Копи чам или Юаньян
| к этой части подойдут песни Within Temptation - What have you done?; The Cab - Temporary Bliss; Где Фантом? - Я тебя люблю.|
__Будьте осторожны с этой частью. Приятного чтения!__
Pov: Эд
— Отстань! — Раздался дрожащий крик, эхо которого пробежало по стенам. Я дрогнул.
— Херейд, пожалуйста, — с мольбой в голосе подбежал к нему я, хватая за ледяную руку. — Прости! Прости!
— Ты обманул меня! — Он кричал непривычным голосом, выдёргивая своё запястье. Ток больно растекся по ладони, и я прикусил язык, пытаясь снова ухватиться за руку, как за спасательный круг.
— Херейд, мне очень, очень жаль! Прошу, — я едва поднял заслезившиеся глаза.
— Эд, отстань! — Он отбегал от меня, накрыв ладонью лицо. Я бежал к нему, спотыкаясь о ледяной пол. Он был так близко, но так далеко... — Я верил тебе всё это время! А ты... — Он удариля о стену, едва скукожившись. Потом, не открывая лица, прижался к ней, как к матери. Маленький и беззащитный.
— Херейд... — я медленно подходил к нему, протягивая руки. Моя тень его накрыла. — Прошу, я..
— Нет-нет! Не трожь меня! — Он резко выпрямился и, поскальзываясь на полу, уперся руками о стенку. Его взгляд был такой потерянный и... заплаканный. — Монстр! Не подходи ко мне! Ты разрушил им жизнь! Но я не дам тебе разрушить и свою! — Он кричал, сжав рубашку на груди. Я не мог прочитать его эмоции. Он и злился, он и плакал и боялся. Он боялся меня.
Как курьер, как жители в этом доме, как посетители в кофейне, как бабушка.
Херейд удрал на кухню. Я за ним. Вдруг он распахнул мои шкафчики и вытащил оттуда все виды чая. Волосы прилипли на его мокрое лицо, а все баночки не вмещались в хрупкие ладони. Я застыл.
— Х-херейд?
Но парень лишь со всей силой разбил банку зелёного чая о пол. В ушах до сих пор звенело, и, казалось, по дому бьются окна. Осколки разлетелись, а невинные зеленые листики рассыпались по всему полу. Мои руки дернулись, а ноги подкосились. Слова застыли в горле, осушая его полностью.
— Больше не будет чая! — Крикнул студент, и за окном раздался гром. Ливень. Вдруг парень босыми ногами встал на осколки, начиная их топтать с бешеной силой. — Подавись своим кофе!
— Идиот! — Я сорвал голос, бросаясь к парню, чьи ноги были уже в кровь. Но тот лишь оттолкнул меня с такой силой, что я отлетел. Не удержав равновесия, я больно грохнулся о пол.
Вдруг он разбил ещё чай. И ещё. И ещё. Мои зрачки дёргались, а глаза наполняла влага. Я с трудом поднялся, будто это меня бросали и разбивали. Сердце разболелось, и я маленькими шагами подходил к парню.
— Нуг-гзар, прошу тебя... — я протягивал ему дрожащую руку, набирая кислорода в легкие. — Я не хотел... Не хотел всего этого! — Вдруг парень поднял на меня глаза. Надежда мерцнула. — Прости! Прости! Клянусь, я не сделаю... ничего плохого! Знал бы ты, как я сам себя ненавижу, знал бы ты, сколько ночей я проплакал...
— Ты рассказывал, — тихо ответил Нугзар, протягивая мне руку в ответ.
— Да? — Я вытер слёзы, хватая долгожданную руку. Но спокойствие длилось недолго. Вдруг рука совсем обмякла в моих ладонях, покрываясь ледяным током. Я издал звук на подобие стона, когда увидел его окровавленные руки от осколков. Тело наполнилось дрожью.
— А ещё ты всегда говорил:"Я не держу. Дверь всегда открыта," — выдернул руку тот. Вдруг под хруст осколков он побежал на выход. — Я ухожу!
Этот крик раздался эхом по всему дому, как по каждой клетке моего тела. Я вскочил, хоть пульс, по-моему, перестал стучать.
— Нугзар! — Я кричал в полном отчаянье, стараясь его опередить, но дом играл со мной в злую шутку, когда Херейд спокойно перемещался по нему. Это был уже не мой дом. Он стал уже не родным без Нугзара.
Гибадуллин только ухватился за дверь, как я ухватился за его руку. Он грубо обернулся, но я уже без сил упал на колени, прижимая его нежную и любимую ладонь к моему лицу. Слёзы неестественно текли градом.
— Нугзар, пожалуйста! Ты можешь всем всё рассказать, ты можешь меня ненавидеть, ты можешь... — я захлебывался в собственном океане. — Прошу! Мой телёнок, моё всё, пожалуйста... Не бросай меня, не уходи. Я хочу, чтобы ты остался со мной, я хочу просыпаться с тобой каждое утро, и всё в этом роде, я хочу разрешать себя любить, и я хочу любить тебя. Мне никто не нужен, я никого не выбирал! Прошу, останься! Я... Я больше не люблю кофе! Я пью чай! Слышишь?! Чай! Прошу!
— Ты сидишь в луже крови, — хладнокровно выдернул руку студент. — А знаешь, чья это кровь? Моя! Это моя кровь! Ты уже доказал, что оставшись с тобой, я-
— Нугзар! — Я перебил его, хватаясь за подол рубашки. — Прошу, прекрати! — Я шмыгал, вытирая поток черный, как воды Невы, слёз. — Тебе же понравилась обратная сторона Невы?
— Ты меня топил в ней! — Крикнул парень. Вдруг раздался треск и ослепительный свет.
Я повернул голову и увидел упавшую люстру на пол. Она разбилась. Сердце бешено застучало, и я чуть не бросился на Херейда. Вернее, я бросился. И упал носом в его грудь, как тогда на моем монологе.
— Херейд, прошу! Останься! Спрячь меня, утешь, обними! Я так устал, мне так страшно, я такой сумасшедший! — Кричал уже я в его грудь, проливая водопады слёз в этом безумии, но Нугзар меня резко оттолкнул, что я опять упал. Упал на пол, залитый кровью, как в детстве. Вот, почему он скользкий...
— Эд. Тебя никто такого не поймет и не полюбит. Единственный, кто это был - Стасик. Иди к ней в тюрьму и там хнычь в юбочку, тряпка. Отстань от меня. Я ухожу.
Ухожу.
Ухожу.
Ухожу.
Ухожу.
Уйду.
Уйду.
Уйду.
Ушел.
Ушел.
Ушел.
Уходи.
Ухожу.
Ушел.
Уйду.
Уйди.
Тряпка.
Ухожу.
Уйду.
Эд.
Ушел.
Ухожу.
Какая-то духота подошла к горлу. В глазах резко всё расплылось и потемнело, как я стал ощущать свои конечности. Разлепив веки, я увидел серо-синий потолок с временем. 8:50. Я лежал под своим тяжелом одеялом в постели, а не на пороге. Я сделал глубокий вдох, щупая сердце. Перевернувшись на другой бок, что-то обдумывая, я заметил на подушке чёрный волос. Внутри завелся механизм. Немедленно я поднялся, откидывая одеяло в сторону. Тут же подбежал, спотыкаясь, к выходу из комнаты, заворачивая на кухню.
Сердце немного растеклось, когда я слепыми глазами увидел чёрноволосого парня в своей белой футболке без штанов, который уже что-то готовил на плите. Он занавесил окна и что-то напевал. Вдруг он замолк: я вцепился в него со спины.
— М? — Он замер, аккуратно положив вилку на стол. — Эд, с добрым утром! — Как-то неловко сказал тот, а я упёрся носом в его ароматную и нежную шею, по которой растеклись мурашки. Мои руки крепко обвили тело парня, прижимая того к себе, как одеяло.
Вдруг я развернул его к себе, хватаясь за это худое лицо ладонями. Влага застыла на моих глазах, а он лишь покраснел, хлопая своими невинными глазками. Я не мог что-то говорить, казалось, я уже сорвал голос. Нугзар аккуратно накрыл мои запястья своими холодными пальцами, смягчив взгляд.
— Ты в порядке?
Я лишь перехватил его руки, ставля их в открытое положение. Ладони были такие же бледные и нежные, а кончики пальцев смягчились от воды. Мои руки дрожали. Крови нет. Пол не скользкий. Херейд со мной. Я ещё ничего не рассказал. Подняв на него взгляд, я тут же опять прижал его к себе. Обнял, это называется. Очень крепко, поглаживая лохматую голову. Чужие руки сначала вопросительно поднялись, после чего также крепко вцепились в мои лопатки. Я глубоко вздохнул, стараясь прогнать страх и слёзы. Мы не ценим, пока не потеряем.
— Люблю тебя, — совсем тихо, хрипло и чувствительно вырвалось из меня. Чужая рука погладила мою спину.
— И я. Тебя люблю... — как-то из-за чувства долга сознался парень, крепче сжимая меня. Наверное, он понял, что мне приснился кошмар.
— Нугзар.
— Что, что такое?
— Скажи что-нибудь хорошее.
— Сегодня суббота.
Я улыбнулся и чмокнул его в шею, выпуская из объятий. Он тоже покрылся румянцем, и я увидел чашку чая на столе.
— Я, кстати, обжёгся, пока тебе яичницу готовил. И вообще, я хотел сегодня с тобой в парке побегать. Но ты очень сладко спал, — сказал Нугзар, скрестив руки.
— Чай на столе, жаль что не ты~, — спел я, и Нугзар тут же залез на кухонный стол. Ухмылка выросла на моем лице. — Теперь ты на столе, а чай фиг пойми где~
— Не, чай во мне. Жаль, что не ты.~
— У тебя явные фетиши на столы, — прохрипел я, подходя ближе. Он будто нарочно соблазнял: своими обнажёнными, стройными, бледными и едва покрасневшими на коленках и ступнях ножками залез на стол в одной оверсайз футболке. Он хитро улыбался, подманивая ближе.
— Помнишь, когда мы были у Стаси, я тоже сел на стол? — Положил свои руки на мою шею он, а я упёрся о край стола, смотря в ночные глаза.
— Было такое, — кивнул я, дыша ему в лицо. — Ты тогда ещё что-то про секс на столе говорил.
— Вообще-то я говорил про "мужскую солидарность". Странно, что ты запомнил именно это, — с улыбкой закатил глаза тот. — Но ты прав. Я говорил, что секс на столе - это отвратно.
— Я так не считаю, — пошло ответил я, сокращая расстояние. Тот лишь хитро глянул вниз, проводясь кончиком пальца по моему носу, медленно сползая на уста. — Сейчас как палец откушу.
— Давай лучше я тебе что-то откушу, — мигом ответил тот, утыкаясь своим лбом о мой. Щёки загорелись.
Я с не мог что-то ответить, а просто ухватился за обнаженные ноги, слегка раздвигая их, пододвигая к своему тазу. Нугзар крепче вцепился в мою шею, когда он неожиданно наклонился, а его пах ударился о мой. Я закусил уста.
— Если ты этого хочешь, — начал я. — Тебе ж 19?
— Точно, — кивнул тот, играя с моей цепочкой, как в ту ночь Хэллоуина. — И, Эдик, я очень хочу этого, — коварно улыбнулся теленок. — Знаешь, я читал книгу, где главные герои тр*хались как раз перед завтраком.
— Тогда хватит с прелюдиями, — сказал я, и тут же выпрямился, подхватывая парня. Он обвил меня всеми конечностями, и я понёс его в комнату.
Стоял прекрасный утренний полумрак с тишиной. Я приземлил Нугзара на спину на не особо мягкую и незаправленную постель, слегка придавливая его своим весом. Тот уже смело отдавался, как на эскалаторе, разрешая себя целовать. И сам он тоже этим злоупотреблял. Мои ладони накрыли его целые запястья, вдавливая в постель. Я целовал его лицо, его скулы, медленно спускаясь к шее. Я знаю, он боится этих мест, а потому я так ими и увлекаюсь. Вдыхая родной запах чая, я ощущал любимое тело под собой. Он ёрзал подо мной, что дико возбуждало. Позвоночник плавно выгибался и опускался, что соприкасало наши тела ещё больше. Мои колени зажали его бёдра, давая какие-то ограничения в движении. Вдруг из брюнета начали вырываться тихие стоны, что так ласкало слух. Я выпустил руки парня, оттягивая воротник футболки, чтобы перейти на его ключицы. Тогда же руки Херейда спустились под мою пижаму, нежно лаская там спину. Он исследовал каждый изгиб, мышцу и родинку, отчего я стал таять. Я посасывал его косточки, тихо выстанывая туда же. Когда пальчики телёнка перешли на кубики пресса, я решил ему зеркалить. Мои горячие руки грубо подняли подол его футболки, захватывая всей ладонью впадину животика. Там явно порхали бабочки. Тот простонал, едва царапнув мою спину. У меня было преимущество, и я спустился ладонями к бедрам, залезая под боксёры. Тот беззащитно выстонал, закатывая глазки. Я хитро глянул на него, скользя рукой к органу. Тот совсем залился краской и, закусив уста, стянул с меня футболку пижамы. Он тут же поднялся, набрасываясь на мои открытые участки тела, что теперь я лежал под ним. Беспомощно хлопнув глазами, я отдышался, потому что Херейд сидел прям на мне. Он хитро пододвинулся, прям усаживаясь своим пахом на мой, что свело меня с ума. Я не сдержанно выстонал, прикрывая это смехом. Нугзар же проводился пальчиком по моим участкам кожи, иногда пощипывая их. Я томно дышал, в попытках подняться и впиться в эти мягкие и бледные уста, но Херейд не позволял. Я не успел заправить постель, поэтому Гибадуллин ухватился за край утяжеленного одеяла, накрывая нас с головой, словно волна. Океан. Под одеялом же он упал на меня, и я мигом стал стягивать с него футболку, целуя уста. Он же перешёл на мои пижамные штаны и часто ударялся о мой пах, что дико заводило. По итогу "вынырнули" из одеяла мы уже полностью раздетые. Из-за плотно занавешенных штор свет не проникал в комнату, что придавало нужную атмосферу для утреннего секса. Кажется, там ещё шел дождик. Мы сидели напротив друг друга, ожидая, кто первый продолжит игру. Херейда без футболки я видел так чётко, по-моему, впервые. Под одеялом соприкасались лишь наши коленки. Я охотно рассматривал все изгибы на соседнем торсе, прикидывая какие-то идеи. Нугзар же пялил взгляд на мой таз. Стало очень тихо, я даже слышал его сглатывания. Вдруг у меня что-то щёлкнуло в голове, что Херейд ещё ничего не знает. И может уйти в любой момент. "Не трожь меня!" - Отдались эхом по голове его слова из кошмара. Но пока он ничего не знает. Пока он здесь. И я могу его трогать. Могу любить. Тогда я неожиданно для него впился в те же уста, а тот уже повалил меня на подушки, снова накрываясь одеялом. Скорей всего, он стесняется. Но я не против.
Под одеялом создавалось ощущение, что тесно. И мне это безумно нравилось. Конечно, иногда уж столь огромная темнота и духота мешала, но это решалось моментально. Это всё мне напомнило Неву. И я очень хотел отдаться этим голодным волнам и похоти. Орган студента часто касался моего, что заряжало огромным током нас обоих. Казалось, мы там вели соревнования, кто кого. Буквально я проходился языком по ключицам, соскам, даже устам теленка, пробуя его, что сопровождалось головокружительными стонами. Но и Херейд опасно себя вёл, всё крутясь под простынями, что сковывали нас плотнее, а он трётся об меня, касаясь слабых мест и подставляя свои. Как скользкая рыбка вертится вокруг меня. Мне очень нравилось гладить его спину, где прям ощущается позвоночник, который подгибается под меня. Иногда я немного обвивал его орган в кольцо из пальцев, отчего тот уже стонал в голос. Под тяжелым и прохладным одеялом я уложил изворотливого на живот, крепко сжав запястья. Я обсасывал его шею, нюхал его волосы и водил и касался членом вокруг него. Тот же сладко пыхтел, потел и постанывал, сжимая простыни. Я перешёл на его ушко, нежно дыша во внутрь, иногда касаясь языком, опустив таз полностью, отчего тот аж сильно прогнулся. Мурашки накрыли его тело.
— Эд... Эдик, Эд.. Я..
— М? — Не отрывался от мочки уха я.
— Я... можно я... возьму в рот?
Я на немного замер, после чего прилип щекой к щеке телёнка.
— Ты что?
— Мин*т, — раскраснелся Херейд, говоря со странной интонацией. Будто обиделся. Я закусил уста, закатывая глаза.
— Нугзарчик, я не садист или что-то в этом роде. Ты не обязан. Честно, я даже не планировал входить. Это очень серьёзные "игры", и я не хочу, чтобы ты-
— Эд! — Перебил меня тот, хватая моё лицо, чтобы я увидел его глаза. Я всё так же находился над ним, просто он перевернулся. — Я хочу этого. Мне не хватает телячьих нежностей, я прям конкретно хочу жести. Я хочу срывать голос от любви, я хочу не сидеть неделю, я хочу потеть, я хочу ощущать боль, я хочу ощутить самого прекрасного, самого любимого и сексуального бариста внутри себя, я хочу кончать, я хочу наполнить глотку, я хочу быть вы*банным, — упрямо говорил тот, я моё сердце бешено стучало. — Я хочу сделать приятно и тебе.
Я вздохнул, чмокнув парня в висок, поднимаясь. Одеяло спáло, небольшой холод накрыл нас, а тело Херейда попало под четкое освещение.
— Хорошо.
Я упал на подушки, после чего теленок почти на меня снизу. Он взял всё в свои руки, и я пытался представить его следующие шаги. Гибадуллин опять спрятался под одеялом вместе с моей задней частью. Но одеяло не лежало свободно, оно чуть не укутало меня в кокон, что сковывало движения, создавало тесность. К тому же, мои руки были по швам, поэтому двигаться я практически не мог. А ещё где-то там под одеялом у меня в паху лежит Херейд. Да, наверное, со стороны это выглядит очень странно, но главным тут будут только ощущения. Сосать на полу каждый дурак может, а ты попробуй не двигаться, пока тебе сосут под одеялом. Вдруг я ощутил, как тонкие и холодные пальцы коснулись моего члена, что разбудило мурашки. Я устремил взгляд в потолок, в то время как под одеялом горячее дыхание накрыло мой пах. И всё пошло.
Он брал в рот аккуратно и нежно, посасывая каждую часть и венку. В груди сердце невероятно сильно застучало, а в животе что-то тянуло вниз. Очень смешенные чувства. Вдруг подключился язык, отчего я уже стал стонать внутрь себя. Его руки нежно сжимали член в кольцо, массируя и всё больше беря в рот. Я уже не мог ёрзать, я просто стал отдаваться, пока член так хорошенько набух. Позвоночник поднимался, кулаки сжимались, а там внизу чужой вес давил на ноги и таз, что сводило с ума еще больше. Когда он брал всё больше, плотно посасывая, рисуя невидимые узоры языком со слюной, я уже стонал в голос, зажмурив глаза. Это моментальное удовольствие, это бурные краски. Если я ему что-то скажу, он даже не услышит. Слишком увлечен. Когда он поглотил уже всего, весь мой орган был у него во рту слюне, а он ещё активничал языком, я уже в горло застонал, сильно ёрзая. Вот-вот подойдёт разрядка, а я этого не хочу. Вдруг кулаки разжались, и из меня вытекла какая-то часть. Нугзар тут же поднялся, сбрасывая одеяло. Он подставил руку к подбородку, вопросительно смотря на меня. Я наклонился к полу, вытаскивая из-под "лесенки-постели" пакетик вместе с презиком. Сплюнув всю мою сперму в пакет, Нугзар кулаком вытер ротик, поглядывая на меня. Я коснулся своим плечом его, залезая кончиком носа в ушко.
— Ты прекрасен. Спасибо, телёнок, — шепнул ему я.
— Ты всегда хранишь на такие случаи пакет с презервативами под постелью? — Спросил тот, заправив черные волосы на другую сторону.
— Ха, я и не такое храню, — улыбнулся я, касаясь пальцем его подбородка, после чего повернул его к себе. Глаза в глаза. — Я ещё не полностью разредился.
Пошлая улыбка выросла на лице партнёра, и тут уже он упал на промятые мною подушки, опираясь на локти.
— И какую позу мне принять? — Беззаботно спросил тот. Я потрепал бородку. Затем подполз ближе, перед этим натянув презик.
— Ты мне доверяешь?
— Д-да, — кивнул тот.
Тогда я ухватился за талию парня, не забывая прижать это желанное тельце к себе, и приподнял, чтобы он буквально лежал на моих коленях. Брюнет схватил меня за плечи, когда я крепко держал его за ту же талию. Его глаза бегали.
— Телёнок, расслабься, — шептал ему я. Тогда его тело обмякло, позвоночник прогнулся, а сам он упал на подушки. Ноги лежали на моих, но пятки упирались в простыню. Я с улыбкой опустил взгляд на его таз. Удобная поза, др*чить тоже будет удобно. — Ну что? С пальчиков начнём?
— Какие к чёрту пальчики, Эд?! — Выругался брюнет, заливаясь краской. Я лишь посмеялся, целуя его руку.
— Без растяжки? Уверен?
— Эд!
— Ладно, хорошо, — согласился я, готовя член. Потом неуверенно глянул на студента. Он такой хрупкий и нежный, я так не хочу ему навредить. — Ты только... ты только говори, если будет слишком больно, неприятно или я увлекусь..
— Эд, я тебе доверяю, — убедительно сказал Херейд, поднимаясь, чтобы оставить страстный поцелуй.
И я аккуратно вошёл. Раздался первый тихий удовлетворённый стон, и руки Нугзара на простынях напряглись. Затем он слегка прогнулся в спине, самостоятельно насаживаясь. Я двинул бедрами, и ток пошёл по телу. Я легко двигал тазом, давая Херейду привыкнуть, но на его лице читалась невообразимая радость с тихими постанываниями. Тогда я перестал боятся, и уже смело стал толкаться в своё удовольствие. Херейд не был где-то далеко, я буквально смотрел на его обнаженную грудь и ключицы, массируя бедра. Он закатывал глазки и кусал уста, а я начинал набирать темп. Сжав крепче и раздвигая его бёдра, я проникал всё глубже, отчего парень уже шумно стонал, начиная часто дышать. Я получал невероятные удовольствия, когда набухший член легко скользил по внутренностям любимого, отчего тот стонал в голос. Я тоже начинал часто дышать, когда набирал скорость и азарт. Сглатывая, я всё чаще и чаще "танцевал" тазом, предоставляя массу удовольствия и себе, и Нугзару. Вдруг из него начали вылетать какие-то татарские словески, но там проскакивало и моё имя. Я так долго этого хотел. Ноябрьским утром просто взять и забыться под стоны любимого, вдалбливая его в собственную постель. Не думать о страхе, не страдать, а забыться. Трогать его, видеть, тр*хать, как это делал Ярик с Витой. Я так хотел, чтобы меня именно так любили. Лежали на мне, выстанывая моё настоящее имя, на моей твёрдой постели под тяжелым одеялом. В комнате было довольно тихо, если не считать дождь по стёклам и стонов Нугзара. А стонал он уже громко в голос, покрываясь потом, потому что я уже стучал по нервному комочку. И, наверное ухудшает атмосферу секса, постель не скрипит. Она сделана буквально на ступеньке с футоном. Звуков почти не было, но в ушах звенело. В глазах был лишь яркий образ обнаженного теленка. А внутри тела бабочки танцевали вальс, потом вырвался вулкан, который превратился в бурю и шторм, закрученный в торнадо, которое по итогу стало волной для сёрфинга.
Когда я слишком заёрзал, и на глазах Херейда появилась влага, он тут же поднялся, вцепляясь в мою спину. Я едва остановился, но мне в шею раздалось "продолжай-продолжай". Тогда одной рукой я продолжал массировать ягодицы Нугзара, а другой в кольцо обвил его член. Он обреченно простонал в мою шею, а я начал др*чить парню, так как сам вот-вот был готов разрядиться. Активничая членом и своим, и его, я довёл телёнка. Он громко выдыхал стоны в меня, царапая спину, почти кусая её. Мне это тоже приносило особое удовольствие. Тогда первая вырвалась белая жидкость из его органа, облив свою впадину живота и мой пресс, он совсем расслабился, падая на моё плечо. Я же тоже излился, хотелось бы в него, но в презик, и вышел. Забив вообще на свою эстетичность, я просто бросил этот наполненный презик на пол, аккуратно беря Нугзарчика за подбородок. Он посмотрел на меня, а я с улыбкой поцеловал его в уста, что тот даже углубил. А потом я без сил плюхнулся на подушки, а рядом со мной студент. Он уложил голову на мою грудь, что приятно покалывала. Я накрыл нас тяжелым и обкончавшимся одеялом, и уткнулся носом в чужой висок.
— Знаешь, я ещё никогда так не любил, — первый начал телёнок.
— Меня тоже так ещё никто не любил, — ответил ему я, с чувством страха потерять это сокровище.
— Я бы так и лежал с тобой тут вечность... В твоей постели.
— Нашей, — поправил я, а страх покалывал бёдра. "Твоей". "Чужой дом". — Нугзар..
— А?
— Люблю тебя, — выкрутился я. Говорить такие слова может стать уже поздно. Это важно и не стыдно. А вообще я хотел сказать что-то про привязанность, и чтобы он не уходил, но вовремя прикусил язык. С чего я взял, что он уйдёт?
"Я доверяю тебе".
После завтрака Херейд тут же ушёл. Сказал, что нужно навестить Деда. Я не стал противоречить, и сам тоже стал собираться. Нужно было навестить Виту. Накинув свой чёрный плащ, уже застёгивая пуговицы, я отправился в цветочный магазин. На улице было пасмурно и холодно. Я любил такую погоду. Но вот что я ненавидел, так это подготовку к Новому Году. На улицах Питера уже сняли осенние декорации вместе с тыквами, и стали цеплять зимние. В магазинах уже стояли ёлки и сладкие подарки, что сильно меня раздражало. Серьёзно? Я не понимал людей, это всё равно, что нарядить невесту за месяц до свадьбы. Весь Сентябрь почти все мои знакомые с посетителями ныли про лето, да и солнце часто припекало. Я часто слышал "четвёртый месяц лета", а в Ноябре Питер уже покрывал легкий снежок, и везде один Новый Год с зимой. Типа у нас Осень в одном Октябре?... Мне становилось больно это осознавать, но, хорошо, я не зависим от общества. Мне абсолютно плевать, кто ненавидит осень, главное - я её люблю. Всем сердцем и душой. Пусть мне завидуют люди, которые не могут прочувствовать всю атмосферу этого времени года. И я не стану объяснять, за что любить Осень. Любят просто так. Нельзя объяснить слепому, какие живые глаза у Нугзара, нельзя объяснить глухому, какой бархатный его голос, нельзя объяснить асномику, как сказочно он пахнет. Так и нельзя объяснить людям, полным ненавистью сердцем, как любить Осень. И я не про всех (у всех свои вкусы), а лишь про тех нытиков, которые везде и постоянно ноют, какая Осень плохая. Это всё равно, что ты гуляешь в парке со своей женой, и абсолютный незнакомец тебе говорит:"Я ненавижу твою жену!". Или ты идёшь по улице, видишь рекламный баннер с уроками по гитаре, а внизу указан номер. И ты звонишь по нему, говоришь:"Я не хочу уроков по гитаре! Не хочу!". И это так странно, что всё начало Осени люди вспоминают лето, а под конец готовятся к зиме. И я уверен, Херейд тоже был таким. Но он изменился, что меня тянуло к нему ещё больше.
В цветочном магазине был включен нежный свет, и всё так же громко играл Бах. Я отряхнул капли с рукавов, подходя к кассе.
— Оу, Банана, и Вы здесь, — удивился я.
— Добрый День, Александр, — кивнула декан СПБГЭУ. — Вижу, от работы отлыниваете. А мы чай пьём.
— Пф, у меня выходной, — гордо заявил я, поправив очки. — Бананка, заверните мне пожалуйста два букетика. С тремя желтыми розами и двадцатью девятью белыми пионами.
— 29!? — Вместе ахнули мать с дочкой.
— Это ж кому такой букет? — Ушла в оранжерею Аня.
— Тому, кто заслужил, — пожал плечами я.
Мне завернули два букета, и я расплатился. Вдруг я заметил яркие улыбки на лицах девушек. Я вопросительно перевёл взгляд с одной на другую.
— Что?
— Александр, мы Вам хотели сделать подарок, — тихо ответила кассирша, доставая какой-то маленький пакетик. — Вы мне очень помогли справится с настоящей паранойей в этом магазине, и всегда помогали моей маме.
— Ой, да брось, я ж всегда советовал музыку и свет включать, — отмахнулся я, но увидел в руках Бананки очки.
Они были в бело-прозрачной раме. Я замер.
— Вы всегда покупаете самые дорогие цветы. Это же не просто так, — поддержала Банана. Я поднял глаза на девчонок, не сдержав улыбки. — Это Вам. Наш с дочкой подарок.
— Я... — я не успел договорить, как мне в руки впихнули новые очки. Всё же я их аккуратно положил в карман, через кассу обнимая двух девушек. — Я Вам очень благодарен.
Я сел за руль моей бмв, аккуратно положив цветы на заднее сиденье. Затем раскрыл подарок. Стекло точно такое же, с моим минусом. Размер такой же. Как девчонки всё это подобрали, я не мог понять. Посмотрев на себя в переднее зеркало, я снова улыбнулся. С такой оправой я выглядел мягче и моложе. И здоровее.
— Оу, Эд, ты пришёл, — улыбнулась Вита, поднимаясь на подушки. На её руке была капельница, цвет кожи стал нормальным, как и сама она. И не скажешь, что это вдова-наркоманка.
— Привет, Вита, — протянул букетик я. Девушка неловко улыбнулась, одной рукой принимая подарок. Она понюхала розы и улыбнулась мне.
— Зачем ты каждый раз приносишь мне цветы?
— Это мои бесконечные извинения, что ты попала сюда, и что тебе пришлось пережить, — помял пальцы я.
— Здесь нет твоей вины, — тихо ответила красноволосая. — Эд, у меня до сих пор не укладывается в голове, как и зачем Стасик могла подкинуть наркотики...
— Я признаюсь, она собиралась отравить и тебя. Полагаю, она начала с тебя, подкинув наркотики, но ты выжила, потому что сразу обратилась в поликлинику, — соврал я. Да, Стася и хотела отравить Виту, но наркотики были Ярика.
— Знаешь, у меня ещё много вопросов, как и зачем Стася убила Ярика... И, Эд, спасибо тебе огромное. Спасибо.
После визита я был готов возвращаться домой, как мне пришло сообщение от моего нового коллеги бариста. Он просил меня отправиться в кофейню. Он новенький, как бы чё там не спалил. Пока главного препарата для приготовления кофе нет, он учиться на других. Поэтому выбора у меня особо не было.
Я доехал на машине до кофейни и особо долго находится там не собирался: боялся, что пионы засохнут, и вообще меня дома уже должен ждать Нугзар. И мне до чёртиков хотелось с ним ласкаться, но меньше всего хотелось рассказать то самое.
Я отворил двери в кофейню, и тут меня охватило необычное чувство. Я увидел, как Херейд общается с моим коллегой, а рядом стоит Дед. На полу упакованы какие-то вывески, а на барной стойке стоит огромная-огромная коробка. Вдруг второй бариста помахал мне, и Херейд обернулся. Он тут же подбежал ко мне, заключая в крепкие объятья.
— Наконец-то ты пришёл! — Он взял меня за руку и повёл к этой самой коробочке. — Но, во-первых, почему ты не говорил, что ты нанял в бариста Банана!?
Я поднял непонимающий взгляд на Сашу, рассматривая студента с ног до головы. Банан?
— А вы знакомы?
— Мы учимся вместе!
— Вот это совпадение, — поддержал с улыбкой Дед.
— А ещё, — не успокаивался Гибадуллин, — он рассказал, что ты не будешь работать целыми днями! После трёх уже дома! Ну, кроме четвергов и пятниц. И ты будешь свободен по выходным! — На его лице было столько радости, что я не мог не улыбнуться.
— Мы тут тебе подарок подготовили, — начал Дед. Моё сердце интересно сжалось. Тут телёнок дал мне ножницы, толкая к коробке.
— Разрезай.
Я не успел оглянуться, как аккуратно сделал надрез, затем ещё один. Потом уже отложил ножницы, и стал так терзать коробку, которую плотно обклеили.
— Сапоги бы так клеили, — проворчал я, терзая жёсткий картон.
— С завода везли, — гордо ответил Дед.
Я распаковал подарок. И чуть не взвыл от изумления. Это была кофемашина. Огромная, со всеми эстетичными отсеками и отделами, красно-прозрачной расцветки и аккуратненькими кнопочками и рычажками. Просто зверь. Я с изумлением рассматривал кофемашину со всех сторон, на каждой из которой был свой прикол. Например, на одной стороне прям пропечатано "EdisonPts" (я так всегда подписывался. Подпись.), с другой логотип огненного перца, с другой кофе в разных дизайнах. Я смотрел и не мог поверить. Экранчик выбора кофе был большой и удобный, с красивой рамой. Тогда Нугзар взял конец провода этой машины и включил в розетку. Вдруг свет разлился по ней, как по процессору компьютера. Она мерцала розово-красными и фиолетовыми цветами. Она сейчас без заправки воды, работать точно не будет, поэтому я смело нажимал на кнопочки. И они тоже начинали светиться. Экранчик же был супер эстетичный, и не чёрный, а нежно-фиолетовый с выбором самых разных кофе. Она не ухорежуще пищала, и не сильно гудела. Я чуть не расплакался. Перевёл взгляд на Деда и Херейда, ну и Банана, который протирал окна влажной тряпкой. Вдруг Константин подошёл и пожал мою руку. Я в ответ сжал его пожилую, смотря в серые счастливые глаза.
— Спасибо, Александр, что вытащили из тюрьмы. Спасибо, — искренне отблагодарил он. Я прикусил язык, кратко кивнув.
— Константин... у меня нет слов. Эта мечта.. эта кофемашина, она не стоит...
— Пф, да этот Ваш, — улыбнулся химик, показывая на Нугзара. — Это его идея.
Константин, конечно, дал мне инструкцию, и затем с, так называемым, Бананом удалились. Мы с Херейдом остались в кофейне ставить аппаратуру. Помимо этого мы ещё наняли мастеров, которые повесят все новые неоновые вывески. Вот их уже придумала Натаха. Говорит, так новые краски появятся в кофейне. И я согласился. Там были всякие фразочки про кофе. Когда мы поставили последний мешок с кофе, Херейд с облегчением сел на барную стойку, выдохнув.
— Фух, но мы с тобой молодцы, — сказал тот, посмотрев на окно сзади.
— Ага.
— Эд, а это же придумал название кафе? — Перевёл взгляд младший. — А почему "Чай или Кофе?"?
— Ну-у, — протянул я, снимая очки. — Давай я потом тебе расскажу.
— У тебя новые очки, — улыбнулся тот и взял меня за скулы, стукаясь своим лбом о мой. — И они мне безумно нравятся на тебе.
— Спасибо, — кивнул я, улыбаясь. — Вы меня прям задарили сегодня. С чего бы это?
— Наверное потому что ты самый классный, — Херейд говорил заманчиво, проводясь кончиком пальца по моему носику. — Самый красивый, самый лучший и самый чувствительный.
— Я так не считаю, — закатил глаза я, накрывая чужие запястья своими ладонями.
— Ну ты посмотри! Даже после всего этого преступления твоя кофейня цветёт и пахнет! Ты остался один. Без начальника, официантки, коллеги аппаратуры. И ты выкрутился!
— Ты выбрался из грязи в князи, но быстро князем становясь... Не позабудь, чтобы не сглазить, не вечны князи - вечна грязь.
— Ну Эд! — Жалобно крикнул он, отстраняясь. — Ты посмотри, какой ты сильный! У тебя и коллега есть, и ты, и ты начальник, и аппаратура! Только официанта нет, но это мелочь! Будет самообслкживан-
— Ты будешь моим официантом? — Перебил я его с надеждой в голосе. Вдруг брюнет замолк, смотря на меня полным вдохновения взглядом. — В вечернюю смену. По выходным выходной. А так каждый день что-то зарабатывать.
Вдруг парень качнулся, чуть ли не падая на меня со стола. Но он таким образом очень тепло обнял меня, скрещивая пальцы на моей спине.
— Боже, я тебя обожаю! Эд! Ты серьёзно?
— Ну да... Я подумал...Ты будешь рад зарабатывать, и подрабатывать со мной.. — я не успел договорить, потому что он снова сильнее стиснул меня в объятьях.
— Эд, я безумно рад. Конечно! Конечно, я буду твоим официантом! — Хихикал тот, и всё же освободил меня. Я улыбнулся.
— Тогда возьму тебя на испытательный срок.
— Как скажешь. Кстати, Эд. Я недавно, прости, увидел в твоём блокнотике какие-то три рецепта. И там было подписано "Копи чам или Юаньян", "Kiss", "Двойной чёрный". Я раньше не видел это у тебя в меню.
— А, это я... решил добавить новые виды кофе. В интернете ты их не найдёшь, кроме "Копи чам или Юаньян".
— Ты сам придумал кофе?
— Ну что-то в этом роде. Кофе "kiss", это кофе на основе мяты и шоколада с особыми специями: апельсин и карамель.
— И почему ты именно так его назвал?
— Потому что когда я готовил его дома, первое о чём я подумал, когда пил его:"Это похоже на поцелуй с Нугзаром", — улыбнулся я, а теленок раскраснелся. Он спрятал прядь за ушко, поднимая на меня глаза.
— А "Двойной Чёрный"?
— Это такой напиток, где я смешиваю два кофе. Первый, чистый эспрессо с коричневой пенкой, а второй - эспрессо с апельсиновыми добавками и немного сливок. И таким образом получается кофе, где два разных чёрных кофе. И ещё пенка коричнево-рыжая.
— Ух ты, а "Копи чам или Юаньян"?
— Это два напитка. Какой именно добавить я не решил. Копи чам, это напиток, где добавляют чай с сахаром и кофе, где сгущенное молоко.
— Погоди. Ты решил... Совместить кофе и чай?
— Да, — я пожал плечами. Хотя тут смысл намного глубже. — Копи чам подают, как холодным, так и горячим. Юаньян же является тем же самым, просто первоначальным названием. Но Юаньян, переводится "утки-мандаринки". Напиток был назван в честь них, так как самец и самка непохожи. Противоположности.
Херейд моргнул, слезая со стола. Затем он осмотрелся, повернувшись ко мне.
— Я считаю, что "Копи чам" выговаривать проще. К тому же, раз сахар ты не даешь, хоть сгущенка скрасит вкус.
— Хорошо. Я буду готовить его и другие два вручную, поэтому это особенность кофейни.
— А пицца будет?
— Иди ты нафиг со своей пиццей, — сказал я, доставая ключи. Херейд тоже рассмеялся, направляясь к выходу.
Я запер кофейню и подошёл к машине. Хлопнув дверью, я сел, и Херейд тоже открыл переднюю дверь. Там лежал букет из тех самых 29 пионов. Парень вопросительно поднял на меня взгляд.
— Это тебе.
— Ой, а... — тот покрылся румянцем, взяв нежный букет. Затем хлопнул дверью и стал рассматривать белые цветы. — В честь чего?
— Потому что ты самый симпатичный, самый ласковый, клёвый и сердечный.
Тот закатил глаза, заливаясь краской ещё больше. Я улыбнулся, заводя машину.
— Спасибо.
— Не за что.
— Пионы. Их 29. Почему? У Ярика были нарциссы. И их было 24.
— Какой ты внимательный, — я глянул на него. — Пионы, потому что ты когда-то говорил, что любимые цветы твоей мамы - белые пионы. И я предположил, что ты тоже их любишь.
— Ты прав, — парень нежно стал их нюхать.
— 29, потому что... Это тот возраст, когда я влюбится в тебя.
Нугзар немного завис. Я прикусил уста, смотря на дорогу. Как же неловко.
— Выходит, в Ярика ты влюбился в 24 года?
— Да.
— И любил пять лет.
— Да.
— Я не верю, что ты так долго любил одного человека, и за месяц влюбился в меня.
— Знаешь, я читал книгу, где влюблялись меньше, чем за 24 часа.
— Эд, хватит всё оправдывать книгами! Это же не книга, это...
— На чём по-твоему основываются книги?
— На фантазии и реальных событиях. Вдохновения.
— Да. Понимаешь, есть много произведений, где человек отдается другому за короткие сроки. Такое возможно.
— Чтобы разлюбить, нужно сократить все связ... — вдруг Херейд оборвался. — Погоди. Ты влюбился в меня после смерти... Когда... Ничто не напоминало о Ярике...
— Да. Как же я люблю, когда ты сам всё понимаешь.
Вдруг телёнок вздохнул, крепче сжав букет. Он упал на моё плечо.
— Ты такой сложный. Даже в быту ты находишь, где спрятать смысл. И если бы я умел это всё читать... Но я до сих пор не понимаю, почему ты так боишься люстр.
Я грустно улыбнулся, чмокнув того в макушку. Херейд поднялся, аккуратно рассматривая пионы. Были уже сумерки.
— Приедем - расскажу. Всё-всё.
— Хорошо. Кстати, меня сегодня Наташка позвала аниме смотреть, как в старые добрые. У Ани. Я сказал, что ты тоже придёшь.
— Ну офигеть, — закатил глаза я.
— Ну давай! Поздним вечером, все сядем и будем аниме смотреть! К тому же... Натаха и Аня живут в одном доме с нами.
— Хорошо, — кивнул я, хоть думал вообще не об этом. А о дальнейшем разговоре.
Пока мы ехали начался дождь. Он стучал по стеклу, мочил улицы и поднимал настроение. Мы с Херейдом молчали: слушали Осень. Я всё думал, как и где начать монолог, и решил так: прям на улице. Во сне я умолял его остаться, хоть это неправильно. Если он испугается меня, я не должен его держать. Я разрешу ему уйти. И чтобы сделать это менее болезненно, он уже будет на свободе. На улице. Где я не смогу его держать.
Машина остановилась, и фары погасли. На улице почти стемнело, а уличные фонари освещали район. Мы оба вышли из салона, и я быстрее отправился к подъезду. Входная дверь находилась под колпаком и на несколько лесенках. Там горела теплая лампа. Я мигом поднялся и загородил входную дверь, а Нугзар остановился с вопросительном взглядом на ступеньке. Букет он держал в руках. Ком встал в горле.
— Эд?
— Херейд.. Надо тебе кое-что рассказать.
— Прям сейчас?
— Да.
— Хор-хорошо. Я слушаю.
Ливень стучал по колпаку, и холод окутал ноги. Теплый свет ложился на мокрые места теленка, как и освещал капельки на лепестках. В подъезде нет камер или скрытого диктофона. Вокруг тоже никого. Стены с шумоизолятором. Я взглотнул. Сказать в лоб или начать издалека? Начать издалека.
— Нугзар, помнишь я рассказывал про нервоз? — Я спрятал руки в карманы от холода.
— Да. Но ты сказал, что ты лечишься. И только иногда пьёшь таблетки.
— Я тебя обманул, — иней лёг на кожу, и я зажмурился. — До нервоза, который у меня начался с лет 7, когда я жил у Стаси, у меня был психоз, — я не хотел открывать глаза, и смотреть его реакцию. Если он убежит, пусть я этого не увижу.— Психоз характеризуется агрессией, страхами, подозрительностью и галлюцинациями.
Я сжал кулаки, заставляя поднять глаза на Херейда. Тот стоял. Рядом со мной. Такой красивый и беззащитный. На его лице был шок, а сзади шел дождь, разгоняя осенние листья.
— Он начался незаметно, с самого детства. Ребёнком я странно себя вёл: кричал, бился обо всё, над животными издевался, убегал от родителей. И я их всегда называл "телятами". А ещё очень любил играть с острыми вещами, — я замечал, как кислород начинал меня душить. Лёгким было тесно. — И, знаешь, нет, Нугзар. Мои родители не попали в аварию. Той ночью у нас ночевала моя бабушка. И знаешь, тела мои родителей были в луже крови на кухне, с огромным ранением на шее. На них упала огромная люстра.
Я немного помолчал, а Херейд совсем побледнел в лице. Кошки сгреблись в моей шее.
— Так говорила бабушка и менты. "На них упала люстра. Разбилась и впилась в шею." — Я развернулся к двери лицом и спиной к Херейду. Мой голос дрожал и хрипел. — Но, знаешь почему я не остался у Бабушки, а жил у Стасика? Она боялась меня. — Я сделал паузу и развернулся. — Потому что это я их убил.
В этот момент раздался гром, и вспышка ослепила меня. Я так боялся, что когда прозрею, Херейда уже не будет. Но он стоял. Только слегка подкосился. Лепесток пиона упал на землю.
— Знаешь, как это помню я? — Я шмыгнул носом, вытирая заслезившиеся глаза. — Той ночью я ушёл на кухню и увидел двух живых телят. Телят лани. Я не знаю до сих пор, что это было. Единичный случай галлюцинации, стресс и недосып или детская фантазия? Мне было года четыре, если не меньше. И я схватил нож. И впился лезвием в их шею, потому что... телят убивают именно так... Я был уверен, что родители будут гордиться мной, что я добыл нам еду, но почему-то я их не нашёл той ночью. Я скользил по тому полу, залитому кровью. Мои кровавые руки дрожали, в них был огромный кухонный нож. И я выбросил его. Наверх. Задел хрупкую огромную люстру. А потом огромный грохот, крик, и свет погас.
Мои руки дрожали, я сам трясся, сдерживая слёзы. Никогда не думал, что рассказывать это впервые будет так болезненно. Херейд совсем изменился в лице, не сказав ни слова.
— И моя бабушка знала, что это я их убил. Она всегда говорила "Эдичка-Эдичка, у тебя психоз." Но после убийства родителей она опасалась меня. Суд принял это за несчастный случай. Бабушка меня спасла от тюрьмы, но отдала в руки семье Стаси. На тот момент, ещё в Португалии, я узнал о трагедии с другой семьёй. Наши однофамильцы попали в аварию с почти новорожденным Александром Перцем.
Я замер, а Нугзар поднял на меня стеклянный взгляд. Полный испуга. Беззвучно упал ещё один лепесток. Я поджал уста, начиная ковырять заусенец.
— И я выдавал себя за него. Знаешь, до 7 лет я верил, что мои родители реально погибли от люстры. И я боялся люстр. К тому же, это стало для меня психологическим давлением для виселицы, как у Агаты Кристи в "10 негритят". Но когда Бабушка отдала меня, она всё рассказала мне. И тогда я возненавидел себя. Понимаешь, я сам себя боялся. Мне снились сны с родителями, ножом, той кухней и телятами. Я кричал во снах, я просил прощение. Я заставлял себя каждый божий день писать письма маме с папой, как я прошу прощения. Но на тот момент мой психоз перешёл в нервоз, — я вздохнул, снова закрыв глаза. — Знаешь, я так хотел переродиться. Я звал себя Сашей, я пытался стать вегетарианцем, я изменил свой любимый цвет, я жил в другой стране, я буквально чуть пол себе не сменил. Я так хотел сбежать от того Эда, который убил тех, кого любил больше всего в жизни. Своих телят. Мои родителями были телятами лани, а я стал охотником, — я говорил пониженным голосом, стараясь не срываться на крик. — И я почти стал другим.
Дождь продолжал лить, и мы почти высохли. Я набрал в лёгкие побольше воздуха. В груди заболело. Конец Ноября. Конец всего.
— Когда я познакомился с Катей, я тоже видел в ней черты телёнка. Антилопы. И в Ярике я видел телёнка. Яка. — Я опустил на него мокрый взгляд, улыбнувшись. — Как и в тебе. 52-герцевого кита. И, знаешь, я... — я поднял заслезившиеся глаза, чтобы не дать слёзам упасть. Но всё же я решил начать издалека. — Помнишь, я рассказывал, что моего босса засудили за наркоторговлю? Он торговал не один. А с мужем Алёны. Муж Алёны и мой начальник были коллегами по наркоторговле. И поскольку мы жили в одном доме, муж с моим начальником затянули Ярика в этот бизнес. А потом Ярик звал меня сам.
Я немного помолчал, начиная брать себя в руки. Ноги тряслись, и я совсем замёрз. Под худыми ногами лежало уже три лепестка.
— Они испортили Ярика. Он стал агрессивнее, неухоженнее и оказался закрытым для меня. Они убили его личность. Это стало заметно спустя 4 года. Ярик сидел на травке 4 года и успел заработать невероятные деньги. Он всегда ненавидел химию, а после этой дряни пошёл учиться на препода по химии, чтобы спасти себя. Я так злился на него. Но и любить не прекращал. Бывало, он приходил гулять с Марти, потому что я занят был, и плакал. Говорил, ему страшно с Витой, боится, что она что-то узнает. Он просил меня спасти его или присоединиться тоже. И... Знаешь, это был мой шанс. Шанс быть с тем, в кого я был влюблён. Но я отказался от него, — я немного помолчал, давая мозгу отдохнуть. И его, и моему.
Дождь шёл с невероятной скоростью, казалось, он хочет меня перебить. Ветер раздул кудри Нугзара, который внимательно меня слушал. Лампочка слегка мерцнула, и раздался где-то далеко гром.
— Начальник грозился меня уволить, если я проболтаюсь. И я молчал. Но по итогу их всё же арестовали. Только начальника посадили, а отца Ани - нет: адвокат хороший. И этим адвокатом была Катя. Тогда... — в груди стало тесно, и я сжал кулаки ещё сильнее. Мне было жаль руки Херейда: на холоде держат букет. — Помнишь ту фразу Монте-Кристо? "Отныне я сам судья и сам палач." И... помнишь Загадку Питера? Полиция не смогла найти убийцу, и Алёна поставила огромную сумму, кто расследует дело. — Я снова отвернулся к двери, зажмурившись. — Это я его убил.
В горле пересохло, а глаза намокли. Я посмотрел на лампочку, нарочно ослепив себя. Затем развернулся. Нугзар стоял. С его макушки стекла капля дождя. Как и лепесток упал с белого пиона.
— Я не мог смириться с тем, что этот подонок оказался безнаказанным. И тогда я нарочно очаровал Катю, чтобы в случае чего, она меня могла оправдать. Это и есть вся загадка. Знаешь почему у меня на полках так много книг Агаты Кристи? — Я развернулся полностью с улыбкой. Улыбкой, как защита. Оскал. — Стрихнин - это любимый яд этой писательницы. И именно им я отравил мужа Алёны.
Грянул гром, и я держался, чтобы не рассмеяться, как псих. Я так себя ненавижу. Я такой больной. Я всё же раздал тихий смех, прикрыв лицо рукой. Сквозь пальцы я смотрел на свои ноги в луже. Луже дождя, а не крови. И ладони в моих слезах, а не крови. Значит, уже всё хорошо.
— Нугза-ар... Понимаешь... Знаешь, почему у меня так много стоит книг "Граф Монте-Кристо"? — Я поднял на него глаза, шмыгнув носом. — Его основным замыслом было отомстить, не убивая. И он стал совершенно другим человеком. И, знаешь, Стася бы сама никогда не пошла на убийство. Я её спровоцировал. Нарочно уделял внимание Алёне, нарочно пригласил Катю в роле адвоката, нарочно не увёл Кирилла от убийцы, нарочно... целовал тебя в общественном месте. И всё ради мести. Она убила мои 10 лет детства, и ещё столько же в Питере. Каждый божий день я её терпел, каждый божий день я придумывал план, как избавиться и отомстить ей. Согласись, 30 лет тюрьмы, это лучше, чем моментальная смерть, — я грустно улыбнулся, вытирая слёзы. Грудь разрывалась от моего смеха. Защитного смеха. И слёзы. — И, понимаешь, как удачно всё сложилось! Когда произошло первое убийство, я оставил свои штаны у Стаси в квартире. Помнишь? Я тебе их ещё потом отдал. А знаешь почему? В день смерти Ярика, я незаметно вынул стрихнин из кармашка на груди официантки. И спрятал его в штаны. Я знал, что она собирается убить Алёну. И потом этим стрихнином... подсыпал яд Ярику. — Смех вырвался из моей груди, вместе со слезами. Я схватился за плащ на груди, крепко сжимая его в надежде сжать сердце. — Да! Да! Это я! Это я отравил Ярика, и подставил Стасю! Мне так подвернулась удача! А чтобы замести следы, я бросил те штаны в стирку! И вернул пакетик... — Я снова уложил ладонь на мокрое лицо.
Гром снова пророкотал вдалеке, и я вытер мокрые глаза, поправив очки. Херейд неподвижно стоял. И дрожал. Я мысленно его умолял сказать хоть слово. Вдруг ещё один лепесток медленно парил над землей и приземлился. Грудь ужасно разболелась. Глаза щипало. Я взглотнул, начиная рассказывать самое страшное и зверское.
— Нугзар. Я люблю телят. Мои родители были телятами лани. Я стал охотником и зарезал их. Катя была телёнком антилопы. И я стал красноклювым скворцом и паразитом. Я пользовался её ролью адвоката, ел её еду, и перезапускал своё психологическое состояние. Да, она была мне симпатична, но только из-за её слегка мужского стройного тела. Ярик был телёнком Яка. И я стал отравленным водоёмом для него и отравил. Ты телёнок кита. И я стал твоим океаном, который... — я зажмурил мокрые глаза. — Пока не выбросил тебя на берег. Но я пытался.
У меня начала кружится голова. Руки тряслись, как и ноги. Глаза горели. Я закрыл рот рукой, чтобы оттуда не вырвался крик. Потом снова убедился, что Херейд здесь. Стоит и с замиранием сердца слушает. Я вздохнул, слушая дождь.
— Тебе было интересно, почему "Чай или Кофе?". Слушай. Чай всегда означал романтику и комфорт. Кофе всегда означал бессмертие и одиночество. Философия такая: если ты влюбился, выбирай: комфорт или сила? Любовь или ты? Типа... Если ты будешь любить, то люби всем сердцем. И люби только его. Не оставляй ни капли себя себе, а всё отдавай любви. Это чай. А кофе - только ты. Ты у себя один. Выбирай только себя. Ни капли чужим и любимым, только себе. Это выбор. И ты обязан выбрать правильно. Твоя жизнь зависит от твоих решений, действий и выбора. Если в кофе не добавить молока, он будет горький и чёрный, как жизнь. Но молока всегда можно добавить и даже взбить, добавить сиропа и рисовать узоры на кофе, как вносить краски в бессмысленную жизнь, словно чёрный кофе. Если ты не бросишь лимон в чай, он покажется скучным, как жизнь, но ведь столько можно придумать для вкусного чая. Как и для жизни, главное лишь выбрать. Выбрать, какой напиток ты будешь пить, с кем, где и когда, как с жизнью. Но всё это так бессмысленно, ведь чай с кофе закончиться, как и жизнь. Но ведь для чего-то мы живём и пьём чай с кофе. Ты когда-нибудь допивал невкусный чай? Зачем так страдать и пить невкусное, если можно сделать и пить вкусное? Зачем жить так, как не нравится? А чтобы жить нравилось, надо выбрать чай или кофе. И тут такой выбор, и понимаешь, я... — слёзы снова начали душить меня. — Я всегда выбирал кофе. Я уничтожал всех телят, которых любил. Я не разрешал себе выбирать чай. Если я его выберу - погибну сам. Я считал, что полюбив взаимно, я погибну. Я так считал, поэтому... после убийства родителей я убил Ярика. Когда родители мне перестали сниться, я смог отпустить ту историю. И я подумал, если я убью Ярика, и о нём ничего не будет говорить, я тоже смогу разлюбить. Именно поэтому я убежал, когда ты рассказал про его смерть. Я подумал, ты всё узнал. И когда ты представился милицией, я испугался. И я подкармливал своё эго лишь тем, что у Ярика ещё нет детей, и он наркоман, хоть отца Ани я не пожалел, — пошёл уже ливень, а на улицах уже смерклось. Я дрожал, меня трясло, мне нужны были таблетки. — Но потом я встретил тебя. И влюбился. Знаешь, мне опять становилось страшно, но я играл с тобой, надеясь, что меня отпустит. Но когда я увидел реакцию твоего тела и стояк, мне стало жутко. Жутко, что это взаимно. И что я не смогу выбрать кофе. Тогда я тоже... пытался погубить тебя.
Мой голос совсем дрогнул, и я почти задушил себя. Я зажмурился, сжав кулаки по швам.
— Я при первой же встрече предупредил тебя, что если ты подружишься со сной - умрёшь. При нашем споре ты уже был обречен, потому что без отношений и любви ты бы погиб. У цветочного магазина я хотел отрубить твои прекрасные хрупкие пальцы стеклом. И всё это, чтобы ты не лез в мою душу. Чтобы я не привязался к тебе. Чтобы ты остался жив. И когда ты решил попробовать кофе... Я что-то нашёл в тебе. Ты согласился принять мою сторону. И я дал тебе тонкий намёк, когда рисовал на пенке веточку с орешками. Из этого растения делают стрихнин. И когда я обещал, что ты не сможешь жить спокойно, я не шутил. Я больной. В тот день я остался ночевать в общаге, потому что я боялся обыска квартиры, пока Ашан давала на меня показания. И плащ я оставил тогда дома, чтобы сказать, что капсулу с ядом мне подкинули. И эту капсулу с ядом я собирался дать тебе через рот, когда впервые поцеловал на участке. Тогда я был уже в плаще, но я не смог! — Слёзы понеслись градом, и я задыхался. — И на эскалаторе я тоже собирался тебя отравить через поцелуй, я тогда всё в руку кашлял. Да не кашлял я нифига, а капсулу перекладывал! Только не смог, опять не смог перекинуть этот яд в тебя. Такого хрупкого и нежного, и тогда я впервые назвал тебя теленком. Тогда я уже по-настоящему влюбился. И на Неве! Я не просто так со зла толкнул тебя в воду! Я реально хотел тебя утопить! И я снова не смог, ты был таким счастливым в этой мёртвой Неве, и я... Подумал, раз ты принял обратную сторону Невы, может, и мою примешь, — я уже не мог контролировать свой плач, глаза и грудь разрывались. Как же это больно - любить. — И только после твоего гастрита я перестал делать эти вечные попытки убить любовь. Мне стало реально страшно за тебя, что ты умрёшь от язвы. Но когда я узнал, что Стася пыталась убить тебя, мне тоже стало страшно. Я не столько хотел поймать Стасю, сколько спрятать тебя от неё. Я хотел уберечь тебя, защитить своего единственного телёнка во всём океане от этих злых людей, хоть сам понимал, что я могу вызвать шторм и погубить тебя. Меня чуть не засудили, и всё шло не по плану. Тогда мне стало очень-очень страшно. Я всё время накрывал пледом батареи, втыкал много проводов в одну розетку, оставлял гореть свечи в надежде, что это всё сгорит. Я сломал аппаратуру. Я прекратил всё это, и я разрешил себе тебя любить. Ты научил меня выбирать любовь, я не себя. Чай. И тогда я ненадолго отказался от кофе. И когда мне стало страшно, я решил уже выманивать Стасю. Тогда я сводил тебя в кино, опять давая подсказку, что я убийца. Монте-Кристо. Только на мне 4 трупа (мама, папа, муж Ани, Ярик), а на Стасе 3 и одно покушение (Алёна, Катя, покушение на Натаху, Кирилл). И потом ты уже мне открылся, давая понять, что я нужен. И ты меня не боишься, — я опять схватился за сердце, роняя град слёз. Я плакал навзрыд, было очень больно. Больно думать, что теперь он боится меня и убежит. — Я любил тебя и люблю даже сейчас. Ты мне показал, как можно ужиться между чаем и кофе. И я тоже тебе открылся. И именно поэтому я создал Копи чам, где в одной кружке чай и кофе. Где есть место любви и себе. Где океан не убил телёнка.
Я вытер слёзы, выпрямившись. Шмыгнув носом, я посмотрел на Нугзара. Он плакал. Я тоже плакал. Я разжал кулаки и опустил голову, смеясь. Ещё один лепесток.
— Но все телята мертвы. И ты всегда будешь моим чаем, а я твоим кофе. Получится у нас Копи чам или пойло, я не знаю. Ты всегда будешь моим солнцем, а я луной. Получиться ли у нас солнечное затмение? Я всегда буду чёрным цветом, а ты - белым. Получиться серый или грязь при смешивании? Я всегда буду интровертом, а ты экстравертом, а амбиверт из нас не выйдет. Я всегда буду любить зиму, а ты - лето. Получится осень? Я всегда буду электроном, а ты протоном. Мы притянемся? Я всегда буду ядом, а ты лекарством. Получиться химия или нейротоксин? И я всегда буду твоим океаном, а ты моим телёнком, — смех и плачь разорвал мою грудь, и я истощился совсем.
Я смотрел, как слёзы медленно скатывались по бледному лицу Херейда, а букет пионов очень дрожал. Вниз упал ещё один лепесток. Сзади стояла стена ливня, лишь свет от фонарей пробивался. Сумерки и холод Ноября окутали нас. Как и страх. Я вздохнул.
— Что ж... Теперь ты знаешь, кто убил мужа Алёны. Мож-жешь идти в отдел и всем всё рассказать. И я признаюсь. Тебя вознаградят, и ты... Разбогатеешь. Приедешь на мерседесе в мою кофейню в одежде от версаче в золотых цепях с марихуаной и купишь самый дорог чай, — говорил его слова в Сентябре с улыбкой я. Тот шмыгнул носом, контролируя слёзы. — Если хочешь, сними со Стаси ещё 6 лет и мне прибавь столько же за Ярика. Можешь продать мою квартиру или жить в ней сам. Только корми рыбок и Марти. И сам кушать не забывай. Можешь идти. Я не держу тебя. Дверь всегда открыта. Я убью тебя, — слеза всё же скатилась по моей щеке. — Но я также сильно люблю тебя. Прости.
Я зажмурился. Я не хочу смотреть, как он уйдёт. Я просто хочу убежать домой, разревется в шерсть Марти, представляя волосы Нугзара, лечь и уснуть. Проснуться, на улице увидеть утром мои пионы в мусорке и проколотые шины на машине с исписанными стенами на всём девятом этаже, как он меня ненавидит. И потом уже гнить без него. Я нащупал ключи в кармане, развернулся и собирался открыть дверь. Но меня схватила чужая рука, которая с неописуемой силой оттолкнула меня назад.
— Нет! Нет! — Крик был отчаянный и еле слышный из-за ливня.
Я упал на мокрый асфальт, настолько меня оттянули назад. Я упал с лестницы, и приземлился под открытое Питерское небо. Я лежал на локтях, и увидел, как ко мне подбежал Нугзар. Он оставил цветы на ступеньках и упал ко мне, хватая меня за воротник плаща.
"Теленок ещё не убивал океан", - подумал я, но его родные, нежные, ледяные, мокрые и холодные уста впились в мои. Так жадно, так желанно. Он дрожал, он плакал, пока целовал меня. И тут уже плакал я.
Поцелуй длился долго, пока кислород совсем не закончился. Нугзар не хотел меня отпускать, его кудри совсем намокли, как и мы целиком. Поцелуй был ледяным и солёным со вкусом осени и ливня. Мурашки накрыли моё тело, и казалось, я тону то ли в слезах, то ли в луже дождя, то ли в любви. После поцелуя Нугзар обхватил меня объятиями. Он плакал навзрыд, прислонив моё тело крепко к своему. Я упёрся носом в его плечо, выпуская прозрачные, а не чёрные слёзы.
— Эд, Эд, Эд... Что ты наделал, что же ты наделал... Эд... — вдруг он крепче вцепился в меня. — Я никогда! Никогда, слышишь?! Идиот! Не говори так! Не говори! Заткнись, пожалуйста, заткнись! Я люблю тебя! Очень люблю! И что бы не случилось, я всегда! Всегда! — Он не мог нормально говорить, лишь ронял водопады слёз, а дождь барабанил по нам. Я приподнялся, освобождая руки, чтобы тоже обнять, но... побоялся.
Тогда Херейд нащупал мою ладонь и стал её целовать. Ту руку, которой я убивал, и чуть не убил его. Тогда я дёрнулся и тут же заключил его в объятья. Я никогда не мог подумать, что буду в осенние сумерки сидеть на асфальте под ливнем и обниматься в слезах с парнем. Вдруг Херейд отстранился, беря меня за скулы. Как в кофейне он прислонился своим лбом о мой, не прекращая плакать.
— Я люблю тебя, слышишь?! Я! И я никогда, никому тебя не отдам! И если ты сам пойдёшь сдашься в милицию, я воскрешу Катю, чтобы она тебя оправдала! Или я сам убью, чтобы меня посадили рядом с тобой! Слышишь меня?! Я не уйду! Я никуда не уйду! Ты сгинешь без меня, как и я без тебя! Если я уйду, ты завернешься в депрессию и купишь люстру! А я останусь без дома и еды, если бы злился и боялся тебя! Но я люблю тебя! Если ты меня убьёшь, я буду счастлив умереть от твоих рук! Эд, с*ка!
И он снова поцеловал меня. Моё сердце бешено стучало, и слёзы текли уже от счастья, наверное. Океан никогда не высохнет, потому что на него льёт дождь. А телёнок может есть мои слёзы сколько захочет.
Pov: Херейд
Прожектор часов показывал на час ночи. Цветы мы поставили в эстетичный флорариум, а сами поочереди шли в теплый душ. Я слегка дрожал, и мышцы ныли, но зато на душе ничего не болело и больше болеть не будет. Ни у меня, ни у Эда. Я медленно поглаживал мягкую шерстку Марти, обдумывая всё. Глаза уже не красные, голос не срывается, и я в норме. Признаюсь, мне было страшно слушать Эда. Страшно стало, когда он загородил проход, и вот я уже подумал, что он выгоняет меня. На прощание подарил пионы и оставит за дверью, но нет. Я боялся, что он меня выгонит, а Эд боялся, что я уйду. И весь монолог я дрожал, мне было жутко. Жутко узнавать правду и настоящего Эда, но когда он начал плакать... Мне стало невыносимо его жаль. Я больше не боялся. И сейчас жить и спать с убийцей может показаться безумием, но когда-то утром я сказал, что доверяю Эду. И буду доверять. Он потому и такой таинственный, что молчит про свой секрет. А молчит он, потому что если скажет - останется либо один, либо за решеткой. Потому его все и сторонятся, бояться. Но я не боюсь Эда, я его люблю. И буду любить. Я не знаю, как сложится будущее. Я даже не знаю, что будет завтра. Может я буду лучшим официантом, может, буду путать заказы, может, по четвергам мы с Эдом будем одни до позднего вечера. Может, я заработаю на новый телефон, а может мне подарят ноутбук. Может я закончу институт, и мы переедем в Англию, может, на новогодние каникулы я вернусь в Башкортостан. Может я стану лучшим программистом и отдам Эду все-все деньги, а может мне будут прилетать мини-донаты с моего сервера. Может я умру от рук Эда или передоза кофе с чаем, может у меня будет всё же язва, а может, гастрит пройдёт. Может мы будем жить всё в этой же квартире в Питере, а может и в личном доме в Линкольне или Лондоне. Может мы передвинем футон к свободной стенке и клетку Марти поставим в коридор, а потом устроим мне рабочее место на месте приставки. Может, когда-то в Октябре мы будем лежать обнаженные в мягких белых простынях, попивая кофе или тыквенный сок в своём личном двухэтажном доме, рассматривая утром яркую осень или вечером ливень через панорамное тонированное окно, касаясь друг друга. Я не знаю, что будет. И я не гадаю. И даже не плыву по течению. Я сам строю своё будущее. Я хотел сбежать от села - сбежал. Я хотел учиться на программиста - учусь. Я хотел завестись новым кругом общения - завёлся. Я хотел зарабатывать - зарабатываю (буду). Я хотел жарко и крепко любить - люблю. И если я захочу вылечить гастрит, я вылечу. И если я захочу жить с Эдом в Англии - я буду так жить. Какой парадокс. Жизнь не имеет смысла, и это прекрасно. Это свобода. Мы живём так, как хотим, и выбираем то, что хотим, ведь смысла нет.
Пока Эд мылся и грелся, я залез в его телефон. Там была открыта корзина онлайн магазина. И я случайно увидел мужской бежевый плащ с парой белых спортивных кед. Я немного прифигел, но скрип двери вернул меня в реальность, и я погасил экран. Потом подбежал к закутанному в полотенце Эду, крепко обняв любимое тело. Как он утром. И я не забыл несколько раз сказать, как же сильно я его люблю. Жизнь будет продолжаться, и всё будет хорошо. Эд добился, чего хотел, как и я. Никто не ожидал, что Перец окажется убийцей, но никто также не знал его прошлое. Но главное, сейчас и только сейчас он здоров. Нет психоза и нервоза, а есть лишь мой безобидный гастрит и наша любовь. Наш копи чам.
— Не волнуйся, Нугзар, мы уже договорились с Эдом, — захлопнула дверь в комнату Ашан. В её руках было просто дофига всяких вкусняшек, как и напитков. Я перевёл взгляд на Эда.
— Правда?
— Но только не больше трёх кусков пиццы, не более банки колы и только полпакета чипсов, — поправил светло-прозрачные очки Перец.
— А как же пудинг?! — Проскулила Натаха, отстраняясь от ноутбука. — Мы с Аней его час готовили!
— Ну, Эд, пожалуйста! — Подключилась Ашан с щенячьими глазками. А потом и я сделал умоляющий жест. Будто Эд бог, а я грешник.
— Ладно! — Вздохнул Эд, и мы все захлопали в ладони. — Но завтра будешь есть одну овсянку и зеленые яблоки!
— Да хоть одну воду, Спасибо! — Крикнул я, и крепко чмокнул парня в щёку. Я не стеснялся так делать, потому что Аня с Натахой наши близкие подруги. Да и сами они чуть не раздевали друг друга у нас на глазах.
Мы были у девочек на квартире. Вообще, это дом Ани, но Натаха теперь живёт с ней. А Данил с Мишей остались вдвоём в общаге, наверное, им на пользу. Как оказалось, они вовсе не братья, а такие же лучшие друзья, которые вместе спят. Комната была просторная и девчачая, обклеенная всякими Наташиными постерами. Очень много игрушек, с одной из которых Ашан даже смотрела аниме. Мы погасили свет, устроились все вчетвером на просторной, мягкой постели и приготовились к просмотру. Аня с Натахой приготовили пудинг, а мы с Эдиком копи чам на всех. Синеволосая легла на плечо красноволосой, похрустывая чипсами, а где-то в конце постели их ноги сплелись. Я же открыл колу и закинул ноги на Эда, а он свои под меня. Я краснел и где-то внутри себя мурлыкал. Мы смотрели "Атаку Титанов".
Спустя час за окном всё также шумел дождик, и редкий холод гулял по комнате. Но нам не было холодно. Нам было уютно и тепло, потому что всё закончилось. По-настоящему. И теперь всё хорошо. Когда мой копи чам оказался на дне, я посмотрел в окно. Осень тоже закончилась. 31 Ноября. 3 ночи. Я вздохнул, переводя взгляд на экран, но остановил на Эде. Нет, всё хорошо. Наступит следующая и следующая Осень. Она никогда не закончиться, и Эд убедил меня в этом. Я безумно полюбил эти три месяца в Питере, безумно полюбил Осень, кофе и чай, безумно полюбил эту жизнь и безумно полюбил Эда.
Конец.