлкину в её отношении вообще есть на что надеяться. Хотя её, не особенно опытную в отношениях с мужчинами, его наглые попытки ухаживать порой вгоняли в краску, заставляя что-то внутри замереть в трепетном замешательстве.
Но призрачных красных линий Пчёлкин прежде не пересекал, оставался в рамках одних только туманных намёков.
То, как он вёл себя в ресторане, в эту парадигму совсем не вписывалось. Это
нечто из ряда вон, на грани фола, попытка перепрыгнуть пропасть без разбега — а у подобной смены поведения должны быть причины. И упрямый внутренний голос подсказывал Вере, что кроются они совсем не во вспыхнувшем нежданно- негаданно пламени страсти.
Эти его долгие засиживания допоздна в кабинете отца, их тесное партнёрство, которое, видимо, за год Вериного отсутствия стало только плотнее, да ещё и болезнь отца, которая, судя по всему, хватку его в обозримой перспективе ослабит — это всё складывалось в ясную, как Божий день, картину.
Пчёлкин, словно акула, каплю крови учуявшая за десяток километров, получил полный карт-бланш на свою агрессивную атаку.
Вера отпила чуть остывшего чая. Чашка с тихим стуком опустилась на фарфоровое блюдце.
– Когда он вернётся, не сказал? – задала вопрос затихшей Тане. Та неопределённо пожала плечами.
– Ты бы поела, Верочка, – вместо ответа попросила, пододвигая ближе к ней тарелку с бутербродами. – Или хочешь, что-нибудь другое приготовлю?
Вера потрясла головой. После Таниных слов о Жене есть совсем перехотелось.
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️