АСП

     — Антон Андреевич…

      Антон ненавидит отказывать. Его с детства воспитывали так, что он должен помочь, если это в его силах, даже если придется чуть задвинуть свои желания. И для него стало нормой откликаться на любую просьбу, потому что наградой всегда была улыбка, от которой на душе становилось теплее.

      Но в какой-то момент окружающие просекли фишку и решили, что им можно вполне себе комфортно пользоваться, прекрасно зная, что он вряд ли сможет отказать. А нет ничего хуже, чем когда ситуация достигает пика, при котором каждый встречный и поперечный так и норовит сесть на плечи и ножки свесить.

      И Антон бы отказался. Нет, правда, стукнул бы кулаком, послал нахуй и предложил поискать другую кандидатуру на роль сопровождающего детей в развлекательный центр, но Марина Леонидовна смотрит так жалостливо, что в груди все сворачивается.

      Он ненавидит этот взгляд всей душой, потому что идти против него — все равно что пойти топить новорожденных котят: когтями будет скоблить по внутренностям еще долго. Он мнется, кусает губы, нервно крутит между пальцами ручку, то и дело роняя ее на пол, и всячески избегает увлажнившиеся глаза напротив.

      — Ну, Антон Андреевич…

      И интонацию он эту ненавидит. С ней обычно вопят в переходах, уповая на помощь прохожих и надеясь, что они поверят в очередную байку об украденных вещах и смертельно больном ребенке.

      Антон не плохой человек. Он просто верит в то, что любой человек может найти работу и получить средства на жизнь, если захочет. Разумеется, стоять на коленях и голосить о суке-судьбе в разы проще, да и всегда найдутся какие-нибудь сердобольные, которые сжалятся и, выудив полтос из кармана, кинут его вперемешку с завалявшейся мелочью и парой несчастливых билетов и чеков.

      Но все равно он этих стенаний и упований на благосклонность окружающих не понимает. Никогда не понимал.

      И сейчас на него смотрят точь-в-точь, как старушка, которую он видел утром в переходе, когда уехал в школу. Стояла на коленях, сухенькая, маленькая, еле-еле до бедра доставая, закутанная в несколько слоев тряпок в почти тридцатиградусную жару, крестилась без остановки и бормотала что-то с трудом.

      И ведь бросил пару банкнот. Не удержался.

      — Ну, Антош… — Марина Леонидовна пододвигается ближе, заискивающе хлопает бледными ресницами — результат многолетнего использования туши — и улыбается робко-нежно, — ну, выручай, а? Некого больше послать, а все оплачено уже и обговорено, — прислоняется к его стулу, цепляя бедром плечо, и осторожно касается волос, вытаскивая пушинку. — Детишек немного, шесть человек, и все послушные. К тому же, следить надо будет только по дороге туда и обратно, а на месте будут аниматоры, так что даже сидеть, возможно, не придется.

      — Марин… — тянет жалостливо, устало, надеясь, что она отстанет, но заранее понимает — ни разу. Она только ближе льнет и путается пальцами в волосах, невольно раздражая.

      Антон не фанат прикосновений. Он ценит личное пространство и не переносит, когда его нарушают без разрешения, когда нагло вторгаются на его территорию, считая, что имеют на это право.

      В голове невольно вспыхивает образ загорелых пальцев, упирающихся в его колени, горящих синим неоном подведенных глаз и прерывистое дыхание на губах. Чужой вкус на языке, едва уловимый запах пота и гулко стучащая в мозгу неторопливая музыка.

      Током прошибает не сильно, лишь в костях отдает, но Антон все равно подрывается с места и отходит к окну, чтобы спрятать от Марины невольный румянец. Не хватало только вызвать подозрения у главной сплетницы школы, потому что он знает: захочет — все узнает, из-под земли достанет информацию.

      Про Графа Антон не забыл. Было бы как-то странно забыть такое шоу. Он регулярно проверяет его соцсети, рассматривая новые публикации и по несколько раз прокручивая сториз, будто таким образом пытаясь погрузиться сильнее в жизнь танцора.

      Пару раз они даже списываются, но это выглядит так убого и глупо, что их хватает лишь на пару дней. Арсений явно осторожничает, стараясь не распространяться, вполне себе логично не доверяя ему, а Антон просто не хочет навязываться и давить, хоть ему и интересна жизнь Графа.

      Пару дней назад парни звали его в очередной раз в бар, но он отказался, решив, что пока что не готов снова увидеть этого Мистера Засунь-свою-пластику-себе-в-карман. Арсений интригует — в его образе есть что-то особенное, что-то, с чем Антон никогда не сталкивался, но врываться в чужую жизнь он не хочет. Ему и так хватает той грани, которую они перешли.

      Обернувшись, Антон перехватывает взгляд Марины Леонидовны и тяжело вздыхает. Видимо, отставать она не собирается. Не то чтобы он сильно рассчитывал на это, но…

      — Точно больше некого послать?

      — Некого! — она даже подпрыгивает немного от переизбытка эмоций. — Серьезно, спасай. У меня у сестры свадьба, такой день, так долго ждали, а тут… С автобусом проблем не будет, обо всем договорилась. И с центром тоже.

      — Я правильно понимаю, что мне нужно будет встретиться с детьми у школы, доехать с ними на автобусе до развлекаловки и быть с ними там до тех пор, пока не придут их родители, чтобы сдать с рук на руки?

      Антон всей душой презирает такие мероприятия. Геморройно, утомительно, так еще и требует столько внимания и ответственности, что к концу дня еле ноги ворочаешь. Он любит проводить время с детьми да и вообще ничего против них не имеет, но детские экскурсии и все в таком роде — увольте.

      — Верно-верно! — Марина часто-часто кивает и нервно облизывает губы. — Вы встречаетесь в двенадцать часов дня, к часу будете на месте, а к пяти родители начнут собираться. Проблем не будет, гарантирую, тебе не о чем волноваться!

      Ему бы отказать. Ему бы плюнуть на свои правила и оставить себе первые за несколько недель свободные выходные. Ему бы начать думать о себе. Но…

      — Ладно…

      Жалеть он начинает за секунду до того, как его начинают душить объятиями.

***

      Проблемы начинаются с самого утра, когда Антон понимает, что проспал и времени позавтракать у него нет. Радуясь тому, что заранее погладил рубашку, он в кафе по дороге покупает кофе и ныряет в метро в надежде таким образом избежать пробок, которых не должно было быть в субботу, но, как известно, одно дерьмо запускает цепную реакцию.

      Запоздало осознает, что забыл захватить сахар и теперь придется давиться ненавистной успевшей остынуть горечью, уступает свое место от греха подальше первой попавшейся старушке и ругается себе под нос, пока его мотает по всему вагону. Несколько раз проверяет на эскалаторе, не забыл ли записную книжку со всей информацией, чудом не наворачивается, когда эскалатор резко прекращает движение, умудряется поймать стоящую за ним девушку, неловко улыбается ей, наблюдая за тем, как она потирает локоть и матерится красноречивее Ильи из подъезда, и выскакивает, наконец, на улицу.

      Разумеется, двое из шести детей опаздывают, так что в автобус они садятся только в половине первого, и Антон изо всех сил старается не ругаться, набирая некой Дарине из развлекательного центра. Ученики громко обсуждают предстоящую премьеру очередного фильма про Человека-паука, а он думает лишь о том, что так и не сходил на ужастик и теперь придется ждать, пока его зальют в интернет в хотя бы удобоваримом качестве.

      Только передав детей аниматорам и несколько раз уточнив у них, что его присутствие необязательно, Антон сообщает родителям в общий чат, что все в порядке и дети на месте, просит их заранее предупредить его в случае задержки и, чуть поразмыслив, направляется в сторону фуд-корта. Не то чтобы он большой фанат вредной пищи, но сейчас просто необходимо душу отвести.

      Его хватает на полчаса, а потом он срывается и все равно возвращается к развлекательному павильону, чтобы самостоятельно наблюдать за учениками.

      — Чертова ответственность… — бурчит Антон себе под нос, неторопливо потягивая через трубочку лимонад с барбарисом, и запрещает себе смотреть на время, чтобы лишний раз не убеждаться в том, что идет оно мучительно медленно.

      Дарина, в костюме какой-то странной бабочки — или это фея? — то и дело появляется в поле его зрения, странно улыбается и смотрит как-то слишком пристально, тянет к себе другую бабочку — или все-таки, блять, фею? — со светлыми волосами и, хихикая, скрывается вместе с ней за декорациями.

      Антон откидывается на спинку скамейки, изредка выхватывая макушки детей, чтобы убедиться, что они все на месте, и грустно вздыхает, когда понимает, что в стаканчике остался только лед, который, конечно, растает, но пить его будет невозможно.

      Он поднимается, чтобы выбросить его в ближайшую урну, и слышит звонкий детский голос, заставляющий вздрогнуть. Антон оборачивается, чтобы понять, от кого исходит шум, и замирает, не донеся стаканчик до урны.

      — А я хочу в капсулу с шариками! — подошва белых кроссовок переливается разными цветами, джинсовый комбинезон расшит цветами по последней моде, футболка вся сплошь покрыта какими-то надписями, темные волосы собраны в хвостик на затылке. Девочка красивая, с крупными светлыми глазами и точеными скулами. У нее волевой подбородок, чуть вздернутый нос и столько огня во взгляде, что Антон невольно любуется.

      А потом переводит внимание на ее отца и почти смеется от банальности поворота.

      Белая футболка с надписью на нагрудном кармане — Антон далеко не с первого раза разбирает, что там написано — #давайтеявкратцеобъяснюктоздесьпапочка, светлые потертые джинсы и простые кеды кардинально отличаются от образа в голове, но это, несомненно, Арсений.

      Он смешно хмурится, глядя на дочь, явно стараясь казаться серьезным и непреклонным, но Антон улавливает смешинки у его глаз и изредка проступающую ямочку на щеке и понимает — вот-вот сдастся. И с легкой улыбкой наблюдает за тем, как девчонка складывает руки на груди и щурится.

      — Хочу, пап, слышишь?

      — Разумеется, детка, слышу. Но я тебе уже объяснил — в прошлый раз ты ослушалась меня и чуть голову себе не разбила, потому что вела себя, как обезьянка. В этот раз только спокойные развлечения, иначе поедем домой.

      Антон завороженно наблюдает за этим совершенно другим, незнакомым для него Арсением. Этот Арсений не говорит хриплым баритоном, не двигается грациозно, не изгибает губы в попытке соблазнить. И все равно от его пластичности во рту пересыхает — от того, как он поправляет челку, как расправляет складки на футболке, как чуть прогибается в спине, наклоняясь к дочери, чтобы щелкнуть ее по носу, когда она недовольно дует губы.

      — Ну, па-а-апа! — девчонка сводит на переносице темные брови и цепляется за руку отца. — Ну, пожалуйста! Я буду себя хорошо вести. Обещаю. Я очень хочу в шарики. Очень-очень-очень-преочень!

      — Я же сказал…

      — Ну, па-а-ап…

      Антон не знает, что им движет в этот момент, но он просто не может сдержаться: подходит к ним и с улыбкой наблюдает за тем, как бледнеет Арсений, распрямившись и облизнув пересохшие губы. У него в глазах появляется намек на панику, кадык нервно дергается, и Антону становится неловко за его поспешность.

      — Привет.

      — Привет… — Арсений сглатывает, чуть оттягивает ворот футболки и заторможенно наблюдает за дочкой, которая мгновенно переводит свое внимание на нового знакомого. Антон старается сдержать улыбку, пока эта маленькая Мисс Серьезность сканирует его пристальным взглядом.

      Она оценивает, кажется, все: его лицо, прическу, одежду, обувь, снова возвращается к глазам, выискивает там, в глубине, что-то очень долго и пристально, и, наконец, протягивает ему руку с таким видом, словно она какой-то важный начальник, а Антон пришел устраиваться к ней на работу.

      — Здравствуй. Меня зовут Кьяра, а тебя?

      — Очень приятно, Кьяра. Меня зовут Антон, — он осторожно пожимает ее ладошку с повязанной на запястье красной ниткой, мысленно прикидывает, что малышке лет пять, и, не сдержавшись, кивает на ее обувь. — Шикарные у тебя кроссовки.

      — Папа подарил на день рождения, — заявляет она четко и бойко, и в ее словах столько гордости, что у Антона что-то екает внутри и он поднимает взгляд на Арсения, который с самодовольной улыбкой глядит на них. Но стоит только Кьяре повернуться к отцу, тот снова становится наигранно-суровым.

      — Не подлизывайся. Никаких шариков сегодня.

      — Ох, — Кьяра совершенно очаровательно закатывает глаза, театрально дергает кистью в сторону папы и доверительно подается к Антону, — не обращай внимания, обычно он не такая бука. Это перед тобой старается.

      — Вот оно как, — Антон изо всех сил старается не засмеяться в голос, прикладывая для этого все усилия, потому что смех забивает грудную клетку, и косит на Арсения. — А обычно он какой?

      — Самый лучший, — с детской непринужденностью сообщает Кьяра, пожав плечами, выхватывает у отца карточку-пропуск и несется в сторону павильона, громко топоча светящимися кроссовками.

      Арсений пару секунд смотрит ей вслед, потом тяжело вздыхает, качает головой и переводит неуверенный взгляд на Антона.

      — Как-то так, что ли… — и нервно закусывает нижнюю губу. — Мне стоит бояться? Ты меня преследуешь? Сначала соцсети, теперь в жизни… А на шоу не ходишь, — словно в упрек кидает он, и Антон приподнимает брови, почувствовав, как в груди тянет.

      — А что, я тебе там нужен?

      Арсений фыркает и ерошит волосы, посмеиваясь себе под нос.

      — Вот какой ты в реальной жизни, да? Напористый и дерзкий?

      — Это нервы, — выпаливает Антон, выставив вперед руки и чувствуя неловкость, — я просто… максимально не был готов к встрече с тобой. Еще и с… — он кивает в сторону развлекательного центра, и Арсений понимающе кивает.

      — Да расслабься. Я на самом деле тебе рад, просто тоже не ожидал. Я… — он как-то странно смотрит на него и облизывает губы, — я не привык смешивать две свои жизни, понимаешь? А ты… ну…

      Еще бы не понимать. Несмотря на то, что сейчас тело Арсения более чем скрыто, Антон все равно помнит каждый изгиб. Помнит бедра, щиколотки, обнаженные ключицы, распахнутые губы, длинные ресницы, дыхание на коже, язык…

      — Понимаю, — сглатывает и смотрит почти виновато, потому что знает, что пойман с поличным.

      — Но, раз уж так вышло… Ты здесь с кем? — Арсений садится на ближайшую скамейку, то и дело бросая взгляд в сторону павильона, наблюдая за дочкой, и Антон опускается рядом, стараясь дышать ровнее и не думать об абсурдности ситуации.

      — С детьми. Попросили проследить за ними.

      — Ну да, ты же учитель, — кивает Арс, дернув уголками губ. Антон тоже зачем-то кивает и вытирает вспотевшие ладони о джинсы.

      И снова тупик. Как-то нескладно все, странно, непонятно, абсурд полнейший, а смеяться как-то не тянет. Антон то и дело перехватывает взгляд голубых глаз и поспешно отворачивается, полностью поглощенный вылезшей на шве штанов нитке.

      Арсений покашливает, маскируя смех, изредка кричит что-то Кьяре, угрожая подойти, складывает пальцы домиком и кусает губы, привлекая к ним слишком много внимания.

      Антон же наблюдает за тем, как напрягаются его мышцы под футболкой, и запрещает себе додумывать вполне себе очевидные картинки. Ему даже дышится с трудом, хочется расстегнуть пару пуговиц рубашки, но он держится, потому что это было бы слишком глупо — он уже давно не подросток, чтобы так реагировать.

      — Расслабься, — в какой-то момент не выдерживает Арсений, посмотрев на него, — не думай о том, кто я, будет проще. Я же тебе говорил — в обычное время я отец и дизайнер. Это, кстати, — он оттягивает свою футболку, — моя работа. Выпустил новую коллекцию на пятый день рождения Кьяры. Такой успех — ты себе не представляешь.

      — Я бы что-нибудь купил, — подхватывает тему Антон.

      — Судя по твоему лицу, #япересталвысыпаться тебе идеально подойдет, — улыбается Арс, подмигнув ему. — Если встретимся еще, так уж и быть — подарю.

      — А ты… ты хочешь встретиться? — вдыхает посреди фразы и чуть не закашливается от нехватки воздуха, но взгляда не отводит — хочет увидеть малейшие изменения в глазах напротив, поэтому хватается цепко, не давая разорвать зрительный контакт.

      А Арсений и не пытается — смотрит в ответ, думая о чем-то своем, и снова фыркает себе под нос, качает головой, проводит рукой по лицу, скоблит по заметной щетине на подбородке и пожимает плечами.

      — Я не знаю. Но я помню твой вкус, — он кивает на его губы, и Антону кажется, что у него все тело начинает гореть. У него в голове не укладывается, что Арсений так спокойно может говорить такие вещи. — И глаза, — добавляет, чуть нахмурившись, — это важнее, на самом деле. Так что, думаю… Да, я хотел бы встретиться с тобой.

      — Я… я могу прийти в бар и…

      — Ты хочешь шоу? — Арсений выгибает бровь. — Поверь мне, ромашка, больше, чем ты видел, урвать не получится. Так что наслаждайся тем, что видишь сейчас, — он чуть приосанивается и смотрит пристально-пристально, дразня. — Я не шлюха, забыл?

      — Разве я сказал что-то об этом? Я… ладно, признаюсь, мне довольно трудно разделять тебя и… Графа, — он чуть понижает голос, — потому что он у меня из головы не выходит все это время…

      — Нашел, чем удивить, — бормочет Арс себе под нос.

      — Но это не значит, что я не знаю границы.

      — Вот как, — Арсений садится ровнее, повернувшись к нему, и наклоняет голову набок. — Можно пошлый вопрос?

      — Учитывая ситуацию, думаю, это будет несколько…

      — Я тебя привлекаю?

      Вот так в лоб. Впрочем, в этом весь Арсений.

      Антон даже не думает о том, чтобы юлить и врать, это было бы глупо, потому что очевидно, — он уже спалился, пока разглядывал его последние несколько минут. Поэтому он понимает, что за этим вопросом скрыто нечто гораздо более серьезное — Арсений пытается понять его намерения, чтобы знать, как себя вести дальше.

      Антон ему почти завидует, потому что у Графа явно нет проблем с выражением своих желаний. Он бы не отказался от такой способности. Сам же он элементарно теряется под напором неоновых глаз и надеется лишь, что не выглядит слишком нелепо.

      — Это ведь простой вопрос, ромашка, — Арсений чуть подвигается вперед, стукнувшись своим коленом о его. — Когда ты мне писал в интернете, ты делал это с какой целью? Просто пообщаться с человеком, который вызвал у тебя восхищение, или у тебя были другие причины?

      — Были, — Антон сам охуевает от того, что позволяет-таки этому слову сорваться с губ. Он сглатывает и невольно ежится от мурашек, чувствуя, что ставшая неудобной рубашка душит его и перекрывает кислород. — Ты… Ты… Блять, Арс, ты просто…

      — Я понял, — Арсений на мгновение накрывает его ладонь своей и почти сразу одергивает ее, снова откидываясь на спинку скамейки. — Мы планируем в следующем сезоне начать новое шоу, и я хотел завтра идти искать себе новый образ. Если хочешь, присоединяйся.

      — Образ для… ?

      — Ты очаровательно краснеешь, — хмыкает и чуть откидывает голову назад, в смехе обнажая ровные белые зубы. — Не переживай, я не зову тебя в секс-шоп — я не большой фанат подобных заведений. Но я хочу что-то новое. Я люблю свой образ, он прочно прилип ко мне, но… Надоело. И мне нужен свежий взгляд, — снова смотрит на него, и Антон вылавливает в голубых глазах что-то, что он не может описать. То ли просьбу, то ли надежду, то ли еще что-то. Но становится очень тепло и в подушечках пальцев колет.

      — Будет тебе свежий взгляд и новый образ, — пожалуй, слишком пафосно заявляет Антон, и через мгновение они почти синхронно сгибаются от смеха, стукаются висками и матерятся сквозь зубы. Арсений кладет ладонь на его колено, чуть сжимая, и поглядывает увлажнившимися глазами из-под ресниц, а Антон старается не думать о том, что он сейчас слишком красивый.

      Живой, более настоящий, что ли, чем Граф, который трахал взглядом весь зал и по-блядски прогибался в пояснице.

      В Арсении тоже есть перчинка. В хитрых глазах, в лисьем прищуре, в задумчивом наклоне головы, в родинке на обнажившейся ключице, в замысловатом перстне на безымянном пальце. В голове возникает странная ассоциация — он словно заброшенное здание: пугает и одновременно манит своей таинственностью.

      Арсений, словно читая его мысли, смеется и качает головой, а после поднимается и расправляет низ футболки.

      — Хочу за мороженым метнуться. Тебе взять?

      — Удиви меня.

      Арсений чуть щурится, подмигивает и смотрит как-то по-особенному, снова пуская волну тепла по телу.

      — По-другому не работаем, ромашка. Присмотри за моей, окей? Скоро буду.

      Антон смотрит ему вслед и думает о том, что все-таки хорошая у него привычка помогать людям.