~Пролог~
Фиктивная
Япония 2025г
Запах гнили, приторный и тошнотворный, висит в воздухе, будто просроченная рыба, а не обещанный «аромат осени», о котором твердила мама. Каждый вдох обжигает, заставляя забыть про икебану и прочие прелести «настоящей Японии». Снаружи, сквозь заколоченные окна, тянутся протяжные стоны бессмертных — смесь бульканья и утробного рычания. Мерзкий звук, будто кто-то вывернул наизнанку радиоприемник, настроенный на адскую частоту. Холодный пот чертит дорожку по спине, игнорируя тонкую рваную ткань футболки с дурацким аниме-персонажем — подарок сестры. Сердце колотится, словно пойманная птица, рвущаяся из клетки.
«Ну что за хрень вообще творится?»
Я прижата к кафельной стене, некогда, наверное, стерильной, а теперь липкой и холодной, как могильная плита. В пальцах — скальпель, украденный из операционной. Зачем? Он кажется мне чем-то солидным, хоть я и понимаю: против "ЭТИХ" он как зубочистка. Иллюзия безопасности. Дешевая подделка, как все эти «японские чудеса», которыми мне так долго морочили голову.
Они придут. Это неизбежно, как восход солнца. Только вместо солнца — смрад и тьма. Разобьют хрупкую раму, за которой я так глупо пыталась спрятаться. Боже, какой же идиот придумал эти бумажные стены? Раздерут на куски. Это не кино. Здесь не будет эпичной битвы и героической жертвы. Просто боль, страх и... ничего. И тогда я встречусь с тем, что осталось от людей. С пустыми глазницами и бессмысленным голодом. Тяжело сглотнуть. Слезы льются беззвучно. Я зажимаю рот, чтобы не закричать. Они не должны меня услышать. Ноги трясутся, как осиновый лист. Стоять не могу. Время — густое, тягучее, словно мед. Каждый звук — выстрел в тишине. Кажется, они уже здесь. Шорохи, скрипы... Это моя паранойя или они и правда подбираются ближе? В голове — лица. Мама... Раздражающая младшая сестра... Все, кого я знала, теперь — лишь тени, бродящие за окном. И я следующая.
Страх — он внутри меня, как паразит, пожирающий остатки разума. Он давит на грудь, словно огромный камень, оставляя лишь узкую щель для воздуха. Каждый вдох — мука. Мир вокруг расплывается, теряет чёткость. Я заставляю себя дышать. Ради мамы. Ради Тамаси. Где она? Что с ней? Может быть, она тоже... Нет. Нельзя об этом думать.
Голос мамы звучит в голове, тихий и уставший: «Береги её...». Но я не уберегла. Я подвела её. Воспоминания обжигают, как раскалённое железо. Мой взгляд прикован к телу на столе. Это же... Это моя мама? Нет, это не может быть правдой. Она просто спит. Просто очень устала. Холод проникает под кожу, замораживая сердце. Я больше ничего не чувствую. Пустота. Лишь тупая, всепоглощающая боль. И страх. Бесконечный, омерзительно липкий страх.
Мама. Ее лицо... Искаженное, безжизненное. Холод пробирает до костей, сковывая. Вина разъедает изнутри – я не смогла спасти маму. Не смогла защитить Тамаси. Я – ничтожество. Бессильное и жалкое.
Я должна... Должна быть сильной. Но как, когда мир рухнул в одночасье? Мама... Она обещала защитить нас обеих. Где теперь ее сила?
Тусклый свет операционной выхватывал из темноты детали, которые я предпочла бы не видеть: разорванную плоть, торчащие осколки костей, грязные бинты, пропитанные кровью и сукровицей. Металлический вкус крови прилипает к языку, как будто я вылизала ржавый нож. Мои руки ходят ходуном, а пальцы, скрюченные от напряжения, впиваются в край стола, оставляя белые полосы на коже.
Её лицо... Оно больше не похоже на лицо моей мамы. Раздувшееся, багровое, с лопнувшими капиллярами под кожей. Глаза закатились под веки, а в открытом рту чернели сломанные зубы. Щека неестественно впала, обнажая кость. На лбу глубокая рваная рана, откуда сочилась густая, почти чёрная кровь. А на губах... Тонкая плёнка засохшей крови, которая прежде была улыбкой. Это уже не улыбка, а жуткая гримаса, застывшая на лице мёртвого человека.
Живот был распорот, и из него вываливаются тёмные, слизистые внутренности. Кишечник, печень, желудок — всё перемешано в отвратительной куче. Внутри копошатся личинки мух. Запах разложения становится невыносимым. Тело покрывают синяки, ссадины и глубокие порезы. Кое-где видны следы зубов. Её загрызли заживо.
О, Боже... Мама... Мамочка! Я не могу дышать. Не могу смотреть. Но не могу отвернуться.
Слезы жгут щеки, как кислота, но я даже не пытаюсь их остановить. Бесполезно. Нужно... Что нужно? Я забыла. В голове – каша из обрывков мыслей, страха и отчаяния. Хочется закричать, разорвать глотку в бессильной ярости, но нельзя. Они услышат. Эти твари. Они уже близко. Дыхание – рваное, прерывистое, как у загнанного зверя. Я захлебываюсь в собственном ужасе. Скрип кафеля под ногами режет слух, словно скрежет ножа по стеклу. Каждая секунда – вечность, наполненная болью и страхом. Мамина рука... Ледяная, как труп. Я вцепляюсь в нее, надеясь почувствовать хоть искру жизни. Но ничего. Только холод. Пронизывающий, смертельный холод.
Её губы шепчут... Но это невозможно. Она мертва. Я схожу с ума.
"Такара, дорогая... Будь сильной... Не дай мне стать чудовищем... Один путь... Независимо от боли..."
Слова расплываются, теряют смысл. Я не понимаю. Я не хочу понимать. Мама... Её теплая рука гладит меня по щеке, как в детстве. Но это ложь. Обман. Она мертва!
Голос... Голос... Он звучит в моей голове, словно насмешка. Мама! Прости меня!
Истерика захлестывает меня, как цунами. Я вою, как раненый зверь, срывая голос. Слюни и слезы смешиваются во рту, создавая мерзкий, соленый вкус. Я – безумна.
Еще одно обещание... Я не смогу... Не хочу...
Мама, я бессильна. Забери меня с собой!
Но я знаю, что нужно делать. Она сказала.
Бессмертные... Плохо видят, хорошо слышат, хорошо чуют. Имитировать запах и движения... Тогда у меня будет шанс.
Удар. Треск. Мир рушится на осколки. Адреналин. Ярость. Надежда?
Это мгновение – разрыв между реальностью. Мозг отключается, тело действует само. Инстинкт, тупой и беспощадный.
Они уже здесь. Эти твари, живые трупы, ползущие по осколкам разбитого окна, тянущие ко мне свои грязные, когтистые руки. Они хотят сожрать меня, разорвать на части, превратить в такую же гниющую оболочку. Но я не позволю.
Я стою рядом с ней. Рядом с мамой. Она просто спит. Она устала.
В голове звучат голоса. Мамин голос – тихий, грустный – шептал: "Прости меня, доченька..." А другой голос – чужой, зловещий – хихикал: "Убей ее... Освободи ее..."
Скальпель – холодный, стальной, острый. Он поможет ей уснуть. Навсегда. Руки дрожат, но я должна. Я сжимаю его крепче, чувствуя, как острая сталь врезается в кожу. Сердце бьется быстрее, отсчитывая последние секунды перед неизбежным. Замах.
Лезвие входит легко, словно в масло. Хруст кости, тихий и мерзкий, отзывается эхом в тишине операционной. Больше не будет страданий. Больше не будет мук. Я освободила ее. Но освободила ли я себя?
Мам... Я выполнила обещание. Ты гордишься мной? Скажи мне, что гордишься. Скажи что-нибудь... Ответа не было. Только тишина. И голоса в голове.
Удар. Тишина. Пустота. И осознание того, что я совершила нечто непоправимое. Я убила свою мать. И с этим мне придется жить до конца своих дней. Если я, конечно, доживу до завтра.
Ее глаза... Они смотрят на меня, пустые и безжизненные. Но в глубине зрачков я замечаю что-то еще. Что-то темное, зловещее. Что-то нечеловеческое. Она все еще здесь. Она наблюдает за мной. Она ждет...
Снаружи раздаются рычание и вой. Они учуяли запах. Они уже идут за мной.
Мои руки... Они дрожат, покрытые кровью и грязью. Я вытираю их о простыню, оставив на ткани багровые разводы. Нужно что-то делать. Нужно выжить.
Я подхожу к телу мамы. Запах разложения становится все сильнее, заполняя все вокруг. Я беру ее руку – холодную, твердую, как камень – и прижимаю к своему лицу. Нужно стать ею. Нужно слиться с ней.
Я обмазываюсь ее внутренностями, ее гниющими останками. Становлюсь ею. Она защитит меня. Она сильная. Она всегда была сильной.
Мажу лицо, руки, волосы, одежду. Превращаю себя в живой труп.
"Теперь ты со мной, мама... Теперь ты защитишь меня..."
Мама рядом. Она стоит за моей спиной, обнимает меня, шепчет, что все будет хорошо. Она гордится мной. Я знаю. Она всегда гордилась мной.
Я закрываю глаза и представляю ее лицо. Доброе, любящее, гордое. Я чувствую, как ее рука гладит меня по голове, как ее голос шепчет успокаивающие слова.
Мама рядом. Она всегда будет рядом. Она внутри меня. Она – это я.
И вместе мы выживем.
-♥-
Открываю глаза. Их слишком много. Слишком! Выползла из этого кошмара, и куда? Что вокруг? Просто ад какой-то. Раньше город был, а теперь – помойка.
Вокруг – то, что осталось от Кавасаки. Знакомые очертания обгорелых многоэтажек, покореженные рекламные щиты "SoftBank" и "Uniqlo", валяющиеся посреди улицы, как вырванные страницы из чужой жизни. Воздух – густой, как помои, воняет гарью, гнилью и чем-то сладковатым... Запах смерти. Тоже мне, цивилизация. Улицы – как после бомбежки. Машины сожженные, мусор везде, трупы... Блевать тянет. И вонь – смесь гари, гнилья и еще какой-то хрени, местной, что ли.
Палатки какие-то... Синие, черные как простыни в морге. И тряпки эти везде, на ветру полощутся... Как похоронные ленты. Тошнит. Тут лагерь был. Недавно еще. Люди пытались жить, костры жгли, песни пели... Глупые. Теперь тут только мертвые тела, стоны и крики.
И они. Ползают, бродят как тараканы. Лица у них... Жрать хотят, наверное. Страшно смотреть.
Выстрелы. Справа. Кто-то еще сопротивляется. Приглядываюсь. Солдаты... В какой-то странной форме зеленого цвета. Отстреливаются от этой мерзости, прикрывают тех, кто бежать пытается. Но их мало. Всех сожрут.
Один из них пытается залезть на джип. Ну и дурак. Внутри, кажется, еще живые есть... Но лица у всех – как у покойников. А ему не повезло. Нога соскальзывает с бампера. Секунда – и он летит вниз. Руки вскинуты, словно в последней мольбе. Падает прямо на толпу этих... тварей.
Они бросаются на него, как голодные псы на кость. Рвут форму, обнажая плоть. Он кричит. Сначала громко, отчаянно. Потом – все тише и тише. А они... чавкают, хрустят костями, рычат от удовольствия. Кровь брызжет во все стороны, ошметки мяса летят на асфальт. Один из бессмертных поднимает голову, смотрит на меня своими мутными глазами... и облизывается.
Иду дальше. Куда – не знаю. Зачем – тоже. Просто иду. Ничего не чувствую. Вообще ничего. Пустота. Внутри – выжженная земля. Мне надо найти Тамаси.
Снайперы... Военные в черном. На крыше «Музакавасаки» — когда-то жилой восьмиэтажный дом. Отсюда, наверное, и стреляют. Неделю назад они вытащили маму из больницы и привезли в лагерь. Теперь... Пусть подавятся.
Крик врезается в мой вакуум, как раскаленный нож. «Такарааа!» — это Тамаси. Не может быть... Идиотинка моя.
Поднимаю голову. Солнце режет глаза, но я должна увидеть. На крыше восьмиэтажки, у самого края. Она. Маленькая, хрупкая фигурка на фоне серого неба. Ветер треплет её волосы, растрепанные, как воронье гнездо. Она узнала меня. Узнала! И кричит, зовёт на помощь. Но я ничем не могу помочь.
Рядом с ней — солдат. Пытается удержать её, не дать упасть. Но Тамаси вырывается, тянется ко мне. Наверное, в её глазах — слёзы, страх и... надежда. Не могу видеть. Наверное, она верит, что я её спасу. Как же она ошибается. Кто бы спас меня, дуру?
Мам... Тамаси жива... Слышишь?
Предательские облака обволакивают обжигающее солнце. Закапал дождь — сначала мелкий, затем сильнее. Сильный, холодный, пронизывающий. Льёт как из ведра. Смывает с меня кровь и грязь, словно пытаясь очистить от скверны. Кажется, это — знак. Знак надежды? Нет, это знак смерти. Кровь смоется, и они сожрут меня...
Делаю шаг вперёд. Потом — ещё один. Я иду за идиотинкой. Она меня так бесит, что колет сердце. Но я должна быть с ней.
Красная точка. На груди. Мелькнула и исчезла. Что это? Смотрю вверх. На крышу, откуда стреляют наши «спасатели». А потом — в стекло соседнего здания. И вижу...
Вижу красную точку, медленно ползущую вверх... К моей голове. Они решили, что я — опасна. Что я — заражена. Что я — больше не человек.
Слёзы застилают глаза. Всё кончено. Я так и не смогла её спасти. Я не смогу быть рядом с сестрой, мам. Мам? Я буду рядом с тобой... Она ведь с солдатами? Она выживет, а я? Я — нет...
Машу Тамаси рукой. Прощай, сестрёнка... Прости меня...
Закрываю глаза. Жду выстрела...
Выстрел. Воздух содрогается. Звук пули, оглушающий, заполняющий собой всё. Должно быть больно. Теоретически. Но боль не приходит. Ничего не чувствую. Словно меня больше нет. Лишь тьма медленно опускается, поглощая сознание. Пустота, холодная и бездонная. И эта омерзительная липкость. Влажность, пропитавшая всё. От крови, моей и чужой. От дождя, пытающегося смыть грехи этого мира.
Конец?