31.
Воспоминания режут душу. Колет сердце, но я должна поведать миру все то, что было со мной...
______________________________
Ноябрь. Москва. Дом Висконта. Вечер встречи.
Я приехала в дом к отцу, достаточно быстро. Оставив машину перед калиткой, я вошла на территорию, а уже после в сам дом. Меня встретил Виктор, который сопроводил меня до кабинета Висконта, с мрачным видом и потухшим взглядом. Я даже не придала значения тому, что все парни суетились и вид у них был, какой-то поникший. Войдя в кабинет отца, я удивилась. Он перебирал свои старые бумаги. Какие-то складывал в папку, какие-то сминал и выкидывал. Папки в которых хранилась вся информация о заказах, горела в камине.
—Пап, что собственно говоря, происходит? – спросила я, сев в кресло. – Почему парни странно себя ведут и, к чему ты решил провести ревизию в своих бумагах? Ты сроду этого не делал. – я усмехнулась, еще не зная, что в данную минуту, решится моя дальнейшая жизнь.
—Малышка, все зашло слишком далеко. – выдохнул он, посмотрев на меня. – После того банкета, на нас вышли. Конечно, прямых доказательств не было, но жена Федотова старшего, начала рыть. Она обезумела от горя. Начала копать. И, собственно говоря, почти вышла на нас. Лис, я пытался все уладить, но у меня, нихрена не получилось.
—К чему ты клонишь? – спокойно спросила я, хотя внутри все сжималось от искры сожаления в глазах Висконта. – Что происходит?
—Мы уезжаем, – чеканит он, выбивая землю у меня из под ног. – Покидаем Россию, возможно, на время, а, возможно, навсегда. Оставаться здесь, значит - лишиться жизни. У меня никогда и ничего, не выходило из под контроля, но в этот раз, все пошло наперекосяк. Кстати, тех мужчин, отцов девочек убили. Они, конечно же, рассказали все. Их мучали несколько часов. Они просто не могли молчать.
—Нужно сообщить Кире, – смирившись, отвечаю я. – Мы же заберем её с собой?
—Мелисса, приди в себя. – рявкает Рик, ударяя по столу. – Какая к черту Кира? Ты слышишь? Мы на краю пропасти стоим. Нам нужно уезжать. И, ни о какой Кире, речи быть не может. Выброси эту дурацкую любовь из своей головы, хотя бы на время.
—Это какой-то бред, – огрызаюсь я, подрываясь с места. – Папа, мы, что, просто возьмем и уедем? Бросим здесь все и уедем? Так не бывает. Мы же не в грёбанном боевике. Это жизнь! Так не бывает.
—Боюсь, Милая, так бывает. – кивает он, играя скулами. – Мы уезжаем для того, чтобы все уладить и при этом, не пострадать. Именно поэтому, иди и собирай свои вещи.
—Я знала, что все будет именно так. – киваю я, отключив эмоции. – Ехала и знала, что больше не вернусь в свой дом, к своей любимой. Хорошо, пап, как скажешь.
Я покинула кабинет отца и быстрым шагом отправилась в свою спальню. На кровати уже лежали два чемодана. Я забежала в гардеробную и стала скидывать свои вещи. Только те, что будут мне нужны. Так же, собрала все украшения, обувь, деньги которые лежали в ящике комода. В момент, когда я собирала свои вещи, мне словно кто-то ударил поддых. Из рук упала какая-то кофта и я согнулась пополам, хватая ртом воздух и падая на колени. Только сейчас, до меня дошел весь смысл. Мы уезжаем. Убегаем. Бросаем все и на сожаления нет времени. Но у меня сердце разрывается от того, что нам приходится делать. Боль ударила в грудь, виски, живот от осознания того, что Кира спокойно спит дома и ни о чем не подозревает. Мне стало еще хуже и я не выдержала. Просто закричала. Во все горло. Зажмурила глаза, сжала руки в кулаки и кричала, сидя на коленях перед кроватью. На лестнице послышались быстрые шаги и крик Висконта, который запретил трогать меня. Он все понимал. И, если бы он был женщиной, то уже был бы рядом и кричал вместе со мной. Он бы сам начал плакать от моей боли. Горло рвется от истошного крика, который превратился в простой хрип. Когда сил кричать не осталось, я поднялась на ноги, сложила последние вещи и покинула свою комнату. Перед тем как выйти, я схватила свой блокнот, в котором писала стихи, когда мне было плохо. Когда я спустилась вниз и посмотрела на парней, и взглянула в глаза Висконту, я не заметила как по щекам скатились две алмазные слезы. Я вытерла их быстрыми и дерганными движениями.
Дальше, все было словно в тумане. Мы расселись по машинам и поехали в аэропорт. Там, нас уже ждал частный самолет. Я не знала, куда мы летим, да и честно, знать не особо хотелось.
Машины Висконт забрал с собой, все до единой. Когда мы взошли по трапу, ниточка, которая держала меня на плаву, окончательно оборвалась. Я вошла на борт частного самолета, села подальше от глаз мужчин, которые окружали меня и просто глубоко дышала. Перед глазами картинки. Картинки всей моей жизни, но фрагменты с Кирой, были самые яркие. Наши поцелуи и объятия. Самые яркие воспоминания были именно с ней. Меня снова начало трясти. Слишком сильно, слишком часто. Я хватала ртом воздух и пыталась успокоиться. У меня даже почти получилось. В конечном итоге, мне принесли бутылку вина, я открыла свой блокнот, закинула ноги на сиденье и взяла в руки черную ручку. Самолет влезал, а я писала свои строчки, наполненные болью. Я писала, пока самолет летел. Пока в салоне были разговоры и стук приборов. Я писала и пила красное вино. С оставленными на белой бумаге строчками, я оставляла всю свою боль и чувства. Я успокоилась, стала холодной, собранной, спокойной, но даже у этого есть «время спустя». Когда-то, меня накроет на столько сильно, что никакой шторм не сравниться с ураганом моих эмоций. И дописав последнюю строчку, я захлопнула блокнот и прижала его к груди, смотря в иллюминатор. Бесконечные облака и я. Потеряна. Сломанна. Мелисса, которая обрела и тут же потеряла... отец сел рядом и пытался помочь, но не мог. Он чувствовал всю мою боль, но не знал, как помочь. Он был тенью, видя мою звенящую боль.
Меня ударило не кулаком,
Мне в душу врезалось, как в плоть.
Я выронила имя, дом,
И не смогла вернуть хоть что-нибудь.
Весь воздух вышибло - до слез,
До стона, до сухого крика.
Согнулась. Мрак. Как будто грозу
Не пронесло, а все внутри, навечно.
Я поняла: уходим. Всё.
Не жди прощаний, не вини.
Мы бросим жизнь, как за письмо
Не подписавшись - без вины.
А она все спит. Не знает зла.
Не ведает, как рвет мне грудь
Осознания, что она - осталась.
В доме. Без секунд.
Я не сдержалась. Закричав,
Как будто голос мой горел,
Я сжала руки в кулаки,
Вжимаясь в пол, как в карусель,
Что несет в чужую даль,
В мир, где нас уже не будет.
И только имя - как печать - горит.
Грустит. И не осудит.
На лестнице - шаги и крик.
Тот, кто понял все.
Он бы, будь другим, взахлеб
Кричал бы рядом, как в кино.
Но это не кино. И боль - живая.
Грязная. Моя.
И если кто-то был бы мной,
Он тоже выл бы, не дыша.